Почерком резким, я рисую
между точек отрезки.
От пят и до макушки — так
соединяются в созвездия веснушки.
— Мне по душе находиться рядом с тобой, — улыбается глупо, но так очаровательно, и глазами карими, кажется, прямо в душу смотрит. — Типо ты любишь гулять со мной? — блондинка усложнять не привыкла — всегда говорит прямо, не подбирая каких-то красивых слов. И это Лизу улыбаться ещё шире заставляет, рукой затылок растерянно поглаживая. — Типо да, — рожицу странную состраивает, стараясь голос Мишель пародировать. Выглядит глупо и забавно, от чего Гаджиева смеётся очень звонко, своим хохотом подругу заражая. — Не похоже совсем, — обидеться пытается, но не получается — слишком уж она странные и глупые шутки Лизы любит. — Да ну, похоже же, — успокаивается наконец-то, потому что живот уже болеть начинает, от смеха сильного, и о перила зелёные качель детских опирается. А Мишель те самые яркие качели, на которых минуту назад каталась во всю, остановила и пачку сигарет из кармана достала, зажигалкой шкрябая активно, стараясь ветер летний победить, дабы покурить наконец-то. Взгляд осуждающий со стороны ловит, но игнорирует умело, сигарету подкурить пытаясь. — Ну и зачем? Это вредно же, — ответа полноценного не следует, лишь улыбка очередная и клуб дыма едкого, который прямо в лицо Лизоньки попадает. — Фу, ну, Мишель! — Ха-ха, Лизунь, прости! — глаза голубые сияют восторженно, будто из них вот-вот искры пойдут. — Я не могла это не сделать. — Фу, блять, — а «Лизуня» лишь прокашливается, недовольно подругу в плечо пихая, и сказать что-то пытается. — Вау, Лизка-сосиска матерится! Как так? Ты же такая правильная, — шутить до последнего продолжает, но помочь пытается: по спине хлопает аккуратно, с седушки деревянной спрыгивая ловко, и к себе ближе притягивает, в объятия осторожные заключая. — Боже, Мишель, ты такая, — предложение начинает, а подобрать слов для окончания не может толком — в голову лишь комплименты ненужные лезут. — Какая? — Невыносимо, — желание сказать «невыносимо прекрасная» в голове сидит, нарочито все мысли перекрывая, но Андрющенко сдерживается; всё-таки отчитать подругу хочет, а не приятные слова говорить. — Прекрасная? — опять смеётся, улыбку обворожительную показывая. Лизе даже кажется иногда, что она идеальна во всём. — Ты мысли читать умеешь? — глазами карими хлопает, лицо девушки, сидящей напротив, рассматривая, и веснушки раз в сотый взглядом обводит. Это занятие никогда ей не надоест: мысленно между россыпи очаровательных точек на лице бледном полосы проводить, с детства заученные созвездия вырисовывая. — Бинго! — очередная волна смеха по двору проносится и прохожих оборачиваться заставляет. — Кстати, я ж в тот универ поступила всё-таки. — Поздравляю, — Лизу смутила эта новость, знает ведь, что учебное заведение в другом городе находится, далёком совсем, и напрягается заметно: зубы стивнув, стоит и подругу взглядом сверлит, ожидая, пока та хоть какие-нибудь подробности расскажет. — Спасибочки. Через недельки две я фить отсюда и страда-а-ать, — Мишель факт переезда не смущает ни капли — давно она рвалась «страдать», именно так любит называть учёбу девушка, в Москву; а тут шанс появился, который она, на своё же удивление, не упустила. — И ты приезжать не будешь? — А зачем? Родители опять мозги ебать будут. — Ну, не знаю. Друзья там… — Ой, ебать, Лизок, смотри! — как обычно с темы на тему прыгает и не замечает даже. Пальцем куда-то вдаль показывает на балкон какой-то и хихикает еле слышно. — Что там? — «Лизок» уже не удивляется даже — давно к такой переменчивости подруги привыкла. — Мужики целуются на балконе, — одной рукой куда-то вдаль показывает, а второй перила качелей, на которые уже обратно залезть успела, держит, раскачиваясь. Сигарета давно была докурена, и чёрный окурок на земле теперь валяется, пятном выделяющимся на траве зелёной, внимание привлекая. — Фу, Мишель! — Не фукай ты! Гомофобка что ли?* * *
Лиза лежит на кровати под вентилятором, уже в который раз жару летнюю проклиная. Зачётку в руках вертит, хорошим окончанием года гордясь; в очередной раз любимые песни Рамштайн слушает и сообщениям подруги смеётся. Та постоянно ноет о том, что ненавидит бегать в конце года, долги и зачёты сдавая; что терпеть не может в жару на общественном транспорте ездить и что в Москве жарко очень, по сравнению с Новосибирском холодным. Лизонька смеётся очередному глупому сообщению, в котором Мишель пишет, что шоколадки, которые она купила для подруги какой-то, растаят вот-вот. Смеётся, а сама вспоминает, как Мишель два года назад так же ей шоколадки летом таскала и домой почти каждый день заходила, карты принося. Вспоминает и тоскливо немного становится — всё-таки два года не виделись. У обеих денег немного было, да и учёба постоянно всплывает, не давая встретиться им; а они хотели. Лизонька уже тысячу раз те самые любимые ею веснушки вспомнила и созвездия мысленно вновь соединила, с грустью доброй вспоминая время, когда они каждый день проводили вместе. Вспоминает с улыбкой грустной на лице и сквозь эту незамысловатую призму воспоминаний радостно-тоскливых очередное сообщение видит: фотография родного подъезда и подпись «Угадай что». Лизе объяснять тысячу раз не надо — намёки сразу понимает. С места прохладного подрывается и кеды старые, потрёпанные, на ноги натягивая, вылетает из квартиры, по лестнице сбегая. Пятый этаж — думает о том, как подругу обнимет и по щеке с кучей веснушек погладит. Четвёртый этаж — в голове прокручивает всё, что сказать хочет, и думает с чего бы лучше начать. Третий этаж — глаза голубые, из-за линз, вспоминает и улыбку ту самую обворожительную. Второй этаж — понимает, насколько сильно скучала и насколько сильно любит её. Первый этаж — понимает, что это второй шанс, который она упустить не может. Второй шанс, чтобы признаться наконец-то. Писк домофона оглушает, и дверь металлическая, горячая от лучей солнца палящего, руку обжигает; но Лизе сейчас плевать — она видит её. Ту самую девушку, о которой думала бесконечно последние два года; ту самую девушку, веснушки которой во снах сладких снятся; ту самую девушку, которую любит слишком сильно. По лестнице небольшой спускается и на шею Мишель вешается моментально, в щёку аккуратно целует. — Я люблю тебя, — и Мишель выпадает. Рада была видеть подругу и понимает, что без её общества жить невыносимо, что она в нём нуждается. Улыбку, всё такую же красивую, не сдерживает и в ответ обнимает, нос покрытый веснушками, которые Лиза всегда любила сильно, в волосы чёрные зарывает; кивает аккуратно, те самые шоколадки расстаявшие в руках держа. Она тоже любит.