Настоящие цвета

– А теперь пятиминутка лакросса. С завтрашнего дня у нас начинаются усиленные тренировки. Игра через месяц. И я заставлю вас есть землю задницей, но вы будете бегать у меня как молодые скакуны за красивой кобылой после двухмесячного воздержания! Тем более у нас теперь не только гениальный стратег, но и новый капитан, которого я вам не представил, а ведь он протирает наш стул уже целых сорок пять минут! Джексон, представься классу. Стайлз радостно вздыхает и поворачивает голову в сторону окна. От рамы, которая, как он знает, находится на расстоянии вытянутой руки, веет сыростью. Значит, на улице вновь идет дождь, и они со Скоттом будут шагать по улицам, специально влезая в каждую лужу и дурачась словно дети. Класс на заднем плане хором приветствует новичка, а он сдергивает с ушей болтающиеся наушники диктофона, выключает бесценную для него аппаратуру и кладет в сумку. Нащупывает застежки, проводит рукой по парте, проверяя, не забыл ли он чего, шипит от попавшего в голову бумажного шарика, которыми его достает Айзек последний месяц, и замирает на мгновение, когда мимо него проходит новенький. Стайлз уже слышал его голос, красивый и слегка манерный, еле дрожащий от волнения или, возможно, пренебрежения к окружающим. Теперь ему интересно, чем пахнет от нового капитана команды по лакроссу. Джексон обдает его сильной волной дорогого парфюма, который в одно мгновение забивает Стайлзу нос, да так, что у него начинает кружиться голова. Звенит звонок, множество стульев со скрежетом проезжается по паркету, взвизгивают молнии сумок, стучат каблуки девушек, и когда основная масса одноклассников покидает кабинет, унося шум за собой, Стайлз поднимается с места. Он делает два шага к соседней парте, за которой копошится Скотт, но тут его внезапно толкают сзади, грубо и сильно, явно намекая отойти в сторону. Парфюм снова втекает в только прочистившийся нос, и Стайлз неловко делает шаг в сторону, отодвигаясь и одновременно думая о том, что новенький, как он и решил с самого начала, оказался наглым мудаком. Ну конечно, дорогой запах и сладкий голос. Наверняка золотой ребенок своих родителей. Привычная рука Скотта прикасается к нему, показывая, что все хорошо, давая опору и уверенность, а Джексон подтверждает свой скотский нрав, по-видимому, решив принизить нового одноклассника: – Ну, чего тормозишь? Не дано было сразу в сторону отойти? Ты что, ослеп? Рука Скотта каменеет, в и так почти опустевшем классе наступает полная тишина, резкая, звенящая, неприятная, но Стайлз лишь ухмыляется и показывает фак в ту сторону, откуда донеслось оскорбительное восклицание. – Засунь себе свою наблюдательность в задницу. Финсток хмыкает, а Стайлз слышит судорожный вздох, когда проходит мимо места, где должен стоять Джексон, держась за руку Скотта. Им вслед летит веселый голос тренера, прекрасно перекрывая гул толпы и топот тысячи ног: – Скотт, Стайлз, жду после перемены в раздевалке, – потом голос падает на несколько тонов, и Стайлз вновь ухмыляется, представляя, как Финсток пренебрежительно смотрит на новенького, передавая свое отношение к нему и через голос тоже: – И тебя, Уиттмор, это тоже касается. Надеюсь, на поле ты все-таки раскроешь свои глаза. Тот бормочет что-то в ответ, но эти звуки поглощает коридор. Стайлз спокойно идет рядом со Скоттом, держась свободной рукой за лямку его сумки. Носки кед привычно стукаются о лестницу, и он делает двадцать три шага, преодолевая ступеньки. Стайлз спускается на лестничную площадку четвертого этажа, которую они с другом облюбовали еще несколько лет назад. Хорошее место, чтобы спокойно проводить перемены и пообедать, не толкаясь в столовой. – Ну что, готов к бурным возгласам и спорам до хрипоты? – Скотт несильно толкает