Калейдоскоп

«Из Круга в Круг на Изломе Повелителям в ритуале помогали такие же как они. Волки-оборотни, разных семей, разных кровей, разных способностей. Все они, говорят, были родней, пока Четверо не развели их, давая возможность соединяться друг с другом, без опасности кровосмешения. В преддверии Излома, за тридцать лет и ближе, тварей являлось все больше, они шли к человеческим домам, брали все больше, убивали без раздумий. И высокую цену платили оборотни и Повелители, вступая с ними в бой. Но однажды на одном из Кругов их испугались. Почему- история умалчивает, но с тех пор, новые дома, становившиеся дворянами по воле короля, отказывались от второй сути, лишь бы не стать «дикими», как первые, древних кровей. И с тех пор все, кто мог пытался стравить их друг с другом, стремясь уменьшить их число. И с каждым Кругом способных к обороту становилось все меньше. Алва — черные волки, Повелители Ветра. Придды — рыжие волки, Повелители Волн, Эпине — серые волки, Повелители Молний, Окделлы — коричневые волки, Повелители Скал». Эгмонт на секунду отложил книгу, усмехнувшись устало. Как же сильно упрощали их расцветки в подобных вот книгах. А Придды, рыжие, ну надо было так назвать? Они вовсе не были ярко-оранжевыми, как лисы, по сути, мало отличаясь по окрасу от Окделлов, размеры и тон шерсти выдавали в каждом из них фамилию. — Пап, а дальше? — Эгмонт усмехнулся, пятилетнее чудо спать явно не собиралось, заслушавшись. «Если бы не шантаж Мирабеллы и проклятие Штанцлера, рос бы Дикон вместе со всей стаей, с родными братьями», — в бессильной ярости подумал Эгмонт, протянув руку, чтобы потрепать сына по голове. Чутье говорило, что у него мало времени осталось. Не научить, не защитить от тварей в обличье людей, которые накинутся стаей шакалов, отвратят от самой сути, затюкают, что он и головы не сможет поднять. Больно, горько, но Эгмонт не знал, что делать. Поймали его, обложили, и Дик из-за него тоже попал в силки. «Кроме них, остались семьи, решившие сохранить ипостась. К таким относятся Савиньяки — белые волки, Дъегарроны- серо-рыжие волки, Вейзели — коричнево-рыжие волки, еще есть Катершванцы, но они обращаются белыми медведями», — урезал главу Эгмонт, отметив, что сын практически спит. Закрыв книгу, Эгмонт позволил себе прикрыть глаза, мысленно в который раз «поблагодарив» бабушку, которая дала кровную клятву Карлионам, чтобы он женился на их дочери. Бабушка сама вышла за деда по любви, но происходила из тех, кто не имел ипостаси и для внука уже сочла выбор блажью, неуместной герцогу. А Мирабелла Карлион оказалась той еще тварью, хоть и человеком. Эгмонт диву давался, что умудрился-таки «поспособствовать» рождению ею Айрис. И ведь Эгмонт честно говорил, что не любит, и выбрал уже себе своих половинок в лице Арно с Арлеттой, но ее это не смутило. Последняя из рода Карлион она не собиралась отступать. И то, что она пыталась творить, Эгмонта неимоверно раздражало. Додумалась же, запретить сообщать в замок о новых тварях. Пусть, мол, крестьяне, сами справляются, а герцог обязан защищать только благородных. Как Эгмонт не оторвал ей голову, он и сам не знал. Благодаря Рудольфу Эгмонт мог по тропам уходить в Сэ, на некоторое время забываться в обществе родных и любимых ему. Арно знал, как отвлечь, Арлетта рассказывала новости, которые он пропустил. Его семья, его стая, они остались там. И всего пару месяцев назад Эгмонт отправил им письмо, в котором сообщил, что вынужден остаться в Надоре на неопределенный срок. Чутье близкой беды усиливалось. Особенно когда пришлось пообщаться с графом Штанцлером, человеком, но крайне опасным, с родовыми способностями, могущими нести как благо, так и зло. Август Штанцлер предпочитал явно второе. И он предложил Эгмонту немыслимое — поднять бунт против королевской власти, вмешаться в политику, которую Окделлы испокон веков терпеть не могли. Он отказался наотрез, заявив что ему хватает борьбы с тварями. Или граф Штанцлер хочет заменить его в этом непростом деле? — Люди должны заботиться о себе сами, не прибегая к помощи оборотней, — последовал ответ. — Не могут — их проблемы. А вы должны заниматься делами, более подобающими вашему положению. Эгмонт тогда отправил его прямиком к Леворукому, но граф Штанцлер только усмехнулся в ответ. И через пару недель явился с заявлением о проклятии. Если Эгмонт не сделает как надо, то поплатится он не один, его сын тоже, может пострадать. В другой бусине это сработало бы безоговорчно. Вот только в этой Штанцлер смог накинуть удавку исключительно на старшего Окделла, который наотрез отказался влезать в сомнительную историю. Стол в том разговоре он разнес, Штанцлер кажется, порядочно струхнул, поспешил ретироваться, но обещал, что пройдет не больше тридцати дней, как Эгмонт расплатится за свой отказ. Дику точно ничего не грозило, в этом Окделл убедился, обратившись к Литу. А о себе он особо и не думал. Жалел только, что не мог объяснить все Арно и Арлетте. Эгмонт тяжело вздохнул и посмотрел на кровать, в которой вместо ребенка мирно спал уже волчонок. С самого