цветок для маленького сердца

Так уж сложилось, что иные миры для расы крошек всегда были темой запретной и опасной, и мир людей не был исключением. Попадают они туда редко, чаще случайно и по обыкновению возвращаются обратно, потому что уживаться с великанами лесным крохам непросто тяжело, длительное существование вдали от сердца магии для них практически невозможно. Даже временное пребывание в ином мире одна сплошная сложность. Ни тебе цветов, ни фей, ни малышей хранителей, которых они заводят в качестве питомцев, и которые в отличие от крох не могут покидать заповедный лес, не говоря уже о гнездах. Хотя порой гуляли слухи, что люди, которым повезло встретить крошку, строили для них оранжереи в своих гигантских обителях. Но все это меры временные — мир магии своими силами с людьми не делится. А вот Юнги попал в мир людей не случайно. И это было странно. Лес на гортензии в этом году был щедр только на окраине, а там часто сновали люди: кто-то ради романтичных прогулок, кто-то в поисках упоительной прохлады и ароматов лесной свежести, а кто-то приходил целенаправленно в надежде хоть одним глазком увидеть волшебных крох, о которых только истории и слышно. Магия позволяет не только защищаться, но и скрываться от любопытных больших глаз, которые могут даже ненароком навредить хрупким душам волшебного маленького мира. Тот человек, из-за которого началось путешествие Юнги в чудной и опасный мир, пришел в лес со своими друзьями. Крошка видел, как он фотографирует нежные цветы гортензии, пока его друзья прячутся под листвой деревьев от дождя. Человек отличался тем, что не трогал нежные бутоны так, как это делали другие, подстраивая цветы под свои большие и жуткие фотокамеры, а, наоборот, наклонялся и выворачивался так, что до ушей Юнги несколько раз долетали его болезненные недовольные вздохи и кряхтение. Но тот не переставал прикладывать усилия ради своего дела, бережно относясь к кустам цветов; время от времени его осторожные пальцы только порхали над нежными бутонами, пока сам человек восхищенно вздыхал, оглядываясь на своих друзей и что-то бормоча себе под нос о людском непонимании прекрасного. И Юнги был с ним совершенно согласен, на секунду он даже подумал, что человек должен был родиться крошкой с таким честным трепетным отношением к цветам, или, может, он был им в прошлой жизни, так что ведомый любопытством и волнением, он не мог удержаться от того, чтобы рассмотреть чужака повнимательнее. Именно это и стало виной тому, что человек поскользнулся и упал прямо в кусты от испуга, когда заметил его выглядывающего из-за одного из бутонов. А Юнги, не успев воспользоваться магией, свалился с куста, шлепнулся сначала ему на макушку с цветка, а потом скатился и оказался прямо перед огромными ошеломленными глазищами. Они так и не сказали друг другу не слова, Юнги не помнил, как додумался прижать к губам указательный пальчик, призывая человека к молчанию, и не знал, почему тот все-таки послушался, а потом его отвлекли взволнованные этим падением друзья, и Юнги решил, что самое время скрыться, вот только ноги в тот момент, как приросли к земле каким-то странным нежеланием уходить в лес, когда человек напоследок взглянул на него робким взглядом, прежде чем подняться. Кто-то сверху, кажется, потянул его, и когда на землю упала его большая шляпка, накрывая крошку, Юнги принял это за судьбу и крепко зацепился за ее внутреннюю часть, кутаясь в складки. Так что, когда человек поднял ее и нахлобучил на голову, Юнги оказался в мягком ворохе волос, немного влажном от успевших осесть тому на голову капель дождя. Гостя тогда человек заметил не сразу, но он так ничего и не сказал друзьям, поэтому когда Юнги почувствовал, что отдаляется от леса, он только глубже зарылся в чужие волосы, и вот только потом под панамку осторожно нырнули человеческие пальцы. Задели его маленькое тельце и тут же пропали, а следом он