его в плечо, и он согласно кивает, пытаясь найти в сумке кулек с бутербродами. Скользкая и холодная фольга колет пальцы множеством сгибов, и Стайлз передает другу один бутерброд, параллельно вгрызаясь во второй. Сегодня отец сделал ему с ветчиной и салатом, зная, что сын вернется домой только к вечеру. Съев ровно половину, Стайлз упаковывает остатки обратно. Достает бутылку с соком и, открутив крышку, шумно втягивает носом воздух. Он чувствует запах цитруса, бодрящий и мурашками расходящийся по коже, делает два больших глотка, после чего протягивает бутылку Скотту. Тот накрывает его ладонь своей слегка влажной и большой рукой, забирая сок, и через один шумный глоток вкладывает бутылку обратно. – О, да. Но я не буду спорить с Финстоком больше часа в этот раз. Если он перестроит больше половины моих тактик на эту игру, я затолкаю ему ботинок в глотку. К тому же, у меня сегодня эфир, и Дерек будет скучать без меня, если я задержусь надолго. Ну, или он может съесть кого-нибудь из старших классов, как только проголодается. Доев, они встают, и Стайлз проходит двадцать три ступеньки вниз, возвращаясь по своим же следам. Потом еще сорок шесть до первого этажа и два поворота, когда раздевалка окутывает его запахами мокрых полотенец, потных носков, крема от синяков и букета воняющих гелей для душа, производители которых явно не отличаются оригинальностью. И если они думают, что хвоя или морской прибой пахнут так, то они сильно ошибаются. В комнатке для переговоров гул голосов подлетает к потолку, ударяясь о стены, и Стайлз протискивается к столу, чтобы усесться поудобнее. Потом Финсток хлопает в ладоши где-то рядом, призывая парней к тишине, и дает ему слово. Стайлз откашливается, воспроизводя в голове множество планов, и, прямо на ходу выбирая из двадцати пять самых выигрышных, детально озвучивает каждый. Потом повторяет третий и пятый, спорит о первом, скрещивает второй с четвертым, извлекая хороший ход из первого, диктует два раза получившийся план-мутант Финстоку, тот записывает его, скрипя маркером по доске, и после этого начинается самая веселая часть курятника, который называется командным совещанием. Все игроки вносят свои пожелания, хваля или критикуя план, но больше хвалят, и когда слово доходит до Джексона, Стайлз заинтересованно приподнимает бровь, впитывая уже третью секунду тишины. Голос Уиттмора дрожит совершенно по-другому, в нем все те же медовые манерные нотки, отвращающие своей сладостью, но в тоне проскальзывает восхищение и заинтересованность. Тогда Стайлз с головой окунается в интересную и долгую дискуссию, в итоге выйдя из нее победителем, но и не оставив при этом капитана в проигравших. Когда все расходятся, Джексон окликает его, и Стайлз просит Скотта отвязать Дерека с велосипедной стоянки. С того момента, как Стайлз начал привязывать там свою собаку-поводыря, оттуда ни разу никто не угонял велосипеды. Неудивительно, ведь Дерек по размерам больше походил на огромную машину для убийств невинных маленьких девочек, чем на неимоверно добрую волосатую махину. Скотт уходит, оставив после себя остывающее прикосновение на руке, и Стайлз прислоняется к своему шкафчику со специальным висячим замком, приготовившись слушать новичка. Уиттмор мнется рядом, скрипя по паркету подошвами от кед, но когда он начинает говорить, Стайлз невольно задумывается о внешности собеседника. К этому голосу определенно должно прилагаться лощеное тело и красивое лицо. – Извини. Я был невнимательным мудаком. Стайлз кивает, приподнимая брови, и уже собирается уходить, когда чужая рука обжигает его своей сухой уверенностью, опускаясь на плечо. – Можно дойти с тобой до выхода? Я не очень хорошо еще разбираюсь в школьных коридорах, – голос Джексона серьезен и спокоен, в