пионервожатый

      морти шестнадцать. он определенно слишком взрослый для пионерских отрядов, куда берут еще совсем юных подростков. морти уже пора в комсомольцы, а до возможного вступления в партию всего два года. но «чергид» так крепко держит его среди сплоченных, дружелюбных мальчиков, подыначивая петь под гитару нестройным хором, вмешивая свой вой в общую товарищескую картину, готовить только что выловленную рыбу на отрядном костре и внимать каждому слову их очень умного, уважаемого наставника, так сильно привязавшего к себе каждого ребенка в коллективе, что карьерный рост в партии не соблазняет ни грамма.       рик, кажется, всем сердцем обожает своих подопечных. а пионеры любят его так же пылко в ответ. морти нравится, когда наставник приносит ему новую пионерскую форму и черные лакированные ботинки. размер морти значительно больше установленного для пионеров, поэтому рик собственноручно пришивает на белые рубашки нашивку с огоньком и покупает дефицитные взрослые ботинки для морти. мальчику кажется, что он особенный для рика.       но только кажется. рик никогда не зовет его снимать фильмы, не проводит эксперименты, о которых шушукаются товарищи. «это совершенно секретно! у меня и расписка есть! и брошюра! только никому, слышишь?». жадно внимая слухам и домыслам, морти не замечает, как становится одержим идеей сходить на эксперимент. мысль, что он сможет побыть наедине почти с богом, с почти главным человеком его жизни — риком, будоражит и взрывает воображение.       но рик отказывается. якобы морти не похож на пионера. якобы роли нет. якобы эксперимент не требуется. якобы, якобы, якобы. каждая попытка — новая причина отказа.       мальчик смотрит на седые не по годам волосы, на взгляд с долей безумия из-под бровей и, внезапно для самого себя, понимает, что хочет быть с наставником наедине. нет, он в этом нуждается.       каждая встреча отряда, каждый поход — пытка. сладкая пытка, оттягивающая момент неизбежного, как считает морти, единения. мальчик смотрит на руки, на такие тонкие запястья в возрастных бугорках выпирающих сухожилий, на длинные, почти музыкальные пальцы. красиво. бесконечно красиво. морти нравится.       секундной вспышкой кажется, что руки рика в крови. ею заляпаны тонкие пальцы и носки начищенных лакированных ботинок. морти кажется. наставник всего-то пролил несколько капель компота, который принес кто-то из мальчиков. это видение почему-то не выходит из головы, дарит ощущение чего-то запретного, почти интимного, будто морти хранит страшную тайну. будто бы.       морти был еще крохой, когда в клуб не пришел его друг. рик тогда переживал о ребенке, как о собственном сыне, ходил к милиции и помогал в поисках. вскоре пропал и другой мальчик. и еще один. на этот раз наставник прочел пионерам лекцию о самозащите и обороне. даже где-то раздобыл настоящее оружие и научил им пользоваться. но морти снова не попал на индивидуальные занятия, ведь был слишком мал.       ни разу не снятый в фильмах, не побывавший на экспериментах, даже не пострелявший из автомата. он что, особенный?! морти не знал причин, почему его обделяют. а узнать хотелось.       на сто первый раз рик сдался. разрешил пойти на эксперимент. мальчик чувствовал себя настоящим помощником ученого: длинная расписка о добровольном участии, печатная брошюра с разъяснением деталей. морти готов. пионер всегда готов.       лес встретил их тихим шуршанием листьев, журчанием реки и всполохами закатного зарева. огромный, колючий куст возрос непроходимой стеной на пути морти. теплые длинные пальцы коснулись ладошки мальчика, заставив сердце выпрыгнуть из груди и влететь обратно на бешеной скорости. «я проведу тебя через куст. эту тропу будем знать только я и ты». розовый румянец можно было принять за отблески заката.       