Адаптация

В тандеме с Эрвином ему доводилось всегда играть часть кнута. По собственному, искреннему и добровольному выбору, естественно. Пряник работал почти так же хорошо, как его блестящий сапог, не поспоришь. А в похвале, как таковой, плохого ничего нет если не переусердствовать (чем Леви, за всю свою жизнь, прегрешить пока не успел). — Тц, — он недовольно поджимает губы. Думать, Леви, в отличии от большинства людей, любил. И беспрестанно этим аналитическим процессом занимался. Но в голове, по возможности, должно быть столько же чистоты и стерильности, сколько и во всем, что его поневоле окружало. Пока что в черепной коробке наблюдался полный беспорядок, как, собственно… Он раздражённо повел плечом, вспомнив, что стоял по уши в почти испарившейся крови и грязи. Бросил короткий взгляд на подсыхающее, красное пятно на рукаве. Нет, это не титанова кровь — человеческая. Не его ли часом? Нет, не его. Хотя и не это сейчас важно. Следует привести голову в порядок, сказать пару добрых и, наконец, оставить этот инцидент в прошлом. То, что в прошлом — неважно. Не забывается, но оставляется где-то в пустых строчках отчетов, только затем чтобы позже благодаря вынужденной помощи рядовых отправиться пылиться в архив, теряться в высоких стопках таких же записей. Негодование сверлило в затылке отвратительным, скрежещущим шорохом. Может от гордости что-то и было задето. Это ведь его отряд, очередная его ответственность. А его болвана спасла Она. Вот он, этот самый болван — Тим, со все еще выпученными от страха глазами. Стоит, чуть пошатываясь, взгляд счастливый вперил в землю. Вот же кретин. Ее там быть вообще не должно было. «По уставу…» — начал бы Эрвин, не будь он занят чем-то более важным. По уставу, да. Ага. Кому не насрать на устав-то, м? Эрвину, например, не насрать. У него построения, мечта одна на всю жизнь, навязчивые мысли. Ему претит сломанный строй, похеренная стратегия. Пешки, сами по себе, не разбирая дороги, по доске ходить не должны, иначе смысла в игре поубавится. Солдаты имеют роскошь верить, что важнее спасенной товарищеской жизни нет ничего. Леви хотелось бы сказать, что вера эта не беспочвенна, но он не будет лгать. Эрвин о самовольстве узнает позже. Проверит, накинул ли Стоурз Ей дополнительных кругов с утра или смен на дежурстве, и успокоится. Но это все будет потом, без его прямого участия. А сейчас Эрвина нет очередной блять раз а пряничную роль кому-то приходится исполнять. Леви тяжко вздыхает: под одеждой корочкой стягивается подсохшая кровь. Рядом с лагерем озеро — следует смыть с себя все это дерьмо. Ладно, пора с этим разобраться. Он подскакивает к Тиму, тянет его под локоть к телегам с провизией. Она стоит там, недовольно хмурясь чему-то своему. Леви останавливается рядом, больно толкает подчинённого в спину. Девушка медленно моргает, оставляя веки закрытыми на мгновение дольше, чем следовало бы. Молчит. Капитан громко цыкает, теряя терпение. Тим отхватывает подзатыльник, от которого и так нестройные мысли разбегаются еще шустрее. — Спасибо, — наконец, выдавливает он, недовольным, стыдливым тоном. — Большое спасибо. Я Тимоти. А выс?.. В смысле вас? Как зовут? Леви выразительно закатывает глаза, в очередной раз поражаясь красноречию своих солдат. Она все также молчит, только смотрит мягче. Потом протягивает ладонь, предлагая рукопожатие. Вчерашний курсант вздрагивает, спешно подает дрожащие от адреналина пальцы. — Тимоти, — вздыхает Она. — Ты еще поживи. Меня зовут Ноа. Ноа. / Ты еще поживи. Вот оно что. / Какая бредятина. Он морщится / Она делает тоже самое. — Да, спасибо, — мельтешит Тим. — Спасибо, Ноа. Капитан кивает, оттягивает рядового за шкирку, словно нашкодившего котенка, ставит в сторонке. — Все, — решает Леви. — Давай, шуруй