нем нет дрожи ехидной улыбки, и Стайлз вновь кивает, шагая по полупустым коридорам в сторону выхода. Джексон удивляет его – всего за три часа новичок сумел произвести два совершенно разных впечатления, и Стайлз ловит себя на желании узнать, какой же он на самом деле – этот человек со сладким голосом. Каким становится его тон, когда он серьезен по-настоящему, как звенит его смех и как громко он может крикнуть во время игры. Поэтому Стайлз крепко жмет Джексону руку, прощаясь, и собирает в ладонь холодные капли с перил, спускаясь к Скотту. Дерек встречает его довольным громогласным лаем, который уже не вызывает испуганных вскриков у представительниц женского пола всех возрастов, а Стайлз запускает руку другу за шиворот, слушая заливистый смех Скотта, а потом обнимает теплого пса, ероша его длинную шерсть. Перед его воображением встает огромный ком такого же цвета, как и темнота повсюду, но глаза у этого кома – мистического цвета грозового неба, и Стайлз думает, что у его собаки прекрасные глаза, хотя даже ни разу не видел их в реальности. Название цвета подходит под его преставления о псе, и он наматывает на руку поводок, командуя Дереку вести его к зданию радиостанции. Морось оседает на лицах, лужи булькают под ногами, и Стайлз глубоко вдыхает тяжелый грозовой воздух, когда ему на нос падает особенно большая капля. Он мотает головой и, когда она стекает, слизывает ее языком, поворачиваясь в сторону Скотта, который шаркает по его правую руку. – Небо темное или светлое? Скотт молчит несколько секунд, потом задумчиво хмыкает, и Стайлз кривляется, передразнивая усиленную работу его мысли. Скотт фыркает и, помедлив еще несколько мгновений, отвечает: – Скорее светлое. Облака темные, но они рассасываются. Кстати, как тебе новый капитан? – Скотт пинает какую-то бутылку, и она с бренчанием уносится вперед. Стайлз вздыхает. Не будь Дерек совершенно безразличен к подобным вещам, он бы сейчас тащился за ним на поводке, отбивая себе все что можно и нельзя об асфальт. – Как капитан он хорош. Задавал именно те вопросы, которыми обычно меня закидывает Финсток. А вот как человека я его еще не раскусил. Но, уверен, скоро он проявит себя. Кстати, он извинился. Значит, еще не законченная задница. Как он выглядит? – Стайлз вновь задает вопрос, который заставляет Скотта подумать, вспоминая внешность новенького, и подобрать подходящие слова для описания. Стайлз, довольный тем, что ему удалось заставить мозги друга скрипеть, тихо свистит, вторя музыке улиц, по которым они идут. – Ну… он выше тебя где-то на ладонь. Загорелый, волосы светлые и прямые, длиннее твоих, но не ниже ушей. Зализаны назад. Глаза как… у Дерека, белые зубы, одет пижонски. Лицо тоже как у супермодели. Вот увидишь – недели не пройдет, а он уже будет окружен девицами. Мы, кстати, пришли. Стайлз прощается с другом ударом кулаков и входит в здание прямо с собакой, кивая на приветствие охранника. Дерек привычно тянет его к лифту, он заходит за псом, проверив двери рукой, и тыкает на самый верхний этаж. Коридоры пахнут сдобой и кофе, и Стайлз предвкушающе облизывается, уже зная, что к его приходу приготовили что-то вкусное. Потом он толкает дверь, и комната встречает его духотой, любимыми духами девушки-диджея и приветственным хором его друзей. Стайлз отводит Дерека в угол и, достав из рюкзака остатки бутерброда, протягивает псу. Тот аккуратно забирает его с ладони, чавкая и сопя, и Стайлз садится в свое любимое кресло, от которого всегда одуряющее пахнет мятой. Когда-то давно, по рассказам ребят, на него вылили целый пузырек мятного масла, и запах до сих пор не выветрился. Ему в руки вкладывают блюдце с плюшками и чашку с кофе, и он болтает с коллегами о приятных мелочах, пока не подходит время для