***
— А где Лили? Словно утренний сон, приходящий, чтобы пощекотать своим тёплым манящим дыханием, но так и не подаривший сладостное прикосновение, Лили расстворилась. И никто её не хватается, даже учителя, словно Эванс никогда и не существовало, словно её и не должно быть. Джеймса это всё беспокоит: он ненароком заводит разговор о ней с друзьями — они её помнят. Он словно случайно упоминает её на трансфигурации: Минерва странно куксится, словно ей больно, но соглашается с похвалами Джеймса, которые тот так щедро отсыпает Лили, пока её нет. Джеймс просто не понимает, почему никого не заботит отсутствие Эванс. — А ты не в курсе? — Марлин бросает на Джеймса сочувственный взгляд, и его сердце ёкает, проваливается в бесконечную бездну и тонет в предчувствии нехорошего. — Её родители погибли в автокатастрофе, она уехала домой. Гадкое низкое чувство овладевает Поттером — он знает, что это мерзко, но ничего поделать с собой не может: он ощущает облегчение. Не Лили, слава Мерлину! — только эта мысль и крутится в его голове. Странное чувство почти что радости, когда горе не то, какого боишься больше всего. Но за вспышкой облегчения следует неизбежное осознание. Джеймс потерянно моргает, пока Марлин упрямо смотрит на него, пытаясь вспомнить, как правильно выражать соболезнования, но невольно выдает: — И когда вернётся? — Кто знает.***
Время как патока — тягучее, густое, вязкое. Оно, кажется, не течет, оно словно застывает, пока его пытаются перелить из одного сосуда в другой. Но стоит только бросить следить за этой неподвижной картиной и всё случается мгновенно: патока уже в нужном сосуде, а время кончилось. Дни тянутся предательски медленно, пока пытаешься прожить их в уже мрачные осенние вечера, и летят слишком быстро, когда оглядываешься назад, пытаясь вспомнить их. Без привычного яркого солнца Джеймс начинает хандрить. Без вечно отшиваюшей его Лили — он уверен, это у них уже традиция, игра: рано или поздно она обязательно согласиться пойти с ним на свидание — ему грустно. Блэк уже не может терпеть его разглагольствования о Лили, бесится, стоит Поттеру лишь упомянуть её, он лает и даже, кажется, готов кусаться — словно пёс, сорвавшийся с цепи. Теперь Джеймс курит один — чтобы у него было время подумать о Лили и не провоцировать лучшего друга. Он шмыгает в укромный уголок, спешно идёт по тропе, и первый снег хрустит у него под ногами. Чуть покатившись, Джеймс размахивает руками, не падает, и оказывается именно там, куда он шёл. Негласное место для того, чтобы покурить. Тут же раздаётся испуганный вскрик, алая вспышка пламени, целый костер рыжих волос, а потом сигарета падает на снег, и Лили тушит её носочком туфли. Но бессмысленно: Лили спалила сигарету дотла. — Ох, это всего лишь ты, — нотки облегчения звенят в голосе Эванс. А Джеймс не верит своим глазам: вернулась. Всё та же Лили Эванс, но уже совсем другая. Всё то же солнышко, но уже грустное. — Всего лишь я, — мягко ухмыляется Поттер. Встав подле Лили, Джеймс облокачивается о холодную каменную стену, а Лили достаёт из кармана пачку сигарет: маггловские, обычные, недорогие, но приличные — Джеймс с Сириусом и сам такие часто покупает. Лили щёлкает пачкой — мужская сигарета изящно оказывается зажатой у неё в пальцах, а Джеймс с любопытством смотрит, что же будет дальше. — Не знал, что ты вернулась, — говорит он. — Только что. Могу сегодня не ходить на занятия. — Но ты, конечно же, пойдешь. — Пойду. Лили закусывает сигарету, подносит к ней кончик палочки, на котором теплится лёгкое алое свечение, явно пытаясь поджечь — выходит неловко, неуклюже, Эванс забавно косит взгляд, а потом фыркает. Лили тяжело вздыхает: сдается. Она просто берет сигарету в руку, а палочкой