отсюда. Вольно. Тим ударяет себя в грудь кулаком, отдавая честь, переусердствует и слегка покачивается на месте, переводит взгляд с Леви на Ноа, на собственные пыльные ботинки, и будто вспомнив о существовании конечностей, срывается на бег в сторону своего отряда. Она обливает Капитана слабым интересом из колючих темных глаз, когда понимает, что уходить он не собирается. Леви прищелкивает языком, приподнимает подбородок, смотрит снизу вверх. У Неё, в свете распаляемых вокруг костров, волосы рыжат кровью. — Этот из моего отряда, — зачем-то объясняется он. Она медленно кивает, стараясь держать вес только на правой ноге. Капитан замечает, жалит взглядом шаткую стойку без особого результата: под сапогом не видно опухшей лодыжки. Ноа прослеживает его взгляд, поджимает губы, выравнивает спину и носок неловко поставленной ступни, стараясь выглядеть непринужденно. Леви щурится. — Что с ногой? — сухо интересуется он. Она пожимает плечами, левое выше правого. Ее молчание граничит с неуважением. Приемлемое ещё пару минут назад, сейчас оно кубарём скатывается на одну из страниц печатного устава. Кто бы подумал, что он этот самый устав будет помнить? Однако вот он, здесь, устав знает также хорошо как и Она. Ну что? Стоит оно того? Нет, конечно блять не стоит. Он пришёл, вроде как, с благодарностями от начальства. Они после боя, спустилась густая ночь. Кому нужны эти пустяковые разборки, вызванные ребяческим упрямством? Леви видит, как в лице напротив скользят похожие мысли. У него рот слабо вздрагивает, почти позволяя выскользнуть терпкой усмешке. Ноа нехотя разлепляет губы, перепачканные, должно быть, кровью. Облизывает уголок, из которого все еще выступает сукровица. Его передёргивает от отвращения. — Ерунда, — отрезает, добавляя с секундным опозданием негромкое «Капитан». Внутри начинает клокотать раздражение, и дело даже не в Ней. Сегодня хуевый день. Один из лучших за последнюю неделю, и все такой же хуевый, что делает его только хуже. Эта миссия, на бумажках значащаяся сбором провизии с потерянных территорий, в действительности является выверенным политическим ударом на некоторых конкретных свиней, жирующих в Митре. Его не было рядом с мальчиком, поскольку он находился там, где должен: собирал бумажки в ветхих зданиях опустошенного города. А Она… Стоит, молчит, смердит кровью и бог знает чем ещё, игнорирует вывихнутую лодыжку. Им до стены осталось два дня пути. Тут вопрос не в «если» а в «когда». И поэтому когда на них нападут, Она сдохнет. Из-за собственной гордости, слабости, глупости. Вот Она — высокая, стройная, хмурая. А завтра Ее не будет. Тим, узнавший сегодня, что зовут Ее Ноа, погрустит, должно быть и отряд Ее тоже. А потом забудут. Леви об этом прекрасно осведомлен. Это раздражает. А ещё то, что он все ещё здесь, все ещё тратит время на размышления. В выверенном плане Эрвина Тимоти должен был сегодня умереть. Леви собирает документы, Ноа находится со своим отрядом, Тим умирает. — У нас сегодня нет погибших, только раненные, — вздыхает он. — Мог бы быть один, но ты спасла мальчишку, — Леви склоняет голову. — Это моя ответственность. Он будто ей что-то должен. Они сверлят друг друга понимающими взглядами. Ему думается, что понимающими. — Ясно… Капитан, — бесстрастно шелестит она. — Замечательно (хер с тобой, твоей ногой и всем остальным). Он еще раз кивает, скорее сам себе, направляется к своей палатке. На сегодня с него достаточно обязанностей Эрвина. Озеро освобождает от грязи, и челюсти слегка расслабляют вечное напряжение. Вода, прохладная и чистая, к сожалению не может вымыть из него саднящую злость. Он уже успел позабыть, откуда она взялась. Может, от всего дерьма, случившегося с ним, осталось понемногу. Вот она и скопилась слоями, забилась под кожу. Леви