почувствовал вибрацию и услышал голос этого человека. Полный растерянности и неуверенности. — Может, вернемся? — В чем дело, Хоби-хён? Ты промок до нитки и упал вдобавок! Хватит на сегодня! — Но… Юнги понял, что тот, обнаружив его, наверняка решил, что сам по случайности прихватил крошку, а не наоборот, поэтому он решительно ухватился за волос и дернул его со всей своей силой, надеясь, что так человек… этот Хоби-хён, поймет, что не нужно его возвращать. По крайней мере, сейчас, пока он не поймет, почему ему этого не хочется. Тот вздрогнул так, что Юнги пришлось ухватиться за мягкие волосы обеими руками и разлечься звездой на человеческой макушке, чтоб не вывалиться из-под шляпки. Кажется, это сработало. Отогревшись, он и не заметил, как задремал под монотонный человеческий бубнеж, который в основном содержал в себе какие-то вздохи очень похожие на те, что постоянно обрушивают на его голову старейшины леса, когда случаются какие-нибудь мелкие неприятности, вроде той же весенней простуды или отравления пыльцой, или лепестками гортензии. Ерунда какая. Проснулся Юнги, когда в лицо ударил какой-то неестественный свет, а тело обдало холодным неприветливым воздухом, потом он увидел приближающуюся к нему огромную ладонь и на всякий случай сгруппировался. Но рука только приблизилась и замерла, а откуда-то снизу донеслось. — Залезай, я тут один. Так он и оказался в ладонях человека, напротив его лица, которое даже при неестественном свете показалось Юнги самым красивым, хотя не то чтобы людей он много видел. Но зато видел цветы, много цветов, и этот был самым прекрасным. — Ты Цветок. А человек рассмеялся. Звонко, мелодично, сощуривая свои большие глаза. — Я человек, а не цветок. — Но твое лицо — цветок, — запротестовал Юнги, засматриваясь на лучики очарования вокруг чужих глаз. — Ладно, пусть будет по-твоему, кроха. — Меня Юнги зовут. — Хорошо, Юнги, а я Хоби. — Он растерянно моргнул, а потом посадил его на какую-то огромную мягкую перину и внезапно протянул палец, и Юнги со смешком ухватился за него ладошками. — Цветок Хоби, такой большой красивый цветок. Хоби снова рассмеялся, обхватил свое лицо своими ладонями, и вдруг его губы стали похожи на большое сердечко. Всего на одно короткое мгновение, а потом тот снова расхохотался, и когда затих, робко коснулся головы Юнги. Он даже практически не ощутил этого прикосновения, настолько то было осторожным. — А я с самого детства верил, что вы не покидаете леса. И вот случайно прихватил тебя с собой. — Это не ты меня прихватил, я сам… — Он на секунду задумался и усмехнулся. — Я сам прихватился. — Ты, в самом деле, думаешь, что я съедобный цветок? — Тут же удивленно захлопал глазами Хоби. — Я маленький, а не глупый. Захотел и прихватился. И ты ведь ничего не сказал своим большим друзьям, так что я в безопасности. — Да, но этот мир разве не является ядовитым для вас? — Хоби опустил голову так, что его щека улеглась на перину. Юнги уселся ближе и протянул руку к его волосам. — Если недолго, то все в порядке. Крошки часто путешествуют, кто-то остается. Кажется, люди строят какие-то мини-леса, когда хотят, чтобы мы остались, но старейшины запрещают говорить о них, так что я не знаю. — А почему ты захотел прихватиться? — Он медленно моргнул, и Юнги скользнул ладонями по его лбу, ощущая чужое волнение и усталость. — Потому что ты цветок. Ты хочешь спать? — Сначала мне нужно определить гостя и накормить его. — Он резко поднял голову с перины, и Юнги не удержался на месте от сильного колебания, кубарем покатился куда-то в сторону под громкий испуганный человеческий визг. Ему повезло, упал он на еще одну перину, а потом его накрыли ладони Хоби. — Боже, прости меня, пожалуйста. — От еды я, пожалуй, пока откажусь, — отдышавшись, прокряхтел Юнги, вытягивая ноги и проверяя, не вытряхнулся ли его позвоночник после такого полета. — Но на будущее: мы едим ягоды, иногда