Danse trompeuse.

Комаэда тяжко вздохнул, расправив воротник рубашки и сделав неуверенный шаг по лестнице. Сестра уже давно звала вниз, да и шум с первого этажа не давал сконцентрироваться на книгах. Нагито не спешил спускаться. Не хотелось мешать происходящему в зале торжеству. Приглашённый матушкой оркестр справлялся на славу — музыка отдавалась в ушах приятным звоном. На губах появилась лёгкая улыбка. Как бы сильно Нагито этого не отрицал, но чем-то балы были ему милы. То ли атмосфера безмятежности и легкости давала о себе знать, то ли ему всё же нравилось танцевать, несмотря на отсутствие данных навыков — он, опять же, не знал. Что-то определённо притягивало к этому событию, не позволяло отвести взгляд. Юный господин облокотился об резные перила, издалека наблюдая за кружащими парочками. Спускаться ниже он не решается — какими бы притягательными со стороны не казались яркие краски дамских платьев и отблеск начищенных до блеска мужских туфель, присоединяться Комаэде к ним не хочется. Во-первых, танцевать он всё ещё не умеет, и определённо оттопчет прекрасным дамам ноги, а во-вторых — тут нет той… Кхм. Тут нет того человека, которому бы он мог подарить возможность с ним станцевать. Не сейчас. Он не в состоянии. Комаэда встряхивает кудри, придирчиво оглядывая резко сменивщий свой темп толпу. Та резко разошлась в разные стороны, разделившись на дам и господ. Одни сделали поклон, другие — реверанс, а затем вновь сошлись, что бы продолжить бессмысленно кружиться по залу. Он отсюда чует аромат дорогого вина и парфюмов — нет, там он абсолютно точно быть не хочет. — Нагито, миленький, прошу, пойдём же со мной, что толку здесь стоять, когда всё веселье — там? К Комаэде подбегает молодая девушка, смеясь и скромно придерживая подол пышного платья руками. Он лишь закатывает глаза, делая пару шагов навстречу сестре. — Сония, я здесь только из-за твоей просьбы. к тому же, абсолютно без желания танцевать, — начинает было Нагито, но та перебивает его, возмущённо хмуря брови. — Ну не глупи! Папенька устраивает такое лишь несколько раз в году, а ты хочешь всё пропустить? Знаешь, мне тут одна птичка напела, что госпожа Нанами-сан хотела бы, что бы ты её пригласил… Она же такая прелестная, почему ты каждый раз отказываешься? — абсолютно невозможно сопротивляться этим блестящим, честным глазам, которые Сонечка состраивала каждый раз, когда Нагито возжелал от чего-то отказаться. Её мольбы могли быть бесконечно долгими и наивными, от чего говорить «нет» становилось ещё труднее. Комаэда тяжко вздыхает, наступая наконец на начищенный накануне до блеска паркет. — Хорошо, но лишь один раз. Под тонкий голос скрипки Нагито ступает к невысокой и скромной девушке, стоящей в уголке и игриво помахивающей веером. Один поклон, протянутая рука — и через пару секунд он уже вынужден держать её под талию, выйдя чуть ближе к центру зала. В первую очередь нужно не опозориться. Он ловит на себе завистливые взгляды других девушек, в то время как сам пытается не запутаться в ногах. Чиаки кажется смущённой и довольной, однако явно пытается это скрыть. Комаэде неловко смотреть в её глаза. Он делает это не ради неё, а ради сестры. Просто потому что та считает, что иначе он никогда не женится. Но если он и не хочет жениться? Если ему это не нужно? В какой-то момент приходится чуть приподнять партнёршу вверх. Нагито удаётся это с небольшим трудом — он всё ещё безумно рад, что каким-то чудом смог избежать службы. Из потока мыслей его вырывает тихий, тонкий голос, который до этого лишь хихикал и негромко выдыхал. — Комаэда-сан, разве я вам совсем не интересна? — смеясь, спрашивает Чиаки. Кажется, что за весь вальс она ни разу не спустила с него взгляду. — Вы? — Нагито, несколько опешив от такого вопроса, пытается прийти в себя — Вы, безусловно, мне интересны, Нанами-сан, — просто разум постоянно занят другим. Он сам этим безумно угнетён, поверьте, — просто я немного задумываюсь. — И о чём же? — с задорными нотками интересуется она, занося руку над головой, а затем прикрываясь веером, — О чём же вы думаете, Комаэда-сан? — Я? О чём я думаю? — Нагито подминает губки, мысленно отмечая, что скрипка стала ещё тоньше, — О небе. о звёздах, об облаках… О ваших глазах. — Правда? — девушка заметно краснеет, — и какие же они, мои глаза, звёзды и небо? …признаться, про глаза он сказал случайно. Задумался, что у одного молодого человека в соседнем ряду они показались больно знакомыми. Теперь придётся выкручиваться, чёрт бы побрал его душу. — Небо тёмное, полагаю, время уже позднее. Звёзды всё так же ярки, и всё так же манят к себе, — даа, точно. Выйти на воздух сейчас кажется хорошей идеей, — а ваши глаза? Знаете, такие… Глубокие, и яркие, словно сладкий мёд в бокале… — Мёд? Скажу честно, это первый раз, когда кто-то сравнивает мои глаза с