Каждый день я люблю тебя

— Ты скоро в паркете тропинку протопчешь, успокойся уже, — язвительно пробубнила Хэ Сюань, закатывая глаза. Беспокойная Хуа Чэн ходила по комнате туда-сюда, нервно покусывая губы и стараясь не наступить на бегущий за ней шлейф свадебного платья. Руки волнительно тряслись так, что дрожь проходилась вибрацией по всему телу. Ей хотелось то ли плакать от волнения, утопив наконец-то в море своих слёз саркастичную Хэ Сюань, то ли летать от счастья — сегодня у неё свадьба. Да, она женится. Женится на самом прекрасном человеке в этой вселенной, которому она подарила свое сердце, душу, тело — всё без остатка. И никогда об этом не пожалеет. — Через 10 минут… Идти к алтарю… — волнительно лепетала Хуа Чэн, делая по комнате ещё один круг, стуча каблуками, словно часами. — Я так хочу увидеть её в свадебном платье… Сил моих нет… Хуа Чэн ныла и выла, выла и ныла, и терпение её заканчивалось по мере приближения стрелки часов к 10 — именно во столько она, выйдя в коридор, под звуки свадебных мелодий должна ступить на свадебную красную дорожку и пройти до алтаря, где уже будет ждать её прекрасная Се Лянь. — Да почему время идёт так медленно, да божежтымой… Волнение всё ещё неприятно било под лопаткой, но сейчас оно скорее сменилось нетерпением и предвкушением. Хуа Чэн мечтала увидеть Се Лянь в свадебном платье столько, сколько себя помнит. Лёгкая, воздушная, прекрасная — Се Лянь, словно богиня, сошедшая с облака, — она доводила до головокружения одной своей улыбкой. Хуа Чэн готова целовать каждый сантиметр её тела, наслаждаться её прекрасным смехом, словно музыкой, есть её сгоревшие маньтоу даже тогда, когда на вкус они будут как самый черствый уголь. Настолько она влюблена. Влюблена по уши. — Если я увижу её у алтаря, то упаду в обморок и умру, но хотя бы счастливой, — сказала случайно вслух Хуа Чэн, всё ещё не веря в происходящее. — А вот твоя без-пяти-минут-благоверная не особо будет счастлива, если ты умрёшь прямо во время свадьбы. — Хэ Сюань снова закатила глаза. — Не надоело ещё? — Да, ты права. И Хуа Чэн улыбнулась, совсем нежно, размышляя о том, что любима. Буквально через несколько минут они будут стоять рядом с Се Лянь рука об руку, смотреть друг другу в глаза, давать клятвы вечной любви перед всей вселенной, но в первую очередь — перед друг другом. Не сказать, что свадьба была чем-то необходимым для этих двоих, — они уже стали своего рода семьёй. Навечно вместе, уверенные в их любви, которая с каждым днем только растет. — Время. Пора. Хуа Чэн подскочила на месте, тут же метнувшись к двери: — Пора! *** Если это сон, то Сань Лан не хотелось просыпаться. Никогда. Застыть в этом мгновении, где она, обрамленная льющимся из окон светом, смотрит тебе в глаза и улыбается ярче любой звезды и прекраснее самого завораживающего рассвета. Когда Сань Лан шла к ней, едва ли не запнулась, во все глаза смотря на свою в прошлом девушку, в настоящем невесту и в будущем жену. Сколько было гундежа до свадьбы… «Цзецзе, почему мы не можем выйти вместе к алтарю?» «То есть как не увижу цзецзе в платье до свадьбы? Хэ Сюань, отвали, суеверная здесь только ты». «ТО ЕСТЬ КАК НЕ ВИДЕТЬСЯ 4 ЧАСА ДО СВАДЬБЫ. Мне плевать на сборы, я соберусь за полчаса — не недооценивай меня». «Я поймаю брошенный цзецзе букет, чтобы жениться на ней снова». Иногда Се Лянь просто хотелось в голос нервно смеяться. Сань Лан очень редко показывала свою капризную сторону — в этот раз она проявилась во всей красе. Се Лянь ни в коем случае не злилась, скорее наоборот — в ее глазах все это было до невозможности мило и чудесно. Она могла поклясться, что каждый раз, когда они вместе листали свадебный каталог и выбирали украшения, кольца и торт, у ее невесты за спиной появлялся хвост, хлестко петляющий из стороны в сторону от предвкушения и счастья. Се Лянь, как и сама Хуа Чэн, очень волновалась, что ее невеста упадет в обморок быстрее, чем дойдет до алтаря, и была готова подхватить её в любой момент, если всё-таки что-то такое произойдет. С самого начала до конца они не сводили друг с друга глаз. Только Се Лянь, Хуа Чэн и мерный голос тетушки, зачитывающей брачный обет. Едва ли поднявшись по ступенькам к Се Лянь, Хуа Чэн больше не могла сдерживаться — аккуратно беря ее руку в свою и целуя, не особо заботясь о времени и месте, она вложила туда всю любовь и нежность к человеку, которым дорожит больше всего на свете. — Я люблю тебя. — Прозвучало нежное и томное. Смотря глаза в глаза, Се Лянь чувствовала, что