***
— Что приключилось, Леголас, солнце мое? Леголас неуклюже едва падает перед ним, запутавшись в собственных ногах, однако Трандуил успевает подхватить его у самого паркета, сияющего начищенным мрамором, сажая себе на колени. Посол, отправленный наместником Гондора, запинается на полуслове и поднимает голову, взирая на них глазами, полными величайшей степени изумления и смятения. — Ada, — требовательно произносит его сын, задирая голову и глядя снизу вверх. Леголас устраивается на его коленях со всем удобством, изворачиваясь немыслимым образом и принимая диковинную позу, едва ли самую удобную на вид. Взгляд его широко распахнутых и лукаво смеющихся глаз блуждает по золотым застежкам на камзоле и останавливается в конце концов на тонком серебряном обруче венца — Трандуил предпочел избавиться от всех корон, разглядывая которые его ребенок мог бы ненароком пораниться. — Ты потерялся, аda, и я пришел к тебе. — Милорд Трандуил? — прочистив горло, робко окликает его посол. — Что ж, ты спас меня, олененок, — шепчет Трандуил на ухо сыну, приобнимая того за плечи. Леголас смеется и очаровательно краснеет, прижимаясь к нему и воровато посматривая на неловко мнущихся людей. — Прошу прощения, господа, — произносит он уже громче. — Боюсь, срочные дела не позволят мне остаться с вами. Я сообщу вам о своем решении не позднее завтрашнего вечера. Он покидает тронный зал с Леголасом, обвившим его шею руками и ногами цепляющегося за талию, зная о срочных своих делах лишь то, что проведет следующие часы за игрой в прятки, салки и, может быть, разрисовыванием паркета мелками всех цветов радуги. — Тебе не нужно искать меня, солнышко, — бормочет он, целуя сына в белокурую макушку. — Я никогда не оставлю тебя.***
Тихо отворив дверь, Трандуил заглядывает в комнату, но его тут же замечают: — Папа! — радостно кричит Леголас, мгновенно срываясь со своего места и крепко обнимая его. — Ты пришел, ты пришел! — Ты был таким тихим сегодня, что заставил меня всерьез встревожиться, любовь моя, — отвечает Трандуил, не сдерживая улыбки. Леголас уже почти достает ему до груди; он будет расти еще пару десятков лет, пока не достигнет облика, в котором проведет всю отмеченную вечность, и Трандуилу, сколь бы маловероятным то ни было, иногда нравится думать, что его маленький сын когда-нибудь перерастет и его самого. На лице Леголас появляется странное, несколько виноватое выражение, и Трандуил вскидывает брови, смотря на него с молчаливым вопросом и ожидая, когда мальчик сам во всем признается. — Я точно не читаю те книжки и правда-правда занимаюсь чистописанием, папа, — говорит наконец Леголас, заглядывая отцу в глаза. — Я точно не читаю книжку про оленят и птичек, которую ты подарил мне недавно. — Ах, если точно... — Трандуил прикусывает губу, стараясь сдержать рвущийся смех. — Тогда мне остается только сказать лорду Вэону, что у него такой замечательный и прилежный ученик, и попросить кого-нибудь принести тебе печенья и молока с медом, любовь моя? Леголас радостно улыбается, и единственное, чего Трандуил может желать — чтобы это мгновение длилось вечно. Станет ли он когда-нибудь тем отцом, которого его дитя заслуживает?***
— Твои наставники говорят, ты рассеян, — в задумчивости говорит Трандуил, вплетая в косу новую прядку. Леголас ерзает и пытается обернуться на него, но Трандуил предупреждающе цокает языком. — Не вертись, дитя, нам следует закончить поскорее. Леголас вздыхает и неловко замирает в кресле, глядя строго перед собой. Трандуил вновь берет в руки гребень, пытаясь справиться с вечно растрепанными волосами своего ребенка, и тихо произносит «Я жду, Леголас», прежде чем продолжить плести косичку на его виске. — Но отец, — робко начинает Леголас и вновь на мгновение замолкает, чтобы продолжить с большей уверенностью — Трандуил узнает столь родные оттенки гневного упрямства в его голосе. Моргот, когда-нибудь его сын станет так похож на него самого, что они выносить друг друга не смогут. — Я не хочу становиться лучником и принцем быть не желаю, отец, почему я должен?.. — Потому что это то, чего я желаю для тебя, мое драгоценное дитя, — обрывает его Трандуил. — В моей власти дать тебе лучшее в этом мире и я дал тебе это, дал корону, народ и силу. Этим я защитил тебя, однако все имеет свою цену; от тебя требуют не столь уж и многого. — А если я не хочу жить так? Почему я должен провести свою вечную жизнь так, как ты решил для меня? Трандуил молчит. Я дал тебе твою жизнь и мне решать, — бормочет голос его отца из пыльных теней. Я отдала ему свою, моя любовь, я подарила нашему сыну свою жизнь и не тебе отобрать ее— ласковым шепотом напоминают ему. — Я отдам тебе все, Леголас, — пусто произносит он, в рассеянии погладив сына по голове. — Я отдам тебе все, мое любимое дитя, и после, когда ты станешь старше и узнаешь мир, а я стану старее и слепее, я дам тебе выбор и отпущу. Но сейчас ты так мал, что порою боюсь потерять тебя, лишь упустив из виду; позволь мне быть рядом еще совсем недолго и защищать тебя. Позволь, я умоляю тебя.***
