жидкие звёзды

У Феликса по скулам текут жидкие звёзды. Плавятся под теплыми пальцами, но продолжают скрывать истинное. Хёнджин улыбается. — Не хочешь смыть? — Зачем? Феликс перехватывает запястье Хёнджина, прижимается к горячей ладони щекой в халайтере и блестках — остатки макияжа со съёмок. Ещё остатки под глазами темными кругами — тени утекли. Идти в ванну очень лениво, пачкать в средствах для снятия макияжа руки, чтобы очистить лицо, быть мокрым — всё это уставшему Феликсу кажется чересчур. Поэтому уже полчаса он лежит на коленях Хёнджина, урчит и греется солнцем. Ему бы пойти в своё общежитие, умыться и лечь спать, но он чувствует так много, что заснуть всё равно не сможет. — Можно я останусь? Он спрашивает просто. Без надежды. Хёнджин не любит, когда в его комнате есть кто-то ещё. Даже если это Феликс. Его любимый Ёнбок. Но в этот раз Хёнджин почему-то говорит: — Оставайся, — и добавляет, — но только если разрешишь смыть это, — он тыкает кончиком пальца в мягкую щеку, собирая на подушечку мерцание звезд, — с твоего лица. Феликс улыбается лучезарно. Сияет не хуже хайлайтера и блесток на скулах и переносице. Конечно, он разрешит. Хёнджин прогоняет его с колен ласково, как кошку, и оставляет на своей кровати, чтобы через несколько минут вернуться с ватными дисками и бутылочками. — Но потом всё равно придется идти в душ. Феликс кривится. Хёнджин закатывает глаза. Насколько Феликс солнце, настолько же и жжётся временами своим характером. Порой бывает проще сделать что-то за него, чем пытаться убедить. Хёнджин нависает над ним, сев у головы в позу лотоса. Залаченные волосы щекочут обнаженные лодыжки. Улыбка и мягкий взгляд щекочут сердце. Хёнджину почти больно от этого. В подреберье гнездится уют, а в солнечном сплетение закрывается жужжащая пустота каждый раз, когда Феликс рядом. Тёплый, как летнее солнце. Сияющий, как ночное небо в зимних горах. Звёздно-солнечный дух словно гуляет по оливковой коже и забивается в зрачки зайчиками, что преломились в чистой воде горного ручья. Хёнджин видит в Феликсе красоту природы, полное её отражение. Будто Феликс дух залитых лунным светом полей, холодных ручейков среди густой синевы туманных лесов, солнечный озёр и кристальных пещер. В нем всё драгоценное и всё слишком. Хёнджин в этом слишком тонет. От всеисцеляющей любви в запястьях рук, которые тянут его за шею к себе, заставляя нагнуться. — Я пойду в душ только за поцелуй, — лукаво улыбается Феликс, — поцелуй. Он капризный. Иногда обидчивый. Иногда смешной. В нем обитает нежность, в которой можно легко увязнуть, только единожды прикоснувшись. Хёнджин мягко чмокает в губы и отстраняется, смешливо наблюдая, как недовольно хмурится Феликс. — Не так… — Ты не уточнял, как, — разводит руками Хёнджин и указывает в сторону душевой. — Давай. — Пошли со мной? Капризный. Обидчивый. И избалованный. Хёнджин почти уверен, что это следствие того, что Феликсу отказать невозможно. Он тоже не может. Поднимается со вздохом, протягивая руку, чтобы помочь подняться. — Только быстро, — ворчит он, утягивая за собой. Феликс тактильный. Ему важно касаться, быть рядом. И быть рядом с Хёнджином это словно есть сладкое. Иногда остановиться сложно. Он обнимает Хёнджина за талию, прижимаясь всем телом и устраивая голову на плече, пока теплые струи бьют по спине. От рук, заключивших в объятия в ответ, внутри плавится медовая нега. Рядом с Хёнджином безопасно, в нём можно найти поддержку, опору и защиту. И Феликс находит это в каждом ласковом прикосновении: сдержанном на сцене или открытом и интимном наедине. — Я так ужасно люблю тебя, Джинни, — обреченно выдыхает Феликс, утыкаясь носом в плечо. — Ужасно? — улыбается Хёнджин. — Безумно, — соглашается Феликс, подхватывая заразительный смех. Хёнджин треплет его по волосам и, отстраняясь, невесомо целует в лоб. — Я тоже люблю тебя, Фея.