Раненый в самое сердце

Сквозь крепость мыслей прорвался навязчивый стук. — Входи, Харон, — огорченно вздыхаю. Мальчишка теперь не так уверен в себе, как раньше. Дверь тихонько отворилась. По коже пробежал холодок. Харон вторгся в мою обитель, неторопливо прошествовав до кровати, на которой, спиной к двери, сидела я, укладывая серебряным гребешком золотистые пряди. Ненавижу его взгляд, колючий, томный, пристальный. Никак не налюбуется своей Мадрали, даже после стольких лет. — Докладывай, зачем пришёл, и выметайся поскорей. — Рад тебя видеть, Нодоли. Как себя чувствуешь? — Чувствую себя кроликом, угодившим в капкан, — холодно, бесчувственно, но до тошноты искренне, в этом вся моя натура. От моего ледяного голоса температура в комнате падает на десяток градусов, а ведь Га’алия и без того не субтропический остров. Замираю, на мгновение поймав в зеркале свое отражение. Существо, глазевшее на меня из зазеркалье, не являлось человеком. Оно имело две ноги, две руки и голову, но глаза портили всю картину. У людей не бывало насыщенных темно-фиолетовых глаз. Кожа со временем тоже приобрела безумный пурпурный оттенок. С годами Катхинтал отравил мою душу слившись с сознанием. Его Мадрал изменилась до неузнаваемости. Из робкой, кроткой, трусливой, нежной и мягкой девушки превратилась в жёсткую, холодную, язвительную и расчетливую. Харон не смирился с исчезновением любимой. Он упорно верил в чудо. Бессмысленно надеялся, что настанет день, когда его Мадрал вернётся. «Обязательно вернётся, по-другому и быть не может!» — таковой являлась его убежденность. Его рука скользнула по моему плечу к груди. Что это? Очередная попытка приласкать? Занятая волосами я не успела среагировать, как мне на колени упало суше. Гребешок выскользнул из рук, ударился о пол и залетел под шкаф. Великолепно! Теперь я безоружна. — Помнишь, Мадрал, это… — Очередной бесполезный мусор, — отрезала я убирая с колен маленький шелковый мешочек. — Забирай его и уходи. Харон придвинулся ближе тыча мне в лицо своим подарком. — Самому не надоело? Твоей любимой больше нет. — Ты так говоришь, а сама сидишь здесь, передо мной. — Прекрати, пожалуйста, сделай одолжение! — Я всегда любил тебя, Мадрал, и продолжаю любить спустя годы. Я буду с тобой до тех пор, пока не погаснут звезды. — Какой же ты наивный мальчишка! Звезды давно потухли, твоего света больше нет. Всё, что осталось от него — пустая темнота. Харон с улыбкой продолжал вторить свою правду: — Мой свет всегда со мной. Он касается моей щеки осторожно, ненавязчиво. Из-под сползшего рукава виднелся ожог, оставленный мною Харону на память при попытке приобнять. Прошло больше полугода, ожог так и не сошел. — Мой свет погас, твоя правда, но кто сказал, что я не смогу зажечь его вновь? — Я сказала, и повторять больше не намерена. — Я зажгу тебя вновь, Мадрал, обещаю… обязательно зажгу и верну мою дорогую Нодоли. Отворачиваюсь прижав ладонь к губам. Смех рвётся из меня. Я сыта по горло его обещаниями о возвращении прежней Мадрал, когда же до него дойдёт?! Мы стали одним целым. Я не его Мадрал, даже не Катхинтал, я — побочный эффект сливания. Харон резко, грубо притянул меня к себе увлекая в поцелуй. Не сопротивляюсь, оно здесь не поможет. Пускай делает, что хочет! Мне давно плевать на него и всю его родню, вместе взятую! Расслабляюсь падая ему в руки. Харон молчал, всё ещё не привык видеть меня такой. Отстраняюсь от него зевая. Мальчишка был хорош в одном, в улавливание намёков. Но вместо того, чтобы оставить меня, наконец, в покое, он ласково, со свойственной ему осторожностью, провёл ладонью по округлому животу. — Сколько ему уже? — Шесть месяцев. Харон довольно заурчал, я закатила глаза и опустилась на пол высматривая упавший гребень. Ладони сами собой легли на живот. Сказать ли?.. Нет уж, скоро сам увидит на кого похож ребеночек. В кого у него золотистые глаза, тонкие губы и носик-пуговка. В нём нет ничего ни от эльфа, ни от гарпии. Узрев такое чудо, Харон, возможно, перестал бы мнить себя отцом.