Atonement

Ли залетает в здание, наконец облокачиваясь на стену, и его ту же скручивает от жуткого приступа кашля. Руки дрожат от беспрерывной обороны, тяжело сделать даже вдох: все горло саднит от постоянного нахождения среди бетонной пыли и другой гадости. Шэ глазами шарит по огромному полуразрушенному ангару, тут нет ни людей с его стороны, ни ублюдков, которые на них напали, только оглушающе близко раздаются пальба из разного калибра оружия и сплоченный вой солдат. Ли, упираясь рукой в стену, еле волоча ноги, заставляет себя пройти дальше. Идеально было бы забраться по ржавой скрипящей лестнице на второй этаж этого здания, и там затаиться где-нибудь, чтобы хоть как-то выиграть при нападении, которое возможно произойдет уже прямо сейчас. Но, по невероятно удачному стечению обстоятельств, никто пока не спешил забираться сюда, вероятно бои перенеслись немного вбок и у Ли есть возможность даже перевязку себе сделать. Шэ, шатаясь, плетется до начала лестницы и сползает спиной по стене с тихим стоном боли. Он до сих пор ощущает это отвратительное чувство проскользнувшей по ребрам пули, царапина невероятно глубокая, но страшнее то, что она уже вся грязная и пыльная. Если не промыть ее в ближайшее время, то гнить начнет уже часа через четыре, наверняка. У Ли нет сильных знаний в медицине и, как таковых, он, приобрести их не желает: на фронте очень полезно руководствоваться правилом «меньше знаешь — крепче спишь», потому что в беспомощном состоянии наблюдать, как тебе делают только хуже, куда страшней, чем просто слепо верить врачу. Автомат валится из рук, он не обращает на грохот уже никого внимания, да и смысла в этом нет, сейчас в приоритет поставлена другая задача. Слегка кряхтя и до скрежета сжимая зубы, он, глубоко дыша, стаскивает с себя рюкзак и кладет себе в низ живота, чтобы достать аптечку. Форму он задирает, водолазка вся уже пропиталась кровью, а кое-где даже успела присохнуть к коже. Левая рука тоже задета, движения делать ею не удаётся, но выбрасываемый тоннами в кровь адреналин не дает себя жалеть, зато дает силы продолжать двигаться вперед. Он на этом адреналине, кажется, только и вывозит. Ли плюет на все инструкции, на поле боя они не работают. Достает из аптечки бутылку с антисептиком и, откупоривая тугую крышку зубами, льет себе на рану содержимое, уже не стараясь беречь ни себя, ни количество перекиси. Недовольное шипение не помогает справиться с болью, отчего приходится, задыхаясь, запрокинуть голову назад. Он чувствует, как пот градом стекает по лицу и шее, закатываясь под воротник грубой водолазки, а в лицо неприятно лезут пыльные волосы. Сил нет даже чтобы обработать себя как следует, не то что какие-то дурацкие патлы поправлять. Когда царапина на боку перестает пениться, он прикладывает кусок относительно чистого бинта и медленно начинает закатывать рукав, что дается очень непросто. Шэ несколько раз матерится и в итоге не выдерживает, доставая из кармана штанов острый нож, распарывает плотную ткань защитной формы. Потом заштопает, а пока хочется поскорее управиться с ранами. Он осматривает примерно такую же мерзость, как у него на ребрах и, недолго думая, выливает весь флакон с остатками антисептика и отбрасывает в сторону за ненадобностью, судорожно сжимая и разжимая кулак, чтобы не завыть и не спалиться вдруг перед кем-нибудь, кто может оказаться за хлипкими воротами ангара. В аптечке, к счастью, он находит несколько достаточно больших пластырей, поэтому облегчение расползается в душе: с такой слабостью и туманом в голове он бы точно не смог сейчас нормально перевязать себя. Протерев руки бинтом, пропитанным остатками перекиси с раны на ребрах, он достает мазь и хаотично размазывает ее по руке и ребрам, а после аккуратно, насколько это возможно, клеит пластыри, накладывая их один на другой, не особо заботясь о верности их использования, ставя во главе задачу закрыть открытые царапины. Возвращаться домой с культяпками вместо рук или еще чего-то не хотелось. Просидев еще неизвестно сколько времени, и, наконец-то, приведя в порядок дыхание, он коснулся своего лба, понимая, что состояние шока рассеивается, а температура