Калейдоскоп

Дик потер ладонью лицо, стараясь проснуться из не самого приятного сна. Других у него, впрочем, давно не было. С момента гибели отца кончилось детство. При том, что его толком не учили ничему, но пытались отравить душу ядом мести непонятно за что. Может, у Мирабеллы Окделл и Эйвона Лорака получилось бы это сделать, если бы не маленькое приключение юного герцога. Меньше месяца прошло с момента гибели Эгмонта Окделла, расстроенный и растерянный мальчишка попросту сбежал в глубь собственного замка. Дик толком и не знал тогда, куда бежал. Просто в один момент открылся ход со ступеньками, куда он и нырнул. Когда закончились ступеньки, маленький герцог растянулся в неком подобии коридора, свернулся там и смог выплакаться в одиночестве. Страха он не испытывал, уже невозможно было напугать сильнее, чем погибший отец и торжествующая чуть заметная усмешка на лице той, кого Дик звал матерью. И тихо певшие камни смогли убаюкать своего последнего Повелителя. Именно в том коридоре Дик смог поговорить с отцом, хотя бы и во сне. И очень горько было понимать, что самые сложности только начинались. Эгмонт Окделл больше ничем не мог помочь сыну, разве только рассказом о том, что заставило его влезть в заведомо обреченный бунт. И особенно Дику стало страшно, когда он узнал, что тот, кого все называют последним Раканом, таким вовсе и не является. А у него могло быть все по-другому. В семье второго отца Дика приняли бы, вот только Мирабелла Окделл отправила Арлетте Савиньяк письмо с подтверждением гибели герцога Ричарда Окделла в результате несчастного случая. И после этого Дик оставался один на один с той, кто хотела бы убить его в первую очередь даже не ради того, чтобы освободить дорогу собственному будущему внуку, а для посмертной мести. Эгмонт показал Дику, где именно находятся его тайники с письмами, объяснил, как именно их доставать из камней, с грустью отметив, что получиться может не сразу и вероятно не в нынешнем возрасте. Сам Эгмонт освоил умение делать тайники к четырнадцати годам, так что Дик имел все шансы наткнуться на что-то с тех времен, и не только. У предыдущих Повелителей были свои секреты. Вот только Дика все эти возможные знания и тайны интересовали мало. Он осмысливал сказанное отцом, нашел в себе силы расспросить про дуэль с Алвой и выяснил две вещи — о линии и практически полном отсутствии сопротивления. — Только так я мог спасти тебя и Айри от участи детей мятежников. Ее бы вероятно, в монастырь при достижении возраста, а тебя рядовым подальше от Надора, где шансов выжить стало бы еще меньше, чем сейчас, — вспоминал Дик сейчас слова отца, лежа на непривычно мягкой кровати. — А Мирабелла выкрутилась бы и из подобной ситуации. Дядя напрямую ему зла не желал, но и идти против сестры не желал, заняв подчеркнуто нейтральную позицию. Он же контролировал Дика с момента, как тот научился писать, регулярно повторяя, что письма отправлять запрещено. Отец в том сне подсказал, как учиться обходить ловушки. Дик слушал камни и не шел туда, где готовили не то покушение, не то несчастный случай. Нанятые герцогиней учителя, возможно, старались научить хоть чему-то, вот только как, спрашивается, специалист по танцам мог обучать фехтованию? Шпагу не умели держать ни он, ни тем более его ученик. Отец Маттео же научил Дика читать Эсператию и на этом решил, что обязанности наставника закончены. Все равно библиотека была вывезена. А то, что в том же Лаик Ричард Окделл будет выгляденть неучем и глупцом, так до этого еще дожить надо. И еще не факт, герцог, что вы в Лаик вообще попадете. И до поры Дику удавалось избегать падений с лестницы, взбесившегося коня или случайного выстрела. Правда, он упорно спорил с эреа Окделл по поводу мести, заявив, что напрочь отказывался это делать. И даже явление графа Штанцлера в какой-то из дней никак не повлияло на упиравшегося изо всех сил Ричарда. Так и хотелось сказать, что тот, кто приложил руку и к бунту, и к убийству Арно Савиньяка, и к много чему еще точно не достоин называться «другом семьи», но каждый раз по какой-то причине усиливался ветер, и Дик сдерживался. Ему надо было выжить до Лаик. Казалось, это не так уж и долго, но Дик был вынужден признать, что вновь недооценил герцогиню Окделл. Ради того, чтобы все-таки устранить Ричарда, она пошла на сделку с Колиньярами. Эстебан Колиньяр, маркиз Сабве получал в жены Айрис, а взамен те помогали устранить «лишнего», мешавшего получить, даже не титул, он бы отошел сыну Айрис, а земли. В Надоре вопреки слухам было много того, за что стоило бы побороться. Поэтому когда в замке неожиданно появились гости, Дик искренне обрадовался. Он почти не общался со сверстниками из семей своих подданных вовсе не из-за снобизма, а потому, что те могли погибнуть из-за дружбы с ним. Такое уже случалось, а Дик, захлебываясь от слез, ничем не мог помочь — не хватало знаний. Это отец мог бы погрузить человека со сломанным позвоночником и ногой в скалу — тот бы стал как новый. А у Дика не хватало на это сил и умений. И камни не спешили подсказывать, шепча, что слишком рано для подобного. Поэтому Колиньярам Дик так обрадовался. Эреа Окделл, кажется, тоже ничего не имела против общения с юным маркизом. И Дик напрочь забыл об осторожности, решив, что уж ровеснику неинтересно будет причинять ему вред. Поэтому, когда Эстебан столкнул его в горную речку, Дик решил, что это