Cracks and splinters

      Посреди ночи забывшийся беспокойным сном Энджи просыпается от звонка. Не по работе, но дело, без сомнения, срочное — звонит Шото. — Отец, — сразу же начинает он — слишком пылко и эмоционально; Энджи на мгновение пугается. — С тобой всё в порядке? — хрипло выдыхает, садясь на кровати и мысленно натягивая геройский костюм. — Что? Да-да, я в норме. Это по поводу Ястреба-сана.       Остатки сонливости сходят мгновенно. — Ястреб? — выкрикивает он почти на всю комнату, мельком слыша, как за соседней стенкой ворочается Бест Джинс. — Его нашли? — Мидория. В ужасном состоянии, но… живого. Отец, Ястреб-сан жив. — Где он? — В больнице. Мидория буквально только что звонил оттуда. — Отправишь координаты. Мы выезжаем.       Сбросив звонок и распахнув дверь собственного захудалого номера, он сталкивается нос к носу с Бест Джинсом, намеревающимся постучать. — Старатель? Выглядишь, как помятая джинсовая ткань. Я слышал имя Ястреба и хотел поинтересоваться… — Его нашли. Живым.       И Хакамата Цунагу тут же умолкает, распознав его дальнейшие планы только по этим трём словам. Кладёт ладонь с длинными цепкими пальцами на плечо, сжимает в знак поддержки и отправляется к себе — собираться.       Месяц назад — после масштабной войны с Паранормальным Фронтом Освобождения — Ястреб, изобличённый, как Кейго Таками, бесследно пропал. Ному вырвали его прямо из рук Фумикаге Токоями, того несчастного ребёнка, предварительно разгромив всю базу, на которой обосновались медики — не обошлось без жертв.       Встав на ноги через три дня, Энджи выступил на пресс-конференции и незамедлительно отправился на поиски — вместе с Мидорией и Бест Джинсом. Всё это время они останавливали злодеев и не прекращали искать, не теряя надежды обнаружить зацепку, след, да хоть что-нибудь, что помогло бы им вернуть Ястреба.       Безрезультатно — Ястреба забрала сама Лига, после массовых нападений на тюрьмы залёгшая глубоко на дно. Самые мрачные предположения заключались в том, что его уже давным-давно нет в живых. Энджи, тем не менее, не терял надежды ни на секунду — если не нашли, значит, попросту недостаточно старались. К тому же, рано или поздно Лига выйдет на прямую конфронтацию, и вот тогда-то точно получится узнать, куда они дели Ястреба…       А сейчас непрерывно думать об этом нет необходимости. Ястреб жив и теперь в руках героев — а всё остальное не так важно. Энджи чувствует небывалый душевный подъём — позабытое ощущение из прошлой жизни, когда он был способен чувствовать что-то кроме вины, вины, вины.       До больницы они добираются к пяти утра. В регистратуре говорят, что Ястреб ещё спит, и, почему-то, неловко отводят взгляды, когда Энджи настойчиво расспрашивает о его состоянии. Жить будет. Единственный внятный ответ, которого он добился.       Их с Бест Джинсом укладывают на койках в коридоре — Энджи выпрашивает обещание разбудить именно тогда, когда Ястреб очнётся.       Он нашёлся. Он правда нашёлся. И им можно будет увидеться спустя какие-то жалкие несколько часов…       Несмотря на взвинченность, Энджи проваливается в сон быстро и спит спокойно — впервые за долгое время. Ближе к девяти утра его будит молодая медсестра — бледная, уставшая и какая-то несчастная. — Старатель-сан? — почему-то шепчет она. — Ястреб-сан проснулся.       Энджи вскакивает, даже не пошатнувшись. Девушка испуганно вздрагивает и жалко кривится. Косится в сторону усевшегося на матрасе Бест Джинса. — Иди без меня. Думаю, первым делом он хотел бы увидеться с тобой, Старатель. — Уверен? — Абсолютно, — он — удивительно — ни слова не говорит про джинсы. Энджи напряжённо кивает и следует за медсестрой, прижимающей к себе папку с бумагами.       Напряжение спутницы угадывается в худых поджатых плечах, потупленном взгляде и едва заметно прокатывающейся по спине дрожью. — Хорошо, что вы пошли один, — тихо сообщает она, — ему сейчас лучше не видеться с большим количеством людей. — Почему? — интересуется Энджи непонимающе, но та не успевает ответить — навстречу им выходит бодро улыбающийся, судя по всему, врач. — Сато-чан, ты привела его! Большое тебе спасибо, дальше я сам!       Сато коротко кивает и оставляет Энджи наедине с молодым и пышущим энтузиазмом специалистом. Тот, впрочем, умеряет пыл и смотрит куда спокойнее. — Старатель-сан? — спрашивает он, поправляя очки. — Для меня большая честь встретиться с вами лично. Меня зовут Миямото. — Что с Ястребом? — не церемонится Энджи — сейчас он слишком нетерпелив для формальностей. — Я могу его увидеть? — Конечно, можете. Но сперва я бы порекомендовал вам ознакомиться с результатами полного обследования, чтобы быть готовым к… возможной реакции. Копию должна была отдать Сато-чан, но она так быстро убежала… ничего, у меня ещё одна есть. Видите ли, — Миямото окончательно прекращает улыбаться, протягивая ему несколько листов, — Ястреб-сан подвергся серьёзным травмам. Помимо физического ущерба они оставили чудовищный след на психике… поэтому будьте с ним помягче, Старатель-сан. Мы не знаем, как он отреагирует.       