истина среди неопределенности

1 Звонкий чих прокатился эхом по Дому даэны, нарушая застоявшуюся там тишину. Встревоженные неожиданным шумом студенты с укоризной подняли головы. — Проклятье, — выругался Кавех, — тут вообще кто-нибудь убирается? Пыль времен царя Дешрета! Вопрос риторический, и аль-Хайтам, даже зная ответ, промолчал. Он постучал ручкой по столу, в задумчивости разглядывая чертежи дома. Тема, которую они выбрали для исследования, была обширна, и Кавех увлекся планировками возможных жилищ, собираясь добавить их как приложения к основной части. — Одного рабочего кабинета будет недостаточно. — Он достаточно большой для двоих, — возразил Кавех. — Можно поставить один стол здесь, — палец уткнулся на место на чертеже, — второй — вот тут. — Неприемлемо. У каждого живущего должно быть личное пространство. — Личное пространство будет в спальне! — Ты собираешься сделать две спальни? В откровенном недоумении Кавех поднял брови. — Прости? А ты хочешь одну? — Это оптимизация пространства. Спальня должна быть общей комнатой: люди приходят туда только для того, чтобы поспать. Все время бодрствования они могут проводить в своих рабочих кабинетах и пересекаться исключительно в местах совместного пользования, — объяснил аль-Хайтам. — Для ученых, большую часть дня занятых исследованиями, это оптимальный вариант. Не вижу проблемы. При желании можно разделить спальню ширмами. — И ты сам бы так жил? — удивился Кавех. — А вдруг твой сосед будет храпеть и ворочаться! — У меня не будет соседа, — ответил аль-Хайтам, уверенный, что в дальнейшем разъяснении не было никакого смысла. — И вообще-то люди в спальне не только спят, аль-Хайтам! — И что же они будут делать в спальне, чего не смогут сделать в личном кабинете? Кавех зарделся то ли от смущения, то ли от негодования. С непроницаемым выражением лица аль-Хайтам ждал ответа. — Ты издеваешься надо мной, да?! Две спальни. Один кабинет. И это не поле для полемики! — воскликнул Кавех громче, чем стоило. Студенты снова отвлеклись от гранита науки. — Это дом не для тебя одного! Поверь, твои понятия о комфорте расходятся с общепринятыми! Аль-Хайтам не стал спорить: это утверждение было правдивым. После нескольких лет наблюдения за однокурсниками и людьми, так или иначе пытающимися с ним контактировать, он понял, что мало кто разделял его мнение, касающееся комфорта. — Нужно слушать старших! — гордо поднял подбородок Кавех. Вот с этим аль-Хайтам уже готов был поспорить. Обычно Кавех искал его после лекций, и они обсуждали исследование, пытаясь прийти к единому знаменателю. Иногда аль-Хайтам приходил к нему сам: ему было разрешено посещать лекции других даршанов, поэтому не так уж и редко он оказывался на лекциях Кшахревара по совету госпожи Фарузан и из личного интереса. Они сидели рядом. Аль-Хайтам, выпрямленный и серьезный, пытался слушать лекцию, Кавех же крутил свои золотые локоны, лениво разглядывая аль-Хайтама. Ему было скучно. Это аль-Хайтам понимал, как никто другой. Часть лекций он проводил в наушниках, читая книги, не относящиеся к теме. Часть — мысленно удивлялся необъективности и узкому кругозору некоторых ученых, чрезмерно самонадеянных, чтобы выступить перед студентами за кафедрой. Этот раз не стал исключением. — Тебе не кажется, что материал лекции какой-то знакомый? — зашептал Кавех. — Если ты о том, что это слишком похоже на работу Бхагвати «Автоматика пустынных механизмов и теоретические способы их дистанционной деактивации», то да, ты прав. Кавех хитро заулыбался. — Вдохновился или заимствовал? Думаешь, матры заинтересуются? У профессора Ардашира смелости не занимать. — Работа весьма старая. В Акаше не так уж и много о ней информации, учитывая, что данный текст не применим к реальности и не представляет почти никакой практической ценности. Я удивлен, что ты вообще знаешь о ней. — А ты думал, я только задницу в аудиториях протираю? — Если честно… — аль-Хайтам едва заметно усмехнулся, и Кавеха это привело в самый настоящий восторг. — Ты умеешь улыбаться! — Если вам неинтересна моя лекция, то покиньте аудиторию, — послышался голос профессора. Кавех смущенно