***
Самолёт, бодро тарахтя огромными винтами, опустился на площадку перед административным корпусом. Леон подождал, пока выйдут все и пройдёт ещё пара минут, — не то чтобы он любил долгие прощания. Кто из них, борцов с биотерроризмом, вообще их мог любить… Он неторопливо поднялся, разглаживая куртку, стряхивая нью-йоркскую пыль здоровой рукой, прошёлся к выходу, тихо и с долей суеверности понадеявшись, что теперь не придётся прощаться и вовсе. Если уж и оставаться одному, то сразу, без обиняков и проволочек. Одним махом. Он в одиночку спустился с приставной лестницы, повернув к зданию, и неожиданно для себя буквально уткнулся грудью в крепкую фигуру Криса. — Ты чего тут, Редфилд? — недопонял Леон, с подозрением всматриваясь в замершего капитана БСАА. Тот дёрнул могучим плечом и как-то кривовато улыбнулся. — Тебя тут жду. Думал, уснул ты там, что ли. Или вообще сознание потерял. Хотел уж сунуться проверить, — отозвался Крис, наверное, считая, что совсем ненавязчиво его разглядывает. Леон хотел было съязвить — заметить, что сознание ему надо было терять немного пораньше, эдак примерно в районе барного зала в горном отеле, из которого его выдернули Крис, Ребекка и боевики Ариаса. Но потом, поглядев в тревожные глаза Редфилда, сдулся и просто пожал плечами. — Всё окей. Можешь не провожать, медотсек и сам отыщу. Крис потёр костяшками подбородок, кашлянул, отводя взгляд, как будто бы подбирая подходящие слова. Леон снова отстранённо отметил мазки неба в его глубоко посаженных, будто спрятанных под низкими тёмными бровями, глазах и мысленно пнул всю эту ерунду прочь из головы. Ему нужно было обыденно и быстро разобраться с оставшимися формальностями и не менее обыденно свалить в закат. Хоть куда-нибудь на оставшиеся три дня, пока родная контора не вспомнит о его грёбаном существовании и не потребует с пристрастием как минимум подробный отчёт обо всём произошедшем. — Кхм… Я полагаю, что должен тебе отпуск. Моральная компенсация, так сказать, — прогудел над ним Крис. Леон вынырнул из невесёлых мыслей о формах и официальных бланках, стопку которых ему вскоре придётся заполнить хоть чучелком, хоть тушкой, несмотря на повреждённую руку напару с побитыми рёбрами, и с удивлением перевёл взгляд на Криса. — Забудь, — он хмыкнул, дёрнув плечом. — Можешь подарить мне бутылку “Хенесси”, повязанную бантиком, и мы в расчёте. Крис помрачнел и посуровел одновременно, глянул на него жёстко и прямо, буквально пригвождая к месту, — Леона прошило этим взглядом, обдало кипятком, так, что волосы на затылке вздыбились, и он только силой воли не дал себе вздрогнуть. — Нет. Никаких “Хенесси”, — отрезал Крис и, прежде чем Леон успел вставить хоть звук возмущения, добавил: — Я тут позвонил твоей Ханниган, доложился, что сорвал тебя с отпуска на операцию, все дела. Что целый Нью-Йорк спасли, по ходу. И что тебе теперь хорошо подлечиться надо. Сказал, наши медики, как тебя осмотрят, пошлют полное заключение твоему руководству напару с рекомендациями. Ну и так ещё, заручился совместным отчётом. Напишу вечерком. Короче, за официоз не волнуйся. Я всё уладил. Леону с каждым словом Редфилда всё меньше и меньше нравилось то, что он слышал. Или — всё больше и больше, может быть, даже как-то слишком нравилось. Но вот это он бы точно никому не дал понять. Поэтому лицо его становилось всё кислее и кислее. Где-то внутри уже не то что горело — прямо жгло предчувствием, каким-то почти родившимся пониманием. Это всё было не просто так. — Спасибо, конечно, за нежданную заботу. Но куда ты клонишь? — Леон сощурился, прислонившись здоровым плечом к парапету, гадая, что от его несчастной задницы понадобилось Редфилду и с чего вдруг тот такой пиздецки добрый. Прямо Санта-Клаус в обвесе десятка пушек. А Крис повёл бровями, пожал плечом, а потом вдруг взял и улыбнулся, вот так просто и открыто. Так, что у Леона