лепестки, иногда жарим стрекоз, но у тебя нет барбекю, так что… — Вы едите стрекоз? — Я люблю мясо, ты нет? — Юнги встал на ноги и рискнул потянуться. — Люблю, только у нас оно очевидно совсем другое. — Он улыбнулся, кажется, испуг совсем прошел, а вот сонливость нет. За огромными окнами было уже совсем темно, только и слышно было, как барабанит дождь. Хоби устроил его на ночлег на какой-то круглой перине, которая со всех сторон была окружена пушистым рулоном, край его был свободным, и под него Юнги и забрался, как привык делать в своем гнезде. Перина была мягкой, приятно пахла, и воздух стал теплее, а утром Хоби нашел для него цветки клевера и поделился сладкими кусочками сочного персика. Днем он показывал свою обитель, вечером они слушали, как снова грохочет по крышам человеческих домов дождь, а ночью Юнги засыпал на большой перине, которую Хоби принес в свое огромное гнездо. Воспоминания о доме не тревожили его до того момента, пока к концу третьего дня его пребывания в человеческом мире, у Хоби в доме появились другие люди. Он предупредил его и даже припрятал, но наблюдая за тем, как те разговаривают друг с другом, он вдруг почувствовал, как в груди беспокойно заходится сердце. Оказалось, что среди друзей у его человека есть великаны даже повыше и пошире его самого. Они смеялись, прикасаясь друг к другу, хлопая ладонями по плечам. Один из людей, чей голос Юнги уже слышал по дороге в мир людей, задел его лоб и растрепал волосы так, что те взлохматились и улеглись очаровательной подвижной от каждого движения копной. Юнги вдруг понял, отчего ему стало так тяжело дышать. Он никогда не сможет так сделать. Он никогда не сможет прикоснуться к Хоби так, как прикасаются к нему эти люди. И Хоби никогда не сможет этого сделать. Как бы не хотелось. Как-то утром, за завтраком, Юнги уселся на кусок хлеба и протянул руку, сравнивая ее размеры с ладонью Хоби. На двух руках человека он мог бы с комфортом вздремнуть. Только и всего. Вечером, после того, как Хоби проводил друзей, подарив каждому такое ценное объятие, он сразу же отправился к дверце, за которой сидел Юнги. Он уже все обдумал и двадцать раз представил, что скажет, как только увидит лицо человека, но когда чужие глаза встревоженно уставились на него, он вдруг растерял всю решительность и понял, что никаких сил на разговоры в его теле уже нет. Магия практически иссякла, неожиданно быстро, оставив после себя какую-то непроглядную темень отчаяния и боли. — Ты должен… Тебе нужно вернуть меня в лес. — Как? Уже?.. Но ты же говорил… — Хоби подставил для него ладони, но Юнги не сдвинулся с места, опасаясь, что не сможет себя сдержать и вцепится в его осторожные руки. А Хоби, кажется, понял это по-своему и испуганно зашептал: — Хорошо, хорошо, я сейчас. Он нашел ту самую панамку, в которой Юнги и зацепился в мир людей, а когда он оказался в ней снова, то сжался в комок. Ночной воздух коротко прихватил его крошечное тело, а потом они услышал звук, который сопровождал его всю дорогу в дом Хоби. Они снова ехали на той огромной машине, но теперь только вдвоем по ночной дороге. Юнги слышал, как Хоби повторяет, что все будет хорошо, но ничего сказать в ответ так и не решился, в груди больно жгло сердце, неготовое к тому, что будет дальше. Единственное, что он знал — хорошее уже закончилось, даже не начавшись. Наверно, именно об этом постоянно и предупреждают старейшины, говоря о том, что миры иных не для них. И что законы мироздания придуманы не ими: их нельзя изменить и им нельзя противостоять. Когда движение прекратилось, Хоби осторожно поднял панамку. Лесной воздух тут же ударил в лицо, а реальность их существования в разных мирах с новой силой вонзилась своими когтями в его крошечное сердце, и Юнги не сдержался, тыкаясь мокрым лицом в жесткую ткань. — Мы приехали, Юнги. — Хоби мягко опустил панамку прямо на плотные кусты гортензии, где они и встретились. Юнги