мёдом… — внутри что-то вздрагивает. Внутренний голос подсказывает, что он где-то ошибся. Нагито на секунду задумывается, а затем краснеет уже сам. Он описал не её глаза. Чужие. Юноша замолкает, а Чиаки словно и не пытается продолжить неловкую беседу. Остаток танца проходит в молчании, Комаэда старается следить за ногами больше, чем за партнёром. Стоило последним нотам выйти из-под смычка, как Нагито уже поспешно выпутывается из чужих рук и делает шаг в сторону. — Признаться, я чувствую себя. j'ai l'impression d'étouffer… Мне нужно идти. Неловкая улыбка не позволяет ему скрыться от осуждающего взгляда. Ноги несут его на балкон, ближе к природе, подальше от шума и звона бокалов, наигранных улыбок и фальшивых дам. Он с небольшим усилием толкает тяжёлую дверь, украшенную витражными стёклами, попадая на свежий воздух. Глубокий вдох, на этот раз чуть более спокойный. Наконец-то он один. Начинается следующая композиция, однако Нагито уже не так ею увлечён. Юный господин устало разглядывает украшенное звёздами небо, проглатывая ком в горле. Тот словно нож встал поперёк, мешая дышать. Шелест листвы сливается с отдалённым пением виолончели. Ночные птицы слабо перекрикиваются, а в воздухе царит свежесть. Легкий ветерок пробегает по влажным щекам, отдаваясь неприятным холодом. Нагито снимает одну белоснежную перчатку, дабы не запачкать её об слёзы. Мужчины не плачут. Но его же никто не видит, верно? — Давно не виделись, господин Комаэда-сан. Знакомый, до боли родной голос заставляет встрепенуться и нервно сжать в кулаке перчатку. Он сначала не признал… — …Господин Сайхара-сан, какая встреча… Что же вы здесь забыли? Не помню, чтобы вы были в списке гостей. — Да ладно вам, Комаэда-сан, вам ли не знать, насколько я желанный гость в этом доме. Юный офицер опирается о перила, с непривычной нежностью смотря на влажное лицо Комаэды. Глазки, отблёскивая, словно янтарь или золото, придирчиво оглядывают костюм Нагито. Аккуратным движением Шуичи снимает с себя перчатки, затем, уже голыми руками, поправляет сюртук Комаэды. — Выглядите неважно… Та дама вас так утомила? Тёплая рука ложится на влажную щёку, несколько поглаживая её. Нагито прикладывается к ней со всей нежностью, с нотками вины смотря на юношу. — Ничуть, Сайхара-сан. — Тогда почему я вижу слёзы? — Я просто… Мне просто жаль, что на её месте были не вы. Шуичи горько улыбается, прикладываясь своим лбом ко лбу Нагито так близко, что те соприкасаются. — Поверьте, мне не менее несчастно от этого. Едва заметная улыбка посещает лицо Нагито. Тот прижимается к чужой груди, тихо выдыхая. — Никогда не понимал, чем так притягателен этот маскарад для моей сестры… Ничуть не радостное зрелище. На спину ложится и вторая рука. Иногда так важно побыть слабым. Хотя бы наедине с ним. — Странно, всегда думал, что тебе отрадна музыка. — Музыка никак не связана с этим цирком. Мне противны эти девушки, их пошлые взгляды… — И их танцы? — И их лживые танцы. Шуичи чуть отстраняется, аккуратно вытирая появившуюся под глазом слезу. — Не хотите подарить мне один лживый танец, Комаэда-сан? Сердце замирает, несколько секунд Нагито мнётся. — …Хочу. На талии оказывается такая знакомая рука, а пальцы второй переплетаются с собственными. Они оба жутко неуверенны в вальсе, но тем не менее, из-за всех сил стараются. Комаэда не уверен, куда должен смотреть — с одной стороны, ему нужно нормально исполнить все движения, а с другой. Ах, к чёрту. Он не может оторваться от медовых глаз, не может перестать думать о том, кто является его партнёром. Собственное тело кажется лёгким, практически невесомым. Он позволяет Сайхаре вести, допуская себе маленькую слабость — лишний раз разглядеть аккуратные черты лица, лишний раз сжать руку чуть крепче. До этого неприятный ветер отдаётся в ушах лишь тихим шелестом, приятно обдувая ноги через дорогую ткань. Музыка из зала едва слышна, каждая нота кажется божьим даром, так что приходится импровизировать — их неспешные движения вряд-ли можно назвать полноценным, профессиональным танцем. Так, баловство. Но его улыбка… Так прекрасна. Так легка и безмятежна, а руки так заботливы и нежны. Нагито не чувствует, что его заставляют. Не чувствует былого напряжения. Хочется навек остаться здесь, на небольшой балкончике, скрытыми от лишних глаз тяжёлыми шторами, остаться с ним. В какой-то момент музыка заканчивается, а кисти переплетаются за чужой шеей. Нагито упирается в холодную стену спиной, но не чувствует холода. Лишь тепло. Лишь желание быть здесь. Шуичи оказывается близко, но недостаточно. Нагито закатывает глаза, фыркая и поддаваясь вперёд. Губы мгновенно соприкасаются к чужими губами, и Комаэда чувствует приятную, манящую взаимность. Он всё ещё безумно приятен. Через чур. — Я люблю вас. Тихо, едва слышно бормочет Комаэда, опьянённый поцелуем. — И я вас, mon ami.