кольнуло где-то в груди, тыкнуло болезненно-острой спицей. — Поехали развеемся, а? Вдвоём. Леон посмотрел на него как на идиота. Леон открыл было рот, чтобы сказать, что ему нахер не сдалась никакая компания, а уж тем более, компания человека, плавающего во всём этом биодерьме вместе с ним хрен знает какой год. Леон уже начал было фразу из трёх сакраментальных слов: “Пошёл ты, Редфилд”, — и готов был отбить своё право на отдых как пожелает только он один, без какого-либо стороннего вмешательства. А потом подумал, что за последние несколько лет — если не за все полтора десятка на службе у правительства — его отпуск бывал только в двух вариантах: или на больничной койке, или вообще никаким, прямо без завтрака марш-броском на новое задание. Ах, ну ещё и последний: залитый виски по самые гланды — не отпуск, а затянувшиеся похороны его погибшего отряда. Леон уронил голову на грудь, прикрывая лицо ладонью и стискивая зубы. Ему внезапно стало практически стыдно за свой первый порыв — отбрить и послать подальше, отпнуть от себя посильнее. Он вдруг почувствовал себя каким-то… одичавшим. Пожалуй, о нём слишком давно никто даже не пытался позаботиться сверх означенного служебными инструкциями или личной выгодой, не пытался сделать хоть что-то для него и за него, без всякой задней мысли, пускай и в такой грубоватой форме. Он длинно выдохнул, прикрывая глаза. А затем поднял на хмурого Криса взгляд и улыбнулся. — Поехали. Спасибо, Крис. Тот осторожно похлопал его по здоровому плечу и чуть качнул головой. — Рановато ещё, это ж только слова. Вот как компенсирую по полной — тогда и поговорим. Он подмигнул ему, разом перестав хмуриться, посмотрел — легко, просто и прямо — и пошагал к базе. А вот Леона как будто жаром обдало. Тем самым жаром, по которому он уже едва было не соскучился, решив уйти по-английски. Но нет, вот пожалуйста: так и не дали соскучиться. Идя вслед за Крисом по коридорам корпуса БСАА, Леон жадно втянул воздух и позволил себе улыбнуться. Аккуратно так, краешком губ. В нём как будто что-то плясало, покалывало изнутри по груди острыми иголками, тыкалось язычками пламени. Может, и потом не дадут. Кто ж знает.***
Раны обработали быстро, а вот с переломом всё оказалось чуть менее радужно. Кость всё же треснула — не вынесла нежнейших объятий огромного мутанта, пытавшегося его сдавить в кулаке. Спасибо ещё, спасла любимая кожаная куртка — уберегла рёбра и кишки после всех бросков, валяний и прыжков по крыше. Врач, наложив шину, велел забыть о каких бы то ни было сальто-мортале и вообще активной деятельности недели так на две-три. — Четыре, — безапелляционно отозвался Крис, которому давно уже залатали несколько дырок в боку и который маялся в соседнем кресле, ожидая, пока разберутся с Леоном. — Четыре, — подозрительно быстро согласился доктор, отмечая что-то в форме и щёлкая по клавиатуре. — Подтверждаю. Леон, весь перебинтованный и заклеенный тут и там, убийственно посмотрел сначала на одного, потом на другого. На его памяти, ему столько дней не давали даже после тяжёлых травм — руководство обычно строго напоминало о службе родине и желало ему побыстрее возвращаться в строй. Если уж не сразу с койки на поле боя, то как минимум в спортзал и на тренировки, чтобы не терять форму. — Редфилд, да ты обалдел, что ли? Я ж так чокнусь. Или сопьюсь. Крис громко хмыкнул, горячо стиснул его за руку пониже локтя, и Леон обомлел, проглотив все возражения, как будто живя под этим прикосновением. — Не успеешь, Кеннеди. Никаких чокнуться и спиться. И не мечтай. Леон посмотрел на него во все глаза, ощущая, что его захлёстывает, накрывает, как тяжёлым ватным одеялом, чувством азарта и страха. Он закрыл глаза, чтобы нырнуть туда — с головой.***
