Спичка и ножницы

Миновало четыре года с того ужасного пожара. Город воспрял из праха, и с первого взгляда никто бы и не понял, какие потери мы понесли. Полагаю, за это стоит благодарить Фонд Фризис. Конечно, они и сами были заинтересованы в восстановлении Энбизаки, учитывая, как пострадал их торговый дом, но… Это все еще крайне щедрый жест, без их помощи мы бы и по сей день смотрели на руины, некогда бывшие уютными улочками. Этого не должно было произойти. Все… так сильно вышло из-под контроля. Но не важно. Теперь это не важно. Энбизака вновь прекрасна и приветлива, и гулять, любуясь ее пейзажами — одно удовольствие. Гакуга осторожно поднял мою ладонь, изрезанную ожогами. — Ты уверена, что этого уже не исправить? — Буфуко сделал все, что мог. Я не хочу беспокоить его еще больше. Мне даже не больно, правда. Я на лгала. Первое время любое движение ладонью причиняло боль, но теперь о былом напоминали только кривые рубцы. Выглядело не очень, но проблем не доставляло. Разве что… Я боялась, что стала для мужа не такой привлекательной, как раньше. Когда он услышал это, не удержался от смеха. — Я только до сих пор понять не могу… Что ты вообще делала на улице в ту ночь? Ты у меня та еще домоседка. Губы сжались в тонкую линию. Я упорно смотрела на горизонт, не решаясь поднять на него взгляд. За четыре года я успела продумать оправдание в мельчайших деталях, но от этого врать мужу не становилось проще. — В том-то и проблема. Я днюю и ночую в мастерской, мне захотелось в кои-то веки прислушаться к твоим советам и проветриться. Но… Город всегда такой людный. Что в будни, что в выходные. За рабочий день я и так успеваю поздороваться с половиной Энбизаки. Так что я вышла вечером. Если он и заметил что-то странное в моих речах, то виду не подал. Я поспешила сменить тему: — Повезло, что вы с Реном и Буфуко остались дома. Он промычал что-то в знак согласия, и мне показалось, что на этом разговор окончен, но нечто в его нахмуренном лице не давало мне покоя. Словно Гакуга не желал отпускать события четырехлетней давности. Не могу его винить. Он вдруг замер посреди дороги. — Совсем вылетело из головы. Мне нужно заглянуть в торговый дом, взять заказ. Я прошла еще пару шагов и остановилась чуть поодаль от него, оборачиваясь: — О? Сожалею. Постарайся не попасться на глаза… Ну знаешь… — Ха, расслабься. Чтобы попасться братцу Анану на глаза, нужно, чтобы он смотрел на меня. А это, как ты знаешь, исключено. Анан Окто нас не жалует. Как и остальная часть семьи. Что ж, это абсолютно взаимно, хотя Гакуга все еще здоровается с ним при встрече. Я его не понимаю. Эти люди отказались от нас. Сначала от мамы, затем от Гакуги, но зато публично они строят из себя эталон семьи. Как лицемерно. Анан Окто более приветлив со своими соседями и коллегами из торгового дома, чем с кровными родственниками в лице меня или Гакуги. Черт возьми, они даже не предложили свою помощь после пожара. Полагаю, у них своих проблем хватало. Какая удача, что никто из клана Окто не пострадал в ту ночь. И какое совпадение, что они находились в эпицентре пожара. — Только не засиживайся потом в кабаке, чтоб сразу домой, понял? — крикнула я Гакуге вдогонку. Это были мои последние слова, адресованные ему. Гакуга так и не вернулся домой. Я уложила сына спать, а сама просидела у окна всю ночь, не смыкая глаз. Странное тревожное чувство копошилось внутри, не давай мне прикорнуть, и, хотя Гакуга часто допоздна засиживался за бутылкой, этот раз казался мне иным. Может, кто-то задержал его в торговом доме? Это ведь не мог быть Анан. Ему нет дела до нас. Если только… Если только он не задумался, кому было выгодно поджечь место его временного проживания. С рассветом в прихожей я услышала тихие, осторожные звуки. Умом