прокашлялся, а аль-Хайтам, не став тратить время на бесполезные оправдания, бесцеремонно поднялся с места вместе со своей сумкой. Раз уж предложили, то зачем отказываться? — Благодарю. — Он повернулся к Кавеху. — Ты со мной? Изумленный такой наглостью Кавех приоткрыл рот. Несмотря на свой местами эксцентричный темперамент, он был достаточно прилежным студентом. Даже отличником. Но сегодня — он последовал за аль-Хайтамом к выходу. — Какое хамство! — воскликнул профессор. — Неуважение к преподавателю! Не думайте, что вам так просто сойдет это с рук! Студенты Кшахревара провожали их завистливыми взглядами. — Зазнавшийся индюк! — выругался Кавех, только дверь аудитории закрылась. — Как думаешь, нам и правда попадет? — Если ты беспокоишься за свое место в Академии, то тебя не исключат из-за такой мелочи, — ответил аль-Хайтам, взволнованный произошедшим куда меньше, чем Кавех. Не то чтобы это был первый раз, когда он покидал лекцию, не дождавшись ее конца, потому что утратил интерес. — Им невыгодно избавляться от таких учеников. — Каких это «таких»? — …выдающихся. — Ничего себе, — усмехнулся Кавех. — Как приятно слышать это от тебя. — Это мнение людей вокруг. Не мое личное. — Ой, да-да, конечно. Кавех отмахнулся и убрал прядь волос за ухо. У него… были красивые руки. Что? — Что ты так серьезно смотришь? — спросил Кавех. — Ты что-то забыл? Аль-Хайтам моргнул, избавляясь от наваждения. — Нет. Пойдем. Красота для аль-Хайтама обычно заключалась не в эстетической стороне, а в практической. Упорядоченные по алфавиту книги — это «красиво». Идеально структурированная работа, представленная курирующему преподавателю и оцененная на максимальный балл, — тоже «красиво». В образе Кавеха не было никакой практичности. Он носил тяжелые серьги, пользовался заколками, которые даже не убирали нормально его волосы, любил все яркое, то, что неизбежно приковывало взгляд, и откровенно презирал устоявшуюся форму Академии, добавляя к ней различные аксессуары. Было ли это красиво? Аль-Хайтам не любил тратить время на вопросы, не представляющие никакой научной ценности. Все, что его волновало сейчас, — это знания и опыт, которые могла дать ему Академия. Не Кавех. Наверное, их отношения подходили под определение дружбы. Рядом с Кавехом было комфортно на том уровне, когда аль-Хайтаму не хотелось подняться и уйти, едва он открывал рот. — Вот, — махнул рукой Кавех на Великое древо, стоя на одном из пролетов большой лестницы, ведущей от главной площади к дверям Академии. На площадке стояли ящики и несколько больших горшков с выращиваемыми какими-то студентами из Амурты цветами в рамках исследования по благоустройству города. — Столько еще места пропадает. Думаю, здесь можно было бы построить жилище. — Хм-м. Аль-Хайтам начал размышлять вслух: — Спрос на недвижимость здесь будет большим. Ученые наверняка заинтересуются возможностью приобрести жилье так близко к Академии. Наши наработки жилищ для совместного проживания окажутся здесь весьма кстати. Цена на весь дом будет большая для одного человека, но можно будет внести предложение о возможной продаже и приватизации отдельной комнаты… — О! Я кое-что еще придумал, погоди. Достав небольшой блокнот, Кавех начал быстро зарисовывать пришедшую в голову идею. У него красивые руки. Замолчав, Аль-Хайтам отвернулся. Кавех держал карандаш. Перо. Учебник. Свернутые в трубочку старые чертежи. Он широко махал рукой, встречая кого-нибудь или прощаясь. Или громко ударял ладонью о стол, вскакивая со своего места в аудитории, возмущенный несправедливым замечанием преподавателя. Он бесстыже касался локтя аль-Хайтама, или плеча, или лопаток, или убирал упавший волос с его студенческой формы. Доклады, заметки, учебники, теория, практика… Преподаватели отмечали исключительную важность исследования для всего Сумеру и давали советы, которые никто не собирался слушать: аль-Хайтам и Кавех сами знали, как будет лучше. И их упрямство, сложенное вместе, могло посоревноваться с упрямством целого табуна вьючных яков, не желавших нести никакие вьюки. Несмотря на то, что их характеры были противоположны, они хорошо