начинает подниматься из-за слишком сильного стресса. Ли даже не пытается отрицать у себя в голове тот факт, что их застали врасплох и что, даже будучи спецом в подобном, и работая в одном из самых лучших отрядов, они потерпели полный крах в этой операции, которая для них даже не началась: враг внаглую опередил их, не давая возможности предпринять попытки выставить защиту. Шэ хватается здоровой рукой за обветшалые перила и мысленно посчитав, поднимается, неожиданно шипя из-за простреливающей боли, и морщась от такого дискомфорта. Подниматься нужно всего два пролета, ангар очень удобен в плане обозрения, всё прямо как на ладони. Просторный первый этаж и второй, который скорее можно назвать огромным балконом, на который ведёт длинная прямая металлическая лестница, расположенная вдоль стены. Ли медленно, шаг за шагом, идет, про себя отсчитывая нужное количество вдохов и выдохов, чтобы восстановить дыхалку. Сердце то и дело ускоряется в бешенном ритме, не давая перегруженному мозгу мыслить здраво, отцепляя сознание от здравого смысла и постепенно зарывая Ли все больше в какую-то непонятную панику. Выглядит он сейчас жалко. С помутненным сознанием и горячкой, так еще и наполовину дисфункциональный. Но последние силы он упорно тратит прямо сейчас на подъем, от которого будет зависеть, спасется он или нет. Маловероятно, что его будут искать на полуразрушенном втором этаже заглянувшие вдруг ублюдки, а своих он, если что, окликнет, это не проблема. А так, может подстрелит парочку из этих тварей. Автомат с каждым шагом тяжелее и тяжелее виснет на плече, и в какой-то момент Шэ спотыкается, и чуть не расшибает себе лицо, в последний момент только успевает выставить руку и не сломать нос. Но остается только несколько ступеней, всего пять или шесть, он наверх не смотрит, упорно карабкаясь уже на четвереньках. Тут гордость не заикается даже, инстинкт самосохранения внутри всё переворачивает вверх дном, заставляя притупиться остальные чувства. Ли прикрывая глаза, тихо и долго выдыхает, когда, наконец, доползает до просторной площадки. Размазывая по грязным щекам неконтролируемый поток слез, они начали течь еще когда он залил раны жгучей перекисью, он облегченно думает, что, и правда, крут, даже несмотря на разрыв с командой. На ум даже приходит гениальная мысль, что может он не потерял рацию во время спешной эвакуации из подорванного их врагом места, где они ожидали следующих приказов верхушки управления. Может быть, у него получится на такой высоте уловить чьи-нибудь сигналы, и передать сообщение о своём бедственном положении. — Судя по его форме, это спецназ. Очевидно, он плохо соображает, тащите сюда. Ли застывает в этой абсолютно нелепой позе, и в следующее мгновение кто-то, скрипя подошвами новых армейских сапог, подходит к нему и, грубо дергая за предплечье левой руки, поднимает на ноги. Из рук с грохотом валится автомат во второй раз, а самого Шэ ведет куда-то в бок, но чужие крепкие руки не дают ему упасть. Он не мигающим взором смотрит на группу мужчин, и даже не может привести эмоции на своем лице в порядок: эти ублюдки уже здесь, лишь спокойно сидели и ждали, когда он сам приползет в их руки. Ли делает слабую попытку вырваться, но на это многие из присутствующих лишь неприкрыто презрительно смеются, очевидно считая это забавным. В центре всей этой группы сидит человек, единственный без оружия наготове. Рядом с ним стоит повернутый на бок полуразвалившийся ящик, на котором лежат какие-то бумаги. Ли подтаскивают к этому человеку, и тот брезгливо осматривает его пыльную одежду и грязное лицо. Потом странно ухмыляется и делая знак рукой одному из своих рядовых, указывает на Ли. — Принеси этому счастливчику стул, у меня настроение поболтать. И какую-нибудь влажную тряпку, — он смотрит Ли прямо в глаза, приторно вежливо улыбаясь, будто сейчас не ногти выдергивать будет, а беседовать о погоде, — хочется разговаривать все-таки с человеком, а не с животным. Все остальные восемь человек гогочут и принимаются исполнять поручения, а Шэ только молча дико смотрит на главного тут, из последних сил стараясь держать лицо, потому что мозг нехило так