её поджигает. Слабый запах палённого табака ударяет Джеймсу в нос. — Никогда не подозревал, что староста школы и пример для всех учеников отирается по углам, чтобы покурить. — Я не курю. Это просто… папино. Оглушили. Джеймс чувствует себя так, словно его оглушили. Иногда Лили удостаивала его вниманием — давала лёгкие безболезненные подзатыльники. Но этот подзатыльник без прикосновения оказался страшнее всего. До Джеймса вдруг доходит весь ужас ситуации: он всё ещё рад, что беда случилось не с Лили, и не может по-настоящему разделить с ней её горе, но ведь самой Эванс хуже некуда. И каким отпетым идиотом он, Джеймс, будет, если в такой ситуации продолжит пытаться подкатить к ней? А он ведь хотел. Но вовремя остановился. Джеймс косится на Лили, словно боясь, что она может узнать его постыдное намерение попытаться её пригласить, которое он подавил. — Он любил покурить, а мама терпеть этого не могла. Он всегда выходил на крылечко. И всегда закупался сигаретами. И вот теперь… — Лили говорит тихо, задумчиво. Она не смотрит на Джеймса, её зелёные глаза прикованы к тлеющей сигарете. — Петуния хотела выкинуть все сигареты, но я не позволила. Понимаешь, это всё, что от него осталась. Одежда и сигареты. Наши фотографии. Он не был барахольщиком, у него не было даже брелка на ключе. Ничего. Ничего примечательного. Только сигареты. — И ты привезла их с собой? — Все. А зачем — и сама не знаю: я была словно в тумане. Я ведь даже не курю. Под полным сочувствия взглядом Джеймса Лили крутит сигарету в руках, а потом всё же закусывает её и вдыхает. И сразу же кашляет, вынимает её изо рта и пытается рассеять дым, махая ладошкой. — Фу, какая гадость! И как он это курил? — Легко и просто. Смотри. Улыбаясь одними глазами, Джеймс забирает сигарету у Лили. Поттер курить умеет. Он медленно затягивается, неторопливо выдыхает облачка дыма, красуясь, и продолжает так ненавязчиво пыхтеть, пока Лили безотрывно смотрит на него. По её огненным волосам, кажется, струится солнечный свет: Джеймса слепит, он щурится и невольно осознает, что впервые Эванс так заинтересована в общении с ним. — А ты с друзьями куришь? Лили вздергивает вверх носик и скрещивает руки на груди. Джеймс чуть не давится дымом — вот сейчас он узнает неприклонную старосту Эванс, вот сейчас он узнает её интонацию, предвещающую наказание. — Балуюсь, — непринужденно отвечает он, косится на Лили, но она не отчитывает. Она продолжает задумчиво смотреть на сигарету и встряхивает головой: колышет волны золотой реки, текущей по её волосам. — Научи. Лили достаёт из пачки ещё одну сигарету, вновь неловко её поджигает, держа в руке, вновь зажимает её между зубами… — Так? Лили Эванс — староста школы с идеальным поведением. Лили Эванс — та, кто никогда не одобрял выходки мародёров. Лили Эванс — девочка, которая больше всего пеклась об оценках и баллах факультета и никогда ни при каких обстоятельствах не делала ничего, что могло бы понизить рейтинг. И именно эта девушка по имени Лили Эванс просит сейчас Джеймса научить её курить. Что может быть чуднее? У Поттера нет выбора: он вкратце объясняет Лили, что к чему. Взять сигарету в рот, медленно втянуть через сигарету воздух, словно через трубочку сок, а потом убрать сигарету, вдохнуть чуть глубже, но не перебарщивать с этим, иначе можно подаваться дымом, и медленно выдохнуть. — Ну что? — с неподдельным любопытством спрашивает Джеймс после её нескольких затяжек. Для себя же Поттер открывает новый вид наслаждения: наблюдать за курящий Лили Эванс — смотреть, как она сосредоточенно пытается подружиться с сигаретой, как она морщится от дыма, как изящно зажимает сигарету между пальцами и как выдыхает дым тонкой полупрозрачной серой струйкой, словно