сработались, дополняя друг друга. Аль-Хайтаму это даже, наверное, нравилось. В сотне витиеватых эмоциональных фраз Кавех иногда скрывал умную мысль, с которой аль-Хайтам считался. А их споры, пусть и были горячими, но приводили порой к интересным результатам. Иногда Кавех, уставший после учебы, беспечно засыпал на плече аль-Хайтама посреди работы над проектом. И аль-Хайтам позволял ему это делать. Иногда Кавех отвлекался под предлогом недолгого отдыха и рисовал аль-Хайтама в своем блокноте, пока тот в перерыве углублялся в очередную книгу. Это — тоже аль-Хайтам позволял ему делать. Солнце давно уже укатилось за горизонт, и в Доме даэны почти не осталось студентов. Проект был практически завершен, и при свете настольных ламп Кавех доделывал финальную версию одного из чертежей. Две спальни. Один кабинет. Аль-Хайтам все еще не считал это оптимальным решением. — Кто знает, вдруг мы однажды будем жить в таком доме вместе, — заговорил Кавех. — Тогда, может, и спальню одну всего оставим? — В таком случае я, пожалуй, соглашусь все же на две, — серьезно ответил аль-Хайтам, но Кавех, однако, лишь рассмеялся. — Можешь на меня посмотреть? — Что такое? Подперев рукой голову, Кавех заулыбался. — Хотел сказать, что ты мне нравишься. В зале воцарилась тишина. Не найдя, что ответить сразу, аль-Хайтам опустил взгляд, чтобы дописать незаконченную мысль, кончик карандаша тихо шуршал по бумаге. Чем дольше тишина затягивалась, тем более неуютной она становилась. «Таким образом можно прийти к выводу, что распределение жилищных ресурсов в условиях…» Аль-Хайтам нахмурился. Мысль неожиданно выскочила его из головы, оставляя ее неприятно и непривычно пустой. Он нравился Кавеху. Что-то внутри аль-Хайтама едва ощутимо сжалось. Впервые в жизни он получал признание, и впервые же не знал, как себя вести. Вопросы по части чувств — как чужих, так и своих, — не были сильной его стороной. Это была та неопределенность, в которой аль-Хайтам не мог найти ничего ценного для дальнейшего изучения. Одно он знал точно: его интересовали книги, знания, исследования, проекты. Не Кавех. Сначала он решил сделать вид, что ничего не услышал. Но затем подумал, что целесообразнее будет сразу же поставить точку, чтобы не давать ложных надежд: — Лучше сосредоточься на работе. Сроки сдачи уже совсем скоро. Это — самый честный по отношению к Кавеху ответ. Не оценивший честности Кавех заметно поник, но его злость мгновенно выместила промелькнувшую ненадолго печаль. — Ты серьезно сейчас? — Да. — И это все, что ты можешь мне сказать? — Да. Это все. Кавех задохнулся от возмущения и обиды. Это были иррациональные эмоции, мешающие ясно и здраво мыслить. Ничего нового — Кавех всегда остро реагировал на то, что ему не нравилось. — Что ты ожидал? — спросил аль-Хайтам. — Услышать «я тоже»? Рука Кавеха, лежавшая на одном из рабочих листов, резко сжалась в кулак, сминая бумагу. Время, потраченное на разработку, теперь можно было выбрасывать в мусорку вместе с испорченным чертежом. — Ты будешь чертить заново? — уточнил аль-Хайтам. — В Бездну тебя и твой проект, — прошипел Кавех. — Делай с ним что хочешь. Аль-Хайтам пожал плечами. Кавех всегда был слишком чувствительным. Он вскочил с места и ушел, а аль-Хайтам остался наедине с почти завершенным проектом. Подумав, он распрямил чертеж и принялся за работу сам, уверенный, что Кавех остынет и вернется — исследование по его завершении сулило большую выгоду как в материальном плане, так и в статусном. Любой студент захотел бы в нем поучаствовать. Но Кавех не остыл и не вернулся. Он исчез из жизни аль-Хайтама так же резко, как и появился. Теперь на лекциях Кшахревара они сидели в разных концах аудитории, а в залах Академии Кавех делал вид, что не замечал аль-Хайтама. Он нашел себе новых друзей, а аль-Хайтам вернулся к тому, что до знакомства с Кавехом было для него более привычно: одиночеству. В один из дней на выходе из Академии его остановил Тигнари — выдающийся студент из Амурты. Аль-Хайтам был знаком с ним до сих пор лишь заочно — Тигнари был ответственным и искренне увлеченным наукой, и его успехи обсуждали во всех даршанах. Исключительно из уважения к нему аль-Хайтам снял наушники. — Кавех просил передать, что отказывается от проекта и ты «можешь забрать всю его славу себе», — сказал Тигнари. — Что бы это ни значило. Аль-Хайтам произнес: — Это исследование больше не представляет для меня никакого интереса. И надел наушники обратно. Единственная в его жизни дружба закончилась, едва ли начавшись. 