барахлит от пережитого шока. Вместо стула приносят ящик, подобный тому, что они используют в качестве импровизированного стола. Ли насильно усаживают, а сзади все еще крепко держат за плечи. Руки чем-то связывают за спиной. В это время к нему подходит второй солдат, в его руках непонятное ведро с какой-то не очень чистой тряпкой из грубого материала. Он хочет сделать попытку увернуться от этой мерзости, которой хотят вытереть его лицо, но по нему бьют наотмашь и, хватая за волосы, убирают их с глаз. Ли успевает только зажмурится и сильнее сжать рот, чтобы эта непонятно откуда взятая вода не залилась внутрь, как кожу обжигает вымоченная в ледяной воде колючая грубая мешковина, не удивительно будет, если даже с его смуглой кожей будут заметны покраснения. После его отпускают, и он прячет глаза за челкой, которая неприятно липнет к влажному лицу, низко опуская голову, не в силах пережить такое унизительное обращение. Бешенство растекается по венам, но сил, чтобы сопротивляться как следует, нет. Он чувствует сильное жжение на губах, и, кажется, нос нехило так ему ударили, если пойдет кровь он не удивится. Но никого его эмоции тут сильно не волнуют, ублюдки лишь возвращаются на свои места подле командира и тот, загадочно улыбаясь, говорит, откидываясь на спинку стула. — Ну что ж, теперь можно и обсудить всё. Расскажи, кто ты, как сюда попал, и какие планы у тебя были. Ли молчит и сжимает крепче зубы, хмыкая себе под нос, саркастично отмечая про себя, что в жизни не видел допроса абсурднее. Они здесь все поехавшие, никто никогда так не ведет себя. Шэ решает молчать до конца, лучше умереть как герой, чем потакать желаниям вот такого мерзкого человека. Между тем, эти, кажется, совсем не спешат, их не волнует, что Ли вообще-то здесь как бы заложник на вражеской территории. Командир повторяет слово в слово свое предложение, но когда Ли вновь не показывает никакого желания выговориться, парень за его спиной, сильнее сжимая и так ноющее левое плечо, бойко выкрикивает. — Господин Хэ, я могу попробовать заставить его говорить! Ли поднимает голову, немного встряхивая ее от прилипших волос, мешающихся глазам, и ядовито ухмыляясь, смотря в глаза этому ублюдку, хрипит. Медленно, смакуя каждое слово. — Пошел ты нахуй, господин Хэ. Он сидит всего в паре метров, Ли не сдерживается и плюет, попадая на чистую и, кажется, как будто даже выглаженную штанину черного цвета. В ангаре воцаряется на несколько мгновений абсолютная тишина, а после Ли сгибается пополам, и, задыхаясь, начинает кашлять от сильных пинков в живот. Двое незамедлительно обошли его и вдарили со всей дури по самому незащищенному месту, пока руки связаны за спиной - прикрыться ничем не получилось. Рана на ребрах сильно заныла, а может, это уже и сами ребра, которые могли дать трещины, кто знает, но в глубине души, молча сжимая зубы и проглатывая, вместе с вязкой слюной боль, Ли почувствовал удовлетворение. Делая неопределенный знак рукой, этот командир, даже несильно брезгуя по поводу того, что он оплеван, только усаживается поудобнее на своем стуле и протягивает вперед руку с картой. Ли придвигают ближе, снова хватая за отросшие патлы, и выгибают шею так, чтобы Шэ смотрел точно на карту. — Смотри, у тебя всё еще есть шанс всё исправить. Просто покажи места складов ваших запасов и местонахождение штаба. — Он вновь как-то доверительно улыбается, от чего под кожей зудит. Этот ублюдок строит из себя такого наивного, что даже обидно из-за него получать побои: этот человек их не стоит. Ли молчит какое-то время, но когда его хорошенько встряхивают, снова заходится кашлем и хрипло отвечает, потому что эти ублюдки начинают, тыкать ему в бок, прямо туда, где находится рана. Пусть этот уебок почувствует на своей шкуре, насколько неприятно такое обращение. — Смотри, у тебя всё ещё есть шанс получить плевок в лицо… Он не успевает договорить, паренек, который его держит, оттягивает его голову к себе назад и с размаху дает по лицу, а потом сам и плюет куда-то на щеку. Ли лишь довольно улыбается, понимая, что у него получилось их спровоцировать - пусть их командир знает, что его солдаты - херня полная. — Хороший