эфира. Потом он идет в другую комнату, девушка-диджей приветственно целует его в щеку, проводя по ершику волос рукой привычным жестом, и закрывает дверь, оставляя Стайлза в полной тишине. Он откашливается, находит рукой микрофон и здоровается со своими слушателями, обещая им сегодня множество подходящей под погоду музыки и спокойного позитива, одновременно набирая на специальной клавиатуре для слепых название первой песни, которая прозвучит сегодня. «IAMX – The Unified Field» звучит из лежащих на столе наушников, и Стайлз надевает их, погружаясь в музыку. Следующие полтора часа пролетают незаметно, и когда дверь открывается вновь, Стайлз с сожалением прощается с городом, зная, что сейчас заставил улыбнуться, как минимум, человек пятьдесят. – Ты просто молодец. Твое сравнение песен с разными марками туалетной бумаги заставило чай пойти у меня из носа, – его хлопает один из трех парней-ведущих, которые так и не смогли обрести для Стайлза отдельных лиц, за год знакомства превратившись в своеобразные детали интерьера, и он благодарно кивает, гладя по голове лижущего его руки Дерека. *** Джексон ловит его перед первым уроком на следующий день и, отведя в сторону, задает вопрос, который Стайлз ну никак не ожидает услышать от него: – Ты знаешь, как описывать цвета? Он вскидывает брови, разводя руками, но Джексон перебивает его, развивая мысль и стараясь объяснить свой абсурдный вопрос: – Я слышал вчера радио и узнал тебя. Никогда не слушал ничего подобного. Ты настолько точно подобрал песни под то настроение, что было у меня вчерашним вечером, что я просто сидел и слушал тебя все полтора часа. Так вот, ты описывал песни и температуру на улице ощущениями и запахами. Каждая песня пахла по-особенному, и я, закрыв глаза, чувствовал это. Действительно чувствовал! И я подумал – ты прекрасно разбираешься во всех запахах, вкусах и звуках, так почему бы не попытаться представить цвета подобным способом? Голос Джексона скачет с одной октавы на другую, и Стайлз хмурится, вдумываясь услышанное, отчаянно стараясь не краснеть. Подобной реакции на его эфир он не слышал уже давно, да и Джексон смог сказать о своем отношении к этому без глупой лести, что для Стайлза было вдвойне приятно. А Уиттмор тем временем продолжает: – Моя бабушка почти не видела. Когда я был маленьким, она настолько увлекательно рассказывала мне о мире вокруг нее, что я запомнил это навсегда. Думаю, я смогу рассказать тебе о цветах, если ты, конечно, захочешь. Стайлз довольно улыбается, кивая, и Джексон обещает поймать его ближе к концу школьного дня, сжимая плечо Стайлза на прощание новым и необычно приятным жестом. Облако парфюма летит за Джексоном, уже почти не раздражая Стайлза сладкими нотками, и он весь день проводит в раздумьях о предстоящей беседе, на обеде рассказывая о произошедшем Скотту. Тот непонимающе фыркает, но соглашается прогуляться втроем до дома Стайлза и, когда звенит последний звонок с уроков, Скотт спокойно здоровается с Уиттмором. Джексон приходит в восторг при виде Дерека, реагируя намного ярче и богаче в интонациях, чем говорит с кем-либо в школе, и Стайлз разрешает ему потискать поводыря, с улыбкой слушая их воркование. Они идут до дома Стайлза в неловком молчании, и Скотт быстро прощается с другом, убегая на первое свидание с девушкой из параллельного класса, о которой Стайлз узнал от неустанно тараторящего друга все и даже чуточку больше в течение всех перемен. Джексон помогает ему отпереть строптивый замок, сам находит кухню и вызывается сделать чай, пока Стайлз моет грязные лапы собаки и переодевается. А потом Стайлз пьет прекрасно заваренный чай, слушая завораживающий тембр голоса Джексона, который сидит совсем рядом с ним, так, что вибрации его слов доходят Стайлзу до