небольшая полянка встретила их ветхим стульчиком, служившим штативом для кинокамеры, мотком веревки и тишиной. морти не знал, что им движет. не понимал себя, своих мотивов и не ведал, что творит. но вдруг потянулся и, встав на цыпочки, коротко чмокнул наставника в губы.       отшатнулся, закрыв вспыхнувшее краснее заката лицо руками, стал неразборчиво извиняться и желать скорее найти ту злополучную тропу через куст, приведшую морти к такому позору. если бы не нежные поглаживания по спине, если бы не поцелуй в макушку и шепот над ухом этим грубоватым, бесконечно родным голосом. «все хорошо, морти, я рад, что ты наконец признался мне». поцелуй в макушку, над ухом, в ладонь, щеку и, наконец, в губы. настоящий, умелый поцелуй, как, морти уверен, умеет только рик. сводящий с ума, грубый, с укусами и языком. у мальчика подкосились ноги.       теплые руки поймали разомлевшее тело, скинули кинокамеру со старого стула и усадили мальчика верхом на худые сильные ноги. прямо на…       морти захлебнулся в эмоциях, когда почувствовал чужое возбуждение сквозь ткань пионерских шорт. тонкие стоны морти, взрослая ладонь, грубо сжимающая его шею, шепот чего-то очень грязного, порочного над ухом, сладкая эйфория и ощущение, такое сильное ощущение нужности. морти задохнулся от того, насколько ему было хорошо.       смысл слов остался далеко за пределами сознания, важно было только это великолепное ощущение близости к богу, к живому богу в лице рика, находящегося настолько близко, насколько никогда не была и не будет ни одна девчонка. теперь морти уверен, что никто в этом мире не будет ему насколько важен. он уже принадлежит целиком и полностью человеку, что сейчас заламывает его руки, рычит, прикусывая ключицы и дарит чувство полноты. он навсегда его.       вспышкой кажутся на разгоряченном лице рика мазки крови, стекающие капли, пахнущие металлом. в нос даже ударяет характерный запах, но он исчезает также быстро, как кровь оказывается каплями пота, освещенными закатным солнцем. эти видения — его личная тайна.       рик аккуратно стирает вязкую белую жидкость с ботинок морти и мальчика ведет с того, насколько наставник близко. его ведет с того, насколько огромная, темная тайна теперь связывает их. о ней никому нельзя рассказать. никогда. только их грязный секрет, их общая ноша. морти никогда не был так счастлив. он искренне обожает рика.       так сильно, что, когда на следующем собрании его друг сережа павлов хвастается, что скоро пойдет на эксперимент, морти давится возмущениями и рвется поговорить с наставником. сердце больно колит одновременно незнакомым и таким привычным чувством, название которого он не знает, что бежит через все здание в поисках рика. спотыкается, почти падает и снова бежит по кабинетам.       рик беседует с каким-то милиционером. с его стола капает кровь на бежевый коврик, коричневые штаны пропитаны бурыми разводами. морти моргает. наваждение проходит. не проходит только это… что это? смесь зависти, злости, боли и желания обладать. «ты ревнуешь, морти». «не переживай, ты единственный, с кем я провел эксперимент в таком формате». рик голосом подчеркивает слово «таком» и мальчик, почему-то, свято верит в слова наставника. все-таки он особенный.       той ночью морти мучают кошмары. странные образы, кровь повсюду, грубый шепот слишком знакомым, но неузнаваемым голосом. «я трахну тебя также, как всех в этом блядском клубе». веревка, привязанная к дереву. «я убил пятерых, морти, но с тобой на веки вечные. ты останешься моим». тонкие пальцы на чьей-то шее. «я выебал и задушил каждого, кто посмел распиздеть что-то о тебе, морти».       мальчик вскочил в холодном поту. сон. просто сон. голос… что он шептал? что?.. морти снова забылся беспокойным сном. на этот раз без сновидений.       