солдат должен быть всегда сдержан, вас никогда этому не учили? Господин Хэ, тебе надо поработать с ними, а не со мной. Он скашивает взгляд на мужчину, у которого на лице не дрогнул ни один мускул, но глаза определенно потемнели, гордый результатом, и слизывает с губ растекающуюся кровь, которая в итоге потекла из носа. Хэ не отвечает ему, только щелкает пальцами и забирает со стола-ящика все документы, отдавая одному из своих людей, который тут же уносит всё с собой. Он двигает этот ящик так, что тот теперь стоит между ним и Шэ Ли, но только говорить что-то не торопится. Между тем, к Шэ подходит тот, кто умывал его, и дождавшись, когда Ли подымут в полный рост, убирает одной рукой влажную челку, а второй вертит его лицо, крепко держа за челюсть. — Командир, а вы уверены, что это не баба? Все вокруг лишь хмыкают, не пытаясь как-то этого парня перебить или помешать ему. Вероятно, это какая-то их очередная супер-тактика по выведению врага из себя. Что ж, не сильно впечатляет, Ли лишь уверенно ухмыляется, глядя врагу в лицо. Между тем, сидящий во главе ублюдок лишь пожимает плечами и говорит, не сильно заинтересованно смотря на всё это. Его главным объектом внимания сейчас является именно лицо Ли. — Без понятия, осмотри его. Ли вновь поднимают со стула и начинают всего обыскивать, не особо заботясь о чем-либо и не соблюдая тактичность. Шэ про себя лишь хмыкает, потому что если они его так грубо будут лапать, то сильно не напугают: на войне чувства значительно притупляются и, как такового, этикета и правил поведения никто не соблюдает. И ничего такого в том, что происходит сейчас, нет. Единственное, на что можно пожаловаться — это на ноющую руку и ребра, нос сейчас не сильно волнует, хотя поначалу было, и правда, больно. Из карманов достают разную мелочевку. Всё, хоть чем-то полезное не только самому Ли, складывают в отдельную кучу: туда отправляется нож и несколько дымовых шашек, которые не сильно эффективны на открытом воздухе, из-за чего до сих пор еще не были использованы. Личные вещи летят на пол, но, к разочарованию ищейки, никаких толковых предметов он не находит: фотографий, документов или очевидно связанных с какими-нибудь воспоминаниями бесполезных безделушек у него с собой не было. Ли смотрит на командира и нагло ухмыляется, ловя на себе его взгляд. Нашли себе дилетанта, кто в их время еще подобное с собой таскает. Но, кажется, этого Хэ ничуть ситуация не смутила, он лишь продолжил молча, бесстрастно наблюдать за происходящим, пока его солдаты устраивали для него зрелище. С обыском, наконец, было покончено и Шэ, туго соображая под давлением пронзающей тело боли и температуры, с каким-то сумасшедшим интересом стал ожидать следующих действий. При всей этой ситуации, он оставался профессионалом, сравнивая свои методы выпытывания информации у врага и методы этих ублюдков. Но когда обыскивающий выпрямился и Ли ожидал появления каких-нибудь плоскогубцев, к нему лишь подошли ближе, а стоящие сзади двое усилили хватку. — Командир, не особо ясно, кто это, — стоящий подле мерзко и как-то грязно ухмыльнулся, будто предвкушая что-то интересное. — Я же могу проверить? В ответ ему снова не дают никаких толковых указаний, только задумчиво кивают, на что Шэ не выдерживает и язвит, потому что дело никак не движется, а к горлу подступает так яро отрицаемый страх: лучше пережить всё поскорее, и быстрее сдохнуть, чем терпеть долгие изнурительные прелюдии, на которых он и сойдет с ума. — Что, Хэ, нравится наблюдать? Извращенец? Прикольно, таких в армии редко встретишь, особенно на высоких постах. Знаешь, обычно их забивают. Сраные вы ублюдки, видать у вас наоборот всё… В этот раз его огревают по спине, но у него с губ лишь срывается задушенный презрительный смех. Кровь уже не течет, только на лице остается бурая корка и зубы окровавлены, так как все смешалось со слюной Ли. Его слова никак не комментируют, с Шэ просто стягивают верх: относительно лёгкий бронежилет и холщовую куртку, он остается только в своей водолазке. Когда ее пытаются отодрать от раны, стоит их командиру поднять руку, и его парни тут же оставляют затею. Только разрезанные