*
Было трудно смотреть на него без сожаления. Без сожаления о содеянном. К чему было его спасать, если этот человек не хочет жить? Он лишь неподвижно сидел, пока врачи обрабатывали его раны, даже не реагируя на происходящее, лишь изредка морщась от боли. Про него можно было сказать: ни жив ни мёртв. У Крапилина были и другие дела, кроме того, чтобы наблюдать за безжизненным генералом. Он не чувствовал ничего, кроме противной жалости, да и та со временем притупилась.*
Никто не хотел более ухаживать за ним. Его выписывали из госпиталя, ибо было множество других, кому тоже нужна была помощь. Хлудов отказывался уходить. Ну как отказывался, он просто все так же неподвижно сидел, глядя в одну точку. Крапилин чувствовал себя обязанным следить за ним, ведь именно он спас его тогда. «Мог бы оставить там и мороки было бы меньше», — говорили врачи. Так было бы лучше, считал Крапилин. Лучше для кого?*
Решение Крапилина было забрать его с собой в Константинополь. Пока они плыли на пароходе ничего не изменилось. Хлудов автоматически ел, автоматически переодевался, когда это было нужно, а в остальное время сидел, сгорбившись и закрывшись от всего мира, пытаясь максимально абстрагироваться от происходящего. И конечно же спал. Крапилин наблюдал за ним во сне, ибо это было самое необычное. Во сне мужчина выглядел все таким все напряженным, он не расслаблялся ни на минуту. Брови его были все также сведены вместе, губы поджаты, на лбу залегли глубокие морщины. Щетина покрывала его подбородок. Во сне он мог метаться, стонать, дёргаться и дрожать. Не от холода. Никто кроме него самого не знал от чего.*
Квартира, где они остановились была небольшой, но светлой, с большими окнами, куда проникал солнечный свет, от чего сразу становилось веселей. Но только не в его комнате. Она была холодной, не смотря на жаркое, душное лето, и тёмной. Казалось, что окна заколочены, но это не было правдой. Их также можно было распахнуть, чтобы впустить больше света, но обладатель этой комнаты — угрюмый, грустный, несчастный человек, решил обустроить её подстать себе. Он не был на улице с того дня, как они приехали. То есть уже четыре месяца. Мужчина открывал дверь только для того, чтобы взять еду, которую Крапилин заботливо оставлял каждый день. Ему было нечем заняться. А впрочем он не нуждался в каком либо занятии. Всё что он делал это продолжал неподвижно сидеть, положив руки на колени, чуть подавшись вперёд, поджав губы до побеления и выпучив глаза, будто пытаясь продырявить стену; механически есть, ложку за ложкой, просто открывая рот, и не чувствуя вкуса. И спать. Каждый раз один и тот же сон. Он, умирающий на руках Крапилина. Он, истекающий кровью и умоляющий спасти его. И этот холодный взгляд вестового, которым он на него смотрит. И ничего не делает, будто пытаясь наказать за все грехи, мол, умирай себе в муках, а я посмотрю. А потом темнота... а потом длинный металлический столб, на котором весит мешок, а под ним надпись: "Вестовой Крапилин — большевик". А рядом Хлудов видит себя, ухмыляющегося самой мерзкой ухмылкой на какую был способен. Каждый день. Один и тот же сон. Он умирает, Крапилин жестоко смотрит. Крапилин умирает, он жестоко смотрит. Он не хотел такого. Он был не в состоянии даже пошевелиться в этом своём сне. Ужас сковывал тело, не давая даже двинуть пальцем. Он не кричит во сне. Крепко стискивает зубы, но не кричит. Он не позволит себе показать свою слабость. Он не разговаривает, потому что боится, что его голос будет дрожать. А он будет дрожать. Как и его руки, как и он сам. Дрожь преследует его уже так давно, что он и не помнит, когда это началось. Звуки выстрелов и взрывов будто навсегда отпечатались в его барабанных перепонках. Он слышит их постоянно. Ему кажется, что он никогда не сможет выбраться из этого кошмара. Будет вечно обречён на страдания за свои грехи. Все, что он чувствует это тоску, боль, грусть, печаль и... страх. Страх быть пойманным. Страх умереть... хотя нет, смерти он не боялся, наоборот желал её. Чтобы она наконец прекратила его страдания. Будто от неё все проблемы разом решатся. Но они, черт возьми, не решатся. Хлудов уверен, что даже после смерти его будут мучить и пытать. Он навсегда останется в этом кошмаре. Злость затмевает сознание, и его рука бьёт по стене. Удар. Удар. Удар. Кап. Кап. Кап – кап – кап. Это стекает кровь по костяшкам его пальцев. Сколько раз он уже ударил все поверхности в комнате? Десятки? Сотни? Тысячи? Должно быть изменой столько, сколько нужно, чтобы физическая боль затмить душевную. Рука предательски дрожит.*
Именно таким его и находит Крапилин. Он, сгорбившись сидит, дрожа всем телом, по руке стекает струйка крови, а по щекам.. слезы?... Он плакал? Боги, какая слабость. Он ничтожен.. — Хлудов. Он не откликается. Лишь сильнее горбится, обнимая себя руками. — Роман.. — было видно как нелегко вестовому произносить его имя, вот так, без обязательств. Хлудов поднимает голову, демонстрируя Крапилину следы своей слабости. На его плечо ложится рука, и он дергается. Продолжает содрогаться от сдерживаемых рыданий всем телом. Слезы все текут. Он ничего не может поделать. Он больше может сдерживаться. Слабак. Слабак. Трус. Жалкий трус. Как же он ненавидит себя. — Ваня... — его голос дрожит, когда он предпринимает попытку заговорить. Не успевает оценить происходящее, прежде чем, оказывается в объятиях вестового. Он тёплый, светлый, от него пахнет морем, солнцем и свежестью. По сравнению с Хлудовым он полная ему противоположность. — Я так устал... — выдавливает он из себя тихим голосом. Крапилин смотрит в его некогда пустые и холодные глаза, от которых не осталось и следа. Вместо них серые озёра из горькой боли, тоски и страха. В них можно найти подтверждение его слов. Он лишь сильнее прижимает Хлудова к себе, и качая в объятиях, гладит по спине, успокаивая. Как же Крапилин был слеп и глуп, когда оставил его одного на попеченье самому себе. Думал, что так будет лучше. Лучше для кого? Для себя? Разве не видел, как ему плохо? Что он, гонимый собственными мыслями, пытается выжить, закрываясь все больше и больше, а в конце не выдерживает. Вестовому хочется заботиться о нем. Кажется Крапилин ошибался, когда жалел, что спас его тогда. Ведь кто, как не он сможет позаботиться об этом бедном человеке?