Ночь растекалась вокруг, сверху донизу, окутывала своей нежной тёплой темнотой. Леон смотрел на отдаляющийся берег, залитый золотисто-рыжим светом в густой, непроглядной тьме, на горящие звёзды городских фонарей между двумя бесконечностями: неба и океана. Они плыли по Средиземному морю на огромном корабле, и их путь лежал дальше — только вглубь. После шумного и пёстрого берега Франции, с золотистыми гаванями, переливчатым языком и берущими за душу песнями, настала жаркая Италия, с её дыханием десятков столетий истории, таинством старых тайн, ажуром башен и пьянящим запахом цветущих апельсиновых деревьев, потом — берег Черногории, с её гордыми крепостными стенами, вездесущей зеленью и синевой, изгибами рек и скалистыми обрывами берегов. И вот теперь их путь лежал в Грецию, бесконечно древнюю и столь же бесконечно яркую. Сказать по правде, Леон и подумать не мог, что Криса — казалось бы, такого американца до мозга костей — потянет не куда-то там по лентам автострад Ржавого пояса, не в красные обветренные стены Гранд Каньона и не к стылым берегам Великих озёр, — а аж в южную Европу. Леон и представить себе не мог, сколько, оказывается, Крис знает и скольким интересуется, сколько может нагора выдать случайных фактов и о чём с ним только можно поговорить. Это была всего лишь другая сторона планеты — господи, да он бывал бессчётное количество раз и в Европе, и в Азии, и в Африке, и у каждого чёрта на рогах. И даже не только по работе: ездить-то, конечно, в крупные известные города приходилось по делам, но и погулять он там успевал день-другой, урывал что-то среди ночных туристических улиц и типичных открыточных видов. Вот тебе Лувр, вот тебе Тауэр, вот завтрак на площадке Эйфелевой башни, — ну и хватит, пора рысью, рысью бежать, искать, ловить, стрелять. Вроде как, приобщился к прекрасному, повидал то, что видел каждый, выполнил моральный долг, а на остальное нет никогда ни времени, ни сил. Что уж там: даже на завтрак зачастую времени нет. Но это… Это всё было иначе, совсем по-другому. Начать хотя бы с того, что Крис в принципе выбирал для них не самые крупные городки — но вместе с тем полные своей жизни, своего шарма, яркие и врезающиеся в память. Леон только и сделал что махнул рукой, молча отдав весь их маршрут на чистую волю Редфилда, как, впрочем, и всю заботу о брони в отелях и билетах куда бы то ни было, — попросил только назвать общую сумму, которая получится в итоге, и всё на том. Крис взял всё на себя, позволил ему об этом даже не вспоминать по пути в Европу и в ней самой, и Леон был тихо рад этой своей пассивности и согласию Криса делать всё самому. Он очень старался об этом не думать: чтобы ненароком на глаза не навернулась влажная пелена облегчения. Ему как будто полбулыжника с шеи сняли. Каждый день приносил что-то новое, не такое, как вчера. Каждый день они куда-то взбирались, где-то бывали, куда-то ехали, растягивались на раскалённых камнях у моря, умазывались глиной в гончарных мастерских, слушали вечерние серенады, пробовали монастырские вина, поднимались на высоченные смотровые площадки или спускались в пещеры, топтали старые тысячелетние камни, съезжали с самой извилистой горки в аквапарке (Леон отстоял своё право хотя бы на извилистую, если уж не на самую высокую, и крепко держался здоровой рукой, сидя позади Криса) — или ужинали на каком-нибудь местном национальном празднике, глядя на тонких девушек, сноровисто танцующих на тлеющих углях. Леон ждал завтра. Отвратного, реального, омерзительного завтрашнего дня, который заставит его проснуться. Каждый день Леон ждал — что наступит утро, что пробьёт, наконец, тот чёртов час, когда ему снова позвонят и скажут, что пора ехать, падать с головой в грязь, слизь и кровь. Или точно также позвонят Крису. А может, просто они сами возьмут и притянут к себе, своей изрешеченной, исхудавшей кармой, какую-нибудь новую биозаразу из очередной лаборатории, а очередной ебанутый учёный-экспериментатор, какой-нибудь местный мафиози или продажный