тряпки падают на пол, потому что руки ему развязывать никто даже не пытался, как сзади раздается тихий восхищенный свист. Когда брови господина Хэ слега приподнимаются вверх, Ли разворачивают к нему спиной и выламывают руки, чтобы было удобнее смотреть. С губ главного ублюдка срывается одобрительный смешок, и он произносит. — Змей… Ли скашивает взгляд, но все равно не видит его выражения лица, да и не особо хочет он знать, как один из врагов его страны оценивает татуировку на его спине. Он сделал ее давным-давно, и уже наверное забыл бы, как она выглядит, если бы изредка не видел свое отражение где-нибудь. Шэ хрипит что-то нечленораздельное, потому что руки выламывают, надавливая на ноющую рану, от чего сдерживаться не получается. Вкоре его вновь, как только налюбовались, разворачивают лицом к капитану и, продолжая выкручивать руки, заставляют лечь на ящик прямо перед сидящим Хэ. Ли вновь делает равнодушное выражение лица, он не будет сдаваться этим ублюдкам. Следующие действия солдат Ли резко начинают напрягать. Он чувствует, как его пояс обвивают крепкие руки, а после в тишине ангара слышится звон пряжки и ремень вытаскивают из шлеек штанов. Боковым зрением он видит, что Хэ протягивают его вещь и тот, неспешно принимая ремень в руки, кивает, желая увидеть продолжение, только после чего сзади раздается вопрос одного из солдат, кажется именно того, кто умывал Ли. — Вы не закроете его пасть? — А тебя каждый раз переспрашивают, я же говорил про дисциплину… — Нет, куда интереснее с его трепом, посмотрим, что дальше будет. Ли смотрит с легким удивлением на этого странного человека, и вообще не понимает ни его мыслей, ни их последовательности. Может быть, если бы он был в лучшей форме, и с трезво мыслящей головой, то быстрее понял бы все эти уловки. Размышления его прерываются, когда вдруг он чувствует, как с него, вместе с бельем, тянут вниз штаны. Он порывается встать, но только морщится, когда руки пронзает острой болью. Хэ же закидывает ногу на ногу и устраивает локоть на колене, удобно подпирая голову, вероятно, чтобы не упала. Ли бесится от того, что находится в таком уязвимом положении, но старается только ухмыляться шире. Он раз за разом храбрится, потому что он солдат лучшего отряда, спецотдел. Он не может показать этим ублюдкам, что он такой же, как остальные шавки, которые собрались тут и так активно лижут зад своему лидеру-извращенцу. Он шипит, когда задницу обжигает холод бляхи чужого ремня, но не спускает злого взгляда с начальника этой банды ебанутых извращенцев, потому что пусть смотрит внимательно за тем, что устроил. Но все равно не получается скрыть то, как он вздрагивает, когда по спине ведут так по собственнически, как делал сам Ли, когда хотел наконец-то расслабится с какой-нибудь девушкой, которая так радушно согласилась провести с ним ночь. Бока сминают, раны ноют, а человек, сидящий напротив — улыбается. Шэ смаргивает пот, его знобит от температуры и кажется, что слабость накрывает новой волной, но в сознании держит четкое осознание того, что его ягодицы грубо сжимают, мнут, а после разводят. Ли вскидывает голову, пытается обернуться, но, мало того, что длинные пряди челки мешают это сделать, так еще один из стоящих рядом с ним круто разворачивает его обратно, заставляя смотреть только на Него. Шэ глубоко дышит, на языке привкус крови и бетонной пыли. Он облизывает пересохшие, потрескавшиеся губы, а затем остервенело кусает их и понимает, что они хоть и засунули пока что в него только один палец, это кажется далеко не все, судя по усмешке ублюдка перед ним. Вот только это не останавливает Ли от постоянного потока мата и прочих ругательств - он обругивает буквально все, потому что до сих пор уверен, что как бы они над ним не измывались, не будет под них ложиться. Еще одна причина такого громкого сопротивления в том, что его касаются везде, по всему телу, чувствительному от температуры и израненному как внутри, так и снаружи. Кажется эти ублюдки решили, что заставят его стонать, даже если не от обманчивого удовольствия, когда он психически сломается и станет не более чем дыркой для удовлетворения, а от боли, которая