Миямото говорит что-то ещё — об осторожности и необходимости блюсти дистанцию, о том, что чуть что и надо звать его или медсестёр, но за звоном в ушах Энджи не слышит, пусто сверля взглядом сухие и ёмкие чёрные надписи. Меж ними есть что-то ещё, но он не может сосредоточиться, едва сдерживая тяжёлую дрожь ладоней.       Множественные ожоги. Неизвестно, возможно ли полноценное восстановление функционала Несокрушимых Перьев. Истощение — вследствие недоедания. Ушибы. Переломы. Раны на пальцах — насильственно вырванные ногти. Следы мозолей на запястьях — от наручников? Субъект не выказывает признаков эмоционального потрясения — защитная реакция?       Выцепив взглядом последние ключевые слова, он сжимает бумаги так сильно, что те неприятно хрустят — Энджи едва давит порыв сжечь их дотла.       Наблюдается некоторая деформация прямой кишки. Предполагается неоднократное сексуальное насилие. — Старатель-сан? Вы всё прочитали? — Миямото осторожно вынимает ценную ношу из его взопревших рук, разглаживая образовавшиеся складки. — Кто? — одними губами выдыхает он. — Кто с ним это сделал? — На Ястребе-сане не осталось… кхм, генетических образцов, позволивших бы определить преступника, но из-за ожогов второй-третьей степени почти на всём теле мы предполагаем, что это Тодороки Тойя.       Он прижимает ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу болезненный вопль. Под горлом кипит уже знакомое тошнотворное чувство, усилившееся в разы — разумеется, Тойя не мог оставить без внимания кого-то, кто стал ему дорог. Если бы Ястреб доверился кому-то другому… если бы Энджи был быстрее, сильнее и расторопнее… если бы, если бы… — Это не ваша вина, — прерывает его мысли Миямото, — Даби сам выбрал стать убийцей. Только он ответственен за то, что случилось с Ястребом-саном. Не вы. — Не говорите так. Вы не знаете, что я сделал… — Верно, не знаю. Зато знаю, что Даби убил кучу народу и не планирует останавливаться, а вы, несмотря ни на что, продолжаете спасать людей. Это уже говорит о многом, верно? К тому же, Ястреб-сан, уверен, и не подумает обвинять вас за что-либо. Давайте же. Он во-о-он за той дверью. — Спасибо, Миямото-сенсей, — тихо благодарит Энджи, пока тот подталкивает его в спину без тени брезгливости. — Да не за что! Удачи вам.       Скрип несмазанных петель вызывает короткую дрожь — неприятный, мерзкий звук. Энджи переступает порог и осторожно закрывается, поначалу не решаясь поднять глаз.       Целый месяц он бесплодно искал, не прекращая задаваться бесконечными вопросами и отделываться от сомнений. Жив ли Ястреб? Что с ним делают? Выдерживает ли он? Надеется сбежать? Вспоминает о нём них хоть иногда? Энджи до последнего верил, что Ястреб — слишком упрямый, чтобы просто сдохнуть — заперт у злодеев и ждёт спасения.       И его вера оказалась не напрасной — но почему-то очень страшно поднимать взгляд. Его пытали. Жгли. Насиловали. Мучали. Мучали, мучали, мучали. И всё — потому что Энджи трус, глупец и слабак. — Старатель-сан? — его голос — слегка осипший, тихий, будто незнакомый — рушит застывшее безмолвие. — Ястреб, — он всё-таки выпрямляется и смотрит — на отощавшее и побледневшее лицо, потускневшие глаза, перебинтованные ладони — каждый палец заботливо удостоился собственного куска бинта. Шрам огромного ожога ложится на щёку — с той же стороны, что и у Энджи. Из-под больничной рубашки выглядывают два куцых отростка, некогда бывших прекрасными крыльями. Но Ястреб улыбается — так ярко, что глазам больно. — Рад тебя видеть.       