политикан решит наворотить дел, устроив очередное грёбаное заражение. Это неведомое, мрачное “завтра” жгло ему горло, обдирало призрачным наждаком. Довлело над ним удушливой тенью, грозило наступить и оборвать — всё. Но нет. Они жили день, два, три в одном городке, переезжали в другой, в третий, в следующий, пересекали новую границу, сходили на берег в новой стране — и там, и тут, и дальше всё оказывалось просто… нормально. Или им так чертовски, невероятно везло. Леон понятия не имел, что такого и кому сказал Крис — что он, в самом деле, наговорил Ханниган или кому-то там ещё — но ему самому, как и Леону, даже никто не звонил. Вот уже аж целую вторую неделю. Не было ни писка, ни единой смски. Один раз только позвонила Клэр, и Крис улыбался, что-то тихо урча сестре в трубку, а потом сбросил звонок, подмигнул невольно, по профессиональной привычке прислушивающемуся, Леону и передал от неё горячий привет. И вот теперь они снова были на десятипалубном пароме, плыли в глубокой и тёмной тиши среди волнующихся вод огромного, бесконечного южного моря. Леон сложил руки на груди, несколько поёжившись, — ночной ветер был достаточно прохладным. Он едва ли слышал шаги, но почувствовал, как рядом с ним нарисовалась большая фигура. — Хорошо тут, — Крис улыбнулся ему, опершись предплечьями на ограждение, поглядел вдаль. — Не помешаю? Леон посмотрел на тёмную макушку и склонился рядом, к периллам, едва-едва коснувшись Криса плечом. — Не помешаешь. Они стояли в молчании, наблюдая под тихий шорох воды о борт корабля, как проплывает, отдаляется, пропадает в ночи звёздчатый берег. Паром развернулся строго на юг, и ветер по их сторону задул больше, закрадываясь в складки рубашки и за воротник, пробираясь по телу. Леон вжался в Криса немного — буквально самую малость — сильнее, и тот неторопливо положил руку ему на спину, приобнял крепкое острое плечо, стараясь не зацепить эластичный бинт на бицепсе. Леон поглядел на него искоса. Он всё ещё ни черта не понимал, что же творится в голове у этого странного человека, но теперь чётко знал, что ему самому — хорошо рядом. Он хотел показать это “хорошо”, поделиться им — с Крисом и ни с кем больше. Казалось, иначе его просто переполнит, и это чувство прольётся зря, если он не отдаст хоть немного человеку, стоящему рядом. Леон наклонил голову, аккуратно и медленно потянулся влево, коснулся губами жёстко очерченного небритого подбородка. Волосы — и даже щетина — у Криса были достаточно мягкими, лежали гладко, и Леон с удовольствием проскользил по ним немного дальше — к тонким, почти всегда поджатым губам. Под его едва заметным, едва ли читаемым прикосновением улыбнулись. Крис повернул голову, мягко перехватывая его движение, втягивая его в будоражащий, лёгкий поцелуй и одновременно прижимая за плечо к себе ближе. Дразнящие касания перемежались, наслаивались одно на другое, перерастая во что-то плавное, непрерывное, затягивающее. Крис развернулся к нему всем корпусом, его руки уверенно прошлись по крепкому тренированному телу, по бокам к узкой талии. Леон под его широкими ладонями, в его объятьях чувствовал себя возмутительно маленьким — как совсем не привык быть с партнёрами и уж тем более партнёршами. Крис был шире его, крепче, тяжелее — он был бы чертовски непростым противником, вздумай они снова сцепиться, как когда-то давно, в две тысячи тринадцатом. Но вместе со всей этой уверенностью и силой, вместе со всей чёткостью движений и их идеальным контролем, Крис держал его не жёстко, не передавливая ни на йоту. Он ясно показывал, давал понять, что у Леона, безусловно, есть выбор. Выбор отказаться, уйти, передумать. Выбор просто вернуться в каюту, уснуть на своей койке и всё спокойно забыть. Крис как будто задавал ему вопрос — в первый раз. Леон обнял его, втёрся в него, обвил руками шею, настойчиво углубляя поцелуй, втягиваясь в жар его тела, впитывая его в себя, смешивая их запах, их контраст. Леон согласился.***