я прекрасно понимала, кто это, но все равно ринулось к двери в надежде застать мужа. — Кайо? Ты вообще ложилась? — Беспокойно спросил Буфуко. Пестрое кимоно, широкий оби, роскошные золотые волосы по плечи, убранные заколкой в тон — легко спутать его с девушкой, особенно при таком имени. Ему это льстило. Полагаю, если б мой брат не желал, чтоб его принимали за девицу, он бы и не носил такую одежу. Видимо, сказалось воспитание матери-швеи. Мы не могли позволить себе покупать любые желаемые наряды, но зато мы могли мастерить их сами. Я была хороша в технике — самые ровные стежки, самые незаметные заплаты, но Буфуко превосходил меня во всем, что касалось дизайна. Он любил хорошо выглядеть, а женские оби, цитируя его, всегда симпатичнее мужских. Однако любовь к одежде не означала любовь к шитью. В отличие от меня от отказался идти по стопам родителей и предпочел врачебное дело. Именно благодаря Буфуко мои ожоги так быстро затянулись. Не полностью, разумеется, но без его заботы мне бы потребовалось значительно больше времени, чтобы вернуться к работе. Мне больше не требовался постоянный надзор, но он продолжал приходить чуть ли не каждый день привычки ради: помочь по хозяйству, принять пару заказов в лавке, поиграть с племянником. — Я жду Гакугу… — Он еще не вернулся? Не обижайся, он у тебя славный, но иногда… Раздался стук. Мы синхронно обернулись. В незакрытых дверях стоял констебль Аой. — Кайо-сан, позвольте с вами переговорить… Тот день остался в моей голове туманным воспоминанием. Я помню сбивчивые голоса, но кому они принадлежали и что говорили — понятия не имею. Я помню пятна крови на голой кожи, и почему-то меня зацепило, что на теле не было кимоно. Это был один из первых подарков Гакуге. Я самолично его шила. Не слишком прихотливый в одежде, он, тем не менее, ценил мой труд и часто носил его. Теперь от моего супруга не осталось даже куска ткани. Я чувствовала себя призраком. Казалась себе нереальной. Или нереальным казалось происходящее? Что-то определенно не имело смысла. Проще было поверить, что мое существование оборвалось, чем… Кто мог это сделать? Кому он мог навредить? За годы брака Гакуга едва ли кому-то перешел дорогу — может, он был и не самым благонравным гражданином, но зла не делал. Если из нас двоих кто и заслуживал смерти, то это… Неважно. Его убили. Вне всяких сомнений. Он не просто споткнулся спьяну, нет, его намерено и долго истязали. И если я узнаю кто, я этого так не оставлю. На моих руках уже не мало крови. На пару дней Буфуко забрал Рена к себе. Я не выдержала бы вопроса «а где папа?» и тут же ударилась бы в истерику. Он разрывался между мной и ребенком, но я предпочла остаться одна. Я проводила бессчётные дни, смакую свое горе и злобу, кипящую во мне. Я не знала, на кого злюсь, у объекта моей ненависти не имелось ни лица, ни имени, но зато злоба была результативнее горя. Крик работал лучше слез. Если раньше меня называли просто «домоседкой», то со смертью мужа я превратилась в натуральную затворницу. Я говорила себе, что хочу сосредоточиться на работе, ведь теперь у меня не было Гакуги на подхвате, но, по правде говоря, я просто не желала выходить из дому. Пока Буфуко силой не вытащил меня. — Я думаю, Рену пора вернуться домой. Он скучает по маме. Мы брели через Зеркальный мост, когда он заговорил об этом. Я замерла у перил, разглядывая поверхность воды. — Я не против, я тоже скучаю по нему. Но почему… Почему именно сейчас? — Он, кажется, свыкся с мыслей, что его отец больше не вернется домой. А ты… Наоборот. Мне не очень нравится видеть, как ты чахнешь одна. По крайней мере, забота о ребенке отвлечёт тебя от мрачных мыслей. Может, мне изначально не стоило его забирать. — Может и так… Это все? Это правда единственная