младенчества так у древних семей было, причем оборачивались и мальчики и девочки. Айрис за свои четыре года так ни разу и не стала волчицей, что навевало определенные подозрения. Эгмонт, впрочем, молчал, бывали и поздние обороты, пусть и редко. У Мирабеллы не далее чем пару дней назад Эгмонт стребовал кровную клятву, что в случае его гибели или исчезновения, Дик останется жив и в свой черед отправится сначала в Лаик, потом на службу. Она подозрительно легко дала такую клятву. Интуиция подсказывала Эгмонту, что тут что-то не так, но у него не было никаких доказательств своей правоты. А там еще бунт Эпине, вспыхнувший подобно весеннему костру. Эгмонт подробностей не знал, только получил письмо от Арно старшего, в котором тот просил не делать глупостей, сообщил, что они с Рокэ Алвой, недавно ставшим герцогом после странной гибели его отца, попытаются их остановить, чтобы обошлось все малой кровью. Из всего рода Эпине остался один, младший, судя по всему. Эгмонту это сообщила Мирабелла, которая и не скрывала, что вела переписку со Штанцлером, да и не только с ним. И запреты Эгмонта для нее ничего не значат, ведь они были даны отродьем Леворукого, а стало быть недействительны. *** Эгмонт как чувствовал, написал письмо для Арно с Арлеттой и Дика несколько дней назад, оставив их в большой шкатулке с головой волка — Мирабелле ее не открыть. Тварей в последнее время участилось, и если поначалу они больше напоминали крыс, то теперь начали появляться куда более опасные, вселяющиеся в людей и начинавшие кровавую бучу. Эгмонт таких устранил штук пять. Хорошо еще Излом не был совсем уж близко, а то был риск, что они могли заражать. Сейчас еще нет, все обходилось. Один рывок — тварь оставалась без головы, а дальше собирать останки и сжигать. Люди повиновались, хоть и нехотя. Страх снова усиливался, большой коричневый волк это чувствовал отчетливо. Тридцатый день истекал ровно сегодня. И объявившаяся тварь оказалась очень кстати — Дик был слишком мал, чтобы вообще связываться с ней. Ему бы по-хорошему, к второму отцу, молочной матери, к братьям, расти в любви и тепле, как было до их вынужденного отъезда. А с Арно они были близки, почти как Ли и Миль, которых, впрочем, Дик еще ни разу в жизни не видел — они были на службе, а в отпуск приезжали каждый раз тогда, когда Эгмонт брал сына ненадолго в Надор. Этот их визит сюда стал самым долгим в жизни пятилетнего Ричарда. И он уже начал потихоньку спрашивать у отца, когда они отправятся назад, в Сэ. Эгмонт только тяжело вздыхал, не зная, как подобрать слова. Интриги взрослых не должны были сказаться на его сыне, но сейчас он вынужден был объяснять, что пока они должны быть здесь, угрозы слишком много. На лице Мирабеллы Окделл читалось торжество. Эгмонт скалился на нее, с трудом сдерживаясь от оборота, но эту женщину, кажется, было не пронять ничем. В прежние времена, Эгмонт бы вызвал остальных волков. Ему бы помогли и Алва, и Эпине, и Придды, не говоря уже о родной семье. Но сейчас он мог рассчитывать только на себя, толком не имея никакой информации о бунте, да и в целом, о ситуации в Талиге. «Зачем, Морис? Кто тебя-то втянул в это? Штанцлер?» — Эгмонт не понимал мотивов волков Эпине. Человеческие дрязги не должны были быть им интересны, здесь было что-то иное, возможно, личное. Все-таки Повелителям надо было собираться чаще, чтобы не утратить связи друг с другом. Об этом думал Эгмонт, медленно пробираясь по лесу. Гигантский темный волк двигался на удивление бесшумно, сказывался немалый опыт. Чутье вело надежно — зрение могло обмануть, но нос — никогда. Дик, оставшийся дома, тоже чувствовал что-то. Белый волчонок ухитрился едва не увязаться за ним, вовремя удалось пресечь. Рано ему было на такую вот охоту. Лионель с Эмилем сравнительно недавно начали выходить с отцом или сеньором, вернее, должны были начать, из-за всех событий Эгмонт пропустил начало их полноценного обучения как оборотней. Тварь нашлась прямо на окраине деревни и выглядела так, что Эгмонт непроизвольно оскалился, глухо зарычав. Вот оно, похоже, началось. Внешне как человек, а у самой во рту клыки. Вампир, разорви ее Четверо…или только маскируется? Запах должен был быть иной. Да и рано бы им снова прорываться, до Излома далеко… У этих тварей тоже была своя классификация. А эта, похоже, была из разряда низших. Во всяком случае, справиться с ней не составило труда. Вот только…она была не одна. У Эгмонта шерсть встала дыбом, когда он понял, что ему иметь дело практически с тридцаткой голодных тварей. У этой деревни не осталось шансов. Когда маленький Ричард, перекинувшись, отчаянно завыл, Мирабелла довольно кивнула. План Августа Штанцлера работал хорошо. Не погибнет, так пропадет без вести, их устраивали оба варианта. А твари…в Окделл они не сунутся, а проблемы подданных Эгмонта Мирабеллу не волновали никогда. Теперь надо выдрессировать этого щенка, чтобы не доставлял проблем и при этом выжил. Когда придет черед отправляться в Лаик, он будет бояться и ненавидеть свою ипостась. Едва ли такого кто-то выберет в оруженосцы.