Невеста

      1 марта 1997 года. Хогвартс.       Шестой курс был настоящим кошмаром. Гермиону раздражало абсолютно всё, а особенно беспечность друзей. Иногда ей хотелось рвать на себе волосы или настучать им по головам чем-нибудь потяжелее, чтобы мозг в черепной коробке зашевелился и принялся, наконец-то, выполнять ту функцию, для которой предназначался.       Она столько лет тащила их буквально за уши, заставляла корпеть над книгами, проверяла и правила домашние работы, гоняла по библиотекам, чтобы они хотя бы немного брались за ум и набирались знаний. Им постоянно грозила смертельная опасность, но вместо того, чтобы взглянуть на эту проблему со всей серьёзностью, парни продолжали маяться дурью.       Рональд помешался на квиддиче и мечтал только об одном — попасть в команду. А когда добился этого (между прочим, не без её помощи, ведь именно она на отборочных приложила МакЛаггена «Конфудусом»), так связался с тупицей Браун. Теперь они только и делают, что всё свободное время лижутся не переставая и не обращая никакого внимания на окружающих. Мало того, что выглядит это премерзко, так ещё возникает ощущение, что Рон делает это ей назло. Упырь тупоголовый!       Вторым расстройством была одержимость Гарри Малфоем и его увлечение странным учебником Принца. Гермиона считала, что следовать рукописным инструкциям неизвестного мага весьма неразумно. И пусть пока всё шло гладко, и профессор Слизнорт чуть ли не истекал слюнями от успехов своего любимого ученика, Гермиона была уверена, что злополучный учебник таит в себе опасность. Но друг вцепился в него, как Хагрид в яйцо дракона, и не слушал её разумных доводов.       Ну а навязчивая идея по поводу Малфоя? Неужели Гарри на самом деле думал, что Тёмный Лорд примет в Пожиратели какого-то школьника? К тому же, такого трусливого недоумка, как Драко? Гермиона не верила в это и не хотела тратить силы на глупые теории.       Хотя покушение на Кэти Белл, произошедшее прямо в стенах школы, немного пошатнуло её уверенность. Что-то явно было нечисто. Но опять же, это не повод становиться таким зацикленным, как Гарри в этом году. Все его разговоры сводились к Малфою, во всех смертных грехах он обвинял его же.       Слежку за слизеринцем Гермиона считала потерей времени, но Гарри не хотел к ней прислушиваться. Он даже к занятиям Дамблдора относился не так серьёзно, как к попыткам вывести Малфоя на чистую воду.       Гермиона злилась. Безумно злилась. Возможно, за раздражительностью она прятала глубокую тревогу, которая засела в районе груди с того момента, как она узнала, что Гарри является «Избранным». Гермиона восхищалась другом и всегда в него верила, но ведь он был всего лишь школьником. Бесспорно, талантливым, обладающим рядом качеств, которые её нешуточно изумляли. Но противостоять сильнейшему тёмному волшебнику всех времён…       Сложно было отнестись к видению Сивиллы Трелони со всей серьёзностью. И даже то, что в пророчество верил сам Дамблдор, не убеждало Гермиону до конца. Она старалась не показывать этого, не накручивала себя и не позволяла сомнениям взять верх над разумом, но она боялась. По-настоящему боялась за Гарри. Потому что как бы её ни раздражал этот вечно лохматый оболтус, Гермиона обожала его. Её привязанность к Гарри являлась тем единственным, что она не могла контролировать. Она знала, что пойдёт с ним до конца вопреки инстинкту самосохранения и здравому смыслу.       В день рождения Рона Гермиона встала раньше обычного, забрела на кухню, выпросив у домовиков немного еды, и направилась на прогулку. Первый день весны выдался солнечным и тёплым. Ей не хотелось торчать в замке и лицезреть тошнотворные сцены, как Лав-Лав будет поздравлять своего Бон-Бончика. Она заранее закинула в спальню друга свой подарок и удалилась, решив провести выходной подальше от предстоящего балагана.       Она неспешно расхаживала по берегу Чёрного озера. В субботу ученики предпочитали подольше поваляться в постели, поэтому на улице царила блаженная тишина. Только чуть слышный плеск воды, шелест веток деревьев от небольшого ветерка и чириканье птиц.       