Ястреб чуть поворачивает голову, теперь глядя перед собой — улыбка слабнет, но не исчезает, становясь привычной — той, которую Энджи видел постоянно. До тех пор, пока он не передал ему книгу и не улетел на четыре месяца в змеиное гнездо, после чего был критически ранен и числился пропавшим без вести. Это кажется… неправильным. Неестественным. Ястреб снова закрывается — даже сейчас. — Прошёл, кажется… месяц? Расскажи, что произошло. Мне почему-то казалось, что пролетел целый год, представляешь? Время взаперти будто по-другому идёт. И я вроде понимаю, что за год похудел бы сильнее, или вовсе умер бы, но никак не могу отделаться от ощущения, что пропустил целую жизнь, ха-ха. Прости, что напрягаю тебя болтовнёй…       Множественные ожоги. — …но мне совсем не с кем было поговорить там, знаешь? Даби часто приходил, и тебе, наверное, уже известно, что не ради разговоров…       Истощение. Переломы. Ушибы. Ястреб рассказывает так, будто ведёт будничный диалог о погоде, будто снова делится с Энджи, какие обалденные вон в той забегаловке якитори. Улыбается. Жестикулирует — но почти не двигает замотанными пальцами, потому что это чертовски больно. — Ну, не будем об этом! Я безумно рад, что мои когти могут снова вырасти. Мне плевать, что раны болят, но мысли, что я больше не увижу когти, были даже хуже боли.       Насильственно вырванные ногти. Мозоли на запястьях от наручников. Несмотря на то, что Энджи не сказал ни слова, он продолжает говорить — бесполезные, лживые, но такие безопасные слова. Признаков эмоционального потрясения нет. Защитная реакция.       Защитная реакция. Интонация Ястреба тверда и неизменна — сам он деланно расслаблен и открыт, и говорит, говорит, говорит — так, будто ему всё равно, будто ни капельки не больно, будто сам он не человек вовсе, а бог, которому неведомы никакие страдания. Энджи больше не вслушивается — всё сливается со звоном в ушах, с удушающим чувством вины и образом безумно улыбающегося Тойи. Он так хотел сделать больно Энджи — и не поскупился использовать невинного человека, заодно устранив стоящую на пути преграду. — Ястреб.       Энджи делает шаг вперёд; Ястреб, как по команде, затыкается. Не привык, когда его перебивают? — Что такое, Старатель-сан? Я… что-то не так сказал? Или ты не расслышал? Давай я повторю… — Не надо, — он обрывает попытку возобновления, преодолев оставшееся расстояние и усевшись с краю мягкой больничной койки, — Ястреб, пожалуйста. Не притворяйся.       И Ястреб, наконец, замолкает окончательно. Уголки губ падают, обнажая чудовищную усталость — за тот месяц, что они не виделись, он словно постарел на несколько лет. Кожа истончилась, под глазами выступили чёрные круги, золотые волосы потускнели — таким его, наверное, вряд ли возьмут на рекламную фотосессию. Но Энджи не чувствует ни капли брезгливости — Ястреба, напротив, очень уж хочется осторожно прижать к себе, погладить по плечам, прогоняя усталость и напряжение, и укрыть — от боли, от страха, от необходимости постоянно играть на публику. — Прости, Старатель-сан, — вздыхает Ястреб — утомлённо, как и должен, — я по привычке.       Больше он не говорит ничего. Может, подбирает слова; может, ему попросту нечего сказать. Энджи нерешительно тянет ладонь, намереваясь дотронуться до плеча — приободрить, как Бест Джинс его самого недавно. Рубашка висит на нём безразмерной тряпкой — а Энджи помнит, каким он был мускулистым совсем недавно. Коснуться бы. Убедиться, что всё это взаправду — что это и вправду Ястреб, живой и дышащий Ястреб, а не очередной сон, после которого Энджи подскочит разбитым, невыспавшимся и глубоко тоскующим.       Реагируя на движение, зрачки Ястреба сужаются в неясном рефлексе. Он молниеносно шарахается назад, прижимаясь к спинке кровати; закрывается рукой и весь дрожит, тяжело дыша. Энджи мигом встаёт и делает шаг назад, для наглядности подняв обе ладони. — Я не трону. Честно. — И-извини, — Ястреб медленно опускает трясущуюся конечность, натужно выдохнув, — тело само двигалось, — он нервно, почти истерически хихикает, — я такой жалкий, С-Старатель-сан… — Только опять не начинай. Это абсолютно нормально. Тебе нечего стыдиться. Тот факт, что ты остался в здравом уме, уже доказывает, насколько ты сильный. Так что не вздумай называть себя жалким, ладно? — Энджи, как может, ободряюще улыбается. Ястреб несмело скалится в ответ. — И ты всегда можешь поделиться… ну, наболевшим. Правда. — Не уверен, что смогу, — тихо отвечает он, — слова застревают в глотке. — Я… мы будем рядом в любом случае. Мы все. Никто не позволит, чтобы это повторилось… с тобой или ещё кем-нибудь. — Спасибо, Старатель-сан. Это многое значит. — Пожалуйста, — мягко отзывается Энджи, — я позову Бест Джинса. Он тоже здесь.       ***       Новость о том, что Ястреб был обнаружен спустя пять недель поисков, распространяется со скоростью урагана. Утечка информации произошла достаточно быстро, но ничего неожиданного в ней не было — народ со всех уголков Японии дико жаждал подробностей. Возвращение Героя Номер Два здорово повысило общий настрой, но при этом притянуло кучу непрошенного внимания к Ястребу — и Энджи, глядя на его состояние, откровенно сомневался в идее устраивать пресс-конференцию спустя жалких два дня. — Долгое молчание породит непрошенные слухи. Многие сомневаются, на стороне ли он героев, раз пропадал столько времени и внезапно объявился средь бела дня прямо около удачно оказавшегося неподалёку Мидории… он должен дать свой комментарий немедленно.       