это и не дым вовсе, а пар. — Честно? — Лили смотрит на сигарету в руках. — Гадость гадостью. Но успокаивает. Джеймс не сдерживает улыбки. Другого ожидать и не приходилось. Он молча кивает головой и продолжает в тишине покуривать, пока Лили просто смотрит, как сигарета тлеет у неё в руках. — А жечь их всё равно приятнее, — сообщает она. Джеймс не сдерживается и усмехается. Несколько минут они так и стоят: неподвижно, молча. Джеймс выдыхает облака дыма, а Лили пялится на сигарету в руках. Две статуи, высеченные разными мастерами, но нашедшие своё место в одном музее; два человека со своими историями, чьи характеры настолько далеки, что у них не было шанса понять друг друга. Но через эту пропасть непонимания вдруг перекидывается зыбкий туманный мостик из сигаретного дыма. Идти по нему боязно, да и не мост это вовсе: лишь очертание, лишь призрак будущего моста. Но этого вполне достаточно, чтобы Лили и Джеймс посмотрели друг на друга и улыбнулись. — У меня деловое предложение, — говорит Эванс. — Я отдаю тебе все папины сигареты, но у меня два условия. Во-первых, ты никому не расскажешь о том, что только что видел. — Что гордость школы Лили Эванс курит? — дразнится Поттер. — Я не курю! — Хорошо, хорошо, — Джеймс сразу же утихает, видя, как возмущается Лили. Однако веселиться не может перестать: кто бы знал, что он будет курить вместе с девочкой, которую ставят как примером для подражания? — Можешь не переживать, ни одно пятнышко, ни одна даже самая едва уловимая тень не появится на твоей идеальной репутации из-за моего весёлого языка. Лили хмурится — солнце застилают тучи — но её волосы по-прежнему ярко горят. Она слышит шутливые нотки в голосе Джеймса, но ощущает, что он говорит серьёзно. Она пытается понять, насколько может довериться ему. Поттер обезоруживающе улыбается ей, и это становится решающим: Лили принимает это за обещание, кивает и продолжает: — И второе — если я попрошу пару сигарет, то ты мне их дашь. — Ты же не куришь, — удивляется Джеймс. Он смотрит на Лили, а она задумчиво пожимает плечами и слабо улыбается, всё ещё крутя тлеющую сигарет в руках. — Но жгу.***
Только потеряв, люди начинают ценить то, что имели. Только когда проходит зима, и всё вокруг сгорает от летней жары, все мечтают о бодрящей прохладе морозного зимнего ветра и завораживающего балета снежинок в вихре. А когда наступает долгожданная зима после иссушливого лета, то мечты людей неожиданно обращаются к жаре, майкам и футболкам: теперь каждый грезит об испепеляющий лучах солнца, жужжанию насекомых, тёмных очках и модных соломенных шляпках. Но действительно ли дело в том, что люди ценят только то, что теряют, и не умеют ценить то, что есть? Но разве люди не радуются первым дням лета, пока жара не заставляет их умирать? Разве люди не радуются снегопадам ровно до тех пор, пока становится не слишком холодно? Люди любят то, что имеют, но лишь до определенного момента — до момента, когда им это не надоедает. Иногда нужно понижать градус, уходить в сторону, дышать полной грудью на стороне, чтобы потом, вернувшись, не уставать и не испытывать перенасыщение. Джеймс невольно сделал именно это. Перестав без конца приглашать Лили в Хогсмид, боясь тем самым оскорбить её траурные чувства, он позволил быть себе просто её другом. И это сработало лучше всех признаний в любви: сперва Лили относилась с лёгким подозрением к нему, а потом ощутила в нём опору и друга, разглядела его настоящего, ведь больше ей не мешала навязчивая занавеса лучей любви, которыми раньше Джеймс так отчаянно старался окутать Лили с головой, словно бросив под водопад, чтобы оглушить её своими глубокими чувствами и украсть её сердце. — Я уверена, — идя по коридору в кабинет, говорит