причина? Я знаю, когда люди лгут или что-то скрывают. Я в этом деле главная мастерица. — Мне вроде как… Мне предложили новую работу. Платят хорошо, но времени придется уделить больше привычного. — Это… Это же замечательно! — Я не сумела сдержать радости. С тех пор, как мама сбежала из семьи, ее финансовое положение всегда было весьма шатким, особенно в сравнении с прошлым. Сейчас, будучи взрослой женщиной с собственной семьей, я не могла пожаловаться на проблемы с деньгами, но и пренебрегать возможностью заработать не стала бы. Еще один заказ, еще один метр ткани, еще один час за выкройками. Если окупится — я даже готова сменить монокль на постоянные очки. Буфуко оставался хмурым. — Просто… Мне вроде как… Предстоит работать в торговом доме и… При этом словосочетание мое настроение резко скакнуло вниз. — Серьезно? Окто все еще ошиваются там? — На самом деле… На них-то я и буду работать. Им нужен врач, потому что прошлый семейный уволился из-за каких-то личных обстоятельств, и они решили… Я не особо вслушивалась в его речь. Вся она звучала как несуразное оправдание, словно он считал себя виноватым. Но в чем вина Буфуко? От него требовалось малое — отказаться. — Ты ведь шутишь? Ты не пойдешь к ним? — Почему нет? — Вздохнул он наконец с таким лицом, словно с самого начала готовился именно к этому разговору. — Клан Окто — один из самых уважаемых в стране. Глупо держаться за синицу, когда журавль сам опускается тебе в руки. — Помнится мне, не слишком сильно мы были нужны им все эти годы. — Мама? Да, возможно. Но она сама сбежала. Гакуга? Его выходки кому угодно осточертели бы. Но от нас с тобой они не отказывались. Ну, пока ты не вышла замуж. Так что я не вижу проблемы…. — Вот оно что. Не отказывались. Уму непостижимо. За столько лет они не прислали даже письма на день рождения. Не поздоровались в ответ. Не удостоили взглядом. А теперь вдруг предлагают работать на них? И он не видит проблемы? — Ну и отлично, — процедила я. — Передавай от меня привет дедушке и кузенам. Написать тебе рекомендательное письмо? Не наглей, когда дело дойдет до премии. На семейное застолье они тебя в любом случае не позовут. — Кайо! Да бога ради, подожди! Куда, скажи пожалуйста, ты идешь?! Я стремительно удалялась прочь от моста, кожей ощущая на себе любопытные взгляды окружающих. Ну да, впервые за много недель вышла из дома только чтобы поругаться с братом. Вот вам и приветливая портниха из швейной лавки за рекой. Не исключено, что я не права. Он взрослый человек, способный сам принимать решения. Но мне все равно казалось, что меня предали. Я забежала к Буфуко домой, чтобы забрать Рена. Тот со счастливым смехом ринулся ко мне в объятия, и впервые со смерти мужа я почувствовала себя на своем месте. Мир всегда становился чуточку ярче, когда мой сын улыбался мне. Следующим утром он ушел в город, поэтому не застал плохих новостей. Но я знала, что появления констебля в дверях моей мастерской не сулит ничего хорошего. Я уже рассказала ему все, что могла касательно смерти Гакуги, но он ни на йоту не продвинулся в расследовании. — Знакомо? — В руках он держал сверток ткани. Трудно было так сходу определить, что это, но узор… Слишком узнаваемый. Я видела его буквально вчера. Он развернул кимоно в полный размер. Пятна крови давали примерное представление, через что прошел владелец. — Это был подарок на день рождение Буфуко… Что… Уибэ Аой не был плохим человеком. Ему часто приходилось успокаивать людей, которые пострадали в ходе преступлений. Но что он мог сказать недавно овдовевшей женщине, только что потерявшей еще и брата? Во всем мире не хватило бы нужных слов. Если бы в тот день я не бросила его посреди дороги… Если бы мы вместе вернулись к нему за Реном… Если бы… Да черт с