ее руки.

я сказал ей, что она должна родить мне котят, непременно шестерых и непременно рыжих. она испугалась. а я расхохотался. в садах моих мыслимых-мечтаемых она ходит не как первоженщина, но как первожена - покорная моей воле, тихая, нежная… нагая, украсившая русые косы цветущими веточками, она ступает по траве, не боясь изранить свои стопы. вдруг я однажды умру, опившись переслащенным холоднющим апельсиновым соком. ей уже исполнилось восемнадцать, но еще не созрели, не налились женственным жирком бедра, не до конца оформилась грудь. она прячет свое тело под мужской одеждой, и это так волнующе… после репетиций с ней у меня на квартире я не слишком деликатно спроваживаю алана. ей нравится лежать под плодовыми деревьями, роняющими на ее кожу лепестки. искусство рождается из неудовлетворенности. не знаю, можно ли назвать то, что мы делаем, искусством, конечно. но мне мало. мне не хватает. наверное, я бы хотел, чтобы она сопротивлялась или хотя бы плакала. в садах медленно растекается золотой час. она кажется такой красивой… ее руки, скрещенные на низу живота, там, где матка… я мерзок. я отвратителен. но так приятно осознавать, что она ждала меня, грезила обо мне, маленькая развратная дрянь. я навываю ей примерное соло, она послушно повторяет. страстная подтяжка - почти стон, похотливый скулеж, сучье повизгивание… она любит апельсиновый сок. только наедине со мной она улыбается искренне. ее острозубую пасть от скулы до скулы так сладко целовать…