самого сердца. – Красный похож на жгучий перец. Он яркий, жалящий, как укус пчелы. Стреляет, пугает, как громкая игра на трубе. Помидоры красного цвета. Спелые, твердые, с них капает сок прямо тебе на руки. Девушки красят им себе губы, стараясь привлечь внимание парней. Это цвет страсти, похоти, это любовь, кровь, живительная и смертельная сила. Рыжий совершенно другой. Он теплее. Это цитрусовые. Апельсины, персики, корица. Он мягкий, словно бархат, солнечный свет, который греет тебя через школьное окно весной. Он словно игривый котенок. Падает на кожу легким пером, это та самая нежная кожура нектарина. Желтый – словно удар в глаз, запах лилий, он солнечный и ярче оранжевого. Бананы, лимоны. Кислит больничными таблетками, берет тебя за руку в холодный день, укутывает в колючий плед. Он как тот чай, что ты сейчас пьешь. Крепкий и с сахаром. Джексон говорит, все быстрее и быстрее, ловя вдохновение и несясь на нем, обдавая Стайлза ветром своего воображения. И Стайлз сидит, боясь громко вздохнуть, и чувствует. Воспроизводит в памяти вкусы, запахи, ощущения, фантазирует, запоминает. А Джексон продолжает: – Белый – неописуем. Это слепящая боль сломанных костей, вывихнутых ног. Это молоко, соль и сахар. Холод снега, звон разбитого стекла, скрип мела по доске. В белых платьях выходят замуж невесты, это кружева и холодный жемчуг, цвет чистоты и непорочности. Эмаль зубов, незагорелая кожа, цвет облаков. Зеленый – цвет лета. Листва, лайм, трава и огурцы. Пупырчато-пряный, это запах мяты и скошенной травы. Он зализывает содранные коленки, гладит кожу взмахом крыльев, ползет по тебе гусеницей. Цвет жизни. Это самые ритмичные и медленные мелодии. Царапанье кожи ногтями. Головная боль зеленого цвета. Он пахнет тиной на берегу озер. Голубой – цвет воды, дождя, слив и жвачки со вкусом черники. Он прохладный, словно стекло или зеркало, он звучит классическими мелодиями и смехом девушек. Будто воском капаешь на кожу. Глина под ногами, ветер в открытое окно и лед. Цвет неба. Крик чаек, шум прибоя. – Синий темнее. Это басы на инструментах и боль в зубах от мороженого. Холод постели после тяжелого дня. Замирание сердца перед неизведанным. Фиолетовый искрится клубной музыкой. Он сладкий как черника и голубика, щиплется ежевикой. Запах только что постиранного белья, мурлыканье кота, шелест песка. Он словно поцелуй. Коричневый – цвет шоколада, древесной коры и паштета. Словно тебя обнимают со спины, поднимая в воздух. Запах пыли и тепло шерстяных носков. Это новогодние мелодии по радио и гавканье собак во дворе. Уханье сов, треск ломающейся древесины. Это разнообразные орехи и яблочный сок. Звук падения камней. Это сами камни. Твои глаза светло-коричневого цвета. Медового. Когда в них светит солнце, они блестят янтарем. Вот. Последнее слово замирает радиоуправляемой машинкой перед стартом, и Стайлз громко сглатывает, чувствуя, как у него дрожат ноги даже несмотря на то, что он сидит. Он не видит цветов, но они, кажется, навечно отпечатываются в его темноте, делая ее не такой скучной и однообразной. Джексон сопит где-то рядом, и Стайлз протягивает руку, несмело улыбаясь. В его ладонь ложится сухая рука Джексона, и он жмет ее, откашливаясь от того, что первое слово ему удается только прохрипеть: – Я почувствовал. Каждый цвет. Спасибо. А потом они говорят на какие-то простые и забавные темы. Джексон ехидничает и капает ядом, как порядочная гадюка, но Стайлза это больше не задевает. Он оценивает по достоинству своеобразный юмор и стиль общения нового друга, и они прощаются поздним вечером, когда шериф напоминает им о том, что завтра обоим в школу, а Стайлзу еще нужно повторять уроки, слушая записи лекций на плеере. Джексон уходит, потрепав на прощание Дерека, и Стайлз сидит