Греция, горячая и цветистая, заросшая нежными розовыми колокольчиками вьюнков Греция, казалась похожей на другие средиземноморские страны. Но вместе с этим, было в ней что-то более умиротворённое, гармоничное — не глубокая тишь Черногории и не вечный гомон Италии. Было в ней, старой Элладе, что-то простое и правильное, такое же ясно-бирюзовое, как воды Эгейского моря. Здесь всегда находились неизведанные козьи тропы, ведущие в какую-то глушь, а городки и деревеньки на побережье как будто перерастали одни в другие, едва ли заметно, и различить их можно было только по карте. Леон здесь чувствовал себя мальчишкой из читанных когда-то в другом тысячелетии детских рассказов, на солнечном дворе их семейного домика под Бостоном. Та давняя пора уже давно казалась ему кем-то придуманной сказкой — временем, которое не то что невозможно вернуть, а и вовсе лишь показавшееся правдой. Но теперь… Теперь всё это случалось с ним самим. Вот и сегодня они с Крисом — снова — ломились по кривой тропе островка, возвышающегося посреди живописного залива. Они нырнули в заросли, пропетляли между серо-зелёными редкими кустиками и взобрались на небольшую горку, чтобы обнаружить на ней крохотную древнюю церквушечку с красной крышей и колоколами, тихо звенящими на ветру. Задержавшись на несколько минут внутри, в гулкой и прохладной полутьме старых стен, где в углу притулился старый бородатый смотритель, они обошли скромный двор с парой хозяйственных построек и низеньким каменным заборчиком со щербатой глиняной черепицей. А потом они спустились к маленькой бухте, скрытой от всех сторонних глаз, и перед ними вдруг раскинулся узким полумесяцем знакомый только местным — и ещё, чёрт возьми, откуда-то Крису! — уютный песчаный пляж. Потом они плыли, плыли, нагоняя друг друга, ныряя в прозрачную как слеза воду, и, наконец, добрались до каменистого мыса с чередой небольших пещер. Их тёмные зевы поманили к себе неизведанным, непознанным, тайным, и Крис направился к одной из них. Крис, похоже, знал и об этом гроте, снова невесть откуда. Леон, с удивлением замерший в воде, лёгкими ленивыми движениями удерживаясь на месте, разглядывал графитно-серый кривоватый каменный свод с манящими внутрь отблесками воды. Он в жизнь бы не поверил, что Редфилд ко всему прочему ещё и умеет говорить по-гречески, но тем не менее, тот, видать, как-то успел улучить момент и расспросить об этом у местных. А, может быть, во всём было опять виновато его зверское — иногда буквально звериное — чутьё: на людей, на события, на места и вещи. Это как будто роднило Криса с этим сказочно-красивым местом, делало его частью всего таинства. Крис, между тем, вдруг обернулся, коротко и быстро, без единого всплеска, и махнул ему головой. Заинтригованный, Леон только сейчас заметил, что отстал от резво плывущего кролем Криса на добрый десяток футов, и припустил вслед за тёмной макушкой, нагоняя его у самого входа в пещеру. Крис засмеялся, поймав его прямо на взлёте, зацеловал в мокрые солёные губы и вынырнул первым, входя в пещеру. Леон, проводив взглядом мелькнувшую перед самым лицом крепкую задницу в зелёных плавках, прищурился, с трудом сдержав желание мстительно содрать эти самые плавки. Осторожно выбираясь на мелководье, чтобы не стукнуться головой о свод, он обернулся и тихо присвистнул. В гроте можно было подняться почти в полный рост. Солнце играло тут отражёнными волнистыми бликами по стенам, и Леон завороженно хмыкнул, чувствуя, как волей-неволей поддаётся на очарование этого уголка природы. Чёрт возьми, ему этой весной стукнуло грёбаные тридцать семь! А они тут спрятались как подростки, нашедшие личную волшебную пещеру. Крис, между тем, усевшись у стены, порылся в поясной сумке, которую, оказывается, так и не снял на берегу, — и достал им по