цветение вишни.

      Каждый год в Японии весна приносит за собой сладковатый запах цветущей вишни, витающий в воздухе и едва ощутимо оседающей на слизистой носа. Традиция созерцать цветение сакуры несет в себе надежду о том, что после долгих и снежных месяцев обязательно наступит нечто новое, заставляющее жмурить глаза от своих ярких лучей, непривычно согревающее кожу и заменяющее кислород на чарующий аромат цветов. Только охотников на демонов, в данный момент занятых патрулированием улиц, это не касается. Да и слишком сентиментально для обоих из них. Единственное, что волнует Хаякаву, пока он быстрым шагом направляется мимо развесистого нежно-розового дерева — как бы зажечь сигарету.       Ангел без особого интереса плелся следом — и хорошо, что он принципиально не подхватил напряженный темп своего напарника. Порыв ветра сдувает огонь зажигалки, и Аки резко встает столбом посреди дороги — демон удачливо минует столкновение из-за своей медлительности — Хаякава разворачивается туловищем в сторону от потока воздуха, и только после этого зажженное пламя, дрожа, касается табака. Затяжка. Дым. Так в альвеолах медленно оседают смолы, а кровь наполняется никотином. Охотник на демонов, несмотря на раннюю спешку, продолжает недвижимо стоять. Здесь оглушающе тихо и непривычно, что совсем никого нет кроме них. Будучи тонким эмпатом, Ангел разворачивается и смотрит в ту же даль, что и его партнер. Впрочем, ему без разницы, чем заполнять свое существование, поэтому и повторяет за напарником, не задумываясь о смысле и причинах.       Перед ними открывается закатный пейзаж. Лучи заходящего солнца скользят по лепесткам вишни, и кажется, что вместе с сигаретой в руках Хаякавы горят и цветы сакуры. Взгляд синих глаз около минуты охватывает всю крону дерева. Медленно ускользает в сторону, ниже, и задумчиво останавливается на волосах демона.       Ангел не находит ничего удивительного в том, как поверхность листьев отражает лучи далекой звезды; не видит ничего примечательного в розовом, оранжевом, красном или любом другом закате; едва ли что-то трогает его за живое в том, как солнце каждый день исчезает, чтобы вернуться завтра, или вишня цветет несколько дней, чтобы через год повторить это снова. Аки слегка наклоняется, чтобы разглядеть безучастное лицо демона, и пугается, насколько становится красивее алый закат, когда он отражается в таких же алых глазах. — Что?       Тут же Ангел вопросительно пялится в ответ на то, как пристально на него пялился Хаякава, и последний безоружно моргает несколько раз. Объяснений не следует. — Идем.       Резко сорвавшись с места, Аки отбивается от маршрута патруля и идет прямо к очаровавшей его сакуре, не оставляя демону никакого другого выбора, кроме как последовать за ним. По мере приближения, легкие наполняются ароматом цветения, которое добавляет сигаретному дыму сладковатое послевкусие. Ангел застывает у дерева и в замешательстве наблюдает за своим коллегой, что-то ищущим взглядом в кроне над их головами. Он, зажав тлеющую сигарету губами, одной рукой аккуратно цепляется за ближайшую ветвь, а другой достает меч из ножн. Лезвие легко и аккуратно проходит поперек и отсекает небольшой сучок, усыпанный цветами. Ветвь возвращается на свое место, как и клинок — в ножны, а маленькая ветка сакуры остается в кисти Хаякавы. У Ангела болезненно сводит живот, пока он разглядывает розовые лепестки и пытается понять чужие действия. — Смотри, — Аки дает простое объяснение такой сложной загадки, — По цвету совсем как твои волосы.       Во-первых, несмотря на то, что вместе они провели достаточно времени, чтобы Ангел мог привыкнуть к странноватым людским порывам, которые его напарник еле-еле заключал в словесную форму, демону проще не становится. Непонимание усиливается, ибо для демона идея сравнения цветов вишни и волос никакого романтичного посыла не несет.       