Он ещё вернётся.

— Это просто невыносимо, я терпеть это не могу! — Бри, не капризничай, прошу тебя. Я знаю, навещать твою маму тот еще кошмар, но сама посуди – мы делаем это всего лишь раз в месяц, не так уж и часто. Подслушивая разговор двух своих друзей, Воурат еле сдерживал себя, чтоб не пошутить про месячные, а тем временем, Айзек продолжил. — Все все собрали? Воду в дорогу, перекусить, аптечку? Эйна, ты поедешь с нами? — парень обернулся к девушке, читающей какую-то книгу, забравшись с ногами на зелёное кресло. Рядом с ней стояла баночка с ароматическими палочками, от запаха которых мутило приблизительно всё хреново Флогайо, но конкретно Оксфорд, видимо, проблем это не доставляло. — Нет, я не поеду, ребят. Прежде чем начнете задавать вопросы – я смотрела прогноз погоды, будет дождь и гроза, а я метеозависимая. Не хотелось бы портить вам поездку своей головой болью. — улыбнулась она, снова уткнувшись в чтение. Каждый из них четверых (хоть отдельные двое этого не всегда показывали) доверял друг-другу до невозможного сильно, и поэтому ездить неполным составом куда-то было в порядке вещей. К тому же, миссис Робинсон весьма недолюбливала избранницу своей дочери, может, было и к лучшему, что Эйна решила не ехать сегодня. Они вышли. На улице — потрясающий, спокойный июньский вечер, еще не очень душно, но и не холодно, а небо одаривало детей Земли самыми своими необычными пейзажами из разноцветных облаков, перламутрового неба. Виднелись вдали чёрные штыри елей, пушистые верхушки сосен – местный бор, очень обширное и величественное место, заходя в которое чувствуешь светлый страх и благоговение. По крайней мере, так было у большинства. Один из компании, а именно Айзек, в похожем месте прожил все детство и часть юности, и эту природную святыню он встречал с не более чем простой человеческой радостью. Старенький, приглушенно красного цвета пикап на удивление тихо выехал на пыльную дорогу, изпещренную трещинами и ямами, трое молодых взрослых в салоне разговаривали о чем-то. Квартал за кварталом, поворот за поворотом и они выехали из уютного пригорода к аллее, забитой несколькими роскошными виллами в стиле, не побоюсь этих слов, позапрошлого века. Эмбри стало неуютно. Это место не напоминало ей почти ничего хорошего, разве что игр с подрастающим, а ныне уехавшим в летний интернат братишкой на заднем дворе, да побегов через окно на прогулку с друзьями. Девушка вздыхает, вспоминая старые деньки. Нет, тогда ей определённо не было лучше или легче, чем сейчас – просто теплые воспоминания о мальчишеской мордашке, просунувшейся в окно спальни, или о неуклюжем балансировании на ветке ивы грустным теплом грели душу черноволосой красавицы. Небо постепенно темнело, мрачнело, каждый про себя вспомнил слова Эйны про дождь, но промолчал. Первым из машины выскочил Айджек, его как всегда любовно запихнули на заднее сидение, лишь бы не мешался у рулевого колеса. Парень отряхивается, непонятно от чего, и оглядывает местность. Уже совсем помрачнело на улице, ведь пришлось немного задержаться на дороге по причине того, что кое-кому срочно нужно было выйти. Перед ними возвышалось, будто бы нависало крупное белое здание, в два этажа, с колоннами и резными окнами, но прекрасный фасад никак не мог скрыть гадость, так и льющую изнутри. Однажды, кажется, в феврале ребята приехали на визит с Нудлсом, и лишь завидев дом, кот начал безостановочно шипеть, царапаться и у Уитни еле-еле вышло угомонить разбушевавшегося питомца. — Ну, чё, заходим, да? — С Богом. Пошли. В поместье их встретила не самая приятная новость. Из-за незапланированной задержки они опоздали на ужин, и застали лишь несколько служанок, убирающих со стола. Эмбри облегченно выдохнула — не придётся есть эту мерзопакостную стряпню, Айдж издал лёгкий смешок, а Уитни уже бежал помогать своим знакомым убрать посуду и приборы на