Калейдоскоп

Дик проснулся, ловя себя на странном, почти забытом ощущении, что выспался. Пусть плечо все еще болело, но исчезло ощущение разбитости. И глаза не горели больше, после вчерашнего, ему, кажется стало легче. Во всяком случае, внутри так больше не давило, не рвало на части от внутреннего бессилия. Дик поймал себя на странной мысли, что стало легче дышать. Его сеньор и эр Эмиль отреагировали не так, как он ожидал. От него не отмахнулись, как, вообще-то, должны были — Дик давно не являлся ребенком, чьи слезы, может, могли вызвать если не умиление, то снисходительность. Даже думалось об этом легче. Словно отпустило что-то внутри, сжатое до предела. Впервые возникла в голове Дика мысль, что ему все время повторяли дома те злые слова, потому как хотели использовать не просто срыв. В принципе, обычный подросток бы несомненно устроил истерику, а то и пошел бы на крайние меры, повторяй ему все то, что ему говорили. Вот только волей случая он остался последним Повелителем Скал, а срывы Повелителей несли с собой куда больше вреда для ни в чем не повинных людей. Почему-то до недавнего всплеска эмоций, Дик не мог думать об этом — возможном вреде для других. Он цеплялся за единственные доступные ему понятия о чести и долге, пытался держаться, прятал свои боль и обиду так глубоко, как только мог. Хватило одного искреннего разговора для того, чтобы Дик смог если не перестать быть угрозой для столицы, то сильно снизил подобную вероятность. И осознание этого позволило ему вздохнуть с облегчением и повернуться на звук открывающейся двери. — Доброе утро, Дик, — порядком встрепанный эр Эмиль выглядел так, словно только проснулся и спал при этом точно не в кровати. — Завтрак скоро будет. А пока знакомься, — он буквально втащил в комнату собственную копию, более сдержанную и сосредоточенную. — Это Лионель, граф Савиньяк, его ты видел на Фабиановом дне. — Доброго утра, граф Савиньяк, — Дик несколько смутился от внимательного взгляда близнеца эра Эмиля. Тот же неожиданно улыбнулся, становясь похожим на брата. Хотя, они близнецы, это было естественно, но Дик уловил что-то во взгляде старшего старшего Савиньяка, изменившееся почему-то после совсем небольшого зрительного контакта. — Доброго утра, Дик, — повторил граф Савиньяк обращение брата. Дик, готовящийся услышать «герцог Окделл» вздохнул с нескрываемым облегчением. — Можешь называть эром, как брата, если, конечно, сможешь нас различить. — Можно подумать, мы, как в детстве ходим в одной одежде, — фыркнул Эмиль, подпихивая Лионеля к стоявшему здесь же второму креслу, где тот и уселся с самым невозмутимым выражением лица. — Миль, не мне рассказывать, что нас путают практически постоянно, даже во дворце и в твое отсутствие, — старший старший Савиньяк откинулся назад и потер виски, словно у него заболела голова. — Не хочу вспоминать об этих придворных ызаргах. Вот кого бы я отдал на съедение всем закатным тварям, которых только смог бы найти. — И не надо, — согласился Эмиль. — Пообщайтесь пока о более приятных темах. Вот выпустит лекарь Дика из постели, можно будет выбраться за пределы Олларии, отдохнуть. И тебя возьмем, пока ты с этими ызаргами не свихнулся или не развалился. А я сейчас вернусь. Дик наблюдал за эром Эмилем и эром Лионелем со своего места и ловил себя на том, что перепутать их было все-таки сложно, несмотря на потрясающее внешнее сходство. Что было правильным, поскольку двух одинаковых людей существовать не могло. А поездка за Олларию взбодрила лучше любого лекарства. Столица, наверно, была интересной, но вот лично Дику хотелось бы осмотреть и окрестности. Из Лаик они добирались таким темпом, что по сторонам смотреть было некогда. Их гнали на церемонию, ничего другого бывших унар не должно было интересовать. — Как ощущения после первого ранения? — поинтересовался эр Лионель из своего кресла, привлекая внимание Дика. — Я, помню, страшно гордился и неважно, что ту царапину гордым словом «рана» назвать было нельзя. — Честно говоря, я не задумывался об этом. Да и не перед кем мне гордиться, — чуть дернул здоровым плечом Дик, ловя себя на том, что горькие для себя вещи стало проговаривать чуточку проще после вчерашнего. — Надеюсь, впрочем, что быстро заживет, не привык столько лежать, — признался он. «Да и писать, в общем-то, тоже некому, в отличие от отца», — добавил про себя Дик, но вслух говорить об этом не стал. Он видел, что эр Лионель успел где-то набегаться до прихода сюда. И моргал он чуть дольше, чем это делали его сеньор и эр Эмиль вчера, что