Во-вторых, неопознанные неприятные ощущения усиливаются, когда эти цветы оказываются в зоне доступности. «Не трогай» — сигнализирует ток, заставляющий кончики пальцев дрожать. Что-то есть в этом цветении, что захватывает дух. Что-то в этой сакуре, что заставляет рептильный мозг испытывать неподдельный страх. — Красивые? — уточняет Ангел, попав в зрительный контакт. — Очень.       Мыслей — каша. Демон ощущает одно, человек говорит ему совсем о другом. Чувства вперемешку льются неконтролируемым потоком, который мозг напрочь отказывается фильтровать, и Ангел очень просто поддается импульсу: раскрывает рот и кусает несчастную ветку, безжалостно содрав с нее добрую половину цветов. У Хаякавы бровь дергается. Теперь его очередь для непонимания. — Ты что творишь? — выйдя из секундного ступора, Аки растерянно повышает голос и бросает ветвь на землю, — Это же... Это несъедобное...       Неожиданно, но лепестки, попав на язык, отдают сладкой вишней. Ангелу на доли секунды кажется, что это было отличной идеей, однако триумф длится слишком недолго: стоит только приняться жевать, как вкусовые рецепторы бьют тревогу от невыносимой горечи и тяжести вкуса. Во рту вяжет. Демон кривит лицо, но почему-то не выплёвывает, продолжая размалывать зубами цветы. — Я знаю, — поэтому срочно нужно найти другое оправдание, — Просто... голоден. — Необязательно жрать все подряд, если ты голоден, — Аки делает справедливое замечание. Цветы — это, конечно, лучше, чем трупы и другие демоны, но все же от понятия нормальности еще далеко.       ...Это точно был не голод. Медленно моргая, Ангел пытается понять происходящее с собой. После проглоченных цветов сосуды стянула тупая боль, оставив в ладонях и кончиках пальцев колющее чувство бессилия. От суставов по костям прошлась чуть иная волна боли, ноющая и режущая пульсациями мышцы. Добралась до позвоночника, оттуда — к лопаткам. Перья резко распушились. Неконтролируемым импульсом крылья, в отдельности друг от друга, заметно дрогнули, собрались вместе и замерли. Демон коротко глянул себе за плечо, пытаясь найти объяснение происходящему, но крылья этому не поспособствовали.       Взгляд алых глаз возвращается на растерянного Хаякаву, стряхивающего пепел на валяющуюся на земле ветвь вишни. На лице Ангела ноль беспокойства. — Необязательно совать ветки сакуры, чтоб сказать, что у меня красивые волосы.

***

      На улице, обычно особенно оживленной ночью, никого нет. Остатки людей беспорядочно разбегаются с криками неподдельного ужаса. Часть дороги совсем перекрыта перевернутыми вверх дном легковыми и грузовыми машинами. Виновник празднества — безымянный демон, напоминающий огромную помесь червя с пауком. Часть его тела растекается по асфальту, как жидкость, кучи бессознательных глаз хаотично рассыпаны по брюху и следят за каждым движением в округе. Может он и силен, раз бросается автомобилями, но по интеллекту сравним с табуреткой — и не более того. — И зачем столько глаз, если нет мозгов, чтоб достаточно анализировать происходящее с их помощью? — невозмутимо интересуется Ангел.       Вместо ответа до ушей доходит едва слышимая молитва о помощи. Алые глаза точно определяют источник — мужчина, задавленный ближайшим перевёрнутым автомобилем позади. От человека видны только окровавленные рука и голова. — Убей... ме...ня... — повторяет из последних сил несчастный, когда чувствует прикосновение демона на макушке.       Хаякава сверкает лезвием за спиной своего напарника, отрубая конечности демонического насекомого с целью обездвижить. Эта тварь слишком жирная, чтобы обычному человеку в один взмах меча разрубить ее пополам.       И ежедневные смерти могут войти в повседневность как что-то обычное. Отнимать жизни — это работа Ангела. И это не грустно, не тоскливо и не больно; это то, что Ангел делает так же просто и неотъемлемо, как дышит. И на тех, у кого он забирает время существования, уже давно плевать. Организации не плевать — важно, чтоб Ангел не лишал жизни всех без разбора. Не плевать другим людям и общественности, и они одобрительно кивают, если он забирает жизни у тех, кто сам об этом просит. Но самому демону безразлично до глубины души. Если душа у демонов, конечно, вообще есть.       