Мера — на вид ещё более уставший, чем обычно — усиленно трёт голову. Комиссия до сих пор не оправилась от смерти Президента, но он отчаянно пытается держать всё под контролем — и выходит, честно говоря, так себе. — Тогда позвольте хотя бы быть там, рядом с ним. Мы с Бест Джинсом скажем ещё что-нибудь, чтобы поднять боевой дух, и объявим о команде из героев первой тройки.       Тот напряжённо кивает. — Хорошо. Думаю, вы двое не помешаете. Нам сейчас как никогда важно доверие общественности. — Но я бы всё-таки порекомендовал дать Ястребу хотя бы неделю. Вы не виделись с ним, Мера-сан? Он же едва на ногах держится. — Виделся, конечно, Старатель-сан, — Мера печально вздыхает, — я знаю Кейго с тех пор, как он мне был по колено ростом. Думаете, мне не тяжело отправлять его на растерзание папарацци? Но у нас попросту нет другого выхода. Нужно действовать на опережение — мало ли, что предпримут во время информационного затишья злодеи? Я знаю, что происходило с Кейго в Лиге. И он должен поведать об этом первее них.       Старатель вздыхает. Согласно логике, Мера действительно прав — так, объективно, будет лучше для удержания хрупкого геройского мира. Но приказывать Ястребу… снова проходить через это, да ещё и публично? Это же… бесчеловечно. Неправильно. — Вы же не заставите рассказать его всё, верно? — выпаливает Энджи почти гневливо. Мера медленно оборачивается к нему — смотрит внимательно, исподлобья. Мельком ёжится. — Нет, конечно. Нелицеприятные подробности… могут напугать. А надо, чтобы люди почувствовали надежду. Поэтому, разумеется, он не станет упоминать, что с ним делал Тодороки Тойя.       Имя сына пребольно колет уши, заставляя Энджи опустить плечи под невыносимым грузом сожаления. — Если на этом всё, Старатель-сан, позвольте откланяться. Приходите завтра.       *** — Ты точно в порядке? — в третий, кажется, раз спрашивает Энджи, пока Ястреб, никого не подпуская, суетливо разглаживает складки на пиджаке, морщась от боли в перебинтованных пальцах. Взгляд бегает, по виску скатывается одинокая капля пота, но он, как и раньше, уверенно кивает. До выхода чуть меньше пяти минут. — Я всегда в порядке, Старатель-сан. У меня нет иного выбора, кроме как быть в порядке. — Если что, только скажи. Мы тебя уведём. — Верно, — поддерживает нарисовавшийся в дверном проёме Бест Джинс, — даже самую крепкую джинсовую ткань можно порвать. Не стоит тянуть слишком сильно. Почувствуешь, что тебе становится плохо, Ястреб, сразу уходи. Мы разберёмся. — Хорошо. Спасибо вам, — он вымученно улыбается, и, поправив галстук последний раз, первым показывается на сцене, вызывая море оваций.       Энджи выплывает следом, удерживая микрофон на уровне его рта — Ястребу больно сжимать пальцы. Они отображаются на экране во всю стену справа — пресс-конференция проходит в закрытом помещении без опознавательных знаков, чтобы никто не смог определить их местоположение. Никаких зевак, никаких гражданских. Только журналисты и представители власти. — Привет-привет! — задорно машет перебинтованными руками он. — Я тоже скучал, спасибо! — Ястреб-сан, как вам удалось сбежать от Паранормального Фронта? — Правда, что вас там пытали? — Вы смогли кого-нибудь обезвредить? — А что насчёт местоположения базы, на которой вас держали? — Всем тихо! — рявкает Энджи, поднеся микрофон к себе и мгновенно утихомирив расшумевшуюся толпу. — Ястреб сам расскажет. — Спасибо, — прежде, чем он опускает его вновь, тихо благодарит Ястреб, после чего с энтузиазмом продолжает. — Месяц назад, я, лишённый причуды, очутился в тюремной камере, принадлежащей злодеям. У меня не было ни средств связи, ни оружия, ни какой-либо надежды на спасение, но я до последнего верил, что выберусь! Буду честен, мне пришлось непросто. Меня морили голодом и избивали, и даже лишили ногтей, но, в конце концов, я получил шанс сбежать! Даже от почти полного состава Лиги! Злодеи не непобедимы и тоже допускают ошибки! И мы можем это использовать! — И по такому делу мы хотим объявить о… — в момент, когда Бест Джинс забирает микрофон, подхватывая речь, экран заходится помехами. Народ непонимающе перешёптывается — засуетившийся Мера приказывает не паниковать, а на огромном дисплее вырисовывается до ужаса знакомое лицо. — Ну привет, — мрачно ухмыляется Тойя Тодороки, разогнувшись на инвалидном кресле и демонстрируя перебинтованную