Лили Марлин, — со дня на день Джеймс меня пригласит на Рождественский бал. — И с каких пор для тебя это стало важно? Марлин подозрительно щурится, а Лили невольно краснеет: она и сама не знает. Просто Джеймс отступил, позволил ей дышать свободно и она смогла увидеть его. Всё это время он словно стоял за стеклом слишком близко к ней, и она не могла его разглядеть, а сейчас отошёл, и Лили увидела полную картину — Лили наконец увидела Джеймса. Нет, она его не потеряла. Она просто получила то понижение градуса, которое позволило мостику из дыма между ними оформиться и окрепнуть. Сейчас Джеймс стал для Лили другом, озорным, но заботливым. В такого можно влюбиться. И Лили влюбилась. — У него должна быть гордость и терпение, — пока Лили прижимает к груди учебники и, краснея, смотрит в окно, где в нежном танце кружатся снежники, невозмутимо продолжает Марлин. — И они явно у него на исходе. Сколько лет ты его отшивала? Не отвечай. Мы обе знаем, что много. Может быть, тебе стоит первой подойти? — Ну ещё один разок он точно пригласит, — задумчиво тянет Лили, накручивая прядь золотистых волос на палец. Марлин открывает дверь, они проходят внутрь кабинета. — Я уверена. И тогда… Ты куда пялишься? А Марлин хлопает глазами. Она открывает и закрывает рот, словно рыбка, выброшенная на сушу. Она не верит глазам: беспомощно смотрит на Лили, и Эванс следит за её взглядом. А там стоит Поттер — он мило щебечет с Мейбл — капитаном пуффендуской команды; он весело улыбается; он ерошит волосы, как всегда делал при Лили, чтобы казаться крутым. — Они просто говорят, — сообщает Лили, но всё же хмурится. А Мейбл вдруг встаёт на цыпочки и чмокает Джеймса в щёку: она краснеет, как помидорка и вылетает из кабинета, оставляя Джеймса в растерянности стоять и проносясь мимо Лили. А Эванс кажется, что её только что окунули в ледяную воду: дыхание, кровообращение — всё остановилось. Вся жизнь вдруг фокусируется на этот моменте — Лили забывает о прошлом, забывает о будущем. Она знает только настоящее, в котором её сердце разрывается на куски. Она пустым взглядом смотрит на Джеймса, который совсем её не замечает: он касается своей щеки, где только что его поцеловали, удивлённо смотрит на свою ладонь, словно там остался отпечаток, а потом довольно улыбается — ну какому подростку не будет льстить, если его поцелует девушка? Словно и не дыша, Марлин смотрит на подругу: да, она её предупреждала, но совсем не хотела, чтобы её предупреждения сбылись. А Лили плотно сжимает губы, фыркает и садится за парту. Ни слова не говорит. Да и что тут скажешь? Она всё же теряет того, кого не ценила.***
С тёмными кудрями, как сама тьма, но со светлой радостной улыбкой Блэк вприпрыжку идёт рядом с Джеймсом и ехидно улыбается. А Поттер всеми силами делает вид, что не понимает многозначительных взглядом друга. — Ну? — Что ну? Сириус закатывает глаза, хлопает Джеймса по спине, а потом прячет руки в карманы и говорит: — Так что это было? Только не говори, что Лили Эванс наконец-то осталась в прошлом и теперь ты смотришь в сторону Мейбл? — Сириус расплывается с весёлой улыбке: он уже давно говорил Джеймсу, что Лили добиваться — время зря тратить. — Скажу честно: она хорошенькая. Губа у тебя не дура. — Не глупи. Она просто… — Просто решила поцеловать тебя при всех? — Именно, — Джеймс хмурится на ехидную улыбочку друга, чешет затылок. — Она позвала меня на Рождественский бал… — Да ладно? — Сириус даже присвистывает. — Надеюсь, тебе хватило мозгов согласиться? Джеймс не отвечает — он лишь бросает печальный взгляд на Блэка: он переживает тяжелейшую из эмоций — он ощущает, что разочаровал друга. — Ну нет. Молчи. Тс, тссс, слышишь?! — шутливо шипит Сириус, хотя по взгляду