кухню. Все-таки, рабочий класс был ему куда роднее и приятней, чем общество местных важных шишек, которых он с трудом помнил по именам а уж тем более — по лицам. Парень взял несколько пустых блюд, стараясь не пачкаться в подливе, захватил несколько ложек и вилок, и по давно запомнившемуся маршруту проштрудировал все это на кухню. — Уитни, ты чего, опять? Успокойся ты уже, ты не обязан делать это... — начала, как приветствие, одна из служанок. Девушку быстро перебил набирающий себе уже новую порцию грязной посуды мальчишка. — Да, но я все равно хочу. Разве это плохо, что я помогаю? — Нет, не плохо, конечно не плохо! Может, тебе, твоему другу и Эмбри поужинать с нами, на кухне? В тесноте, да не в обиде, и я думаю, вы устали с поездки... Айзек кивнул головой с большим энтузиазмом, ровно за секунду о того как на бегу подскальнуться на собственной штанине, и красиво шлепнуться головой об дверь, чудом не разбив тарелки. Эмбри, у которой разыгрался аппетит, запихивает себе в рот уже третью порцию острых бобов с клецками, ведь простая еда нравилась ей куда больше любой той, что подавали на ужине для семьи и гостей. К ней она начала привыкать сразу же, как стала проводить летние дни дома у Айзека и его старшей сестры. Для них всегда был накрыт небольшой детевянный стол, и грех будет не упомянуть, что в первый раз попробовав домашнюю еду, приготовленную с любовью, а не со страхом получить за любую ошибку, младшая Робинсон расплакалась. Похожая история была и с маленьким Айджеком — пусть тот и не признавал этого, но от постоянной пиццы на вынос и лимитированных газировок химозного вкуса с японскими надписями на банках быстро можно устать. Казалось бы, мечта каждого ребёнка — ешь себе вредную еду, сладости, фаст-фуд и прочий мусор, ведь твоему опекуну плевать на тебя, и он просто закажет тебе все, что ты попросишь, но на самом деле, Воурата уже тошнило от такой "диеты". У ребенка постоянно болели зубы, живот, постоянно тошнило и есть в какой-то момент получалось уже только через силу, так что и здесь Уитни и их чудотворная стряпня спасла положение. Не зря ему и по сей день доверяют всю готовку в доме. Воурат небрежно посипывал воды из затёртой фарфоровой кружки с подклееной ручкой и цветочным рисунком на ободке. Парень чувствовал себя немного нервно в окружении большого количества малознакомых ему людей, тем более, его эмоционально-поддерживающий идиот, Айзек Уитни собственной персоной, был сейчас не с ним, а увлеченно болтал с одной из служанок. — Я сразу заметил что его нет, знаете, без него дома как-то невесело совсем... Вы не знаете, когда же дядь' Альберт вернётся? — парень, в перерывах между заглатыванием крепкого и горячего чая, расспрашивал собеседницу. — Нет, не говорил он нам ничего... Ох, право, эти командировки становятся так часты, что я уж думаю, не пытается ли мистер Робинсон сбежать от своей тиранши-жены! — всплескивает та руками. Айзек смеется печально, и крутит стакан в руке, смотря, как чайная заварка вихрь собой образует. Когда-то Оксфорд пыталась ему объяснить, как гадают на чайной заварке, но Уитни только и понял, что ничего хорошего обычно так не нагадаешь. — Папа опять уехал? Почему никто не сказал мне, опять! Это уже становится странным, я волнуюсь, может, что-то не так? Эмбри включилась в разговор с прислугой, а Воурат, устав терпеть весь этот светский бред, который он не понимал и не умел понимать, резко и нервозно схватил своего парня за руку под столом, будто прося побыть с ним немного. "Эй, Айзек, прекращай тратить свое время на этих куриц, я здесь перед тобой, прекрати быть эгоистом и обрати на меня внимание." Уитни — понятливый до невозможности, сразу же снисходительно выдыхает и переплетает их пальцы, грея чужую руку своим теплом. "Я с тобой, милый, я рядом, не нервничай, все ведь хорошо". Слава Богу, у парня хватает мозгов не говорить это своему возлюбленному