каждый раз пронзает изнывающее тело, пока сильные руки проходиться по ребрам, буквально считая их: жалкая тонкая водолазка не спасает от чего-либо. В его рот вторгаются настойчиво, не обращая внимания, как он остервенело и, уже с проскальзывающим отчаяньем во взгляде, пытается укусить. Челюсти с силой сжимают, щеки ноют, а на коже наливающиеся синяки отдают ноющей болью. Два грубых пальца, все в мозолях и грязные от пыли, в которой Шэ весь испачкан. Больно ногтем задевают нёбо и засовывают руку глубже, у Ли на глазах выступают слезы, он давится, но его рот продолжают насаживать на пальцы, ловко управляя его головой, удерживая за волосы. — Соси лучше, у меня от одного вида твоей задницы во рту пересохло… — Может он хочет, чтобы ему вставили на сухую… Вокруг раздается смех, а Ли только ждет, когда из него вынут уже пальцы, чтобы наконец слезы перестали течь по щекам, а Хэ не облизывал так свои сраные сухие губы. У Шэ в глазах все плывет, но лицо мудака он видит отчетливо, потому что, наверное, в его спектр обзора больше ничего не попадает, кроме этого безучастного лица, на котором горят черные глаза, и это точно не от злости, а из-за гребаного удовольствия, Ли уверен в этом. Ему наконец дают нормально дышать, Ли пользуется это возможностью, облизывая губы, но это не спасает ситуации, так как весь его подбородок в слюнях, которые неконтролируемо выделялись, когда его рот нагло трахали этими мерзкими руками. Пока его не заткнули чем-нибудь еще и не успели отрезать язык, он продолжит говорить, поэтому, закашливаясь, смотрит в лицо Хэ и хрипит. — Вы гребаные пидоры, таких нужно с младенчества искоренять, у вас наверное все матери паршивые, рожают ублюдков-пидарасов. Сидящий на стуле смотрит сверху вниз и его губы трогает ухмылка, на деле он просто приподнимает уголки губ, но всё же. Смеривая взглядом разложенного на ящике парня, тело которого всё в испарине, а дыхание тяжелое и сбивчивое, он прекрасно знает, что это от отвратительного состояния, в котором этого солдата его подчиненные выловили. Но Хэ гораздо удобнее трактовать все по своему, не зря они тут такое представление устроили. Он немного подается вперед и рукой, до ужаса нежно, проводит по синеющей щеке, растирая ровную дорожку слез. — Змей, твои ноги сейчас дрожат и разъезжаются только от пальцев, что же будет дальше? По тебе видно, что ты течешь как сучка, нечего на нас вину перекладывать. Глаза Ли широко раскрываются, он не сдерживает судорожный вдох, когда сразу несколько пальцев, он даже не хочет предполагать сколько, входит в него, а человек напротив непринужденно проводит по зализанным назад волосам и с очевидным удовольствием в голосе сообщает: — Мы только помогаем тебе раскрыть свою подлинную сущность. — Господин Хэ, он так мило сжимает мои пальцы внутри! Ли громко орет, чтобы тот ублюдок заткнулся, его бесят, выводят из себя слова солдат вокруг. Он чувствует себя жалким, а его тело, кажется, постепенно начинает плавится от всех этих мерзких прикосновений, так как неадекватное состояние сказывается на мозге и нервах, которые дают на все происходящее совершенно неверную реакцию. Шэ чувствует, как к заднице прижимаются горячей твердой плотью и сглатывает, матерясь, потому что Хэ замечает его реакцию, откидываясь назад на спинку стула, и снова ухмыляется уголками губ, понимая, что Ли боится. Он чувствует, как у него там все пульсирует и ноет, но самое мерзкое — это чувство пустоты внутри. Какая же омерзительная ситуация, видел бы его кто из сослуживцев сейчас, наверное, больше никогда бы не общались с ним. Он бы тоже с собой не общался, после такого только один выход - покончить с собой. Ли судорожно сжимает и разжимает кулаки, его руки затекли от неудобного положения, как в принципе, все тело, но в отличие от онемевших рук, остальная его часть стала гиперчувствительной, отчего он в панике кусает свои губы и с ужасом понимает, что слабеет с каждой минутой всё больше. Его глаза закатываются, когда в него входят уверенно и даже грубо, на всю длину. Хэ только кивает парню, который стоит сзади Ли, пока тот зло хрипит, его сил не хватает на большее сопротивление, он начинает