случайность. Да, ему пришлось побарахтаться, чтобы выбраться, но ничего страшного же не произошло. И угощение, которое дал ему Эстебан, было вкусным, разве что чуть горчило. Такой же леденец достался и Айрис, от чего она была в полном восторге. А утром Дик уже не смог подняться с постели. Все тело горело, начались непонятные видения, жар менялся холодом. Хотелось пить, но к нему подходили только по вечерам и торжественно обещали, что скоро все закончится. От торжества в голосе Эстебана Дику хотелось плакать, тот, кого он был готов был назвать другом, вовсе не собирался привязываться. Он стал послушным орудием в руках взрослых, которым Дик Окделл не был нужен. Иногда, впрочем, его поили, даже делали какие-то компрессы, но Дик не запомнил лица благодетеля. Порой Дик приходил в себя и слушал, как деловито обсуждали эреа Окделл с герцогом Колиньяром будущие доходы от шахт с драгоценными камнями. Замок Надор глухо гудел, Дик слушал возмущение и горечь древних камней, бессильных повлиять на живших в нем людей. Он проваливался в сон, ни на что уже не надеясь. Видения, разве что, становились все страшнее. То Эстебан убивал ставшую не нужной ему Айрис…кажется тогда, Дик прошептал что-то, прося не за себя. Он уже смирился, готов, но сестру-то за что… Она уж точно ни в чем не виновата. — Не надо…пожалуйста…- слова сами сорвались с губ, но его, кажется, никто не слушал. Потом было кратковременное прояснение сознания. Дик ошеломленно смотрел на, кажется Рокэ Алву, по крайней мере, отец его описывал именно так, и двух еще каких-то людей. Ему еще дали что-то выпить, за что Дик был очень благодарен. И он нашел в себе силы сказать, что был бы рад, если бы это все оказалось не сном. Теперь вот он снова проснулся в этой кровати. Понять бы еще, как сюда попал и где именно находится. Последнее, что Дик помнил, был спор дяди с герцогиней Окделл по какому-то поводу. Кажется, семейство Колиньяр успело уехать, довольные результатом визита. Дик бы шмыгнул носом, но сил банально не было. Интересно, понимал ли Эстебан, что творил или не задумывался, выполняя просьбы близких ему людей? Спросить бы об этом, но едва ли это будет возможно. «Теперь ты в безопасности, юный повелитель», — голос камней этого дома отличался от привычного и родного Надора. Почему-то представлялось солнце, шелест никогда не виденного Диком моря и запах чего-то вкусного, чему он никак не мог подобрать определение. Им точно можно было доверять, а поговорить можно будет потом, когда сил будет чуточку больше. Полог отодвинулся в сторону. Дик от неожиданности зажмурился, как оказалось, его укрыли от солнечных лучей. Чья-то рука легла на лоб, похоже, проверяя на наличие жара. — Росио, похоже, твой постоянный пациент очнулся, — голос говорившего оказался неожиданно приятным, хотя и абсолютно незнакомым. — Посмотри за ним, Эмиль, я сейчас, — донеслось откуда-то из глубины дома. А Дик изумленно моргнул, вспоминая давний сон и рассказ отца. Надо же, Эмиль граф де Лэкдеми ему вроде как не снится. Как он к нему попал-то? Дик честно попытался напрячь память, но ничего не смог вспомнить, кроме сильного жара, смутных видений и тряски, будто его куда-то везли. — Ну что, добро пожаловать обратно, в мир живых, Дик Окделл, — пока Дик думал, собеседник присел на корточки, позволяя себя рассмотреть. Он тепло улыбался и выглядел абсолютно не страшным — во взгляде Эмиля не было враждебности. — Я, как ты уже понял, граф де Лэкдеми, но зови меня Эмилем. С Лионелем познакомлю, когда они обсудят с Робером Эпине возможную сферу деятельности, но об этом потом. Как себя чувствуешь? — Рад тому, что это не сон, — честно ответил Дик, внимательно слушавший Эмиля. — Я устал, если честно… Думал, доживу до Лаик, а там уже не будет несчастных случаев, — Дик позволил себе сморщить нос и тут же чихнул, зябко поежившись. — Однако, — его погладили по голове, и кажется, подоткнули одеяло. — И давно все началось? — Через несколько месяцев после гибели отца на линии, — вздохнул Дик. — Надо, наверно, подробно рассказывать, а у меня на это сил нет, — признался он, понимая, что рассказчик из него сейчас никакой. — Потом поговорим обо всем, — спохватился Эмиль. — Когда перестанешь напоминать собственную тень. И не будешь засыпать каждые пять минут. Дик сонно кивнул. Ему, правда, еще пришлось выпить что-то, не самое приятное на вкус, а потом запить чем-то. Сил удивляться не было, его лечили, значит, так было надо. Может, будет шанс дальше расти не прислушиваясь, с какого угла ждет очередная неприятность. А Робер Эпине в это время искренне думал, что зря не сбежал, оставив Дикона этой компании. Лионель Савиньяк, кажется, не намеревался от него отстать и прикидывал, куда бы, собственно, устроить Повелителя Молний на первое время, чтобы и он привык, и к нему тоже. И версии были такие, что Робер нервно дергался. Не то, чтобы он не хотел в армию, но в штаб к Манрику? Или и вовсе к супрему Придду, официально — помощником, неофициально — вспоминать законы родного королевства. А там старший старший Савиньяк и вовсе нацелился на смену должности — самому уйти по армейской линии, скинув пост капитана королевской стражи на плечи Эпине. Кто сказал, что он неблагонадежен? Сам Робер? Это ни о чем не говорит, Росио сказал, что он надежен, а граф Савиньяк ему верил. Последнему Эпине очень хотелось сбежать, но взгляд Лионеля красноречиво говорил — не дадут.