на публике и не ставить его в еще более неловкое положение, поэтому, Воурат даже позволяет себе немного расслабится, перестать вслушиваться в разговор и выдохнуть за напряжённый день с облегчением. Он прикрывает свои сероватые глаза, цвета холода и металла, и давит еле заметную улыбку. Все и правда хорошо. Ужин подходит к концу, девушки в одинаковых чёрных сарафанах потихоньку расходятся, оставляя троих друзей наедене друг с другом, ведь парни так и не притронулись к еде, что стояла у них на тарелках. — Может, мы поедем домой? Я боюсь оставлять Нудлса с Эйной... Или Эйну с Нудлсом. Мне кажется, что нам срочно нужно домой... — мямлит Уитни, засовывая в рот ложку уже оствшей еды. Он никогда не будет жаловаться на свою еду или выкидывать ее, даже если будет невкусно. — Неужели у кого-то глаза наконец открылись? Я обычно первая предлагаю отсюда уходить, Айзек, что случилось, тебя кто-то подменил? — Эмбри, прекращай. Эйна же типа говорила что будет дождь, с какого хрена мы должны ждать, что он пойдет, а потом опять оставаться на ночь, как в тот раз? — Ага, а если сейчас мы поедем, дождь пойдет прямо в дороге, зальёт все лобовое, не дай Бог на луже занесёт, и тогда, это наверняка лучше, ночевать вообще будем в машине! Я и не говорю, что надо уезжать прямо сию секунду, ребята, я просто... Не знаю. Если не сейчас, то как можно быстре-... Тревожные рассуждения кучерявого парня прервал скрип дверных петель. Все втроём обернулись, на пороге куни стояла Мэри. Она раскинула руки в дружественном жесте, широко улыбнувшись, и громко пориветствовала их всех. У нее всегда был такой голос. Громкий. Резкий. От него становилось больно в ушах, и теперь уже до чёртиков перепуганная Эмбри сжимала свободную руку Уитни. — Мне так жаль, мои хорошие, что вам не удалось отужинать со всеми нами! Сегодня подавали отличную оленину, вам стоило попробовать. — громко говорит она, подходявсе ближе и ближе, отменяя постукиванием каблуков по полу. — Мэм, разве сейчас не постная неделя? Нельзя есть мясо... — тихо заикнулся Айзек. Повисла тишина, с минуту Робинсон-старшая сверлила взглядом своих ярко-голубых, неестественных глаз парня напротив, будто бы пытаясь намекнуть, что если он еще раз скажет что-то подобное — тому не жить, после чего резко заходится звонким смехом, прикладывая ладошку ко лбу. — Конечно, конечно же пост! Я и не ела мясо, но мои гости говорили, что оно было высшего качества. Дети, вы не против, если я посижу немного тут, с вами? Совем ко сну не клонит... Женщина резко меняет тему, пододвигая себе стул, и не ожидая согласия, садится с ними за стол. Видно, как ей неудобно на простом деревянном стуле за простым деревянным столом по тому, как дергается ее улыбка, но большего вида своей неприязни к челядской грязи она не подаёт. — Вы хотите отведать вина? Здесь на кухне у меня припрятана бутылка очень хорошего образца, давайте выпьем немного? Вы уже все взрослые! — опять же, не тратя свое время на выслушивание ответа, женщина достаёт с кухонных анттрисолей увесистую зеленую бутыль, доверху наполненную алкоголем, и тут же открывает ее, крепкими красными когтями подцепляя пробку. По комнате распостраняется запах прокаженного винограда, и Айзек тут же зажимет нос и рот руками. За изысками и роскошью наливных ягод скрывался мерзкий, ползучий запах спирта, жидкой гадостью проливающийся в голову, заставляя вспоминать о своём детстве. Все, кто хоть сколько-нибудь знает Айзека знают и то, что открывать алкоголь при нём все равно что брызнуть ему на рану лимонного сока. Айджек тоже понятливый, и без лишних слов оборачивается на Эмбри и кивает головой в сторону своего парня. Это означало "Сходи отведи его наверх, я разберусь с твоей сумашедшей мамкой, за меня не переживай". Каким-то образом Эмбри поняла это именно так, и кратко извинившись, схватила полуприпадочного Уитни и вытвщила его на