банке пива. — Редфилд, — показательно прицокнул Леон, наклоняясь и забирая свою, — ты рушишь всю сказочную атмосферу! Крис тихо хохотнул, пшикнув кольцом и отпивая пиво. — Да нет, Леон, мы просто добавляем в неё что-то от себя. Делаем её своей, — он подмигнул, и Леону снова, буквально на секунду, стало жарко в прохладном гроте. Он подсел ближе к Крису на мелкие камушки узкой полоски суши. Нагретая утренним солнцем вода мягко колыхалась вокруг их ступней, в гроте было гулко и тихо, лишь мерно шуршало море и где-то за их спинами капало. Здесь царила полутьма, рябило по стенам и коже отражёнными неверными лучами, в воздухе стоял солёный сыроватый запах, и, кажется, даже пиво легонько колебалось в такт воде. Поддаваясь колдовству, Леон, вдохнув поглубже, первым положил руку Крису на колено. Наверное, это было самое необычное место, чтобы заняться сексом. По крайней мере, на памяти самого Леона — его никогда не тянуло на подобные эксперименты, для любовных дел он предпочитал куда более привычные условия, приличный уровень цивилизации со всеми её удобствами и, конечно же, хорошую мягкую постель. Но здесь всё было иначе. Здесь был Крис, и он делал всё — иным. Леона так и подстёгивало попробовать что-то такое именно с Крисом, ни с кем другим. Вероятно, потому что никто другой бы и не додумался затащить его в маленький и невероятно красивый грот на два десятка квадратных метра попить пива и побыть вдвоём — отрезанными от всего мира сразу. Наверное, сюда даже бы не прошёл никакой грёбаный звонок извне, с какой-нибудь базы, даже если бы они не оставили все привычные вещи, включая телефоны, в номере отеля. Здесь были только они. Это место было — только для них. Крис вообще неожиданно для него оказался романтиком. Это было так странно, это совершенно не шло к его образу извечного несломимого бойца, стойкого оловянного солдатика и золотого мальчика БСАА, — но это было. Леону нравилось думать, что Крис такой с ним. Леону хотелось, чтобы Крис был таким — именно с ним и ни с кем больше. Он хотел, чтобы эта светлая улыбка доставалась только ему — хотя бы сейчас. Он провёл ладонью выше по бедру. Колено у Криса было горячим. Он весь был таким — огненным, и обычно легко мёрзнущий Леон вольно и невольно искал его тепла, иной раз с конфузом обнаруживая себя прижимающимся к Редфилду на ветреной вершине или после дождя в каком-нибудь кафе. Но сейчас ладони самого Леона были едва ли не жарче. Сейчас — это он горел, он плавился, он полыхал, как будто напитавшись всем отданным и собранным теплом в Средиземноморье, рядом с Крисом, и теперь хотел вернуть его сторицей. Легко перемахнув через крепкие ноги, Леон уселся у Криса на бёдрах, толкнул в грудь, заставляя его полулечь, откинуться назад на локти. Он зацеловал его слёту, сразу глубоко и настойчиво, жадно, вместе с тем втираясь всем своим торсом в торс Криса. Их влажная от морской воды кожа словно разгоралась, накаляясь, и Леон вздрогнул от нарастающего волнами — в такт прибою — желания. Снизу вверх, снова вниз, и вверх. С каждой волной жажда захлёстывала его всё больше, кружила голову, сдавливала узким концом разрастающегося торнадо. Леон криво улыбнулся: себе и Крису. Леон сорвался. Он притиснул Криса всем собой, завладевая его губами, жадно зацеловывая, совершенно беспардонно впираясь внутрь, вглубь, сталкиваясь и сражаясь с ним языками. Сильные и широкие ладони прошлись по его спине от самой шеи вниз, поцарапывая пальцами вдоль позвоночника с двух сторон, стиснули маленькие крепкие ягодицы, которым в последнюю неделю уже пару раз доставалось прочувствовать на себе приличные размеры Криса. Леон хмыкнул, нахально раздвигая Крису коленом бёдра. Ну уж нет. Сейчас он точно не собирался отдавать инициативу. Сейчас он собирался — брать. Острые прикосновения к груди, к рельефному животу, наконец, к плавкам с порядком выгнувшимся в них