мутаген

один; красота Питер всегда был хорошеньким — так ему говорили с детства. Таких мальчиков треплют по кудрявой макушке, целуют в румяную щеку, поправляют перед выпускным воротник рубашки и щелкают на память. Таких мальчиков хотят трахать у окна с видом на ночной Манхэттен, пока бракоразводный процесс еще не завершен. Таких мальчиков держат в секрете и только в секрете. Таких мальчиков не берут с собой в космос, зато кидают на мясо в битве против сильнейших супергероев в совершенно незнакомой стране; таких мальчиков игнорируют месяцами и начинают замечать только тогда, когда они пеплом рассыпаются на руках у любви всей своей жизни. Ведь так, Тони? Но Питер не злится, никогда не злится, оттого наверное и нравится всем вокруг. Сейчас Питер смотрит на себя в зеркало и понимает, что от хорошенького он становится максимально далеким. И не только потому что процесс распада мутировавших клеток дает о себе знать. Питеру хочется блевать от синевы собственных вен, тяжести синяков под глазами, лопнувших капилляров и сломанных в мясо ногтей. Кожа отходит мертвыми слоями, волосы редеют и ломаются. Таких мальчиков гладят по голове из жалости, смотрят со слезами на глазах, как на бездомных животных. Как на детей в еще сырых могилах. Питер же смотрит на свое отражение с садистическим наслаждением, с которым люди обычно не могут оторвать взгляд от автоаварии, где водителя намотало на покореженную раму лобового стекла. Питер сжимает края умывальника так, что керамика трещит и отламывается, и все равно смотрит. Надеется, что Тони смотрит тоже. два; вера Питер никогда не был набожным. И веру, и душу он отдал науке. Плел рациональную картину мира старательно, со знанием дела. А потом случился тот радиоактивный паук. Потом случилась ответственность размером с Атлантику. Потом случился поиск себя. Потом случился Тони, и жизнь обрела совершенно новый смысл. И нового бога. Когда среднестатистический бог, которого ты по подростковой глупости превозносишь до уровня небес, на которого ты привык полагаться, с которым приучился молиться за ужином (хотя ужинов у вас никогда не было, как и завтраков), которому привык верить, вдруг встает из-за стола, открывает дверь и говорит «съебался», ты привыкаешь уходить прежде, чем среднестатистический бог словит очередную паническую атаку. Когда бог отключает телефон, запирает окна и двери в своей башне, чтобы тебя не было слышно и видно, когда говорит, что это все неправильно, ты понимаешь, что бежать к нему (и от него) не имеет смысла, потому что никого, кроме бога, больше нет. Никому, кроме своего бога, ты не нужен. три; тело «вместе с Большой Силой приходит Большая Ответственность» — Пит плохо помнит, когда это началось: процесс умирания. Никто не мог знать, что однажды способности Человека-паука обратятся против него самого: тело начнет отторгать мутаген, и ни одна регенерация не спасет — лишь растянет время и заставит переживать одну и ту же боль по несколько раз. Новые штаммы — новые шрамы. С каждым днем Питер все больше чувствует, как его организм сдается, слой за слоем, орган за органом. Его кровь кипит, кости трещат, а клетки сгорают, как спички. Доктора качают головами. Ученые в старковских лабораториях — тоже. И Питер перестает задавать вопросы. Если сначала это и напоминало борьбу, то после очередного выблеванного ужина он просто складывает костюм и оставляет его в ящике под кроватью. Похороны Человека-паука проходят без гостей, хвалебных речей и плача близких. Тони бы не оценил. Но Питеру, честно говоря, уже все равно, что тот думает. Вместе с большой силой Питер получает медленную, неминуемую смерть. четыре; чувства Если еще остались те, кто помнит Питера Паркера — они все подтвердят: малыш Пит был из мира, где справедливость, понимание и любовь просто обязаны раз за разом побеждать. В его мире были только бесконечные истории на манер битловских: гармония, поцелуи и клубничные поля. В его мире был только Тони. Еще, конечно, драки, погони, спасение щенят и миссии Мстителей, но это все напускное. В его мире был Мистер Старк, который заменял ему всех. Он был его старшим братом. Отцом. Учителем. Богом, если богам, конечно, положено настолько часто возлюбливать свои творения во всех мыслимых позах и доступных комнатах. В его мире был только святой Мистер Старк: я люблю тебя, Тони останься со мной, Тони почему ты не берешь