Джеймса понимает, что у Мейбл не было ни шанса. — Не говори мне, что ты ей отказал! Поттер лишь неловко улыбается. — Лили, — просто поясняет он. — Ох уж эта Эванс, — фырчит Блэк. — Сколько нервов она тебе потрепала уже! Не стоит эта игра свеч — вот что я скажу тебе! Из-за неё ты упускаешь такую красотку, такой шанс! Поттер устало смотрит на друга: едва ли Блэк может его понять. Сириус как буйный ветер, ему нужна свобода, а Джеймс как море — он может веселиться вместе с ветром, наводя шторм и играясь кораблями, но ему нужна тихая гавань. И это он нашёл в Лили — в Лили и ни в ком другом. — Тсс, она идёт сюда! — шикает Джеймс, когда его взгляд цепляется за Лили, которая целенаправленно идёт к нему, оставляя Марлин в лёгком недоумении. — Ну так когда тогда ты собираешься вновь получить от неё отворот-поворот? — Тсс! — Можешь прямо сейчас, зато с чистой совестью сможешь пойти с Мейбл. — Тс! — вопит на Сириуса Джеймс, и когда Лили подходит к нему, то неловко улыбается. Пригласить или не пригласить? Насколько это будет неуместно и неуважительно? — Лили… — начинает Джеймс: он всё же гриффендорец, отвага у него в крови. — Джеймс, — прерывает его Лили да таким деловым тоном, что Поттер сразу замолкает, — дай пару сигарет. Тут челюсть отпадает у всех: Сириус пусть и знал о том, откуда вдруг у их компании появилось так много сигарет, но никогда не думал, что настанет день, когда Лили решит попробовать это снова. Но вот, он настал. Блэк даже слов не находит, а Лили, кажется, плевать, что подумает о ней Сириус и что секрет становится уже не таким и секретом, раз она так открыто при Марлин и Блэке просит сигареты. Да, Лили знает, что Марлин знает обо всем — она сама ей рассказала. Да и Сириус наверняка знает. Но ведь секрет на то и секрет, чтобы у него были границы. Даже если его знает много людей, пока он будет обсуждаться тайно, шепотом, с глазу на глазу, он всё ещё будет секретом: важна атмосфера тайны. Джеймс потерянно роется в карманах и наконец выуживает пачку сигарет — одну из тех, что отдала ему Лили. — Спасибо, — Лили просто забирает её — вот тебе и пара сигарет! — и уходит. Джеймс и Сириус потрясенно смотрят ей вслед. — С ней явно что-то не то, — авторитетно заявляет Блэк. — Да ладно? — язвительно фыркает Марлин, проходя мимо них. — Действительно? — Она расстроена? — аккуратно спрашивает Джеймс: он физически ощущает недовольство Марлин. Оно окатывает их цунами раскаленных деревяшек, пытаясь и утопить, и сжечь одновременно. — Тебе ли не знать! И Марлин уходит. А парни переглядываются. — Я чего-то не понимаю, верно? — уточняет Поттер. — И я тоже, — Сириус пожимает плечами. Они ещё несколько секунд стоят и молчат: просто смотрят туда, куда ушла Лили. Для них обоих это большое потрясение — Лили Эванс и сигареты! Всё равно что снег в жаркий летный день. Удивительно, невероятно, но факт. — Возможно, мне стоит с ней поговорить? — предлагает Джеймс. В его груди растёт беспокойство: Лили же не стала бы брать сигареты, если бы что-то не случилось. Она ведь и впервые их взяла только тогда, когда её настигло горе. Беспокойство как червяк в яблоке: навязчивое, зудящее, не дающее покоя, изворотливое. Поймать и устранить его невозможно: везде есть его следы, но нигде нет его самого. — Или не трогать, пока буря не уляжется. Это же Эванс. Она сильная. Она справится. А тебе может прилететь ни за что. — Думаешь? — Не знаю, — признается Сириус. — Сам решай.***