она на грани, — еще чуть-чуть и слезы растекутся по ее лицу. Кажется, все невзгоды ее жизни были взвалены на ее плечи ради этого момента — самого чудесного в ее жизни. Спасибо. Спасибо за возможность стоять сегодня здесь вместе с ней в свадебном платье и понимать, что всё только начинается. За возможность держать её за руку, видеть её улыбку и будущее, которое мы проведем вместе. Спасибо за встречу с ней. *** — Цзецзе, ну когда я уже смогу снять с тебя платье… — Сань Лан хвостиком ходила за Се Лянь, при любой возможности обнимая и целуя свою новоиспеченную жену, — ей очень хотелось, чтобы они наконец сели на кровать и в спокойствии и безмятежности смогли насладиться друг другом. Как только девушки зашли в комнату, Сань Лан налетела на Се Лянь и принялась покрывать поцелуями ее щеки, лоб, скулы, глаза — везде, где только могла достать губами, — Се Лянь все улыбалась, смеялась, целовала в ответ, гладила любимую по волосам. — Подожди еще чуть-чуть, ладно? Совсем немного. — Она взяла Хуа Чэн за руку, посадила на кровать и очередной раз наклонилась, чтобы легко чмокнуть в губы, но была нагло притянута за талию и усажена на коленки. Се Лянь не выдержала и тяжело вздохнула. — Моя жена совсем не знает стыда. — Моя жена… — довольно жмурясь и пробуя на вкус, повторила Хуа Чэн, — так чудесно звучит. Сань Лан наконец-то отпустила Се Лянь, нехотя вынимая руку из чужого чулка, — она уже успела и туда залезть. Платье довольно массивное, поэтому расправлять его в целом весьма тяжело. Неожиданно для Хуа Чэн она пошла в сторону подарков, сваленных огромной кучей в углу комнаты. Было сложно понять, что хотела сделать Се Лянь, — возможно ей хотелось открыть какой-то конкретный подарок от конкретного человека, и она решила сделать это сейчас. Хуа Чэн встала со своего места с желанием помочь своей цзецзе. — Сядь обратно, пожалуйста. — Неожиданно сказала Се Лянь. Она не развернулась, но вытянула руку за спину и движением вниз показала Сань Лан приземлиться обратно на кровать. — Еще минутку. Сань Лан с любопытством наблюдала, как ее цзецзе наконец радостно вскрикивает что-то вроде: «нашла!», достает из кучи подарков огромный пакет из крафтовой бумаги и идет к кровати. Внутри было явно что-то нелегкое, пакет едва ли волочился по полу, собирая за собой следом ковер. Между Се Лянь и Сань Лан на кровати осталось немного пространства, и именно туда встал загадочный предмет из пакета — эта оказалась довольно массивная деревянная шкатулка красного окраса с орнаментом в виде маленьких серебряных бабочек. — Возможно ты уже догадалась, но это мой подарок тебе. — Се Лянь потерла покрасневшие от смущения щеки. — Не только шкатулка. То, что внутри, — это в первую очередь. — Цзецзе… — Сань Лан все еще растерянно смотрела то на Се Лянь, то на шкатулку. Она тоже немного засмущалась, поэтому на всякий случай спросила: — я могу открыть сейчас? — В ответ она получила взволнованное кивание. Замок у шкатулки был несложный и без замысловатых механизмов. Как только крышка поднялась вверх, перед глазами появились сотни бумажек разных цветов, сложенные в незамысловатые сердечки. Они были довольно небольшими — можно сказать размером с бабочку — и аккуратными; в каждом изгибе бумаги ощущалось с какой любовью и скрупулезностью они были сделаны. Сань Лан повернула к себе сердечко сначала одной стороной, потом другой, пока не заметила линии букв, написанные знакомым почерком. Быстро догадавшись, что к чему, — пускай и не хотелось разбирать труды явно не одной ночи своей цзецзе, — Сань Лан взяла одно из сердечек и разложила в прямой лист, разглаживая складки. Просто от вида первой строчки ее душа разорвалась в рыдание. Она почувствовала, как быстро забилось ее сердце, как тело бросило в жар от волнения, и как мокрая пелена начала появляться перед глазами. «847 день. Я люблю тебя» «Сегодня ты очень не хотела, чтобы я шла на работу, потому что спустя долгое время ты наконец приехала из командировки. Я тоже не хотела на работу. Мне бы хотелось свой каждый день проводить вместе. Каждый час. Каждую минуту. Каждую секунду. Только ты и я». В голове Сань Лан прошелся торнадо, наплыл цунами и взорвался огромный ураган, который смешал все ее мысли в огромный вихрь, рвущий и путающий все на своем пути. Она не могла поверить… Каждый день. Каждый день их отношений Се Лянь писала небольшую записку о том, как прошел их день, что они делали, что происходило, что она чувствовала, но каждый раз она начинала с одной и той же фразы, как