правую половину лица, — соскучились? Простите, я сейчас не в лучшей форме… из-за небезызвестного вам Таками Кейго. К нам поступила информация о пресс-конференции сегодня, поэтому мы решили немного пролить свет на ситуацию. Да, Таками действительно попал нам в руки месяц назад, но, видите ли, мы очень хорошо провели вместе время… — Вот чёрт, — шепчет Ястреб сдавленно — глаза у него выкатились, дыхание частит, сам он весь дрожит и съёживается, словно стремясь стать в несколько раз меньше, — чёрт, чёрт, чёрт… — Ястреб, — зовёт его Энджи, но не получает реакции. Оборачивается в сторону Бест Джинса — тот криками приказывает выключить чёртову прямую трансляцию немедленно. — … дело вот в чём: он с удовольствием трахался со всеми нами. Его совершенно не волновало, что там происходит с миром или остальными героями… давал всем и каждому, как последняя блядь. А месяц спустя, когда ему надоело, разворотил мне своими перьями ноги и выколол глаз! Он убивает и калечит забавы ради, прямо как его чёртов папашка! У нас есть видео-доказательство одного из наших развлечений, чтобы ни у кого и сомнений не возникло, как…       Экран, наконец, гаснет — кто-то выдернул провод из розетки. Но все тут же достают телефоны, желая лицезреть продолжение — и Ястреб, белый, как полотно, стискивает кулаки так, что на бинтах проступает кровь. — Он лжёт, — яростный шёпот почти перекрывается взволнованным ропотом собравшихся, — это всё неправда! Даби врёт! Я… он… — Мы знаем, Ястреб, — Энджи едва удерживает себя от того, чтобы положить руки ему на плечи, — мы знаем. — Он насиловал меня, Старатель-сан. Он оставил мне все эти ожоги. Он надоумил остальных вырвать мне когти. А теперь говорит… — Позор шлюхе! — доносится из чьего-то включенного на всю громкость видео на удивление отчётливо. Ястреб дёргается и неверующе пялится в сторону звука. — Ястреб, уходим. Мы со всем разберёмся. — Позор шлюхе! Позор шлюхе! Позор шлюхе! — скандирует Тойя из разных телефонов — и слышно это до тех пор, пока Ястреб с Энджи не оказываются за кулисами. Помрачневший Бест Джинс присоединяется к ним позже. — На этом его «доказательстве», вероятнее всего, перевоплотившаяся Тога Химико. Все слова Даби можно легко опровергнуть… не понимаю, в чём смысл его выкрутасов. — Прощальный подарок, — бормочет уткнувшийся в собственные колени Ястреб, — он хотел насолить мне напоследок. Я ведь правда подбил ему ноги и лишил глаза. Когда убегал. Прости, Старатель-сан.       Его сын — искалеченный собственным огнём, необратимо испорченный Энджи, страдающий сам и причиняющий боль другим — сейчас красуется очередным увечьем. Вспоминая напуганного до полусмерти возможным прикосновением Ястреба — забитого, измученного и невероятно уставшего — логическая часть Энджи думает, что Тойя это вполне заслужил. Но вот остальная — та, что любит его, несмотря ни на что — соболезнует.       Им обоим. И Тойе, и Ястребу. Тойя не должен был стать таким. Не должен был вымещать злость на других — если хочет, пускай идёт прямо к нему, Энджи. Только он заслужил. Ни Нацуо. Ни Шото. Ни Ястреб. — Я не виню тебя, — тихо вздыхает Энджи, — в ином случае он не остановился бы. — Это помогло только потому, что на меня ему плевать. Тебя или Шото он будет преследовать, пока не прекратит дышать. — Если ему плевать… то зачем он сделал с тобой… всё это? — Потому что я связан с тобой. Или от скуки. Не знаю. Но Даби почему-то не стал меня убивать, пусть и очень хотел. Приходил… почти каждый день. Какое-то время я не видел никого, кроме него. Думал иногда, что только он и остался. И я. И эта клетка.       Ястреб обхватывает себя за плечи. Зябко ёжится. Энджи садится на расстоянии полуметра; смотрит, склонив голову набок в безмолвном призыве продолжать.       Ровный голос Меры прерывается чьими-то возмущённым криками — Бест Джинс, поправив бабочку, решительно шествует обратно на сцену. — Похоже, они ещё не успокоились. Я попробую это исправить.       И он исчезает, удобно оставляя их наедине. — О чём ещё ты думал? — спрашивает Энджи ненавязчиво. — Чтобы не сойти с ума, вспоминал, ну… тебя, — Ястреб внезапно улыбается — робко и искренне, — ты же знаешь, что спас меня? Благодаря тебе я поверил в героев. — Тойя рассказал. На той трансляции. Не думал, что это имеет для тебя такое значение… на моём месте мог быть кто угодно другой. — Но был именно ты. Помнишь, что ещё Даби сказал? То, что такие люди, как мы с тобой, оказались вместе — судьба. — Я не верю в судьбу. Всё, что с нами происходит — результат решений. Спонтанных или обдуманных. Своих или чужих. Понимаешь? Ты выбрал довериться мне. Я выбрал довериться тебе. Судьба здесь не причём. И я всегда буду на твоей стороне, что бы ни говорил Тойя. — Старатель-сан… — Можешь звать меня Энджи. — Энджи-сан, — Ястреб, чуть покрасневший, трёт переносицу, — я… даже не знаю, что сказать. Спасибо тебе. Ты снова спасаешь меня… но я обязательно верну должок!       