— Я пришел лишь за тобой, дорогой, — с холодом едва сдерживаемой ярости цедит Трандуил. — Пойдем же, это не наша война. Человек, убивший дракона, смотрит на них с удивлением и испугом, в котором Трандуил находит отражение собственного страха; Трандуилу до того страшно, что с трудом удается дышать — от темного пламени во взоре Леголаса, волком глядящего, от грохота смертного приговора меж ними, от тысяч жадных, цепких взглядов, на них направленных. Ему страшно от снега, теней и запаха паленой плоти; Эру милосердный, Трандуил ненавидит зимы, расписанные огнем и кровью, ненавидит призраков, пробужденных в его сыне, ненавидит дрожь и чувство, яркое чувство войны, разрушившее совершенство созданного им мира. — Это мой выбор, — шипит Леголас, зло кривясь. Трандуил узнает и ужас, исказивший его черты, узнает черноту бури тревог и сомнений в прежней тлеющей темноте глаз, узнает отчаянную решимость — его ребенок отчего-то готов умереть за невесть что и это — выбор, который он клялся принять. — Вы обещали, что лишь мне будет принадлежать моя жизнь, и свой выбор я сделал. Трандуил чувствует, как клетку ребер его разламывают с жестокой яростью, вырывая сердце и раздавливая его в руке, подобно гнилому плоду; Трандуил чувствует, как кричат его тени, как душат за горло и выдавливают глаза, как мертвые проклинают, обещают и молят его; Трандуил чувствует гнев, первобытный ужас и старую болезнь, ледяную и погасшей звездной пылью отравляющую рассудок. Он знает, что мог бы сделать, что следовало сделать и что сделал бы его отец; знает, что от него ожидают, что он хочет сделать и что будет худшим из возможных решений. Он знает, что должен защитить своего ребенка и свое глупое, слепое сердце, пусть и против воли, любой ценой, и знает, что не имеет на это никакого права. — О мой дорогой, — хрипло бормочет он, закрывая рот руками и наблюдая с чудовищной, раздирающий беспомощностью, как его сын уходит, не оборачиваясь. — Сердце мое... Леголас возвращается с этой войны живым; возвращается не к нему. Трандуил лишается сына и это выбор, который он принимает с молчанием, ведь, может быть, он был именно тем отцом, которого Леголас заслуживал.***
Восемь десятков зим минует, прежде чем его сын приходит к нему. Они смотрят друг на друга в безмолвии, не находя ни слов, ни былых чувств; вглядываясь в его лицо, пугающе юное и безмерно усталое, Трандуил не видит более своего подобия — лишь того, кем мог бы стать, будь он чуть храбрее и, быть может, чуть любимее ребенком. «Наверное, я все же ужасно избаловал его», — думает он рассеянно, не находя ни вины, ни сожалений. Трандуил думает, что, должно быть, его ребенок давно не нуждается в нем, думает, что, должно быть, давно стал в его глазах тираном и ослепленным безумцем, думает, что совсем скоро Леголас покинет его, как и прежде, ведь они не были той семьей, где кровные узы имели значение, а он наверняка не был достаточно хорошим отцом... — Я пришел к тебе, ada, — Леголас измученно улыбается ему и Трандуил застывает, испуганный, боящийся поверить. — Кажется, я немного потерялся, но наконец нашел тебя. Прошлое, память, вина, бурый от крови снег, пепелище и мертвые звезды, мраморные усыпальницы, птицы с переломанными крыльями, оленята, не пережившие зиму, сожженные книги, разбитые сердца, короны и тонкие золотые обручи, пеленки пурпурного шелка, серебряные ленты и обрезанные локоны, кинжалы в дорогих ножнах, истертые о тетиву пальцы и пыльный бархат. Выбор, право и ярость. Когда-то страшно давно, впервые взяв свое дитя на руки, Трандуил сотворил собственный мир, в котором ему самому не было место. Позже, когда Леголас оставит его, как некогда он не сумел оставить своего отца, это мир догорит и истлеет, чтобы стать ему гробницей. Позже, когда не будет пути обратно и каждый из них сделает свой выбор, он вздохнет с облегчением, следя, как его сын покидает его ради жизни. Позже. Трандуил тянет к нему дрожащие руки, прижимая к себе с отчаянием того, кто пробыл в одиночестве тысячи лет. Леголас тяжело дышит, обнимая его, и Трандуил вдруг думает, что его сын так и не перерос его. — Ты вновь спас меня, олененок, — шепчет он, закрывая глаза. — Ох, жизнь моя, я тосковал по тебе…