2 Две спальни. Один кабинет. Проект каким-то образом всё-таки попал на рассмотрение мудрецам Академии, оказался одобренным и получил финансирование. А в качестве поощрения уже бывшим студентам, участвующим в проекте, был выделен дом, построенный по созданным ими же чертежам, от которого Кавех сразу же отказался. Дом был больше и уютнее, чем тот, в котором аль-Хайтам жил со своей бабушкой. Здесь было достаточно места для всех книг, которые за всю жизнь он успел накопить, теперь им не придется стоять высокими стопками на полу, потому что в шкафах давно закончилось место. Две спальни ему ни к чему, поэтому вторую он оборудовал под библиотеку. Должность секретаря, неторопливая работа, дом рядом с Академией и возможность остаться наедине — аль-Хайтам обустроил свою жизнь, руководствуясь личными понятиями о комфорте. А большего ему и не было нужно. Кавех появился на его пороге немногим позже. Впервые за несколько лет он лично обращался к аль-Хайтаму, а не передавал свои язвительные и саркастические замечания через третьих лиц. Аль-Хайтам не спрашивал, зачем он пришел: история о грандиозном успехе Алькасар-сарая была главной темой в Академии. Историю о таком же грандиозном разорении создавшего его архитектора слышали немногие, однако аль-Хайтам оказался в их числе. — Ты решил все-таки забрать часть моего дома, — прямолинейно констатировал аль-Хайтам. Кавех взъерошился. — Это наш дом, если ты забыл. — Ты отказался от своей части. Технически это мой дом. Кавех с обидой поджал губы. Ему некуда больше было идти. Даже аль-Хайтам понимал, что он был последним вариантом для гордого и независимого Кавеха. Но Кавех был прав: в какой-то степени это был их дом. Было бы бесчестно прогонять его вот так. Обдумав варианты, Аль-Хайтам предложил: — Если ты готов платить аренду, то можешь заезжать. — Аренду?! — воскликнул Кавех. — Чтоб тебя, аль-Хайтам!.. — Он покраснел от недовольства. — Аренду! Возмутительно! За дом, который я же и спроектировал! …двигайся с выхода, я въезжаю прямо сейчас. Только не говори никому, что я живу у тебя. — Когда принесут твои вещи? — Вещи? Не издевайся. Я уже продал все, что у меня было. Я в долгах, ты разве не в курсе? Аль-Хайтам молча смотрел за тем, как Кавех со знанием дела ушел в сторону второй спальни. Оттуда сразу же послышался возмущенный возглас: — Я же говорил: никаких двух кабинетов! Какой же ты невыносимый! Будешь сам спать в своих книжках, я забираю твою спальню себе! Аль-Хайтам покачал головой. Кавех почти не изменился. Жизнь под одной крышей с Кавехом оказалась не такой, как он ожидал. Несмотря на своеобразный характер, эмоциональность и любовь к бессмысленным спорам, Кавех знал, когда по-настоящему стоило остановиться и просто помолчать. Чаще всего они сидели в разных комнатах, занимаясь своей работой. Реже — обедали или ужинали вместе, споря о чем-нибудь не слишком значительном. Еще реже — проводили вечер в гостиной за чтением. Аль-Хайтам приносил все новые и новые книги, а Кавех выбирал из его библиотеки что-нибудь поинтереснее. И почти всегда, когда они оказывались рядом, Аль-Хайтам замечал на себе его взгляды. Вероятно, кое-что в Кавехе — тоже почти не изменилось. Но едва ли это касалось аль-Хайтама. Правда? Бутылка вина из Мондштадта стояла на столе, красуясь простенькой этикеткой с одуванчиками. Подарок от довольного заказчика, попытавшегося убедить Кавеха, что мора — всего лишь катализатор проблем, который совсем скоро потеряет свою ценность, и в нынешние смутные времена лучше пользоваться старым добрым бартером, не поддаваясь влиянию капитализма. — Возмутительно, — простонал Кавех, спрятав лицо в ладонях. — Просто возмутительно! Вино оказалось хорошее и на удивление дорогое, и аль-Хайтам не стал отказываться