поднялся на ноги и протянул руки к чужому лицу, и когда тот склонился над ним, он ощупал ладонями его губы, изогнувшиеся в ласковой улыбке, а сбоку, около щеки, встретил влагу и коротко ткнулся в чужой подбородок головой, прежде чем прыгнуть в одно из плотных облаков лепестков. — Я люблю тебя, Цветок. Он скрылся там, за крупными листами, глядя на то, как высокая человеческая фигура, пошатываясь, покидает границы леса. Горло жгло криком, Юнги с ненавистью рванул несколько горьких ядовитых лепестков, засовывая их в рот и стискивая зубами, чтобы заткнуть себя. Он отпустил собственные клокочущие в груди рыдания, только когда их заглушил звук удаляющейся машины. Когда все вокруг затихло, кроме него, погрузившись в ночную тьму, где-то неподалеку загудел светлячок, а на плечо Юнги легла рука, такой же крошки, как и он сам. — Знать не знаю, где тебя носило, но так не пойдет. Мы с Чонгуком все… облазили. — Джин-хён… — Голубоватый свет ослепил его зареванное лицо, и Юнги закрыл его руками. — О, нет. Он вернулся в свое гнездо и свернулся клубком внутри свежих нежных лепестков, и проснулся только, когда в его гнездо залез один из младших братьев, насильно вытаскивая его из вороха увядших, почти высохших цветов. Его всегда цветущее, независимо от времени года, гнездо зачахло и посерело за ту дюжину дней, что он проспал после возвращения. А ведь крошки хранят свою силу в своих гнездышках, их лепестки поддерживают магию в их телах. И, возможно, если бы Чонгук не разбудил его, он бы уже не проснулся. И это было бы наилучшим исходом. Юнги почти не слушал, что говорил Сокджин, пока нес его на спине к поселению старейшин. — Как ты мог подцепить хандру? Таких, как мы, она высасывает очень быстро! — Ну и пусть. — Юнги, ну что ты несешь. Старейшины приняли его с такими же скорбными лицами, как наверняка было у него самого. Юнги уселся около разведенного феями костра с благовониями, слушая вздохи и причитания одного из стариков. — Полюбить иномирца все равно, что пограничным духам душу продать. Чем ты думал, мальчик? — Может сказать тому человеку, чтоб он оранжерею сделал? Мы ему все объясним, — тонкий голосок Чонгука донесся до Юнги словно через пелену из шума, который нарастал в ушах, но он все же нашел в себе силы ответить. — Нет. Разве это возможно. — Твой человек все равно приходит сюда слишком часто. — Старейшина уселся рядом с ним. — Каждые три дня плетет веночки, малышня их потом растаскивает, когда он уходит. Мы людей не жалуем, но ты не можешь оставаться в лесу, если хочешь выжить. — Оранжереи ведь не вечные, верно? — Юнги и представить не мог, что умрет там, в обители Хоби. Как тот переживет это, если в тот вечер, когда вез его обратно, он был так напуган. — Тебе уже нечего терять, мальчик. Твое гнездо не зацветет. Возможно, если откажешься от леса навсегда, то будешь проклят и иной мир примет тебя, как гласят легенды о судьбе. И зачем ты только туда сунулся. — Если это была судьба, то, что будет? — Юнги задел пальцами краешки ушей, снимая магические кольца. — Я не могу тебе сказать, сынок. Но сюда ты вернуться не сможешь, не сможешь видеть этот мир, он откажется от тебя. Тот человек похоже выбран для тебя судьбой, это ее проделки. За простое бездействие она всегда больно бьет, а иногда убивает. — Старейшина забрал у него серьги и бросил их в голубое пламя. — Ты больше не житель леса. Тебе нужно уходить, пока не поздно. Думаю, я смогу проводить тебя. Старик поднялся, но Сокджин остановил его. — Это сделаем мы. Тот кивнул и положил тяжелую ладонь на голову Юнги. — Ты никогда не сможешь ни вернуться сюда, ни услышать зов братьев. Ты никогда не сможешь увидеть их вновь. Но это не значит, что кто-то из нас тебя забудет. Постарайся выжить в ином мире, постарайся обуздать судьбу, сынок. Почти всю дорогу до границы леса Юнги провел на спине Чонгука, и только у кустов гортензии он отпустил его только для