на следующей неделе сережа, к которому морти приревновал своего личного бога, не явился в клуб. какая-то ледяная соринка в сердце кричала, что никогда больше мальчик не хочет видеть его. и она же подсказывала, что никогда больше не увидит.       морти снова пришел к рику. и снова закат, лес, колючий куст, полянка, веревка… что-то стрельнуло в мозг, но что..? снова страсть, грубость, шепот обрывками, стоны и эта веревка на шее. морти вдруг провалился в темноту.       рик получил сильнейшее удовольствие, когда мальчишка обмяк на нем, несколько раз дернулся в конвульсиях и упал лбом на плечо наставника. мальчик жив. рик знает, как убивать. но с морти он так не поступит. морти он защитит ценой жизни любого пионера.       парень очнулся уже чистый и собраный, сидя на руках слишком нежного рика. память будто стерли ластиком и только легкая боль по телу оповещала о повторении той огромной тайны, связавшей их до конца жизни.       целуя любимые губы, морти почувствовал четкий вкус крови. его улыбка была бордовой, с уголка текла струйка ярко красного… ничего. улыбка тонких розовых губ, запах мятного порошка для зубов. его личная тайна уже пугала, не вызывая никакого трепета. хотелось любить, а не бояться. морти сполз с коленей рика и попросил пойти обратно.       милиция.       морти сжался. неужели кто-то узнал о их порочной связи, о их вспыхнувшей недетской страсти?       ордер на обыск, уставшие дежурные, сорванные с мест, ленивый осмотр комнат. не о морти.       мальчик украдкой держит наставника за руку, ходит с ним по каждой комнате, где появляются милиционеры.       большая табличка «не влезай, убьет». трясущиеся руки рика. безумный блеск в глазах. мольбы, чтоб морти ушел. приказы, чтоб морти ушел. щелчок замка. свет. мигание лампочки. морти не ушел.       комната пахнет кровью. повсюду кровь, красными разводами растекаясь по столу, пачкает клетчатую скатерть. на стенах, на полу лужи крови.       наваждение. лишь чистая комната, холодильник и… много ботинок. черные, начищенные ботинки с отрезанными носами. одежда в бурых пятнах и километры кинопленки.       милиционер закрывает морти глаза, оттаскивает от рика, которому заламывают руки за спину. как он заламывал их морти. мальчик кричит так сильно, что горло саднит и голос срывается с первой же фразы. никто не смеет забирать его бога.       и все же морти смотрит. он запоминает каждую секунду фильмов, снятых его самым близким человеком. друг, пропавший, когда морти был ребенком, без сознания, подвергается насилию. камера снимает и то, как мальчику наставник отрубает носки ботинок прямо с ногой. десятки повешенных пионеров, пакеты с каким-то газом, распластанные безжизненные тела. последней включили кассету с сережей.       что-то внутри мальчика болезненно рушится, пеплом оседая на сердце, окрашивая его в черный. он смотрит, как рик трахает его друзей, как аккуратно вытирает их и приводит в чувство. а некоторых разрубает на части и уносит к реке. или закапывает там же.       там же, где морти мечтал быть с этим человеком на веки вечные.       он приходит на суд как свидетель. до расстрела рика считанные дни. сердце неприятно трескается вновь, как предыдущие три года судебного разбирательства, по крупинке, по миллиметру обрастая черной сажей и разрываясь в миллион осколков все еще функционирующего сердца. уже почти не больно.       когда морти поднимается за трибуну, рик впервые за процесс поднимает голову и шепчет надломленным, но все таким же родным голосом. и морти вспоминает. с самого начала, с первого поцелуя морти знал. кошмары, видения, преследующий шепот. морти знал и гнал от себя мысли, что его бог, его любимый человек на подобное способен.       от его последних слов морти выть хочется, кричать, как при аресте, бить кулаками стены и разбить к чертям лица всем присутствующим. особенно рику.       «на веки вечные, морти»