от предложения разделить его на двоих. Вечер тянулся медленно и неспешно. Кавех жевал кусочки персика зайтун и рассказывал о том, что никто не желает оценивать его безграничные таланты по достоинству. — Знаешь, — вздохнул он, когда бутылка наполовину опустела, — я понял, что в тот раз ты был просто со мною честен. — В какой из? — Когда отверг меня. Пиала с вином в руке аль-Хайтама застыла на полпути ко рту. Он бы солгал, если бы сказал, что не вспоминал о том случае. Все-таки это было его первое и единственное полученное признание, и, вопреки желанию, оно, пусть и изредка, но всплывало в памяти само собой. — Я думал, я возненавижу тебя, — продолжил Кавех. Крайне нелогичное следствие. — Наверняка это было бы проще. Но за что ненавидеть? За то, что ты не можешь ответить взаимностью? Как будто это так просто! Щелкнул пальцами — и начал любить в ответ! Уже логичнее. — А хуже всего то, что отпустить эти идиотские чувства было тоже непросто. Сколько Кавех выпил? Не так уж и много, чтобы потерять рассудок. Аль-Хайтам не вмешивался в его монолог. — И я до сих пор не отпустил! Бездна тебя раздери! Я даже не прошу тебя теперь мне отвечать. Но я чувствую, что должен высказаться. В жизни бы не подумал, что я однолюб, — не останавливался Кавех. — Ты не представляешь, как меня это бесит! Почему ты? Аль-Хайтам привычно пожал плечами, не отвечая. — Ты ведь не от мира сего! Ты сам-то хоть раз в жизни любил? Он подумал и наконец-то заговорил: — Думаю, да. — Неужели? — скептически прищурился Кавех. — Полагаю, то чувство, испытываемое мною по отношению к моей бабушке, можно было назвать любовью. Она была самым близким мне человеком. Кавех помолчал. Его щеки тронул хмельной румянец, глаза блестели, а губы раскраснелись. Рубашка была распахнута чуть больше, чем следовало, открывая вид на острые ключицы. Все это — детали, которые не должны были цеплять взгляд аль-Хайтама. — Извини, — сказал Кавех. — За что? — …ни за что. — Он отвернулся. — За все. У Кавеха было доброе сердце, и часто оно мешало ему думать рационально. Ему много что мешало: и взгляды на жизнь, и импульсивный темперамент, и склонность оценивать вещи с точки зрения эстетики, а не практичности. В нем вообще сочеталось много того, чего аль-Хайтам не понимал. Большинство из поступков Кавеха было попросту невозможно объяснить логикой, он как будто действовал по наитию, полагаясь исключительно на внутреннее чувство справедливости или эмоциональный порыв. Аль-Хайтам мог бы назвать это глупостью, но Кавех, вопреки всему, не был глупым. Скорее, наивным романтиком. Именно Кавех принес домой дюжину купленных брелоков, прибыль с которых «шла на помощь детям», а на самом деле — в чьи-то широкие карманы. Именно Кавех потратил несколько бессонных ночей на чертежи для заказчика, который потом слезно просил не брать с него денег, потому что ему нечем будет кормить детей. И Кавех не взял. А затем, когда заказчик, забрав готовую работу, радостно отчалил в Фонтейн, он узнал, что мало того, что у него не было детей, так и в жизни он ни разу не был женат. И — именно Кавех на днях отдал свои последние деньги девушке, которая якобы не могла уплыть домой в Инадзуму. Аль-Хайтам встретил ее, радостно выпивающую в ближайшей таверне, когда сам пришел пропустить стакан вина. Узнав об этой встрече, Кавех устроил ей такой скандал, что девушка искренне захотела вернуться в Инадзуму и прыгнула на ближайший отплывающий из порта корабль. Деньги, впрочем, не вернула. Аль-Хайтам не останавливал его от необдуманных поступков, даже если был уверен, что Кавех поступает безрассудно. Для такого человека было лучше пару раз обжечься и понять все опытным путем, нежели выслушивать непрошеные наставления. Да и в конце концов — это было не его дело. Его ведь интересовали книги, знания, исследования, проекты. — …и Кавех, — закончил свой рассказ Тигнари. Аль-Хайтам моргнул, поняв, что большую его часть прослушал. Лесные стражи, вернувшиеся в Гандхарву с патруля, громко обсуждали недавно появившуюся зону увядания совсем недалеко от леса Авидья. Пахло грибным супом, который Ашпази варил неподалеку. — Во