членом — и Крис застонал. Коротко, низко, но уже гортанно. Леон хотел, чтобы этот стон повторился, и повторился много раз, чтобы он был достаточно громким, чтобы Крис сам — попросил его о большем. Леон хотел пить его тепло, пить его жаркие стоны, впитывать в себя самую крисову суть — и отдавать в ответ много. Так много, сколько получится. Он опустился ниже, проходясь губами, языком по горячей коже, по тёмным редким завиткам волос на груди и животе, трогая легонько зубами там, где только что были его руки, где только что царапали его ногти. Он сходил с ума от желания, и Крис откинул голову, позволяя ему всё, открываясь. Он стянул с Криса плавки, доставая его твердеющий, буквально в руках растущий член, сильно стискивая его, забирая головку в рот — и внезапно насаживаясь как можно глубже, до искр из глаз. Крис охнул. Попытался чуть отодвинуться, но Леон впился в его ягодицы, не позволяя этого, медленно оттягивая голову назад и крепко обхватывая головку губами. — Не… не надо, Леон, — голос у Криса уже срывался, Крис уже говорил с хрипотцой, и от этого у Леона только больше съехала крыша. Он знал: надо. Он хотел: много. Он брал: всё. Крис осторожно, явно сдерживая себя, прикоснулся к его голове, погладил по волосам, зарываясь в прямые русые пряди. Крис задал ему вопрос — во второй раз. Леон ответил — тем, что взял в рот так глубоко, как только смог, стискивая горлом влажную солоноватую голову. Он не просто был согласен — он настаивал.***
Кажется, это было неизбежным. Неминуемым. Сказка обязана была закончиться, и Леон не верил в какие-то невероятные продолжения. На его памяти никогда не бывало никаких “и жили они долго и счастливо”, не бывало — даже если дело касалось других людей, даже если дело касалось тех, кого ему самому удалось вытащить из очередной адской бездны на свет божий и подарить вторую жизнь. Их самолёт летел через Атлантику девятый час, и он дремал на плече у Криса, уткнувшись в его загорелую шею, испещрённую синими, лиловыми, красными следами. Да, он старался наследить — как можно больше, как можно ярче, как можно сильнее. Везде, где только мог. Сказать по правде, на одну только задницу Редфилда смотреть было страшно — там живого места от засосов и прикусов не было, и Леон считал, что очень даже по заслугам. Крис обещал ему что? Крис обещал ему моральную компенсацию. И выполнил своё обещание в троекратном объёме. Он подарил Леону какую-то целую чёртову иную жизнь, жизнь из другого, параллельного мира, где они не то что не стали борцами с биооружием, вечными солдатами на передовой, а и вовсе остались служить полицейскими в мирном Раккун-сити, где Леон построил бы карьеру детектива, а Крис в итоге стал бы капитаном спецотряда, и их отпуска совпадали бы достаточно часто для таких путешествий, а каждый из них редко сталкивался бы на своей работе с чем-то пострашнее бытового убийства или банды обкуренных скинхедов. Но у них не было — да и не могло быть этой другой жизни. И тем бесценнее была каждая неделя, каждый день и час — там, тогда, вдвоём. В их сказке длиной в целый месяц. Леон не знал, за что ему вдруг это всё досталось. Почему вообще Крис вдруг решил подарить это всё — ему одному. И он считал, что не имеет права спрашивать. Он твёрдо надеялся только на одно. Что они снова встретятся, и у них, возможно, снова что-то будет — какая-то встреча, какой-то секс. Может, через год, может, через два, — кто же теперь скажет. В конце концов, Крис ему ничего не обещал, не правда ли? Получив багаж, они вышли из аэропорта, и Леон старался не смотреть в сторону Криса, держался с независимым видом на расстоянии вытянутой руки. Любые сказки заканчиваются. И любой отпуск тоже. Нельзя было только одно: жалеть. Леон вытащил телефон, чтобы заказать такси сразу до самого Вашингтона, — он всегда предпочитал жить недалеко от работы и снимал в столице квартиру уже