свежий воздух одним сильным рывком. Они оказались в коридоре, несколько шагов не доходя до лестницы. Девушка поддерживала своего совсем не легкого друга под руки, ведя по ступенькам и ласково разговариваяс ним, пытаясь всеми силами отвлечь от вероятно захлестнувших воспоминаний. — Сильно мутит? Давай, сейчас пойдем в мою комнату, я открою окно, ты там отойдешь. Воды принести? — Нет, нет, золотко, я в порядке... Простите, что опять заставляю вас чувствать себя неловко... Хочешь, не сиди со мной и выпей со всеми, ты заслужила отдохнуть! — П-ф-ф, шутишь?! Да я лучше сгорю, нежели соглашусь провести вечер с матерью. Надеюсь, Джекки справиться без нас... — И я надеюсь, милая. На прислужней кухне воздух нстолько плотный, что его, казалось, можно резать ножом. Между женщиной и парнем повисла напряженная обстановка, которую каждый из них делал вид, что не замечал. — Ну так... Как твои дела, Айджек? Как твоя работа, как твой братец? — Нормально. Все как всегда. Изменений нет. — Может, расскажешь мне что-то? Кажется тебя гложет что-то, тебе неудобно без своих друзей, чувствуешь себя так незащищенно, бе-е-едный... — Она стреляла наугад, и попала точно в цель. Сердце Воурата болезненно кольнуло. В последнее время он заметил, что становится куда мягче, куда волнительнее, куда эмоциональнее, чем прежде, и это заставяло переживать еще сильнее. Хорошо яблоко, что крепко и твёрдо, но плохо то, что мягко, ведь значит это, что оно гниёт. — Ну, типа, я даже не знаю, зачем вам все это рассказывать? — он отводит еще больше потускневшие серые глаза в пол, болтая вино в бокале. Мэри старается скрыть улыбку, и продолжает певуче-ласково говорить. — Разве им ты это расскажешь, хм? Айджек, ты боишься быть перед ними слабым? Робиносн-старшая не прекращала давить, даже телом пододвигаясь все ближе и ближе, будто бы вот-вот укусит. Воурат тяжело вздыхает, и отпивает немного алкогольного напитка, давая искусительнице повод чуть ли не засмеятся от ощущения полной своей победы. Сломался. — Да, э, боюсь, что пиздец как. Я же, типа, самый крутой парень в их глазах, я всегда такой рациональный, что аж самому противно, и, и, и мне кажется, что они меня таким не считают, а значит, не любят? Это ведь единственное, за что можно меня любить, да? У м-меня нет ничего другого, я не умею делать другие вещи, типа этих мерзких обнимашек или сюсюканий, но раз у меня даже образ холодного парня не получается... К-кто я такой? Чего я с-стою? Воурата внезапно пробирает на истерику. Очень трудно без эмоциональной поддержки, верно, Айджек? Некому взять тебя за руку, некому сказать, что тебя будут любить несмотря ни на что, ты теперь один наедене со своими демонами, и с одним чужим. Мэри встаёт, ее тонкие брови сведены "домиком", а губы расплылись в кривой улыбке, изображающей сочувствие. Она подходит к нему вплотную, и смотрит прямо в глаза, не сводя взгляда. — А зачем тебе они тогда нужны? — Её слова прозвучали будто гром средь ясного неба. Может, как и предсказывала Эйна, началась гроза? Нет, нет, нет, это бред! Конечно же, друзья нужны Айджеку, он же... он же... — Ты же обходился без них тогда, зачем они тебе сейчас? Зачем тебе эти глупые лицемеры, что и в грош тебя не ставят? Ты же так стараешься для них! — С-стараюсь... — А они тебе что? Только унижают, пытаясь убедить в том, что ты не так хорош, как есть! — Вы так думаете?.. — В его голосе звучит пагубная неуверенность. Он отпивает больше вина, и неуверенность становится роковой. — Вы правы. Они не считаются со мной! Эмбри вечно со своим "Джекки, что не так, Джекки, давай поговорим", Эйна вообще меня терпеть не может, а Айзек... Этот эгоист будто бы вообще обо мне забыл в последнее время! Так трудно побыть со мной?! Я ведь почти перестал говорить, чтоб он отстал от меня, разве просто моего молчания теперь недостаточно!? — Конечно, конечно ты лучше их во всём! Посмотри