Сано

      Это её сестра, и Шиничиро должна была предусмотреть, что в любой момент она может без стука залететь к ней в комнату, но она не предусматривает, и Эмма замирает на пороге, приоткрыв незапертую дверь.       Такемичи везёт, потому что он сидит на кровати к этой самой двери спиной, и Эмма хотя бы не видит его перекошенного в удовольствии лица с лихорадочным румянцем возбуждения. Правда, она прекрасно видит его растрёпанные волосы, обнажённое тело — заднюю его часть, покрытую не меньшим количеством достаточно ярких следов — и напряжённые мышцы. А ещё длинные голые ноги своей старшей сестры, которыми та упирается в кровать, и длинные пальцы, которыми держится за широкие плечи. Стоны она тоже, разумеется, может слышать.       Всем им несказанно везёт: Шиничиро в состоянии разбирать, что происходит вокруг, и Эмму она замечает чуть раньше, чем та открывает рот. Девчонка, увернувшись от запущенной в неё подушки, исчезает из комнаты, хлопнув дверью, так быстро, что мелькают только кончики заячьих ушей на капюшоне её розовой толстовки.       Единственное, чего на данный момент хочется Такемичи — это немедленно умереть от стыда. После он думает, что умереть в данном положении ещё более стыдно, а ещё через пару секунд — что есть ещё одна вещь, которую он хочет чуть больше скоропостижной гибели.       Шиничиро, выдохнув, упирается лбом в плечо Такемичи и хрипло хохочет.       ***       — Доброе утро? — неуверенно окликает Такемичи, одёргивая воротник рубашки. Надеется, что свежих пятен на коже не видно, хотя чувствует, как каждое горит под тканью, будто просвечивая. Так не воспринимаются только тёмные следы пальцев на бёдрах и мягкий жар, поднимающийся к пояснице лёгкой тянущей болью. Остальное же, скрытое лишь тонкой тканью белой рубашки, почти наверняка цепляет взгляд. Такемичи знает, что так только кажется, но не может отделаться от этого ощущения.       Просыпаться в пустой постели — привычно неприятно. Просыпаться в пустой постели в чужой спальне — необычно, ведь Шиничиро любит валяться до последнего, и сегодня ей никуда не нужно. Постель с её стороны смята, Такемичи лежит на ней ногами, когда открывает глаза в обнимку с её подушкой вместо тёплого тела.       Не обнаружив девушку в комнате, он высовывается в коридор. Слышит голоса с первого этажа, торопливо одевается, кое-как умывшись и приведя себя в порядок, и спускается, замирая в дверях кухни. Две пары глаз блестят настороженно, стоит ему подать голос, а Шиничиро, согнувшаяся над плитой, машет ему рукой куда-то по направлению стола и предлагает буднично:       — Садись, почти готово.       — Он здесь ночевал? — интересуется Изана, двумя пальцами зачёсывая назад чёлку, чтобы не лезла в глаза. У Майки волосы завязаны розовой резинкой с цветочком, которые носит Эмма, но он всё равно умудряется выглядеть растрёпанным, просто потому что это Майки. Такемичи садится почти с опаской, избегая прямого взгляда главы Поднебесья. Тот, до этого обращавшийся к брату, после того, как тот пожимает плечами, смотрит вопросительно на старшую сестру.       — Чего пялишься? Ты водишь мальчиков, а ей нельзя? — давится смехом Майки, и Изана тут же заряжает ему по макушке. Шиничиро разворачивается, упирая руки в бока, пинает ногой дверцу шкафчика, и та звонко хлопает, закрываясь.       — Цыц оба! — гаркает, сдвинув брови, и парни забавно, как потревоженные кролики, утихают и смотрят на неё исподлобья. — Хватает мне ваших склок на улицах.       — А чего ты сразу кричишь? Я пошутил! — бурчит Майки.       — А я вообще молчал, — добавляет Изана, поджав губы.       Шиничиро закатывает глаза.       Такемичи представляет, что он стена, и это немного помогает, хотя щёки всё равно горят огнём.       ***       Мансаку Сано такой же низенький и щуплый, как все его внуки. И характер у него оказывается такой же поганый, как у всех его внуков.       Он смотрит на Такемичи щурясь то ли подслеповато, то ли брезгливо, зачем-то тыкает, тряхнув усами, в плечо узловатым пальцем, а после обращается к старшей внучке с обвиняющим:       — Тебя посадят!       Изана где-то бесконечно далеко — на другом конце комнаты, что уж там… — сипло смеётся, прижав подушку к лицу под недобрым взглядом сестры.       ***       — Хозяйка наверху, — сообщает хмурый техник на неловкое приветствие, и Такемичи, скомкано поблагодарив, взбегает по лестнице.       Шиничиро курит, откинувшись в кресле и вытянув ноги. На коленях рабочего комбинезона серые пятна и какие-то масляные подтёки.       Дым в кабинете взвесью, и Такемичи, пробравшись поближе, открывает окно. Девушка смотрит на него из-под ресниц, запускает затушенный окурок в урну, когда он подходит ближе, наклоняется, чтобы клюнуть её в щёку, и встаёт, сцепив пальцы в замок. Настольная лампа освещает поблёскивающие ясные глаза, на свежей рубашке — резкие тени складок.       — Устала? — спрашивает Такемичи, присаживается было на край стола, но Шиничиро тянет к себе на колени, обвивает руками, и он укладывает ей на плечо подбородок, устроившись на жёстких бёдрах. Они наверняка выглядят нелепо, потому что он за последний год сильно вырос, и девушка теперь ниже его почти на полголовы. — Давай поедем ко мне, родителей всё равно нет, — шепчет, касаясь губами пахнущей дымом и металлом кожи. Шиничиро кивает, рассеянно поглаживает его по спине, закуривает ещё одну сигарету, прикрывая глаза. Такемичи ёрзает неловко, пока она выдыхает в сторону, чувствует, как от волнения меж лопаток и на висках проступают крошеные капельки пота и как холодит забравшийся через окно сквозняк. Сглатывает, едва шевеля пересохшими губами. На коленях у Шиничиро привычно и уютно, даже уютнее, наверное, чем дома. — Мне нужно кое-что обсудить. Важное.       — Что? — взгляд тёмных глаз загорается ленивым интересом. Тёплая ладонь перебирает волосы. Такемичи, запоздало заметивший, что собственные пальцы лежат в опасной близости от полной груди, со смущением отдёргивает руку, машинально закусывает ноготь, окончательно стушевавшись. Щёки горят, и было бы куда проще, затяни он сейчас её в поцелуй и предложи просто переспать на этом самом столе. Ему, по сути, дважды двадцать семь, но в серьёзных разговорах это мало помогает. — Говори уже, детка. Я пока не кусаюсь.       — Можно я тебя с родителями познакомлю? — выдыхает Такемичи, устремив на неё прямой взгляд, и в первую секунду она не реагирует на вопрос никак, то ли осмысливая, то ли не сразу поняв.       — Что, прям уверен? — уточняет, чуть улыбнувшись. Сухие пальцы, пропахшие табаком, легко треплют по щеке. Такемичи торопливо кивает, будто и сам боится передумать, садится удобнее, оседлав её бёдра и больно упираясь поясницей в стол. — Они будут в шоке, — заверяет Шиничиро. Оставляет окурок в пепельнице, целует его, и в паху сильнее разгорается давно пришедший жар. Длинные пальцы сжимают ягодицы через тонкую ткань спортивных штанов, Такемичи тащит через голову рубашку. От напряжения слегка потряхивает. — Ну знакомь, если хочешь, — хмыкает Шиничиро, оглаживая ладонями его рёбра, и сердце колотится так, что она наверняка его слышит.       Рубашка остаётся на полу.