долбаную прорву лет. Но Крис вдруг положил ему руку на плечо и развернул к себе. Вот так просто, как будто и не было у него всей этой независимости на лице и в позе. — Эй. Ну что, поехали домой? Оттуда и позвонишь. Он улыбнулся, и вдруг над ухом у Леона коротко металлически звякнуло. Во второй руке у Редфилда, в раскрытой ладони на пальце висели ключи — приличная такая связка, не только брелок от машины, но несколько штук и от дома. Леон смотрел на него и не верил, смотрел, широко открыв глаза. Где-то в позабытом телефоне пискнуло трижды формальным “добрым днём” и отключилось, выдав одни гудки. — Редфилд, ты чокнулся, — выдавил он, вслепую не с первого раза нажимая отбой. Крис улыбнулся шире. — С тобой не чокнешься. Задница так ещё не болела от укусов. Леон стоял, не зная, как двинуться с места, что сказать и надо ли вообще, собственно говоря, дышать. Он не понимал. На кой ляд он вообще мог сдаться кому-то, со всем своим дерьмом в голове и за душой? Он стоял и не верил. Попробовал моргнуть — не помогло, Редфилд всё также был рядом, буквально в полуметре и с ключами, со сраными ключами в руках. И ведь он не пил-то за последние недели ни черта тяжелее пляжных коктейлей и пива!.. Кто из них сошёл с ума? Кто из них сошёл с ума — больше?.. — Зачем? Это слово упало между ними, он его каркнул и как не знал, что с ним делать, что ещё сказать. Крис задумчиво поджал губы, его взгляд неприцельно прошёлся по Леону, и того тряхнуло: неконтролируемо, жёстко, сильно. — Затем. Хочешь? — Поехали. Нет — значит, нет. Крис снова давал ему выбор, и этот выбор был уже без возможности повернуть всё вспять. Леон понимал: если он откажется, ничего не будет. Да, Крис останется ему другом и подставит плечо, если будет надо. Крис приедет к нему на помощь или позовёт на помощь сам. Крис всегда будет — как и раньше — где-то там, на горизонте, где-то поблизости, в соседнем коридоре, мельком на экране в чужих новостях, но никогда — рядом. Крис не будет его ни к чему принуждать, как не принуждает и сейчас. Но и выбора больше не даст — даже если вдруг их снова свяжет какой-нибудь случайный секс. Через год. Или через два. Или никогда. Леон вдруг подумал, что это уже не вышло бы назвать никакой компенсацией и не вышло бы оправдать никаким желанием хорошо оттянуться с подходящим парнем. Но он всё-таки хотел бы знать наверняка. — Ты подарил мне отпуск. Разве этого мало? Это ведь… — он больно куснул изнутри губу, но продолжил, — не вопрос долга, верно? Крис поднял густые брови. — Это никогда не было вопросом долга ради долга, Леон, — он улыбнулся, жарко и ласково, и Леона потянуло к нему, вперёд, как магнитом. — Я хотел, чтобы тебе было хорошо. Он подхватил полудвижение Леона, приобнял за талию, подвинул к себе. Леон поглядел на него — близко, прямо в глубоко посаженные синие глаза. — А потом мне стало хорошо рядом с тобой. Так, как ни с кем, — он пожал плечом, — и никогда. Леон задохнулся от нестерпимого желания впиться ему в губы, жадно стиснуть, жадно взять. Он сглотнул, процарапывая по плечам Криса прямо через футболку, и взгляд у того потемнел, стал тяжёлым. Крис легко коснулся его скулы, провёл по ней медленно и мягко большим пальцем. Крис спрашивал его — спрашивал в последний, третий раз — и терпеливо ждал ответа, каким бы тот ни был. Время схлопнулось где-то над их головами, когда Леон выбрал. Коротко втянув воздух, он впился в его губы, втиснулся в него весь, сразу, позволяя себе выкинуть всё злое и больное прошлое, что столько лет тянуло его камнем на шее, давая им обоим быть вместе. Он почувствовал, как в его задний карман опустились ключи, а его самого крепко и сильно сжали. Сжали настолько, что выйти, выскользнуть незаметно из объятий уже не получилось бы. Теперь у него не осталось вариантов. Впрочем, улыбнулся себе Леон, захлёбываясь в поцелуе, он никогда так далеко не планировал.