ним. Ничего уже не исправить. Констебль Уибэ оказался бесполезен, когда дело дошло до смерти моего мужа. С чего бы ему преуспеть в поиске убийцы Буфуко? Магистрат и пальцем не пошевелит, учитывая, что дело касалось моей семьи. Мы всегда были темным пятном для их репутации, так что им только в радость побыстрее забыть о нашем существовании. Нет смысла надеется на правосудие Гато Окто. Но может… Может это и есть правосудие. Надо мной. За все те жизни, что я пусть и не напрямую, но сгубила. За все тех, кто не смог в ночь пожара добраться до другого берега реки. Невинные люди пострадали в моей тщетной попытки выместить злобу на клан Окто, и теперь пришло время платить по счетам. Но в таком случае… Рен. За время, проведенное с дядей, он к нему привязался. Естественно, для него подобная новость стала не меньшим ударом. Но что, если он тоже пострадает? Когда я прибыла на место преступления, тело было скрыто слоем толстой ткани, но я настояла, чтобы мне его показали. И хотя смотреть на многочисленные раны было выше моих сил, что-то зацепило мой взгляд. Прошлым вечером, я в этом даже не сомневаюсь, он уложил волосы любимой желтой кандзаси. Сейчас заколки не было. — Возможно, смыло водой. В смысле, мы нашли его тело в реке, так что… — Я так и не дослушала объяснения детектива Акаги. Нечто настораживало меня в пропаже. То было не такое уж ценное украшение. Бредя домой, я думала, что мне делать с Реном. Теперь я оставалась его единственной семьей. Но насколько безопасно ему в Энбизаке? И куда я могла бы… Я остановилась в паре метрах от магазина. Что здесь забыл Анан Окто? — Приветствую, Кайо-сан, — он медленно поклонился мне, точно не зная, как себя вести в данной ситуации. Мы никогда не говорили прежде. Мы просто знали о существовании друг друга, и каждый взаимно избегал другого. — Я слышал, что случилось с вашим мужем и братом. Примете мои искренние… — Искренние? — Перебила я его. — Какие искренние чувства вы можете испытывать по поводу их смерти? Облегчение? Анан промолчал. Очевидно, ему было нечего противопоставить моей холодной и тихой ярости. — Прошлым днем я изъявлял желание нанять его… Буфуко был талантливым лекарем, знаете? Конечно знаю. Лучше прочих. Я многим ему обязана. Хотя стоит взглянуть правде в глаза: он бы добился большего, мои ожоги сошли бы быстрее, благоволи нам обожаемые родственнички. Я понимала, что Анан пытается поддержать меня, как может и как умеет. Но мне хотелось ткнуть ему в лицо всей пренебрежительностью, которую я испытала в прошлом, хотелось сказать, что его никак не заботила смерть двоюродного брата, просто теперь придется искать нового врача. Что я и сделала. Анан выслушал мои упреки с поразительной стойкостью и под конец спросил: — Как я могу помочь? Больше всего на свете я желала ответить «никак». Больше всего на свете я желала, чтобы так оно и было. Но кое-что… Кое-что он мог для меня сделать. — Рен. Заберите его как можно дальше отсюда. И Анан понял меня. Понял, что я вовсе не пытаюсь пренебречь материнскими обязанностями, предаваясь тоске по погибшим, а лишь стремлюсь обезопасить ребенка. Кто знает, когда найдут убийцу? Нельзя даже с уверенностью утверждать, что смерти взаимосвязаны. Но лучше так, чем сидеть ложа руки в ожидании худшего. Через несколько дней Рен уехал. Знакомиться с семьей по линии матери. Хотя многие родственники оставались здесь, нашлась одна из моих двоюродных сестер, прошивавшая в Момогенгоу. Далековато. То, что нужно. Я не в полной мере оценила, насколько одиноко станет мне без Рена. Он честно писал письма, но это совсем не тоже самое, что видеть его вживую, старательно делающим уроки или наблюдающим за моим пошивом. Иногда, когда его имя всплывало в разговорах с покупателями, часть меня сомневалась, а