отключаться. Взгляд плывет окончательно, его ярко желтую радужку полностью заполняет чернота зрачка, он только как-то неоднозначно мычит, когда его ноги разводят сильнее и хватают одну под колено, выбивая из него удивленные, неожиданные, хриплые выдохи из-за частичной смены позы. Хэ недовольно поджимает губы, парень напротив ничего не осознает, только воет от ощутимой боли и шипит проклятия, периодически закашливаясь, поэтому он делает знак и, спустя минуту, Ли видит перед собой человека, голос которого комментировал «его развратную задницу, что так охуенно принимает». Он, с яростью и злобой во взгляде, делает над собой усилие, приподнимаясь, насколько это возможно, чтобы сказать лично ему в морду, что он думает, но резко дергается, когда чья-то рука, давя на лопатки, вбивает его в ящик, а на голову ему выливают ледяную воду. Это отрезвляет, Ли отфыркивается и быстро моргает, заторможено осознавая, что в него до сих пор вколачиваются и с губ срывается истерический смешок, но он тут же срывается в низкий рык, потому что Хэ напротив, с немым вопросом в глазах, приподнимает брови, мол что же такое случилось. Шэ крепко держат, он чувствует, как по внутренним сторонам бедер что-то стекает неприятно вниз. Он даже не пытается делать предположения, что же это, потому что тогда точно сломается. Хэ махом руки приказывает парню, который трахал Змея первым, отойти, чтобы не закрывал обзор на это красивое лицо, которое исказилось от ужаса, отвращения, возбуждения и непринятия ситуации. Его состояние захватило власть над мозгом, поэтому у солдата не получается держать лицо. Ли наблюдает с ненавистью за очередным знаком со стороны начальника его персонального ада, и с ужасом стонет, когда его члена касаются чьи-то пальцы, и он осознает, что все это время у него был крепкий стояк. Он хмурится, уже стонет тихо, скорее скулит от обиды, но и это приносит немалое удовольствие командиру, который смотрит в его лицо и подмечает, как парень краснеет. Забавно наблюдать за этим — буквально минут пятнадцать назад он так активно сопротивлялся, а теперь, когда стало хуево, так выгибается от боли и приятных ощущений. При этом ещё весь дрожит и трясется от мокрой одежды и холода. С его волос капает вода, и Хэ все же, вздыхая, поднимается с насиженного места, подходя ближе, пока подчиненные послушно выгибают шею Змея, что бы тот не отрывал взгляда от главного. Не спеша, командир убирает челку парня назад, поднимает за подбородок, когда на него зло скалятся, усмехается в тишине, где слышно только тяжелое дыхание Ли и того, кто его трахает, неизвестно какой уже по счету, и расстегивает ширинку штанов. Шэ, не веря, смотрит стеклянным взглядом, а Хэ только машет рукой своим, приказывая продолжать измываться над парнем. Тот судорожно охает, когда процесс продолжается и плотно сжимает зубы, не обращая внимания, что его челюсти сводит от боли предыдущих ударов, которые обрушились на его голову. Это не мешает командиру с легкостью открыть его рот, Ли мерзко от того, насколько он жалкий, и провести по верхнему ряду зубов. — Отсосешь сейчас, скажу им после остановиться. Как тебе, Змей? Ли буквально чуть ли не закатывает глаза, пытаясь увидеть лицо ублюдка, а не его член. Он тихо шипит, его голос сел от хрипов и ругани, он буквально только что кончил от дрочки и изнасилования, ему уже терять нечего. Но сосать Хэ он не собирается, потому что это окончательное падение в своих собственных глазах. Но и в этом вопросе ему не дают выбора, только приказывают держать крепко челюсть, а голову Хэ фиксирует самостоятельно. Командир шипит, когда член задевают зубы, но ему, кажется, нужно просто горячее мокрое место, в которое он будет вдалбливаться. Иногда он вынимает член полностью, чтобы ощутить на чувствительной коже обжигающе горячее дыхание температурящего парня и внимательно рассмотреть его заплаканное мокрое лицо, на котором уже видны отголоски безумия и отчаянья. На вид этому солдату не больше, чем младшему брату Хэ, но тот сейчас спокойно сидит в тылу, а этот все же начинает усердно работать ртом, выставляя язык и плотно сжимая губы, чтобы ублюдок быстрее уже кончил. Но он не ожидает, что