Не чувствуя никакой легкости от того, что он избавляет человека от предсмертных мучений, Ангел касается мужчины и...       И?       Ничего не происходит.       Из-под машины доносится страдальческий стон, Ангел все еще держит на чужой макушке свою руку, и в голове бьется об стенки черепа возникший в моменте диссонанс от происходящего. Один миг. Осознание — удар. Испуганно широко раскрыв глаза, демон отшатывается назад, разворачивается и резко врывается в ход боя. Потому что иначе не может быть. — Десять лет, — уверенно произносит Ангел, стремительно приближаясь к сопернику, но никакой силы в своих руках не чувствует. Замедляется в полном замешательстве. Но не отступает. — Пять лет...       Ничего, совсем ничего не происходит. — Три года...       Червь-паук отвлекается от Хаякавы, заметив опасность в Ангеле, и замахивается конечностью для удара над головой своего противника. — Год?... — так собственная сила Ангела будто прекратила существовать.       Опустошение и беспомощность сковывают все тело, и последний шанс избежать атаки — использовать крылья как щит. Но они не слушаются точно так же, как и сила использовать отнятые годы жизни не подчиняется воли демона. В голове — бездонная пропасть.       Со стороны выглядит так, будто демон тупо смотрит и ждет своей смерти. В последний момент Аки отталкивает своего напарника в сторону и успешно отрубает еще одну конечность червя-паука. — Издеваешься? Постоять больше негде? — раздраженно рычит Хаякава, хватая за плотную ткань чужого пиджака и в спешке уводя Ангела в сторону от еще одного удара.       У Ангела пересохло в горле. Он сам еще не осознал произошедшее, а тут срочно нужно как-то понятно и убедительно сформулировать в словах. — Силы. Нет. Не могу воспользоваться. И крылья. Не могу. — Что? — злобно хмурится мечник, грубо толкнув апатичного партнера в плечо, чтоб тот пришел в себя, — Как такое может быть? — Я... Не знаю?... Ничего не понимаю... — ...Беги, — коротко кивает Аки с ноткой раздражения, — Сейчас же. Доложи организации.       Пока демон-Ангел в смятении скрывается меж перевернутых машин, червь-паук увязывается за ним следом. Мечник пользуется тем, что внимание демонического существа сосредоточено не на нëм, и в несколько ударов разрубает его тело.

***

      Ночь подходит к концу. Это заметно по небу, медленно переливающемуся из иссиня-черного в синеватый. Хаякава празднует, что пережил очередную ночь, и закуривает. Шутка. Сейчас просто необходимо как-то успокоиться и перевести дух. Волнение за вдруг исчезнувшие силы Ангела нахлынуло на него словно цунами и было близко к тому, чтоб утопить совсем.       Это смертельно? Демоны могут жить без своих демонических сил?       Звучит неправдоподобно. Глупо и наивно. Будто сидишь и выдумываешь утешения. Вот, демоны живут без демонических сил, а рак легких на четвертой стадии иногда излечивается сам по себе, вы разве не в курсе? — Тебе... Придется работать без меня. Мы больше не напарники, — раздается голос позади, будто озвучивает все страшные мысли, о которых Хаякаве было болезненно даже просто думать.       Внутри что-то с хрустом ломается. Хаякава знает, что если демоны и живут без демонических способностей, то организация этой жизни не допустит. Тяжело закрыв веки, парень выдыхает дым и опускает голову. — ...Пока что. Это временно, — сердце пропускает удар; еще немного, и от детской радости Аки оно вовсе выпрыгнет из клетки ребер, — Вроде больничного. Как только смогу расправить крылья — смогу вернуться. А заключение медосмотра — отравление. Я не сказал, что ел цветы вишни, но, чувствую, это из-за них... Аки?       Значит, временно.       