— Ты в порядке? — А по мне не видно, что я в полном порядке? — язвительно замечает Лили. Фыркает, смешно морща нос, и хмурится, вновь прожигает зелёным взглядом тлеющую в руке сигарету. — Нет. Не порядке. Так заметно? Джеймс потерянно пожимает плечами и подходит к Лили. Он садится на корточки рядом с ней, прислоняется спиной к стене, выдыхая облако пара, растирает руки — холодно! — и молчит, смотря на Эванс. — Всё очень плохо? — Очень безнадежно. — Расскажешь? Джеймс чувствует гнетущее чувство — даже в прошлый раз в этом уголке для курильщиков ему было не так тяжело, как сейчас. Он терпеливо ждёт, а Лили всё крутит и крутит тлеющую сигарету в руках. — Обещай, что не будешь смеяться. — Обещаю. — Поклянись! — Клянусь рогами! — У тебя нет рогов! — Разве? На лице Джеймса расплывается весёлая улыбка: ну откуда Лили знать, что у него есть рога? Откуда ей знать, что он анимаг? — Ну вот, ты уже смеёшься… — Я просто хочу, чтобы ты улыбнулась. Лили оценивающе смотрит на Джеймса: взвешивает, подсчитывает, может ли ему доверять или нет. А Поттер терпеливо выдерживает этот взгляд, хотя беззаботно улыбаться ему в этой ситуации тяжело: тяжелее, чем улыбаться после ставшего уже традицией поворота-отворота от Лили. — Могу я кое-что у тебя спросить? — наконец, говорит Эванс. — Валяй. Джеймс пожимает плечами, напускает на себя спокойный вид, пытаясь выглядеть в меру заинтересованным и в меру равнодушным. Излишнее эмоции сейчас ни к чему. Если Лили плохо, он успокоит её. Ему надо быть ко всему готовым. — Я думаю, что могу рассказать тебе… — Лили бросает короткий взгляд, в котором смешиваются отчаяние и страх, на Джеймса и снова пялится на сигарету: она медленно тлеет, её край обгорает в алеющем ободке, дымит. — Я влюбилась, — говорит Лили, и какая-то ниточка в Джеймсе обрывается. Сколько бы Лили его не отшивала, у него всегда был шанс, ведь её сердце было свободно. А теперь оно занято. — В парня, которому нравится другая. Иронично, да? Кажется, это называется закон бумерга… Я хотела спросить у тебя, как ты это делал? Как ты справлялся с этим противным чувством, что… ну, что твои чувства не взаимны? Я так долго тебя отшивала, а ты всегда продолжал улыбаться и упорствовать… Как ты смог не пасть духом в такой ситуации? Словно старый магнитофон, Джеймс зависает, не издаёт не звука. Что-то внутри него сломалось: он пытается найти провода, вновь присоединить их, починить себя. Но не получается. Всё, что у него остаётся, это горечь с привкусом отчаяния. — Ай, ладно, забудь, — на щеках Лили вспыхивает лёгкий румянец: от холода ли? — Мне не стоило этого спрашивать. Лучше расскажи о Мейбл — как у вас, всё складывается? Я видела на днях, как вы целовались. Давно встречаетесь? Я только недавно заметила, что вы вместе. А Поттер всё молчит — не находит слов. Не успевает он отойти от первого потрясения — Лили кто-то нравится! — как его настигает второе: Эванс свято верит, что он переключился с неё на Мейбл! Джеймс просто не находит слов. Он лишь складывает руки в замок на коленях, бездумно пялясь вперёд. — Она ведь капитан команды квиддича Пуффендуя? — тем временем продолжает Лили. — Милая. И интересы у вас совпадают. Вы, пожалуй, подходите друг другу. Подобно потерянному листку, Джеймс плывёт по буйному течению ручья, не в силах ему противостоять. Но в какой-то момент его относит к берегу, он цепляется за веточку и замирает. Шок постепенно отступает, а накатившая тяжесть уже не поражает: он становится всего лишь спутником. Джеймс переводит взгляд на Лили, одними глазами спрашивая, неужели она действительно так считает, но Лили совершенно не замечает этого возмущенно-печального взора. — Ну хотя бы у одного из нас всё хорошо на личном фронте, — Эванс невесело усмехается. — И всё же как это чудно́ — ты так долго увивался за мной, а теперь, когда… И лишь спустя столько лет… Она замолкает плавно — подобно костру, её голос то вспыхивает с новой силой, яркий и упрямой, то утихает нежно, но быстро, оставляя за собой лишь