говорило — либо устал, либо что-то болит. Проблем наверняка хватало у него своих. Дик и сам не знал, что заставило его негромко запеть надорскую колыбельную. Он так с Айрис делал, когда сестра не могла заснуть или очередной кошмар беспокоил. Конечно, неплохо было бы хоть какой-то инструмент, ту же лютню или арфу семиструнную, но где их было взять? Отец ему эту песню пел с самого детства, так что запомнить было несложно. Другое дело, что Дик представить себе не мог, что будет петь ее за пределами Надора, да еще и кому-то постороннему. На втором куплете граф Савиньяк уже дремал, на четвертов — кажется, заснул полноценно, судя по спокойному дыханию. Замерший у порога эр Эмиль несколько озадаченно переводил взгляд с Дика на брата и обратно. Уши у Дика привычно покраснели от того, что его застукали за подобным. В Надоре даже для Айрис песни, которые Дику пел отец, почему-то эреа Окделл исполнять не позволяла. Не то считала вредными, не то еще чего. А сам Дик втихую нарушал этот запрет, особенно когда чувствовал, что такое нехитрое убаюкивание поможет. Дик выразительно покосился на кресло, потом посмотрел на эра Эмиля. Завтрак можно было и перенести, хотя в теории, сейчас эра Лионеля и из пушки было не разбудить. Где-то он совсем себя ухитрился загнать. Впрочем, он точно знал, что делал. При необходимости эр Эмиль всегда мог разбудить брата. Вот только тот не стал это делать. Наоборот, подошел к креслу, удивленно приподнял брови, широко улыбнулся, потрепал удивленного Дика по голове — все это он умудрялся делать бесшумно и вышел из комнаты, прошептав, что скоро вернется. Дик же снова откинулся на подушки, устраиваясь поудобнее и стараясь не смотреть на спящего. Он по себе знал, что чужой взгляд мог очень легко выдернуть из сна. Беспокоить эра Лионеля не хотелось. Эр Эмиль появился вместе с эром Рокэ, а еще он держал в руках плед, которым накрыл спящего брата. Дик же некстати вспомнил моменты из переписки старших, в котором отцу рекомендовали как средство от бессонницы именно колыбельные. Было любопытно, последовал ли отец тому совету или нет, но сам Дик в детстве засыпал именно вот так. — На моей памяти, такое происходит в первый раз, — шепотом поделился эр Рокэ, усевшийся на кровати Дика, в ногах. — Чтобы Лионель засыпал трезвым. — А я в первый раз слышал надорскую песню, — поддержал его эр Эмиль, вынудив Дика покраснеть еще сильнее. — Ли и правда усыпить сложно, особенно когда у него в голове десяток мыслей одновременно. — Это колыбельная, мне ее отец пел. Он говорил, да и ему в переписке тоже упоминали, что против бессонницы это лучшее средство, — так же тихо откликнулся Дик, не зная, куда деть глаза. Но над ним, кажется, не собирались смеяться. — А на эра Лионеля хватило только раз посмотреть, чтобы понять — ближайшее время он не спал. — Ну хоть кто-то еще, помимо Росио и меня, видит следы недосыпа, — как эр Эмиль шепотом умудрялся выражать эмоции, Дик искренне не понимал и поймал себя на том, что восхищался подобным умением. — Может, Ли теперь возьмет за правило спать больше пяти часов за пару суток. Дик представил подобный график и поежился, умудрившись не потревожить плечо. Неудивительно совсем, что граф Савиньяк так легко отправился в царство снов. Переутомление никуда не девалось. Позавтракали они почти в полной тишине, но Дика это нисколько не смущало. Он ел, вспоминая, как отец регулярно приходил к нему по вечерам. А незадолго до бунта сидел у его кровати так долго, как только мог. И Дик мог только догадываться, о чем он думал и чей кинжал крутил в руках. Эр Август тогда почти поселился в замке, но до поры отец обращал на него не так много внимания.В один момент стал напоминать собственную тень, которой было не до того, что происходит рядом. Дик, немало напуганный и растерянный, крутился рядом, чувствуя, что произошло что-то плохое, но не в силах был понять, что именно. Незадолго до бунта, Дик услышал от отца незнакомую песню, на совсем ином наречии. Запомнить удалось всего пару куплетов, но он так пока не мог выяснить язык. Не кеналли точно, и не северный диалект. Приддский? Возможно, но спросить было не у кого. Дик не рискнул даже начать общение с Валентином, где бы разговаривать о столь личных вопросах. — Потом я спою вам что-нибудь, — шепотом эр Эмиль нарушил уютную тишину. — И Росио подыграет…не смотри на меня так, все будет прилично. Учить Дика пить мы будем позже. Дик встряхнулся, пытаясь справиться с румянцем, ловя себя на слабой надежде на что-то, чему сам пока не мог подобрать названия.