был ли вообще такой Рен в стенах лавки? Может, я пропустила его смерть, не в силах справиться с травмой? Может, я уже давно сошла с ума, а окружающие не решаются сказать мне? Раньше мне снились сны. В них меня попятам преследовало пламя. Иногда я неслась по улицам Энбизаки, иногда — меж мрачных, пугающих скал и расщелин. Иногда это был огонь учиненного мной пожара, иногда — адское пламя. Я просыпалась с криками и в слезах повторяла Гакуги, как сильно люблю его, как я рада, что не пострадал. Я заставляла его верить, будто в кошмарах вижу гибель близких. Я лгала. Мне снилось, что он узнает правду. Я никогда не планировала поджигать чертов город. Огонь не должен был распространиться дальше торгового дома. И раз уж на то пошло… Я была там по работе. Я знаю, как расположены жилые комнаты. Загорелись бы в первую очередь спальни Окто… У остальных хватило бы времени сбежать. Но каким-то чудом именно те, кому предназначался факел, отделались парой ожогов. Теперь сны о гибели моей семьи были не ложью. И даже не снами. Мне больше не нужно бояться, что они узнают правду. Рен упросил вернутся ненадолго в Энбизаку. Он скучал, оно и понятно. Вероятно, его мучили думы, похожие на мои собственные. Быть порознь после случившегося оказался тяжелее, чем я думала. Так что, конечно, Рен вернулся. Он выглядел веселее, чем перед отъездом. Новые впечатления и радость от встречи с мамой затмили скорбь, но не заменили. Так, показывая купленный ему двоюродной тетей пояс, он сказал: — Как думаешь, дяде бы понравилось? — Дядя носил несколько другие оби, — я не сдержала улыбки, — но да, этот ему бы тоже понравился. Рен всегда был чем-то похож на Буфуко. Цветом волос, таким редким для этих мест, или эмоциональной непосредственностью, вот уж не знаю, но мне нравилось держать его рядом. Особенно теперь. Я не забыла о том почему вообще отправила Рена в такую даль. Я должна была защитить его всеми возможными способами, но разлука мне не по силам. Я стала чрезмерно гиперопекающей. Его это, понятное дело, раздражало, но как мне было донести мысль, что кто-то может желать зла нашей семье? Мне в частности? И вполне возможно, что зла заслуженного. Однажды он просто не пришел домой. Я опрашивала всех, я билась в двери мирового судьи, я места себе не находила. «Моего ребенка нигде нет». Многим ли это лучше смерти? Да, видеть окровавленные тела родных ужасно, но не знать, где он, что с ним, через что ему пришлось пройти… Я не справилась. Я провалилась. Я не уберегла его. Поделом мне. Мне. Это правда. Я виновата перед многими. Но они-то здесь причем? Недалеко от Энбизаки есть заброшенный храм. Живописное место на склоне горы, но далекое. Тихое. Мирное. Здесь бы никто не потревожил вас, реши вы вымолить прощение за совершенные грехи. Я бы его все равно не получила, да и вряд ли существовала молитва, способная вернуть моих близких к жизни. Но это меньшее, что я могла теперь сделать. Вдали от людей, потому что молиться рядом с ними у меня права нет. Здесь нет перешептываний за спиной. Здесь нет постоянного чувства угрозы, что нависло надо мной после пропажи Рена. Я полумраке храма я пусть и не сразу, но увидела фигуру. Вздрогнув от неожиданности, я все же настороженно улыбнулась: — Рада встречи. Добрый день. Человек заговорил не сразу. — Как… Как ваше имя? — Я слегка нервничала. Причин было множество: место, загадочное поведение незнакомца, тревога, что преследовала меня в течении многих месяцев. Такая изнурительная, совершенно неподъемная тревога. — Добрый день, — ответил он наконец, и мне почудилась в его голосе улыбка, — меня зовут Кай Мироку. Разве ты не узнаешь меня, дорогая? Это имя… Я слышала не впервые. Мой муж знал его, кажется. Возможно, они выпивали вместе. Хотя нет, дело в другом: последние несколько дней все вокруг только и делали, что судачили о моей семье. Это была одна из многих причин моего ухода. Потому всякий раз, когда я слышала что-то, не относящееся ко мне, я хваталась за сплетню как за спасательный круг: в мире происходит что-то еще. Жизнь продолжается. Это не замкнутый круг, не кошмарный сон и не временная петля, где я вынуждена терять раз за разом. Происходило что-то еще. Имя этому «чему-то» — Кай Мироку. Говорили, он пропал не так давно. Кажется, сразу после… Сразу после… Мужчина вышел из тени. Это фиолетовое кимоно. Эта позолоченная заколка. Этот оби похожего оттенка, словно подобранный в память о ее владельце. — Зачем? — С трудом выдавила я. Голос мне не принадлежал. Странный ком застрял в горле, не давая словам вырваться наружу. Как еще этот человек мог заполучить вещи, принадлежавшие моей семье? Вещи, пропавшие с места преступления? Только одним способом. Я думала, что буду злиться. Думала, что узнав виновника, разорву его в клочья при первой возможности. Но единственным чувством, которое я испытывала, стоя с ним лицом к лицу, был первобытный ужас. — Зачем? Что за глупый вопрос, дорогая… Что за холодное приветствие… Разве так стоит обращаться к любимому мужу? — Что? Мой муж мертв! Ты убил его! Это кимоно тому доказательство! — Кимоно? Я снял его с одного из твоих любовников. Ты предпочла всех этих мужчин родному дому… Мне нечего не оставалось, кроме как убрать причину. Ну, или точнее причины. — Любовников?! Я в жизни своей не изменила бы Гакуге! Я никогда раньше не видела тебя! Мне было страшно. Действительно страшно. Прежде я считала, что стала жертвой чьих-то извращенных понятий о справедливости, но этот человек определенно безумен. Даже если месть в нашей стране запрещена законом, я бы лучше погибла за совершенные злодеяния, чем просто потому, что какой-то умалишённый возомнил меня своей женой. Кто бы вообще согласился выйти за него замуж? Но ведь кто-то… Кто-то же согласился, разве нет? Я немного знала о Мироку, но я слышала эту фамилию. Там и тут, с разными именами, кто-то постоянно говорил о них… Особенно четыре года назад. «Такая утрата» «Сразу обе дочери» «Совсем молод, а уже вдовец» Пожар унес много жизней. Слишком много, чтобы я сумела запомнить всех. Но человек, в одну ночь лишившийся всей семьи… Вчера счастливый семьянин, а сегодня единственный выживший… Мне стоило помнить лучше. По моим щекам градом катились слезы, но в контраст им мой голос захрипел в приступе истеричного, нездорового смеха. — Ты не понимаешь, — бормотала я, — совершенно ничего не понимаешь. Но как могло быть иначе? Кто-то должен был сделать это рано или поздно… Ты или другие… Неважно. Я не твоя жена. Она лежит в могиле. Если от нее осталось тело. И дочери твои там же, вместе с ней… Я хохотала и рыдала, рыдала и хохотала. Он молчал. А когда я, осевшая от бессилия на колени, все же подняла на него глаза, лицо его было нечитаемым. Застывший камень. Я больше не боялась. Не потому что я так уж хотела умереть, нет. Я не горела желанием расставаться со своей греховной, но все-таки жизнью. Просто я устала и… хотела увидеться с семьёй. пусть закончит начатое. Кай достал парные ножницы, которые я прежде не заметила. Западные в правой руке, восточные — в левой. Лицо его все также ничего не выражало. Когда он медленно двинулся ко мне, я не пыталась отойти, хотя паника вновь нарастала. Но что я могу? Убежать? Дать отпор? Вооруженному мужчине, конечно. Будем честны — если загробный мир существует, я не увижусь с родными. Нам предназначены разные пути. Подойдя вплотную, Кай опять улыбнулся: — Теперь, дорогая… Я стал мужчиной, который придется тебе по вкусу. Взгляни же, разве я не прекрасен? С этими словами он всадил мне лезвие в шее.