тлеющие угли, из которых потом снова разгорается яркое пламя. — Ну, рано или поздно это должно было случиться, — Лили пожимает плечами. — Я рада за тебя. Правда, рада. Джеймс всё ещё молчит, а Лили всё ещё бессмысленно крутит в руке тлеющую сигарету. Первой не выдерживает Лили: она едва заметно протягивает Джеймсу сигарету, и он ведётся: он ласково накрывает руку Эванс своей и забирает у неё сигарету. После такого ему определенно надо покурить. — Я и Мейбл, — вдох, выдох, облако дыма. Джеймс поднимает голову к небу: оно серовато-голубое, призрачное, как будто и ненастоящее вовсе. — Мы не встречаемся. И тот поцелуй — он был случайным. Слышится лёгкое шуршание: Джеймс косит взгляд вниз. Лили по-прежнему неуклюже держит новую сигарету в одной руке, а в другой орудует палочкой. Сигарета начинает тлеть в руках Лили. — Вот как? — говорит Лили отстранено, и это пугает Джеймса больше всего. Ей настолько на него наплевать? — И почему же? А Эванс всего лишь пытается защититься от новой порции боли: она же друг Джеймсу, она должна радоваться за него. Но как трудно за кого-то радоваться, когда чья-то радость обозначает твою печаль. — Потому что я до сих пор увиваюсь за тобой, Лили Эванс. Лили молчит: она упорно пялится на сигарету в руках, а на её щеках с новой силой расцветает румянец от мороза. Джеймс неторопливо докуривает сигарету: он выпускает блеклые облака, которые, поднимаясь, сливаются с пасмурным небом. — Тогда… — тихо тянет Лили, — тогда всё не так безнадежно. Эванс вздыхает и поднимается на ноги. Джеймс следует её примеру: сделав последнюю затяжку, он бросает сигарету на снег, топчит, а потом заставляет исчезнуть магией: мусорить у него нет желания. — Твой галстук, — неожиданно резко говорит Эванс. — Дай поправлю. Она не ждёт ответа — она сразу же лезет: Джеймс не возражает, хотя уверен, что его галстук как всегда висит в довольно вольном стиле. Всё, что он успевает, это выхватить у Лили из руки тлеющую сигарету. Эванс долго копошится с галстуком, иногда поднимая взгляд на Джеймса, а потом как-то слишком резко и быстро вновь опуская его, пока Джеймс послушно терпит это. Может, это его последний шанс вот так беззаботно поговорить с Лили? Он не догадывается, что Лили просто тянет время, пытаясь найти силу воли в себе. Джеймс с грустью смотрит на Лили: теперь он думает, что у него нет ни единого шанса. Надежды, кажется, уже нет, есть лишь отчаяние, но надежда — чувство безумное, и Джеймс, пусть и знает, какой будет ответ, а всё равно спрашивает, и про себя решает, что спрашивает это в последний раз в жизни: — Знаю, ты снова отошьешь меня… — Лили затягивает его галстук, Джеймс поднимает голову чуть выше, — но я всё равно спрошу: ты пойдешь со мной на Рождественский бал? Очевидное не очевидно: кое-что не то, чем кажется. Лили поднимает взгляд на Джеймса, сосредоточенно хмурится, а Поттер грустно улыбается: он хочет встретить последнюю неудачи с Лили с улыбкой на лице и гордо поднятой головой. Но Лили ему не позволяет. Она дёргает его за галстук, заставляя наклониться, и нежно касается его губ своими. Никаких мурашек, бабочек в животе или звёзд в глазах не случается: лишь дыхание замирает от неожиданности. Джеймс широко распахивает глаза, а Лили наоборот закрывает свои. Поцелуй невинный, быстрый, смущённый, но Джеймсу кажется, он длится целую вечность: и всю эту вечность он не чувствует ничего, кроме этого единственного прикосновения Лили. Сигарета из рук Джеймса падает на снег: белая, с жёлтой окантовкой, она совсем не заметна на чистом снежном покрывале, она лежит между Джеймсом и Лили и тлеет, выпуская горьковатый дым, опутавший жизни этих двоих и связавший их навеки. Он курит. Она поджигает. И это их свело вместе.