— Быть тебе или не быть...

      Писк электронных часов эхом разносится по утонувшей в мертвенной тишине комнате, отскакивает от серых бетонных стен, словно заставка спящего режима DVD-проигрывателя, чтобы в следующее мгновение навсегда раствориться в пропахшем медикаментами пространстве. Заглушить этот звук никто не спешит, пока наконец, шурша пластиковыми пакетами, к часам не подбирается тёмная фигура и не щёлкает по большой кнопке на их верхушке. Мужчина натягивает окровавленную резиновую перчатку обратно и медленно возвращается к своему рабочему месту.       — Одиннадцать часов вечера… Помнится мне, ты этот будильник и поставил, чтобы я не забывался и шёл спать в это время, — на облик говорящего вновь пал яркий белоснежный свет лампы, что стояла над металлическим столом, с которого на те самые пластиковые пакеты тихо покапывала кровь пациента, — но именно из-за тебя мы сейчас тут с тобой и торчим, хотя могли бы отдыхать. Иронично, да? Хотя что тебе, ты как раз сейчас и отдыхаешь. М-м, Уимблтон?       Док заботливо берёт отсечённую от тела голову Хэнка, всматриваясь в его потускневшие серые глаза. Язык покойника вывалился из пасти и теперь безобразно торчал снаружи, словно его обладатель дразнится и паясничает, даже будучи мёртвым. Хакер побрезговал бы взять чужую башку в свои руки, но только не эту, казалось бы, абсолютно пустую, однако от чего-то достаточно тяжёлую — видимо, в ней слишком много ваты.       — Быть тебе или не быть – вот в чём вопрос. Примерно так это звучало, верно? — произносит 2BD, и саркастичная ухмылка расползается по его лицу, растягивая страшные шрамы на щеках, превращая его в подобие Чеширского Кота. — Каждый раз, когда приходится вытягивать тебя с того света, спрашиваю себя: «а зачем ты, блять, вообще это делаешь»?       Удивительно, но в ответ Хэнк не проронил ни слова. Лишь алая капля, что медленно ползла с рассечённого лба мертвеца до самого подбородка, наконец упала на чёрную футболку псевдодоктора, запачкав собой и без того пропитанную кровью ткань. Быстро взглянув на новое пятно на одежде, Док вновь уставился убийце в глаза, но на этот раз разбавив усталость своего взора каплей суровости и недовольства. Ухмылка исчезла в тот же миг, что и явилось возмущение на смену тихому безразличию.       — Сам стирать будешь, паразит проклятый. — 2BD принял это за своеобразное оскорбление, хоть и понимал, что отрубленная башка нарочно ничего сделать не может, даже если очень захочет. — Знаешь, не над тобой ведь смеюсь, а над самим собой. Мог бы избавить Неваду хотя бы от одной проблемы, но среди моих вариантов даже не существует такого, как «наплевать, позволить сдохнуть и забыть». Хотя что ты из себя представляешь? Вечно влезающий в дерьмо балбес, от которого толку, как с козла молока. Приходишь домой частями, как ебучий конструктор, а я собираю, осознавая, что это повторится снова. А потом что? «Кайл-Кайл»...       Он опять еле заметно улыбается, приблизив окровавленную голову к своему лицу, осторожно гладит холодную щёку покойника. В мыслях крутятся разного рода и консистенции воспоминания, некоторые из которых пропитались смрадом дешёвого алкоголя, вторые – бодрящим ароматом утреннего кофе, а третьи вовсе отразились звонким всплеском руки по струнам гитары.       — Выпросил меня рассказать про своё имя, а я взял сдуру и рассказал. Просил же пореже его произносить, противно. Просил, чтобы Доком звал. А ты, бестолочь, «Кайл-Кайл»... — из груди рассуждающего вслух дезертира вырвался протяжный вздох, медленно возвращающий Дока в состояние спокойствия. — Я нос ворочу, фыркаю в ответ, а ведь на самом деле, блять, нравится от тебя своё имя слышать.       Уставши стоять на месте, Кайл аккуратно зашагал поближе к операционному столу, чтобы позже присесть рядом с телом Уимблтона на почти незапачканную кровью часть металлической мебели. Стол негромко щёлкнул под весом хакера, а потом вновь затих до тех времён, пока кто-нибудь из этих двух вдруг не решит пошевелиться. Интересно, кто же поднимется со стола первым: наконец наговорившийся сам с собой Док или потерявший всякое терпение мёртвый Хэнк?       Отделённую от тела голову хакер бережно уложил себе на колени, даже не переживая о том, что джинсы после такого вряд ли удастся отстирать. Ничего страшного, отберёт у Уимблтона какие-нибудь штаны, чтобы возместить нанесённый его вещам ущерб. И даже если те будут велики до той степени, что придётся шнурками подвязывать, – а они будут – Док всё равно их наденет, чтобы позлить сожителя. Пусть хохочет Деймос, пусть глушит смех, прикрываясь рукой, Сэнфорд, – тот будет чувствовать себя превосходно, даже лучше, чем когда-либо, пока хмурый Хэнк слоняется по базе в своих последних, пока ещё не проёбанных на задании старых штанах.       — Надо было бежать от тебя, как только увидел. Авось выжил бы. А сейчас слишком поздно: хочешь – иди, куда только вздумается, только вот всё равно не получится; или застрелит кто, или застрелишься сам, пока в съёмной однушке темно, спокойно и тихо. — пригнувшись, Кайл потёр о плечо зачесавшийся глаз, чтобы не пачкать лицо всеми прелестями, оставшимися на перчатках. — Так что теперь я с тобой или до конца, или до начала всех начал. Кто знает, может мы сможем вернуть Неваду к жизни. А там я бы устроил тебе «весёлую» жизнь, полудурок.       Ненадолго в комнате вновь воцарила тишина, пока Док пытался разобраться в куче своих мыслей. На часах уже почти половина двенадцатого, а тот продолжал говорить в пустоту и не думал останавливаться.       — О, а помнишь ты говорил, что хотел записаться на волейбол? Я бы тебя лично записал. Хоть бы занимался чем-то полезным, а не повышал уровень преступности в штате. Ты же ещё на гитаре играть любишь. Я бы тебя вечером во двор выгонял вместе с ней, а сам сидел бы у окна и слушал, типа ты мне баллады исполняешь. И ты бы ведь правда пошёл, правда пел бы...       Голова молчаливого собеседника вновь была поднята Доком на уровень глаз, находясь от живого лица уже слишком, непозволительно близко.       — Ну вот и о каком «не быть» теперь идёт речь, если люблю, а? — издевательски спросил Хэнка тот, чуть прикрыв голубые глаза.       Ещё чуть ближе...       — Помнишь, как я дрожал под столом, впервые встретив тебя в агентстве? Помнишь, как ты занервничал, когда я нашёл твои старые фотографии, но ты всё-таки позволил мне взглянуть на них? Помнишь... нет, понял ли ты вообще, когда мы вдруг решили преступить границу дозволенного?       2BD почти прильнул к разбитой посиневшей губе напротив, но вдруг остановился и замер, всматриваясь в роспись шрамов на лице своего слушателя – извечного, поселившегося в его черепной коробке слушателя. Однако столь созерцательный момент был нарушен, когда Кайл, тихо хмыкнув, вернулся в исходное положение.       — Извини, но я не некрофил, так что давай просто вернём твою тыкву на место, и преступай эту границу сам, если вдруг захочешь...