бы говоря: «Я люблю тебя» — мое утро начинается с этих слов. Ты меня возносишь одной фразой до небес, я же довожу тебя до полного исступления — и это наполняет каждое мгновение моей жизни счастьем и радостью. Это действительно то, ради чего я готова просыпаться». — Цзецзе… — Голос Сань Лан очень сильно дрожал, как и рука, сжимающая записку. Немножко придя в себя, Сань Лан взяла еще одну бумажку. «1278 день. Я люблю тебя. И 4 день, как ты лежишь в больнице со сломанной ногой. Я так долго грустила, волнуясь, что ты забрала на себя все мое невезение, но ты сказала, что я неправа: «Цзецзе кормит меня с ложечки — разве можно назвать это невезением? Это явно стоит любых трех недель в больнице». Какая же ты порой невыносимая. Но за это я тебя тоже люблю». Да, Сань Лан помнит то время, когда по чистой случайности оступилась на лестнице и сломала ногу. Те три недели для нее действительно прошли словно отпуск: никакой работы — только исключительно срочные дела, здоровый сон и Се Лянь, навещавшая ее каждый день, нарезающая ей яблоки в виде кроликов. В один из дней Сань Лан смогла уговорить ее остаться на ночь — сначала Се Лянь отпиралась, не хотела нарушать правила больницы и, в завершение, боялась, что случайно столкнет Сань Лан с кровати, когда они будут спать вместе, и ей придется пролежать в больнице еще дольше. В итоге у нее все же получилось убедить Се Лянь, и всю ночь они просто болтали, едва сдерживая смех и искренне пытаясь говорить шепотом, — чаще всего получалось плохо. «578 день. Я люблю тебя. Сегодня день годовщины смерти моих родителей, и я рада, что у меня есть ты. Каждый год до встречи с тобой этот день приносил мне только боль и слезы, но сегодня, смотря на холодные безжизненные плиты с их именами, я думала только о том, что они полюбили бы тебя не меньше, чем я». Родители Се Лянь умерли ещё задолго до того, как она познакомилась с Сань Лан, поэтому и ей не довелось с ними встретиться. Она помнит, как в первую годовщину, уже будучи в отношениях с Хуа Чэн, Се Лянь на весь день закрылась в квартире, лежала на диване и плакала. Се Лянь словно разбивалась на тысячи кусочков от горя, и Сань Лан могла поклясться, что настолько сломленной свою девушку она никогда не видела, — и надеялась, что сможет сделать все, чтобы однажды Се Лянь в годовщину смерти своих родителей не проронила ни одной слезинки. И у Сань Лан получилось. «67 день. Я люблю тебя. Я чувствую себя так странно — мой каждый день рядом с тобой лучше, чем вчерашний. Ты стала для меня как солнце — я вижу тебя каждый день, я счастлива и и я уже не помню, как жила до того, как встретила тебя, — даже всё самое ужасное кажется таким далёким и туманным». Хуа Чэн сама по себе очень сдержанная: при чужих она холодная, словно айсберг; при близких могла подурачиться и позволить себе быть немного свободнее; и только с Се Лянь она и вовсе становилась совсем ручной. Ручной и искренней. Именно поэтому сейчас, буквально осязая в руках их совместные дни, наполненные калейдоскопом эмоций, она могла позволить себе плакать от счастья, уюта и безграничной любви, которую они делили вместе на двоих. — Цзецзе… Цзе… — Хуа Чэн пыталась что-то сказать, но из-за слёз не могла выговорить больше двух слов. — Мне… Я… — Шмыгая носом и кое-как двигая дрожащими губами, она наконец смогла сказать то, что хотела: — Люблю тебя-я-я… — И разревелась с новой силой, утыкаясь в плечо подошедшей и севшей к ней на колени Се Лянь. — Глупышка, я знаю. — Она гладила любовь всей своей жизни по голове и еле держалась, чтобы тоже не заплакать. — И я тебя люблю. Больше всех на свете. Ты самое яркое, что есть в моей жизни. Мой путеводный светлячок, моя полярная звезда, моя мечта наяву и мой воздух. Спасибо, что ты рядом со мной, — после этого Се Лянь не выдержала и тоже заплакала. *** Было уже за полночь, когда они обе, преисполненные своей идиллией, — как будто в своем собственном мире — перестали плакать. Они лежали на кровати и целовали друг другу соленые от слез и красные, натертые ладонями, щеки, целовали глаза, нос, лоб — каждый сантиметр заплаканного лица. — Я буду открывать по одной, чтобы вспоминать какой-то из дней. Ну или две. Или три. — Хуа Чэн на секунду замолчала, а потом добавила: — Наверное, не так и важно сколько. Впереди нас ждет ещё больше дней — мы напишем ещё больше бумажных сердец. — Да, так и будет. Их ждет еще тысячи дней «Я люблю тебя». Я люблю тебя. Я буду любить тебя. Я буду любить тебя всегда. Мы будем любить друг друга всегда.