Ты уже это сделал, — думает Энджи с какой-то трепетной нежностью. От одного присутствия Ястреба ему становится лучше — не физически, а как-то по-другому. Пускай и сердце болит за то, сколько тому пришлось перенести. Ястреб, несмотря на пережитое, по-прежнему стойко держится, сохраняет хладнокровие и упорно продолжает улыбаться — чтобы никто не тревожился, чтобы никто и не вздумал поинтересоваться его благосостоянием.       Ястреб желает оставаться сильным — ради неуверенных в завтрашнем дне гражданских, ради геройского общества, но прежде всего, чтобы не показать, насколько он боится и страдает на самом деле. Энджи точно знает — потому что он сам такой же.       Он был таким с момента смерти отца. Оставался таким на протяжении почти сорока лет. И только недавно задумался о том, что не так уж зазорно… опереться на чужое плечо. Даже будучи Героем Номер Один. Люди вроде Энджи раньше и Ястреба сейчас ни за что не попросят помощи — будут терпеть до последнего, возводить вокруг непробиваемые стены, прятаться — за деланой ли серьёзностью, за фальшивыми улыбками или показной беззаботностью. Не дадут понять, что за слоями лжи и годами выстраиваемого образа и по сей день скрывается свернувшийся клубком ребёнок — маленький, слабый и чудовищно напуганный.       *** @rururu: #позоршлюхе смотрели то видео? не ожидал такого от номера два @scrtch ответил @rururu: #позоршлюхе какой из него после этого номер два? подстилка злодеев, да и только @bombom ответил @scrtch и @rururu: а вам, уёбкам, не приходило в голову, что «ястреб» на видео — блядская тога химико? посмотрите на пальцы! у пернатого на пресс-конференции они были перебинтованы! и какого хера ему добровольно ложиться под того, кто сжёг ему крылья? @rururu ответил @bombom и @scrtch: ты не можешь знать наверняка. вдруг бинты — маскировка? #позоршлюхе @bombom ответил @rururu и @scrtch: сука старатель и бест джинс для вас шутка? показания врачей? сам ястреб? @scrtch ответил @bombom и @rururu: лол без причуды ястреб ничего из себя не представляет. к тому же он, как и старатель, склонен к вранью и манипуляциям, как недавно выяснилось. я верю даби и этому видео. #позоршлюхе       ***       Мера категорически запретил Ястребу в ближайшее время пользоваться интернетом. Велел Энджи ни при каких обстоятельствах не позволять ему лезть в собственный мобильник и в особенности — читать Твиттер. Он, к сожалению, подобных запретов не удостоился, и сгорал от ярости каждый раз, когда проверял какую-либо соцсеть.       Ядовито выплюнутое Тойей «позор шлюхе» быстро подхватилось всеми теми, кто сомневался в героях, находил подозрительной месячную пропажу Ястреба и просто искал лишний повод выплеснуть страх и ненависть.       Фанаты, госслужащие и другие герои (Энджи в том числе) приложили все силы для опровержения мерзкой клеветы Тойи — и ради этого Ястребу пришлось публично подтвердить, что он был неоднократно изнасилован. Во время своего заявления он оставался холоден и непоколебим, подобно горе — не шелохнулась ни одна мышца на его лице, не дрогнул голос.       А потом заперся в туалете на час — Энджи, как бы ни прислушивался, не смог уловить ни звука. Но Ястреб вышел оттуда с дрожащими губами и покрасневшими глазами — проходя мимо, посмотрел так затравленно, что он не смог заставить себя сказать слова утешения или пойти следом. Жалость добила бы Ястреба окончательно. — Ты сильнее всех, кого я когда-либо встречал, Ястреб! — почти выкрикнул Энджи перед тем, как Ястреб исчез за поворотом. Он остановился лишь на мгновение — дёрнулся, будто желая обернуться, но потом сделал последний шаг и оставил Энджи в одиночестве. — Это тяжело ему далось, — вздыхает Мера, возникший за плечом бледной тенью, — с каждым днём всё хуже и хуже. Как будто и без этого проблем не хватает… — Не говори так, — предупреждающе рычит Энджи. — Хорошо-хорошо, Старатель-сан. Меня крайне волнует нестабильное состояние Кейго. Никогда не видел, чтобы он запирался в туалете поплакать. — Может, плохо смотрел. — Не спорю. Но сейчас слабость недопустима, понимаешь? Необходимо как можно скорее вернуть его в строй. — Его держали взаперти месяц! — не выдерживает Энджи — лицо его вспыхивает огнём. — Морили голодом! Мучили! Насиловали! А ты ждёшь, что он через неделю как ни в чём не бывало побежит