Гермиона добрела до хижины Хагрида, но лесничего не оказалось на месте. Тогда, наслаждаясь прекрасной погодой, она решила прогуляться вдоль теплиц Помоны Стебль. Сколько же чудесных растений тут произрастало! Проходя мимо, Гермиона ненароком заметила, что одна из стеклянных дверей приоткрыта и словно приглашает её войти. Странно, обычно профессор запирала свои владения на ключ.       Поддавшись соблазну, Гермиона проскользнула внутрь и замерла от открывшейся взору картины. Трепетливые кустики раскачивались без всякого ветра, приятно оживляя обстановку. Но, самое удивительное, на них распустились небольшие невиданной красоты цветы, которые, как она знала, появляются раз в столетие. Гермиона зачарованно озиралась вокруг, пьянея от дурманящей свежести. Ведь аромат этих цветов был для каждого своим, подобно амортенции. Зрелище было настолько восхитительным, а запах волнующим, что она буквально выпала из реальности.       Её выдернули из оцепенения приближающиеся голоса. Гермиона запаниковала, ведь на самом деле она не собиралась вламываться в теплицу без разрешения, а сейчас это грозило снятием баллов с факультета. Она судорожно оглянулась. Звук хорошо проникал в приоткрытые форточки. Может, это просто очередные любители прогуляться в выходной день? Девушка метнулась в угол и присела на корточки, надеясь, что за зарослями трепетливых кустиков её никто не заметит.       Голоса приближались и становились различаемыми и, более того, узнаваемыми. В небольшую щель между растениями Гермиона отчётливо видела их обладателей: профессор Дамблдор и Северус Снейп неторопливо вышагивали по дорожке и оживлённо спорили.       — Чем вы занимаетесь с Поттером по вечерам? — небрежно бросил Снейп в своей обычной презрительной манере.       Дамблдор затормозил и взглянул на собеседника усталым взглядом.       — Почему вас это интересует? Надеюсь, Северус, вы не хотите прибавить ему сидения после уроков? Мальчик, по-моему, скоро будет проводить взаперти больше времени, чем на свободе.       — Он — вылитый отец…       — На вид — может быть, но в глубине души он гораздо больше похож на свою мать. Я провожу с Гарри много времени, потому что есть вещи, которые мне нужно с ним обсудить, кое-какая информация, которую я должен ему передать, пока не поздно.       — Информация, — повторил Снейп. — Вы доверяете ему… И не доверяете мне.       — Дело не в доверии. Мы оба знаем, как мало времени у меня осталось, — говорил Дамблдор. — Гарри не должен знать, до самого последнего момента, до тех пор, пока не будет необходимо, а то разве хватит у него сил сделать то, что он должен сделать?       — А что он должен сделать?       — Это наш с Гарри секрет. А теперь слушайте внимательно, Северус. Настанет время — после моей смерти — не спорьте, не перебивайте меня! Настанет время, когда лорд Волан-де-Морт начнет опасаться за жизнь своей змеи.       — Нагайны? — изумился Снейп.       — Именно. Настанет время, когда лорд Волан-де-Морт перестанет посылать змею выполнять свои приказы, а станет держать в безопасности рядом с собой, окружив магической защитой. Вот тогда, я думаю, можно будет сказать Гарри.       — Сказать что?       Альбус набрал в грудь воздуха и закрыл глаза.       — Сказать ему, что в ту ночь, когда Лили поставила между ними свою жизнь, словно щит, Убивающее заклятие отлетело назад, ударив в лорда Волан-де-Морта, и осколок его души, оторвавшись от целого, проскользнул в единственное живое существо, уцелевшее в рушащемся здании. Часть Волан-де-Морта живет в Гарри, и именно она дает мальчику способность говорить со змеями и ту связь с его мыслями, которую он сам не понимает. И пока этот осколок души, о котором и сам Волан-де-Морт не догадывается, живет в Гарри, под его защитой, Волан-де-Морт не может умереть.       Казалось, сердце Гермионы остановилось. Она даже забыла как дышать.       — Так значит, мальчик… мальчик должен умереть? — спокойно переспросил Снейп.       — Сам Волан-де-Морт должен убить его, Северус. Это необходимое условие.       Снова повисла пауза.       — Но я думал… — наконец произнёс Снейп. — Все эти годы… Что мы защищаем его ради неё. Ради Лили.       — Мы оберегали его, потому что было очень важно обучить его, вырастить, дать ему испробовать свою силу, — Дамблдор по-прежнему не поднимал плотно сомкнутых век. — Тем временем связь между ними всё крепнет, болезненно разрастается. Порой мне кажется, что Гарри сам это подозревает. Если я не ошибся в нём, он устроит всё так, что, когда он выйдет навстречу своей смерти, это будет означать настоящий конец Волан-де-Морта.       Дамблдор открыл глаза. Снейп был в ужасе.       — Так вы сохраняли ему жизнь только затем, чтобы он мог погибнуть в нужный момент?       — Вас это шокирует, Северус? Сколько людей, мужчин и женщин, погибло на ваших глазах?       — В последнее время только те, кого я не сумел спасти, — процедил Снейп сквозь зубы. — Вы использовали меня!       — То есть?       — Я шпионил ради вас, лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас. И думал, что делаю все это для того, чтобы сохранить жизнь сыну Лили. А теперь вы говорите мне, что растили его как свинью на убой! Вы должны найти другой способ!       — Сожалею, Северус… Если бы я мог, но найти информацию об извлечении частичек души практически нереально. Да и последствия могут быть необратимыми для всего магического мира, я не могу так рисковать…       — Вы лживый ублюдок! — выплюнул Снейп.       Его жестикуляция стала ещё более резкой. Казалось, он с трудом сдерживается от того, чтобы не применить к собеседнику физическую силу.       — Это прямо-таки трогательно, Северус, — серьезно сказал Дамблдор. — Уж не привязались ли вы, в конце концов, к мальчику?       — К мальчику?! — буквально зарычал Снейп и, не в силах дальше продолжать разговор, быстрым шагом направился к замку, оставляя Альбуса в гордом одиночестве.       Тот, казалось, вовсе не удивился, почесал бороду и неторопливо двинулся следом.       Гермиона не могла найти в себе сил пошевелиться и подняться на ноги, даже когда прошло достаточно времени, и Дамблдор скрылся из вида. По её лицу безмолвно текли слёзы, тело сковало леденящим ужасом, а мозг усиленно перерабатывал услышанную информацию, ища в ней лазейки. Это не могло быть правдой! Не могло!       Она не хотела это принимать! Не хотела верить в то, что все её незыблемые установки были в один миг раздавлены колёсами мчащегося на всей скорости Хогвартс-Экспресса. Её выстроенный по кирпичикам мир рушился прямо в эту секунду, погружался в непроглядный хаос, погребая её саму под руинами наивной веры в добро, справедливость и авторитет старших.       Чёрное и белое поменялись местами, смешались в мерзкую однородную серую массу, из которой уже невозможно было вычленить ничего хорошего или плохого. Всё, абсолютно всё, было запятнано и отравлено беспринципной ложью и вопиющей несправедливостью. Гермиона не хотела верить в услышанное. Это убивало её. Вспарывало вены тупым ножом, выдавливало воздух из груди и сковывало сердце металлическими обручами.       Спустя бесконечность из её горла вырвался рваный всхлип, и она зарыдала уже по-другому: громко и безудержно. Знания — это то, к чему Гермиона Грейнджер стремилась всю свою сознательную жизнь. Знания правили миром и спасали жизни. Но они могли и убивать. Как сейчас. Медленно, изощрённо и нестерпимо болезненно. Пока она не могла собраться с мыслями и заставить свой мозг работать, извлекая пользу из полученной информации. Пока она просто разваливалась на куски, сидя на полу в школьной теплице.       Гермиона могла принять многое. Она отличалось излишним рационализмом для своего возраста и никогда не отдавала бразды правления чувствам. Она думала, что способна контролировать что угодно, а сейчас не могла обуздать свои эмоции. Дамблдор был её маяком. Светом, к которому все они тянулись. Идеалом мудрости и справедливости. Великим добрым магом, способным бросить вызов Волан-де-Морту. Только благодаря ему ей верилось в победу. Верилось в то, что директор даст Гарри всё необходимое, поможет ему одолеть зло. Как же она ошибалась! Обрушившаяся камнепадом на голову реальность оказалось более жестокой, нежели самые страшные сказки и легенды.       Директору было плевать на Гарри. Он не собирался его чему-то учить или спасать его жизнь. Альбус Дамблдор целенаправленно готовил его к смерти столько лет. Это никак не хотело укладываться в голове юной волшебницы.       