за ужином необыкновенно веселый и энергичный. Отец спрашивает его об учебе и радио, говоря, что успел прослушать только часть его эфира, и пытается выведать, чего ожидать завтра. Стайлз заговорщически улыбается, зная, что завтрашний эфир поразит всех, и благодарить за это нужно будет только Джексона. Он смог поменять в Стайлзе его восприятие реального мира, которое, как он думал, незыблемо и вечно, всего одним разговором. Стайлз засыпает, слушая классическую музыку и думая о том, возможно ли влюбиться в человека, знакомого тебе всего два дня. Эфир следующего дня проходит на ура, и когда его время заканчивается, вся команда аплодирует и улюлюкает ему минут пять, а потом по очереди обнимает и хлопает по плечу бессчетное количество раз. На улице Стайлза встречает Джексон, вначале захлестнув потоком сладкого парфюма, а потом уже выдернув из размышлений голосом. Стайлз радостно приветствует его, и они разговаривают всю дорогу до дома. Он чувствует, как его щеки краснеют, когда Джексон говорит, как сорвался из дома, услышав, как Стайлз по-новому ведет эфир. Они продолжают классификацию песен и присвоение им разных цветов – то, что Стайлз начал в эфире, и в какой-то момент он понимает, что держит Джексона за руку, а тот спокойно направляет его, взяв поводок с Дереком в другую руку. Отец встречает их на крыльце, шутя про сладкую парочку, и они прощаются до следующего учебного дня. Школа кипит обсуждениями нового эфира еще около недели, Скотт пропадает на свиданиях с Эллисон, о которой Джексон отзывается как об особе тонкой, но с когтями («Словно ванильное мороженое, политое черным шоколадом»), и Стайлз уже привычно берет его за руку, с радостным замиранием сердца замечая, что они понимают друг друга с полуслова. А потом Скотт вытаскивает его на личный разговор на четвертый этаж, прося прощения за то, что так некрасиво кинул друга из-за девушки, и Стайлз огорошивает его признанием: – Знаешь, Джексон нравится мне. Не как друг. Скотт потерянно молчит, сопя где-то рядом, и Стайлз неловко переставляет рюкзак с места на место. Потом Скотт вскакивает, говоря, что ему нужно переварить полученную информацию, и убегает по лестнице вниз. Стайлз в отчаянии бьет по полу кулаком, вдыхая поднятую с пола пыль, и царапает шею короткими ногтями, решая не идти на следующий урок. Звонок разрывается маленькой бомбой в его ушах, удавкой ожидания падая на шею, и Стайлз облокачивается на перила, предварительно положив под спину рюкзак. Внутри него все переворачивается от нетерпения и страха, ладони потеют, нога выбивает нетерпеливый ритм, и, когда на лестнице слышатся шаги, приближающиеся к нему, Стайлз вскакивает, хватаясь за перила, уверенный, что почти теряет равновесие. Он до рези в ушах вслушивается в чужое дыхание, которое замирает в нескольких метрах от него, тишина пугает его хуже неизвестности, и он начинает тараторить, не выдержав напряжения: – Скотт, знаешь, это было, черт возьми, не по-дружески. Тебя так покоробил факт того, что я гей? Или тебя глубоко ранило, что мне нравится именно Джексон? Скотт, что ты молчишь? Скотт, мать твою! Молчание гостя затягивается, Стайлз с шумом втягивает воздух и к своему ужасу начинает ощущать до боли знакомый парфюм. А потом Джексон делает в его сторону несколько шагов, сокращая расстояние между ними до минимума, и Стайлз чувствует чужие мягкие губы на своем приоткрытом в удивлении рту. Его обнимают за плечи, оглушая теплом, сбивая с толку хаотичными поцелуями в щеки, нос, лоб, вновь в губы, глубоко, с языком, до дрожи в коленках и ухающего ощущения где-то под сердцем. Сладкий запах кружит вокруг кольцами, и Стайлз жадно вдыхает его, зарываясь пальцами в мягкие волосы Джексона. Теперь он знает, каков по ощущениям фиолетовый цвет.