спасать людей с улыбкой на лице, как Всемогущий в свои лучшие годы? Неужели тебе настолько плевать на воспитанника, Мера?! — Мне не плевать! — рявкает Мера возмущённо, опасливо наблюдая за пробегающими по нему всполохами Адского Пламени. — Но мы сейчас в заднице, Старатель-сан! Нам важен каждый герой, особенно настолько сильный, как Ястреб! Злодеи лезут из всех щелей, гражданские устраивают самосуд и насмерть забивают мутантов, Шигараки неизвестно где! Любой, кто способен принести пользу, может выправить положение! А Ястреб, я вас уверяю, способен даже без большинства перьев! Ваша задача только помочь ему вернуться в строй! — Он не инструмент и не игрушка Комиссии! — Нет, Тодороки, — устало качает головой Мера, — вы все — наши инструменты. Я не хочу, чтобы так было, но прямо сейчас у нас нет времени и средств что-то менять. Помоги Ястребу. Пожалуйста. Я прошу тебя даже не как нынешний глава Комиссии, а как его старый друг и наставник. Это ты спас его когда-то. Спасёшь и сейчас. Героика была для него смыслом жизни. Он только обрадуется, если сможет к ней вернуться. Отдел поддержки уже работает над искусственными перьями в дополнение к его нынешним. Просто… побудь пока с ним, хорошо?       Злоба утихает, но всё ещё тошнотворно давит на грудь — может быть, Мера не врёт и ему действительно не плевать, но что насчёт остальных? Тех, кто никогда не знал Ястреба? Не осознавал, какой тяжести ноша свалилась на его плечи? Для кого он всегда был безликой пешкой покойного Президента?       Их ведь действительно не волнует, через какие испытания прошёл Ястреб — они ждут героизма от героя, и ничего более. Никто и не подумает подставить плечо, позволив опереться — ведь он второй по силе, ведь он бесстрашен и самоуверен, ведь ему всё нипочём. Незачем Ястребу опора. Незачем Ястребу отдых и реабилитация. Инструментам нет нужды восстанавливаться — ими пользуются до поломки, а потом выбрасывают и заменяют.       ***       На время, пока Ястреб приходит в себя, Энджи позволили оставаться у него и не заниматься бесконечным отлавливанием злодеев. Отдохнуть тоже. Подумать. Здоровый цвет лица и чуть округлившиеся щёки говорят о том, что физически Ястреб, без сомнения, идёт на поправку. Благодаря совместным усилиям врачей и их причуд раны на месте когтей полностью затянулись — и на время, пока они будут расти, ему дали титановые протезы.       Он больше не выглядит так, словно упадёт от порыва сильного ветра — и, не считая шрама на лице, укоротившихся волос и почти отсутствующих крыльев, неуловимо напоминает себя прежнего — того Ястреба, который казался Энджи всего лишь придурковатым юнцом с шилом в заднице.       Но маленькие, не сразу заметные аспекты указывают на то, что отнюдь не все шрамы затянулись. На открытом воздухе он вечно оглядывается — задирает голову, словно высматривая что-то. Или кого-то. Обхватывает себя руками и зябко ёжится в замкнутых пространствах. Тяжело дышит, когда рядом полно народу, и кто-то ненарочно задевает.       Прикосновения — отдельный триггер. Возможно, самый сильный. Ястреб вечно неловко улыбается и извиняется дрожащим голосом, когда в очередной раз шарахается — несмотря на то, что он никогда не плачет и не кричит, весь его ужас перед тактильным контактом слишком очевиден.       За тот месяц в заточении Ястреба ни разу не трогали без намерения поранить. Поэтому он и боится.       И ему ужасно, ужасно стыдно за этот инстинктивный, глубоко въевшийся в подкорки, страх. Энджи ловит себя на желании помочь.       Когда Ястреб сидит на диване в гостиной, подобрав ноги под себя — он вечно ненамеренно зажимается, когда осознаёт, что может расслабиться и не держать образ — Энджи аккуратно усаживается на расстоянии полуметра, и, не решаясь взглянуть на визави, нерешительно зовёт. — Ястреб. — М? — Хочешь попробовать перестать бояться? — Я бы с радостью, — нервно ухмыляется Ястреб, — но как ты себе это представляешь? Меня начинает трясти только от вида чьей-то поднятой руки. Всё вспоминаю Даби. Он никогда не упускал случая прижечь. — Прикоснись ко мне сам, — предлагает Энджи, — если что, можешь поцарапать. Никто больше не вырвет тебе когти.       Ястреб задумывается. Трёт подбородок — Энджи находит отблеск титановых когтей привлекательным. — Хорошо. Давай сделаем это. — Я не причиню тебе боли, — серьёзно напоминает он, — обещаю. — Я знаю, — мягко отзывается Ястреб. Энджи кладёт ладонь на диван тыльной стороной вверх, демонстрируя, что не собирается хватать его. Только Ястребу решать. Тот тяжело вздыхает, ставит ноги на пол и осторожно тянет подрагивающую руку, постепенно возвращающуюся к своему предыдущему виду — мускулистую и загорелую.       