Мозг пытался играть в свои защитные игры, спасая её психику от опасного болезненного разочарования. Может, это не настоящие Дамблдор или Снейп? Вдруг кто-то проник в замок под обороткой? Но порождённая теория не выдерживала никакой критики. Профессора не знали о её нахождении в теплице. Данная информация не предназначалась для её ушей. Они просто обсуждали свои повседневные дела, думая, что их никто не слышит.       Гермиона зарыдала ещё громче, прикрывая рот рукой. Прекрасный магический мир, в который она верила и который боготворила, просто прекратил своё существование секунду назад.       Это было слишком грязно, подло и жестоко — втягивать в закулисные игры школьников, по сути, детей. И вообще, что за эти годы было настоящим в их жизнях? Ложь, сплошная ложь, тошнотворная и гнилая. Говорил ли директор хотя бы раз правду или всегда играл хорошо отрепетированную роль?       Гарри обречён… Гарри должен умереть… Волан-де-Морт должен лично убить Гарри… В Гарри находится часть души Волан-де-Морта… Нет! Нет! Нет!       Какие бы идеи всеобщего блага и справедливости не пропагандировал Дамблдор, ей не нужен был этот мир без Гарри! Пусть Волан-де-Морт спалит его дотла, но Гарри должен жить! Она должна спасти друга, даже если это будет последним, что она сделает в своей жизни! Гарри и так слишком много страдал. Он, как никто, достоин спокойного счастливого будущего.       Гермиона плакала больше часа, пока трепетливые кустики продолжали самостоятельно раскачиваться, а цветы благоухать. К счастью, мадам Стебль не появилась и не застала одну из своих учениц в критически неадекватном состоянии.       Очень смутно на задворках сознания искрой мелькнула мысль, что пора убираться отсюда. Слезами делу не поможешь, вот только они никак не хотели останавливаться. Гермиона покинула теплицу и осторожно побрела к замку, растирая опухшее лицо и изо всех сил стараясь найти силы для анализа услышанного. Она старалась запомнить всё, чтобы не упустить ни одной детали. Каждая мелочь может иметь значение. Благо её память была феноменальной и с лёгкостью усваивала огромные пласты информации.       Что ей делать с этим знанием? Гермиона осознавала, что не может просто взять и вывалить всё это на Гарри. Друг слишком склонен к самокритике и привык взваливать на свои плечи ответственность за все беды этого мира. Он ведь может и согласиться с планом Дамблдора. Она не хотела лишать Гарри надежды. Ей было необходимо, чтобы Гарри ХОТЕЛ жить и ВЕРИЛ в себя. Она не могла сломать его, но и сам факт утаивания чего-либо от него ей совсем не нравился. Какими бы ни были их отношения — натянутыми или тёплыми, они всегда были искренними друг с другом. И это было ценно.       Впервые в жизни у Гермионы не было ни плана, ни идей. Она понятия не имела, как существовать с этим знанием, и, что самое важное, как помочь Гарри?       Дамблдор ведь не сказал, что других способов нет совсем. Директор говорил, что-то о необратимых последствиях, опасности и о том, что это «практически не реально». Фраза не звучала как «абсолютно не реально». А значит, шанс есть. Пусть даже один из миллиона, но есть. И это уже лучше, чем добровольно умереть по заветам Дамблдора или какого-то пророчества чокнутой алкоголички.       Гермионе вдруг стало противно. Как могло быть, что такой великий во всех смыслах волшебник просто «умывал руки» и перекладывал судьбу магического мира на детские плечи? Дамблдор был тем, кого боялся Волан-де-Морт, а значит, он мог сразиться с ним и что-нибудь придумать, чтобы спасти Гарри. Вытащить из него проклятый осколок чужой души! Но всеми уважаемый директор не собирался этого делать. У него зрели совсем другие планы, с которыми Гермиона, даже будучи очень дисциплинированной, не могла согласиться.       Ей срочно нужен собственный план! Иначе, она просто сойдёт с ума. А потом, когда она что-нибудь придумает, обязательно сообщит Гарри и убедит его… Она должна заставить его жить!       Все остальные проблемы, ещё утром волновавшие её разум, мгновенно превратились в пыль, утрачивая свою значимость. Ей нужно найти тихое место и всё обдумать.       — О, гляди-ка какие люди! Грязнокровка собственной персоной.       Услышав язвительное замечание, Гермиона подняла голову и встретилась взглядом с Малфоем, который вальяжно вышагивал навстречу. За ним по обыкновению тащились Крэбб с Гойлом.       — А что это ты рыдаешь? Оплакиваешь тупицу Уизли, загремевшего в Больничное крыло? — продолжал слизеринец. — Не стоит переживать. Твой шрамоголовый дружок и там поспел, и спас этого придурка!       Пока Гермиона пыталась понять, о чём он вообще говорит, Крэбб с Гойлом довольно загоготали. У неё не было сил препираться с этой троицей недоумков, поэтому Гермиона лишь гордо вскинула голову и прошла мимо.       Ей нужно где-нибудь затаиться. Выручай комната вполне подойдёт для этого! Будучи в состоянии шока, информацию о Роне Гермиона восприняла как-то поверхностно. Даже если Малфой был прав, а не плёл свои небылицы, то друг уже в порядке. Она навестит его позже. Сейчас ей необходимо одиночество. И возможность спокойно поплакать вдали от чужих глаз.       Выручай комната стала её пристанищем до вечера. Гермиона усиленно пыталась взять себя в руки и перейти к анализу поступившей информации. Она вооружилась блокнотом и пером и выписывала ключевые фразы. Не видя выхода, срывалась в эмоции, сжигала записи «Инсендио» и начинала снова.       «Частица души»;       «Волан-де-Морт должен убить Гарри»;       «Нагайна»;       «После моей смерти»;       Данные обрывки снова и снова возникали на страницах её блокнота. Что за время должно наступить? Почему директор говорит, о своей смерти, будто это что-то предрешённое? А ещё Дамблдору необходимо воспоминание Слизнорта, связанное с крестражами… Крестражи… Это были частички одной головоломки, Гермиона чувствовала связь, но была слишком истощена морально, чтобы легко соединить всё воедино.       На самом деле ей хотелось свернуться в комочек, словно бездомному котёнку, и рыдать. Разочарование и обрушившееся на неё осознание были чрезвычайно болезненными. Приходилось собирать в кулак всю волю и заставлять себя думать. Она никак не сможет помочь другу, если превратится в подобие Плаксы Миртл. Ей нужна холодная голова и лучшее, что сейчас можно было сделать — это притвориться, что ничего не произошло. Но реализовать данный план было гораздо сложнее, чем придумать.       Гермиона покинула своё убежище уже после отбоя. Но даже тогда она не рискнула идти в гостиную Гриффиндора. Она боялась, что если столкнётся с Гарри, заглянет в его глаза, то не сможет сдержаться.       Сегодня её не волновал Филч и возможное наказание, если она будет поймана. Гермиона забралась на Астрономическую башню и устремила глаза в бездонное звёздное небо. Оно было чёрным с россыпью мириад сияющих точек, являющих собой далёкие миры и неизведанные планеты.       Весенний ночной ветер обдувал её горящее от слёз лицо, но она абсолютно не чувствовала холода. Щёки пылали, а сердце в груди просто разрывалось от боли.       Гермиона будто сломалась и, опустившись прямо на пол, снова заплакала — горько и безудержно. Она прощалась со своим детством и верой в добро. Прощалась с идеалами и понятным мироустройством. Прощалась с прежней собой. Юная ведьма не знала будущего, но незыблемым было то, что её жизнь уже никогда не будет прежней. Никогда!       В таком состоянии её и нашёл лучший друг. Она не слышала его шагов, и когда он возник перед ней — такой милый и обеспокоенный — её накрыло новой волной безысходности. Гермиона лишь вцепилась в Гарри, словно в спасательный плот и позволила слезам заливать его свитер. Она не могла произнести ни слова, да и нечего ей было сейчас сказать. Гермиона просто плакала, вдыхая его аромат, наслаждаясь теплом его тела, и понимала, как же он ей дорог. Дорог настолько, что он она готова была рискнуть всем ради его спасения, будь то её собственная жизнь или судьба целого мира.       Гермиона позволила себе эту маленькую слабость — просто выплакаться. Завтра она снова возьмёт себя в руки, выключит эмоции и начнёт искать варианты решения проблемы. А сегодня — сегодня она была раздавлена и бесполезна.