что он опять ввязался? — уточнил аль-Хайтам. — Ты не слушал? — удивился Тигнари. Его большие уши слегка настороженно приподнялись. — Он предложил мне сотрудничество. Некоторые его идеи с использованием подъемных механизмов упростят лесным стражам перемещение по Гандхарве и лесу. — Вот как. — Он сказал, что ему нужны деньги, чтобы платить «кое-какому напыщенному болвану» за аренду. — Ясно. Тигнари многозначительно помолчал. — Ладно, это не мое дело. Передай Кавеху, что я буду ждать его через неделю. Он может прислать мне список материалов, я постараюсь достать их к назначенному дню. А что до твоей просьбы… полагаю, я смогу найти время для нескольких лекций, когда мы с Кавехом закончим работу здесь. — Благодарю, — кивнул аль-Хайтам. Его дом давно уже перестал быть тихой обителью. Хуже всего было то, что он начал к этому привыкать. — Все не то! Чушь! Сумасшествие! — встретил его по возвращении из Гандхарвы громкий возглас. Кавех в сердцах махнул рукой по столу, и все чертежи разлетелись по кухне, часть из них попала прямиком в тарелку со вчерашним невыброшенным салатом. — Проклятье! Все переделывать! Аль-Хайтам стоял в дверях, наблюдая полную экспрессии картину. Он поднял лист, упавший к его ногам, и вернул Кавеху. Кавех измученно застонал. — У меня творческий кризис. — Этот вариант выглядит вполне практично, — указал аль-Хайтам на поднятый им же лист. — В Бездну твою практичность! Заказчик хочет «необычные» капители и сам не может объяснить, что именно он подразумевает под необычностью! Я сейчас с ума сойду! Кавех принялся собирать свои бумаги по всей кухне. — Вероятно, то, что не нравится тебе, подойдет ему. Важнее ведь получить прибыль, разве нет? — спросил аль-Хайтам. — Искусство важнее прибыли, я не собираюсь творить безвкусицу ради горстки моры, — раздраженно процедил Кавех сквозь зубы и вернулся к работе, даже не собираясь уходить в свою спальню. В единственном кабинете он не работал из принципа, а в его спальне не было даже стола — лишних денег на него у Кавеха не водилось. Ничего не ответив, аль-Хайтам принялся за готовку ужина. Они уже спорили на эту тему и не пришли ни к какому компромиссу. Беспокойный Кавех то измученно вздыхал, то нервно стучал карандашом по столу, то неожиданно комкал листы бумаги и бросал их куда попало. Ненадолго усмирив свою суетливость, он закрутил в задумчивости свои волосы средним и указательным пальцами. Замерев, Кавех принюхался. — Что ты там готовишь? Угольную лепешку? Я не буду это есть, даже если ты мне заплатишь. — Что? — переспросил аль-Хайтам, встречаясь с Кавехом взглядами. — Нет. Овощи. Он понял, что отвлекся, и молча убрал сковороду с огня. Горько пахло сгоревшей едой. — Сейчас приготовлю что-нибудь другое. Кавех громко отодвинул стул и поднялся. — Пока ты закончишь, я уже с голода помру. Иди занимайся своим… не знаю чем, мне все равно. Я сам ужин сделаю. Все чертежи собрались в толстую стопку; Кавех провел за ними минимум шесть часов, наверняка даже не выпрямляясь. Аль-Хайтам уселся на свое место, планируя почитать. Нож быстро стучал о деревянную доску. В каждом движении Кавеха читалось раздражение и недовольство: то, как он чистил овощи, как их резал, как торопливо доставал посуду. Но со временем раздражение становилось все более незаметным, как будто готовка его успокаивала. У него были красивые руки. Красивый профиль. Красивая спина. Непрактичные заколки в его волосах тоже были… красивыми. Аль-Хайтам опустил взгляд в книгу, в которой так и не прочитал ни одного предложения. Он анализировал. Раскладывал на составляющие, структурировал и искал логичные объяснения. Но даже самое тщательное исследование не приводило к приемлемым результатам. Столкнувшись с данным фактом, аль-Хайтам понял свою ошибку: в процессе познания он пытался избежать самых очевидных выводов и искал не истину, а оправдания. Это компрометировало его как ученого. Ему нравился Кавех. Книга захлопнулась, оставаясь между ладонями аль-Хайтама. Сложное наконец-то свелось к простому, из анализа которого последовал единственный возможный в данных условиях результат: Ладно. Раз уж сделать он с