трубку, Тони? И Питеру почти не было больно, когда уставший Мистер Старк в очередной раз исчезал. Когда злой Мистер Старк журил его за необдуманные поступки и выгонял взашей. Мистер Старк был, а затем Питер превратился в пепел и очнулся тогда, когда Тони уже нашел себе другую любовь, настоящую и правильную. пять; разум Последние несколько лет до всего этого Пит провел, обезвреживая наркодилеров и их постоянных покупателей. Наркотики — зло, — так с детства говорила ему Мэй. Теперь же зло проникает прямиком в его организм, и Питер думает, что никогда прежде оно не было таким сладким и тягучим. В личной больнице Старка ему вводят лошадиную дозу обезболивающих, чтобы он мог не чувствовать, как плавятся клетки, хотя бы пару часов в день. Зло всасывается в кровь моментально. Зло подкупает своей легкостью. Вещества накрывают волнами — мягкими, теплыми, совсем не похожими на ту агонию, в которой он бился до этого. Его мысли стягиваются в тугой узел, а затем растворяются под тяжестью полусна. Малышу Питу не составляет труда привыкнуть; малышу Питу не составляет труда незаметно обчистить хранилища с таблетками и инъекциями. Питер думает о том, что стоило бы сказать Тони, что его система защиты медблока хромает на обе ноги, сказать Тони, что он снова вляпался, сказать– кому? Питер распихивает ватными руками блистеры по карманам и улыбается своему отражению с черными колодцами зрачков. Пытается вспомнить эти по-старковски поджатые губы, ломаные жесты. Глаза — красивые, темные, горячие, больные. И слова, которые Тони, узнав обо всем этом, наверняка кидал бы Питу в лицо или шипел в трубку — тоже больные, умирающие. Каждое с температурой под сорок. Впору сплевывать их на пол кровавыми сгустками. Что-нибудь про безответственность. Последствия. Здоровье. Деградацию. Или мастурбацию? Пит смеется своему отражению. Плохо слышу — он бы ответил. Ответил бы: связь ни к черту, извини. Я уже большой мальчик. Извини. И сбросил бы. Проследил бы за телефоном, отправленным в полет им же — через секунду он разбивается вдребезги о белую плитку. В ванной связь и правда дерьмовая. Плевать. Питер знает, что он бы примчался. Обратный отсчет пошел. Открывайте окна и двери — прилетает сам Железный человек. Снова бы кричал что-то о возрасте, глупости. Питер и не подумал бы возражать. Дети же любят аттракционы. И Пит любит. Особенно — Чертово колесо, особенно — колеса, растворяющиеся в желудке. После раза десятого даже перестает кружиться голова. Каждому свой камень на шею. Старку — очередное спасение мира, семья, компания. Питеру — пустота. Он ведь всегда, каждую чертову секунду был рядом. Помнишь, Тони? Тони? С тех пор, как Зло протянуло ему руку, Пит начал обнаруживать себя в самых неожиданных местах: в своей старой пустой квартире, у могилы с женским именем, распятым на больничных простынях, висящим вниз головой на карнизе без маски и в наполненной ванне. Здесь, на волнах, можно почувствовать себя настоящей рок-звездой. Кто там загнулся от наркотиков? Монро, Джонс, Хендрикс — перечень можно продолжать вечно. А кому это еще предстоит? В любом случае, вы в списке, проходите. Ведь Питера больше нет. Человека-паука больше нет. Есть только Монро, Джонс, Хендрикс, десятки и сотни имен. И среди знаменитых фамилий имя Старка начинает постепенно растворяться на языке. шесть; душа — Что ты натворил? Он видит перед собой знакомое, любимое лицо, которое за годы выучил наизусть; красивое, усталое, напуганное, злое лицо, которое успел возненавидеть. — Мистер Старк, — Пит не спрашивает, а ставит перед фактом. — Тони. Ему даже на мгновение становится стыдно за свой — в буквальном смысле — умирающий вид. За свои кровоподтеки по всему телу, умирающие легкие и широкие зрачки. За свой, похоже, передоз. — Что ты натворил, — Старк наклоняется и берет его лицо в свои горячие, грубоватые ладони. Мочит рукава дорогой рубашки в остывшей воде. — Питер, что же ты натворил, — Питеру кажется, что тот плачет, Питер уплывает. И два слова кувыркаются во рту: ты пришел? спаси меня поцелуй меня — Убей, — слова вырываются с каким-то то ли хрипом, то ли бульканьем. — Убей меня, Тони. Тони смотрит с нескрываемым ужасом. Затем улыбается, как бы говоря: снова ты нашкодил, мальчишка. Тони поднимает его из воды и дает облокотиться о стену. Тони умер два года назад. Тони говорит: — Пойдем, малыш. Тебе просто нужно поспать.