кончат ему прямо на лицо, поздно вынув изо рта, из-за чего на языке остается мерзкий вкус, а на щеках появляется не менее мерзкое ощущение. Ли смотрит исподлобья, и единственное, к его разочарованию, на что его хватает — это вопрос. Правда сначала он закашливается, горло все еще обжигает болью. — Ты сказал, что скажешь им прекратить. Вокруг снова раздаются смешки и комментарии на тему того, что мальчик сломался. Ли только пустыми глазами наблюдает, как человек перед ним тянет его за волосы снова вверх, наконец меняя его горизонтальное положение, и с губ Змея срывается болезненный вздох, когда он медленно перебирает ногами. В заднице мерзко хлюпает и начинает течь ещё больше по ногам, от себя тянет блевать. Хэ обходит Ли, становясь между ног парня, предварительно развернув его к себе лицом. Заставляет прогнуться назад, снова его укладывая. Отмечает про себя, что Змея порвали, но парень молодец, отлично держится, хотя наверное он весь сейчас один сгусток боли. Но на лице Хэ нет сожаления и сострадания, он давал солдату выбор в самом начале, но тот выбрал молчание, так еще и настолько неуважительно к ним всем отнесся. Задница растрахана достаточно, чтобы войти в нее без подготовки, парню только что он лично разрезал веревки на запястьях, поэтому Змей тут же судорожно, но так слабо, цепляется за чужие широкие плечи. А грубые ладони с силой сжимают его талию, до этого огладив все раны, выбивая из хрипящего тела вой и крик боли, с улыбкой замечая, как соленая влага застилает глаза. Грудь быстро вздымается, черная водолазка натянута буквально до подбородка, Хэ нравится эта безумная игра на грани адской боли и возбуждения. Ли отрешенно думает, что и правда потеряет в скором времени рассудок, если так и продолжится. Он выгибается на этой ничтожной коробке и выстанывает вопрос. — Ты сказал, что после отсоса прекратите… — Не путай, я сказал, что они прекратят, я же только начал. Ли жмурит глаза, чтобы не видеть это ненавистное лицо, но с его талии руки плавно ведут на ноющие ребра, и он распахивает глаза, скуля, закусывая рваные губы. Кажется, еще чуть-чуть, и он начнет молится. Где-то внизу слышится оглушающий хлопок ворот ангара, Ли это отмечает только на периферии сознания, в него продолжают вдалбливаться, а в это время, кто-то что-то деловито докладывает, он даже осознает, что Хэ на поток слов отвечает, то ли поправляя, то ли дополняя рассказ докладчика. В который раз он чувствует, как его заполняет мерзкая жидкость и давится воздухом, потому что его вновь берут за волосы, поднимают в вертикальное положение и натягивают штаны прямо на мокрые ноги. Сперма все еще из него вытекает, поэтому он кряхтит и морщится, находясь едва ли в сознании. Его грубо подцепляют за плечи и дергают, чтобы стоял ровно, как из-под толщи воды до слуха доносятся голоса. — Да, отвезите его в ближайший госпиталь, посадите на цепь. Он из спецотряда, из подобного дерьма наверняка выбирался. Запишите на мое имя, докладывайте о нем. Как очнётся, связывайтесь со мной. — Да, командир. Есть еще требования? — Подлечите получше, лицо не портить. Если будут осложнения, отсылайте в тыл, приеду к нему тогда туда. — Вас понял. Ли куда-то тащат, в голове всё крутится, а руки снова сковывают. Они начинают спускаться по лестнице, вероятно ведущей к выходу из ангара, но тут останавливаются. Ли удается разлепить глаза. Он смотрит сквозь пелену, как этот Хэ что-то делает ножом на том самом ящике, на котором только что вся его компания выебала Ли. После убирает нож и приближается к нему. Парень щурится и видит бляшку своего ремня, но тот теперь намного короче, он самым нахальным образом испорчен. Ше различает аккуратно выведенные символы, которых раньше не было на хорошей коже, а после слышит, как лязгает металл ремня на его шее. Он пытается вдохнуть как можно сильнее, и с ужасом чувствует, что его собственный ремень теперь находится там как ошейник. — По приезде запаяйте, чтобы снять не мог. Ли делает попытку вырваться, но он даже не уверен, что ублюдки хоть заметили его телодвижения. Его щеку обжигает слабой болью - мягкое поглаживание по самому ноющему месту. — До скорого, Змей.