этим ничего не мог, то предпочел самый простой и наименее ресурсозатратный вариант: принять ситуацию такой, какая она есть. — Что случилось? — пробубнил Кавех уже с набитым ртом. Он поставил две тарелки с салатом на стол. — Ничего интересного. Спасибо за ужин. Кавех взглянул на аль-Хайтама так, как будто вместо него прямо сейчас объявился во плоти сам царь Дешрет и предложил отправиться в Мондштадт на праздник вина ловить кабанов на скорость. — Ну. Пожалуйста. Неужели аль-Хайтам настолько редко говорил ему «спасибо»? Книги, знания, исследования, проекты. Кавех, сосредоточенно рисующий очередной набросок капители. Кавех, не верящий, что его снова обманули. Кавех, воодушевленный заоблачными перспективами намечающегося проекта. Хуже всего было то, что аль-Хайтам не привык, а принял. Обязанности по уборке легли на плечи Кавеха в тот же день, как он въехал в дом аль-Хайтама. Пусть ему это и не нравилось, он все же периодически подметал и мыл полы, убирал пыль и протирал стекла. В конце концов он здесь тоже жил и не терпел грязи. С тряпкой в руке Кавех ходил по гостиной от одного шкафа к другому. — Я думаю, нужно застеклить твои шкафы. Их так много, что я уже с ума схожу, протирая твой очередной… — Он запнулся и достал одну из книг, заинтересованный названием на корешке. — «Анекдоты Гео архонта»? Это тебе Сайно одолжил? Сидящий на диване Аль-Хайтам равнодушно перевернул страницу, даже не отвлекаясь на разговоры Кавеха. В них все равно не было ничего полезного. — Так много старых и редких книг. Сюда можно людей на экскурсии водить, — пробормотал Кавех. После этого он надолго замолчал, и аль-Хайтам прекратил читать, поняв, какая очередная безумная идея пришла в эту дурную голову. — Не смей даже думать об этом. — Что? Да я и не думал! — Я не позволю, чтобы ты приводил посторонних в этот дом. Тем более за деньги. Это мое личное пространство. — Твое личное пространство начинается и заканчивается в твоем кабинете, — напомнил Кавех. — Они походят и полюбуются твоей библиотекой и моим архитектурным гением, никому не будут мешать. — Это не обсуждается. Аль-Хайтам поднялся и провел пальцем по одной из полок. — И ты плохо убрался. — Ты издеваешься? Я не собираюсь протирать все твои шкафы за один заход. На это десятилетия уйдут. — Это тоже не обсуждается. — Что же вообще обсуждается в этом доме? — То, что ты снова задерживаешь арендную плату. — Ты знаешь, что мне ни черта не заплатили за последний проект! Чем мне платить? Я не Властелин Камня, чеканящий мору по щелчку пальцев! — Почему это должно меня волновать? Отбросив тряпку, Кавех шагнул к аль-Хайтаму и с вызовом взглянул в его безразличные глаза. — Ты… ты меня бесишь! — горячо воскликнул он. — Ты бесчувственный, эгоцентричный!.. — Бессердечный, — добавил аль-Хайтам. — Да! — Заносчивый. — Да! — И при этом все еще тебе нравлюсь? — Да! Что?! Нет! — раскраснелся Кавех. — Ты специально?! Разбил мне сердце, а теперь глумишься! Поверить не могу, что я когда-то умудрился влюбиться в такого болвана, как ты! И что я вообще в тебе нашел? — Могу сказать то же самое. — Вот опять! Хватит меня оскорблять!.. Я… — Кавех неожиданно замолчал. Он вспыхнул и заскрипел зубами, не зная, какие еще слова подобрать. Скрестив руки на груди, аль-Хайтам ожидал развязки. Не услышав ответа, Кавех все-таки воскликнул: — А ну повтори, что ты сказал! — «Могу сказать то же самое». — И что же ты можешь сказать? Что я тебе тоже сердце разбил? Не смеши! — Что я тоже не знаю, что я в тебе нашел. Это — честный по отношению к Кавеху ответ. Который, наверное, он заслужил услышать намного раньше. Гамма эмоций на лице Кавеха менялась в зависимости от того, насколько близко он подбирался к осознанию сказанных аль-Хайтамом слов. С закрытыми глазами Кавех раздраженно потер свою переносицу. — То есть теперь ты хочешь сказать, что я тебе нравлюсь? Если бы ты сказал, что завтра женишься и меняешь профессию с секретаря на жонглера в цирке, я бы поверил в это с большей охотой! — Я не лгу. — Ладно. И что тогда теперь? — спросил Кавех. Вопрос не был риторическим. Но на него у аль-Хайтама не было ответа. Действительно: и что теперь? — Может, обнимемся? Поцелуемся? — с сарказмом произнес Кавех. — Ну или ты хотя бы прекратишь брать с меня аренду, раз уж я тебе так небезразличен? Над ответом аль-Хайтам не раздумывал ни секунды: — Нет. — Ну хотя бы скидку! — Нет. — Аль-Хайтам!.. — сердито воскликнул Кавех. — Ты!.. Ты-ы!.. Если что-то и изменилось, то эти изменения прошли мимо аль-Хайтама. Жизнь в доме по-прежнему шла своим чередом: то Кавех ураганом врывался в кабинет и объяснял аль-Хайтаму, что записывать кофе из «Пуспы» на его, Кавеха, и без того отрицательный счет — это низко и подло; то он сидел в гостиной, читая книгу; то, слегка хмельной, молча наблюдал за ним с непонятным блеском в глазах. На вопрос «Что теперь?» ответ нашелся сам собой: Ничего. Как все оказалось просто. Их просторная кухня пропиталась запахом крепкого кофе. Аль-Хайтам наблюдал за туркой, ожидая, когда он сварится, а позади него Кавех записывал и зарисовывал идеи для своих будущих проектов. — Хочу в пустыню, — заговорил он. — Предыдущий опыт был так себе, но, думаю, с нужными людьми я смогу посмотреть на что-нибудь более увлекательное, чем три стоящих рядом песочных холма разных размеров. Аль-Хайтам слушал молча. — В прошлый раз мы набрели на какие-то руины, но не стали заходить внутрь. Эти сопровождающие из Академии боялись лишнего шагу сделать! Теперь попрошу Сайно составить мне компанию. — У него и без тебя сейчас много работы. — Ничего, Тигнари его уговорит! Мне нужно взглянуть на руины. Наверняка там столько всего! Я обязан посмотреть. Вдохновение само собой не появится. Аль-Хайтам закончил варить кофе и разлил его по небольшим чашкам. Он повернулся. Кавех сидел и кусал кончик своего карандаша, мысленно отправившись, видимо, в те самые руины и уже думая, что взять с собой в дорогу. Его золотые волосы спускались по спине, не доходя до выреза на лопатках. Серьги легко болтались от движений. — Ну что опять? Что? — вздохнул, заметив его взгляд, Кавех. — Я же не прошу те… — На тебя приятно смотреть, — перебил его аль-Хайтам, отвечая на вопрос. Промелькнувшее на секунду изумление в глазах Кавеха мигом уступило хитрой, почти флиртующей усмешке. — Да неужели? Аль-Хайтам не ответил. — И что, ты так и будешь просто стоять и смотреть? — не вытерпел Кавех. — Нет. Я сварил кофе. Аль-Хайтам наклонился, чтобы поставить чашку на стол, но не успел даже выпрямиться, как лицо его оказалось в горячих ладонях Кавеха. — Да как же ты мне надоел, аль-Хайтам! Целовал его Кавех, вопреки своему нраву, спокойно, даже медленно, с чувством наслаждаясь каждой секундой. На практике Аль-Хайтам понял, что ему нравились поцелуи. Но этот опыт стоило провести несколько раз. Для большей статистической значимости. К счастью, Кавех был только рад с этим помочь. Гости в их доме были нечасто. Аль-Хайтам не любил компанию, Кавех со всеми своими друзьями встречался в городе и за его пределами. Но иногда всё-таки кто-то заглядывал: Тигнари, чтобы вернуть одну книгу и одолжить другую, или Нилу, решившая зайти по дороге и поделиться сладкими персиками. Сегодня в город прибыла Дэхья, и аль-Хайтам, встретивший ее на улицах, не стал отказывать ей в желании заскочить в гости и выпить кофе. Она была одной из немногих людей, кого аль-Хайтам уважал. Пока он варил кофе, Дэхья прогуливалась по дому, разглядывая разноцветные витражи на окнах и сотни книг в идеально протертых от пыли шкафах. — Красиво у вас тут. И практично. Я так понимаю, ты живешь с кем-то? — Да. С бывшим коллегой, — ответил аль-Хайтам. Детали Дэхье были не нужны. Дэхья кивнула. — М-м… Это ведь тот самый архитектор, ответственный за Алькасар-сарай? Кавех… его звали? — Да. — Ха. Даже я слышала о нем. Друзья у тебя такие же выдающиеся, как и ты сам. — Пожалуй, — без лишней скромности согласился аль-Хайтам. Дэхья продолжила: — Но у меня один вопрос… Она неспеша отпила предложенный кофе. — Почему у вас два кабинета и всего лишь одна спальня? Аль-Хайтам моргнул. Он открыл было рот, чтобы ответить честно, но вместо этого сухо произнес: — Оптимизация пространства. Причина неожиданно громкого хохота Дэхьи так и осталась для него загадкой.