на себя, А-а-айджек! Какой ты крутой, какой ты ироничный и потрясающий, я всегда любила тебя из вашей компании больше всех! Ты как сын, которого у меня никогда не было! — она берет его за лицо, гладит щеки, волосы, и Воурат последними трезвыми мыслями вспоминает прикосновения своих действительно родных людей, совсем непохожих на эти. К сожалению, по закону Архимеда, чем больше ты выпьешь сладкого яда, тем пропорционально больше из твоей головы выльется здравого смысла, освобождая место для вина. Айджека сломали, но он думал, что наконец починил себя. Эмбри лежит на неразложенной кровати, смотря в потолок. Перпендикулярно ей лежит Айзек, он тоже смотрит в потолок. Они молчат. Оба очень-очень хотели спуститься и проверить Айджека, но у каждого была причина не идти и ожидать, что это сделает другой. Первой голос подала девушка. — Тебе не кажется, что... Мы неправильно поступили, Айз? — М? — Он поворачивает голову, вслушиваясь в ее слова. В чёрных глазах и так поблёскивала вина, и Робинсон-младшая поняла, что возможно, сформулировала немного неверно свою мысль. — Нет, нет, тоесть... Тебе надо было уйти, я все понимаю, но... Лучше бы было, если бы тебя проводил Айджек, не думаешь? — Я не знаю... По-хорошему, нам всем нужно было уйти. Не понимаю, почему мы просто не уехали сразу после ужина... Ох, Эмбри, Эмбри... Мне в любом случае кажется, Айджек бы со мной не пошел. Мне кажется, он, ну... Отдаляется как-то?.. Когда я спрашиваю его, что случилось, он либо молчит, либо отмахивается, и я просто пытаюсь дать ему время и место, и просто не мешать, мне кажется, я раздражаю его своей активностью, Бри... — Айзекову исповедь прерывает внезапно раздраженная Эмбри, поскачившая в полусидячее положение. — Айзек, послушай меня. Он любит тебя до отвала башки, и ты тоже его любишь, я это знаю. Если у вас происходит какая-то хрень, вы сразу же идете ко мне, и я клянусь, по тому как он говорит, он тебя в жизни не оставит. Проблема точно не в этом, может, просто... Теперь уже Эмбри прерывает ворвавшаяся в опочевальню служанка, Сара. Она вся запыхавшаяся, выпрямленные утюжком волосы у нее выбились из пучка в разные стороны, и отдышавшись, она начинает. — Простите пожалуйста, что я вас прерываю... Айзе, Айзе, там дело есть, я тебя как своего человека прошу. Там в винном погребе что-то странное, никто не может пойти проверить, ты же сходишь? Пожалуйста, на тебя единственная надежда! Уитни даже не думая о том, что ему снова станет плохо, кивает и Сара выдыхает с облегчением, а Эмбри — с ощущением предстоящих неприятностей. Черновласая лежит на шелковом покрывале в позе звёздочки, раскинув руки и ноги в стороны, она снова смотрит в потолок, но рядом уже нет пушистой светлой головы. Она одна в комнате, вокруг тишина, а внутри у девочки все бурлит адским пламенем. Ее разрывали сомнения. Нужно пойти за Айджеком. Нужно избегать встречь с матушкой. Нельзя же быть такой трусихой, будто бы маленькая девочка! Ее друг там сейчас один, неизвестно сколько еще продержится! Наверное, он так скучает сейчас по своей компании, хорошо вспоминает о ней... Джекки, её милый, бедный Джекки! Нужно спасать его немедленно, нужно, нужно спуститься вниз, и... И позвать его наверх, а потом... А потом что? Встретиться лицом к лицу с обозленной матерью, которая явно ожидала, что ее дочь спуститься гораздо раньше? Нет уж, лучше сидеть здесь и не высовываться до скончания времен! Как вспоминалось, как Мэри смотрела на Эмбри, у последней бежал по спине холодок. Она кричала, она била посуду об стены иногда, называла ее обидными словами и наказывала, заставляя учить трактаты, мелодии или даже лишая ужина. Конечно, добрый папа-Альберт спасал свою дочь всегда, упрашиал жену не быть с нею так строго, носил ей в карцер еду и всегда успокаивал, но сейчас его нет в этом доме, и сейчас никто не поможет. Айзек спускается в холодный