Значит, демоны живут без демонических способностей, организация это допускает, а четвертая стадия рака легких излечивается сама собой. Аки поджимает губы, сдерживая улыбку, справляясь с тем волнением, которое пережил, с той радостью, с которой встречает новость о том, что его напарник жив и будет жить. Что-то попало под веко, иначе какая еще причина у слезящихся глаз?       Очередной порыв ветра путает волосы, подхватывает за собой пиджаки и галстуки. Ангел незаметно подступается к Аки и, оказавшись близко сбоку, кладет свою руку на тыльную сторону его ладони, кисть, держащую тлеющую сигарету, тянет ее на себя и губами обхватывает фильтр. Затяжка. Дым. Так в альвеолах медленно оседают смолы. Алые глаза смотрят прямо в синие, влажные от подступивших слез, и видят в них смертельный испуг.       Кожа к кожа — это приятно. Близко. Тепло. Ангел ленивый, поэтому его ручки — нетронутые — мягкие и нежные. Миниатюрные. Милые. Невозможно и предположить, что эти ручки отнимают жизни.       Кожа к коже — это страшно. Если Аки рискнет коснуться Ангела только на миг, он знает, знает наверняка, он не сможет отпустить его, пока не умрет, пока смерть не заставит его это сделать. И это самая глупая и, одновременно, самая желанная смерть, которую Аки только мог представить, но теперь... Он невольно уже преступил границу. Это — конец.       Его пробирает тремор, из дрожащих пальцев на дорогу падает недокуренная сигарета, все еще медленно тлеющая до самого фильтра, по сосудам до всех органов кровь несет ужасающий страх, и это все, что остается внутри Аки — страх, страх, страх. — Ско... Сколько... — произносит Хаякава, в панике задыхаясь, «сколько времени жизни мне стоило это прикосновение?». — Нисколько. Моих сил нет. Совсем нет. Теперь понимаешь?       Мозг отрезвляется от дозы выброшенного адреналина и считает. Секунда, две, три... Нет, куда больше. Они стоят так минуту, неловко держа друг друга за руку. И Хаякава не имеет ни малейшего представления о том, что он должен чувствовать, ровно так же, как и Ангел, но на лице последнего дергаются уголки губ. Едва заметно демон улыбается, осознание проблескивает в глазах напротив, и тогда решительнее, но все с тем же трепетом, Ангел подносит ладонь парня к своей щеке. — Вот так... Ты уже делал это, в перчатках. Когда ты так делаешь, ты кажешься таким далеким от груза своих обязательств и сожалений.       «Ты выглядишь счастливым.»       Руки Хаякавы гораздо грубее: где-то отчетливо видны мозоли, на тыльной стороне — царапины и шрамы, оставшиеся от особо глубоких ранений. Этой ладонью он касается щеки Ангела, которая оказывается еще нежнее, еще нежнее, чем парень мог предположить. Теперь он задыхается, боясь, что происходящее — сон. Или ложь, и сейчас он умрет. Или — самое глупое — если не задерживать так дыхание, то он спугнет демона. — Глаза... Твои глаза такие красивые, — шепотом, аккуратно, по слову собирает предложение, — Что бы в них не отражалось, оно становится еще красивее. — А твои... Твои, наверное, похожи на два глубочайших океана.       Что-то вдохновляющее в сравнении простого человеческого и природного необъятного все-таки было, и Ангел, произнося нечто абстрактное, меняет свою позицию насчет цветов вишни и собственных волос. Аки слабо улыбается и унимает дрожь. Слегка склонившись над демоном, оставляет мимолетный поцелуй на его губах. На коже болезненно расходится фантомный ожог. А демон не отвечает — не уверен, что нужно делать. — Это... странно. — Тебя никто не целовал? — Никогда.       И хорошо, что это «никогда» было прерванно именно Хаякавой. Именно прикосновения Хаякавы всегда аккуратные и взвешенные, именно с ним такая связь, позволяющая доверить любое касание и быть в нем уверенным.       Аки перестает гладить большим пальцем нежную щеку и обхватывает плечи Ангела, заключая в одни из самых крепких объятий, и демон, пару секунд недовольно урча из-за хруста собственных ребер, соединяет руки за спиной парня.       Аки утыкается носом в волосы, напоминающие ему горящее на закате цветение сакуры, и вдыхает успокаивающий сладковатый аромат вишни.