к этой злости привык, и даже почти успел смириться. И с ней, и с тем как все его безмерно раздражает. Если в жизни у тебя нет ни мечты ни стремлений, можно просто работать на износ. Бланк сменяется бланком, чернила пачкают бумагу. Чай постепенно заканчивается. Скоро рассвет. Сейчас самое время пойти поспать пару часов или заварить ещё немного чая. Мгновение он сидит, сверля взглядом стол, затем встает, подхватывая котелок со стола, и направляется на улицу. Полы палатки шуршат слишком громко, на его вкус. До ближайшего костра метров пятнадцать, по периметру стоят дозорные. Капитан оглядывается — четыре, восемь, десять. Один, примостившийся на ветке дерева, подозрительно замер. Леви прищуривается, пытаясь разогнать темноту. Ага. Он подбирает с земли камешек, прицеливается, запускает ним в спящего рядового. Тот едва не падает с пригретого места. — Два дополнительных часа, — сухо бросает капитан. — Попробуй заснуть ещё раз. Солдат кивает. Леви замечает у того в лице знакомую смесь испуга и досады, часто мелькавшую у подчинённых. — Так точно, Капитан. Леви закатывает глаза, продолжая свой путь к огню. Ну что за болван? Когда до костра остаётся всего пару шагов, взгляд его цепляется за другого дозорного, плечом привалившегося к стволу огромного дерева. Она стоит, держа руки сложёнными под грудью, рассматривает вытоптанную солдатскими сапогами траву. Короткие волосы уже вымыты. Все ещё сохраняя остатки влаги, они блестят уже не рыжим, только ясным желтым. Лицо и шея посветлели, избавившись от налёта крови, разбитая губа вспухла. Только форма все та же — пыльная, окровавленная, грязная. Отвратительно. — Ты тут прохлаждаешься или службу несёшь? Это, все же, что-то личное. Она медленно прикрывает глаза, а когда веки вновь поднимаются, зрачки уже нацелены в его сторону. Без злобы, недовольства и остального, что привычно читается во взглядах солдат, отчитываемых им. Она послушно отлипает от дерева, распрямляет плечи, становясь ещё выше, опускает руки. И смотрит на него. Сверху вниз. — Прошу прощения… Капитан. Он раздражение проглатывает молча, не решившись признаться, что конкретно ему не понравилось. Вместо этого, Леви скашивает глаза на Ее левую ногу, почти не касающуюся земли. Вся такая из себя гордая, она, должно быть, солгала относительно травмы командиру своего отряда, чтобы не выйти на еще большую идиотку. Таких Леви на дух не переносил. — Ты если хочешь подыхать — пожалуйста. Только помни, что этим своим долбоебизмом подставляешь и других тоже. Ему думается, Она не собирается отвечать вовсе, когда губы приоткрываются. — Капитан Стоурз в курсе, — докладывает Она, не добавляя ни единого лишнего слова. Так вот в чем дело. Леви понимающе кивает. — И поэтому ты здесь, — протягивает он. — Если в бою не пригодишься, значит можно и дежурство постоять, — Леви раздраженно морщится. — Ну и придурок этот ваш Капитан Стоурз. В пустых глазах ему видится яркий блеск, отражающий пламя костра. — Как скажете, — соглашается Она. Леви окидывает Ее задумчивым взглядом. — Ещё кое-что, — небрежно бросает он. — У тебя есть другой комплект формы? Она коротко кивает. — Тогда помойся, Бога ради. От тебя несёт. — Сегодня я на всю ночь, — обьясняет Она, закладывая большой палец за ремень УПМ, совершенно не тронутая неприятным замечанием. — Завтра тоже. Если смущает запах, предлагаю, пока что, держаться от меня подальше. Леви замирает. Брови, вздрогнув, ползут вверх. Держаться подальше. Это-то он и пытается делать всеми силами. — Я пришёл с определённой целью, — Леви вздергивает выше котелок. — Пока не увидел рядовых, пытающихся отлынивать от службы, — Он морщит нос. — А ты постарайся не распугать своим смрадом коней. Она бросает острый взгляд на емкость в его руках. — Котелок пуст… Капитан.