подвал, спрыгивая с последних ступенек деревянной стремянки. Кроссовки, шнурки на которых любовно завязаны ему Айджеком перед отъездом, глухо стукаются о бетонный пол. И правда — парень слышит странный звук, напоминающий ему... Завывание ветра? Наверное, прохудилась вентиляция, может, поэтому поддувает? Воздух в подвале спёртый и душный, не так сильно, но пахнет алкоголем, и шаг за шагом делаая, становится все хуже. Уже на середине пути, когда поворачивать уже поздно, он для опоры проводит руками по большим деревянным бочкам, идя, как умалишенный, на звук все дальше в темноту. Может, это скрипит полка, на которой стоит одна из бочек? Погрызла мышь, заржавел болт... По мере приближения предположения менялись одни за другим. Когда темнота полностью поглощает идущего, в будто бы незаканчивающемся подвале, парня, он чувствует легкий запах железа. Ближе — запах сильнее. Это, может, труба заржавела и прохудилась? Да, точно труба! Что-то журчит и капает, пахнет металлом, и под ногами у Айзека появляются лужи... Он стоит, разделяемый от крайней стенки несколькими метрами, зажав рот руками. Перед ним — изуродованный труп человека. В глазах темнеет, не найдя опоры ввиде полки или стелажа, Уитни падает на холодную землю, совсем рядом с лужей остывшей крови. Эмбри решилась. Она пойдет, и поможет Айджеку! Плевать, что ей будет это стоить, пускай ее наругают и накричат на нее, она и рада навсегда рассориться с этой блондинистой фальшивой сукой! Эмбри стоит перед высоким зеркалом в своей комнате уже двадцать минут, подбадривая себя и убеждая, что вот сейчас, вот прямо сейчас она пойдёт и со всем разберется, поставит всех на место, как учила тётя Рейчел. — Боже, ну что за бред... Так, всё. Это крайняя капля. — наконец она отворачивается от отражения и хмуря брови, идёт к двери. Спину пронзает страшная боль, такая, что в глазах все побелело, с тихим взвизгом девушка опускается на пол, придерживая больное место. Растянула? Что это? Почему так больно, почему вдруг стало так плевать на все, и так захотелось спать? Боль отзывается глухой усталостью в голове и желанием лечь, свернувшись в клубок, это Робинсон-младшая и делает. Следующее утро было прекрасным и солнечным. Белые лучи только встающего солнца грели, но не жгли, пронзая собою голубое чистое небо, и было все хорошо в эту субботу, что уезжать даже не хотелось. Мэри машет им рукой с крыльца и скрывается за массивной дверью, пока ребята пакуются в машину, и небрежно, буднично болтают о произошедшем вчера. — Так что это было, там в погребе? — спрашивает Бри, обращаясь к слегка сонному Уитни. — Не могу вспомнить, то ли полка, то ли мышь, вроде, ничего серьезного, ха-ха! Я ж, дурак, знал что мне опять плохо станет, но все равно пошел, вот наверное и в обморок трохнулся! Ничего, пролежал наверное минут пять, и уже как новенький. — Он захлопывает багажник. — Ну что, едем? — Давайте еще постоим... Погода хорошая. — отвечает черновласая, опираясь на машину и сладко потягиваясь. — Эмбри, почему ты так и не спустилась назад? Мы очень ждали тебя с твоей мамой! — Айджек сегодня в неожиданно приподнятом настроении, даже улыбается, что просто не может заставить Уитни свести с него взгляда. Он так любит, когда Воурат улыбается, не притворяясь, настоящей, чистой улыбкой, как это умеет только он. Может, это сосредоточенность была причиноф некой неуклюжести и скованности действий Айзека, может то, что он пролежал несколько часов на холодном бетонном полу без сознания, истррия, к сожалению, умалчивает. — Ох, да сама не помню, милые, правда... Так спина разболелась, что просто ужас какой-то решила прилечь наверное и переждать, и сама не заметила, как уснула! Вы ведь хорошо посидели? — Замечательно, просто замечательно! Буду с нетерпением ждать следующего месяца, когда мы сново приедем. — неестественно оранжевые глаза Айджека блеснули на солнце.