того, чтобы крепко стиснуть в объятиях. — Даже если ты никогда нас больше не увидишь, мы-то сможем тебя видеть. Так что приходи, ладно. Приходи, когда получится, мы будем тебя ждать тут на каждую обновленную луну, ладно. Он надел на голову Юнги маленькую панамку и улыбнулся сквозь слезы, хватаясь за руки Сокджина в поисках утешения. — Прощайте. Отступая назад, оставляя свою семью, Юнги старался повнимательнее вглядеться в их лица, запечатлеть в памяти навсегда, но сквозь застилающую глаза пленку слез это получалось плохо, поэтому он развернулся и пошел прочь, хватаясь дрожащими руками за крупные листки кустарника. Тоска, которая стала почти родным чувством, поселившаяся в его груди, стала острее, когда пока пробирался сквозь кусты гортензии к границе леса, и только у самого его края, заметив, сидящего на земле Хоби, она отступила. Осыпалась осколками под ногами боль, которая теперь напоминала о том, какой выбор он совершил. Хоби собирал потемневшие лепестки отцветшей гортензии, складывая их в аккуратную горку, уголки его ярких губ были опущены вниз, и только, когда Юнги выбрался из-под плотных зарослей, попадая в поле его зрения, они дрогнули, а руки человека вдруг закрыли весь обзор. Хоби уткнулся лицом в свои ладони, и когда Юнги совсем приблизился, то услышал, как тот болезненно всхлипывает. — Я думал, что не успел привезти тебя вовремя. Я думал, что из-за меня ты погиб. — Прости. — Юнги попытался обнять его колено, но размера его рук было явно недостаточно. — Я не мог выйти. — А сейчас что-то изменилось? — Вытирая слезы рукавами одежды, Хоби шмыгнул покрасневшим носом и снова подставил для него свои ладони. Юнги тут же забрался в лодочку из чужих пальцев. — Изменилось. Изменилось все. Я больше не могу вернуться в лес, Цветок. — Как же так? — Мое гнездышко перестало цвести, тут мне больше не место. — А где твое место? — С тобой. Забери меня к себе. — Юнги обнял его большой палец. — Говорят, что тех крошек, которые навсегда покидают лес по велению судьбы, принимает к себе иной мир. Так что, если ты хочешь, то забери меня к себе. Я, правда, не знаю, что будет дальше, и придется сделать сад… Я бы хотел, но я не могу подарить тебе гнездо, я ведь не человек. — Он почувствовал, что начинает захлебываться словами, и остановился, опуская голову, крепче обнимая чужой палец. — Неважно. — Хоби аккуратно поправил на нем панамку. — Это неважно, я сделаю оранжерею, а потом… Потом у меня у самого гнездо большое, помнишь? Мне все равно, Юнги, я все сделаю и… Я тоже люблю тебя. Помнишь? Если я твой цветок, то ты мой маленький хранитель. — Ты слышал? — Юнги удивленно вскинулся, всматриваясь в большие искрящиеся слезами глаза. Хоби кивнул и медленно поднялся на ноги. — Поедем домой? — Только если это не сон. — Это не сон, я обещаю. Прошло три сезона с тех пор, как Хоби обустроил для него сад. Его гнездо не зацвело, но Юнги этого и не ждал. Вместо него у Юнги было полно ночлегов по всему дому, но любимым оставалась пуховая перина с нежными искусственными цветами из шелка в гнезде у Хоби. Он скучал по родным, пока Хоби не вспомнил о магии его фотомашины, и теперь у него были красивые цветные картины с братьями, которые охотно вышли навстречу к его человеку при обновленной луне, как и обещали. Он скучал по магии, касаясь краешек своих ушей, где раньше висели серьги, и однажды утром его разбудил растерянный голос Хоби, который позвал его по имени, а открыв глаза, Юнги впервые за все это время понял, что его человек не такой уж и большой. Тот стоял в дверях, что-то держа в ладони; и пространство вокруг него словно изменило свои параметры, а его перина под щекой была похожа больше на его подушку, которую сделал для него Хоби. Юнги нащупал ее, совсем маленькую, повертел в пальцах и удивленно поднял глаза, а Хоби взволнованно выдохнул. — А я тебе… серьги принес. Только, кажется, они тебе теперь совсем не по размеру.