Он смотрит будто на змею, готовую в любой момент взвиться и укусить — и Энджи остаётся неподвижным. — Всё нормально, — шёпотом увещевает он. И Ястреб, последний раз посмотрев ему в глаза, кладёт на костяшки самые кончики пальцев — Энджи чувствует в основном холодное прикосновение металла. Он видит скатившуюся с виска каплю пота, дёрнувшийся кадык, приоткрытый в учащённом дыхании рот. Непонятно, что он собрался делать дальше — шарахнуться назад с шипением или продолжить. Ястреб набирает в грудь побольше воздуха, после чего кладёт ладонь полностью. Та у него маленькая и горячая; соприкасаться с ней… приятно, пускай Энджи и не особо любит трогать кого-то. Может, дело в том, что это Ястреб, а с ним всегда по-другому.       Ястреб не может сомкнуть пальцы, поэтому нерешительно приподнимает всё ещё безвольную конечность Энджи. Тянется второй. — Сожми, — просит он, плотно прижав руку к внутренней стороне ладони Энджи. Ястреб побледнел, но уже почти не дрожит — глядит отчаянно и решительно, настроенный довести дело до конца. Энджи обхватывает — так мягко, как никогда до этого. И всё замирает. Дрожь проходит окончательно — Ястреб выдыхает и растягивает губы в болезненной улыбке. — Работает, — счастливо говорит он одними губами, — я не боюсь тебя, Энджи-сан.       Его плечи вдруг начинают мелко трястись, и сам Ястреб сгибается. Прежде, чем Энджи успевает понять хоть что-то, до слуха доносится едва слышный, бесшумный почти, всхлип. На кожу капает несколько слёз — Ястреб держит его и плачет. — Это всегда заканчивалось одинаково. Я… я сопротивлялся. Дрался. Давал отпор. Никогда не кричал. Но… но всё было бесполезно, понимаешь? Как бы я ни старался… Даби… он… мне было так мерзко. В Комиссии… учили… как переживать пытки… и насилие… н-но под гипнозом… никогда по-настоящему… он появлялся почти каждый день… и пачкал… пачкал… пачкал…       Когда Энджи, отняв ладонь, бережно притягивает Ястреба к себе, позволив уткнуться в грудь, тот, наконец, разражается рыданиями громкими и истеричными, больше не сдерживаясь. — Я в-выздоровел, Энджи-сан, но мне… всё равно почему-то так больно. Вот здесь болит, — Ястреб прижимает его ладонь к сердцу — то колотится заполошно, отчаянно, будто на грани смерти, — я… такой жалкий, да? Разнылся, как девчонка… — Вовсе нет, — тихо отвечает Энджи, — я всё ещё считаю тебя сильнейшим. Если бы все герои обладали хотя бы половиной твоей силы духа, мы были бы непобедимыми. — Но я т-так устал быть сильным… — Тебе и не нужно. Ты имеешь право отдыхать столько, сколько тебе нужно. Или не возвращаться в поле вовсе. — А как же мир?.. — Для мира найдутся другие герои. Ты не один, Ястреб. Помни об этом.       И Ястреб воет — рубашка под когтями трещит и рвётся, и Энджи чувствует, как они процарапывают кожу, но не двигается. Мера никогда не видел, как он плачет, потому что Ястреб делал это в одиночестве — или тихо настолько, что услышать невозможно. Энджи знает, потому что сам в детстве был таким же. Он мог казаться злым, хмурым и замкнутым, но ни разу — слабым, потому что слёзы негласно считаются признаком ущербности и немощности.       Но это — огромнейшая ошибка. Ястреба сейчас колотит, как от тока, его слёзы насквозь пропитали тонкую ткань, когти изодрали её в клочья, но в этом — величайшая сила. Сила показать слабость. Сила признать, что ты больше не можешь, что тебе нужна помощь. Сила преодолеть гордыню и страх перед собой же.       Энджи гладит Ястреба по спине до тех пор, пока тот не перестаёт дрожать. Он шмыгает носом, утирает последние слёзы и нехотя отстраняется, усмехнувшись. — Я испортил твою одежду. И поцарапал. — Ничего страшного. Главное, что тебе стало легче. — С каких пор ты такой мягкий? Теряешь хватку, старик. — Я стал таким из-за тебя, — шутливо упрекает Энджи. И по-дружески треплет волосы — Ястреб смешливо фырчит, но не увёртывается. — Мы плохо друг на друга влияем. — Разве? По-моему, всё наоборот хорошо.       Ястреб поднимает взгляд, полный щемящей благодарности, и обнимает ещё раз — не разразившись рыданиями и не изодрав в клочья. — Спасибо, Энджи-сан. Не знаю, что бы я без тебя делал.       А я без тебя? — хочет спросить Энджи, но вместо этого отвечает на объятия. И сердце его почему-то ускоряет ход. Они сидят, прилипнув друг к другу, несколько минут, и расходятся лишь потом. Глаза у Ястреба сияют жизнью — проплакавшись, он словно вскрыл гнойный нарыв, терзающий его неделями. Энджи действительно только что… помог ему. Может быть, немного, но всё-таки. Всё-таки Ястреб доверился. Открылся. Облегчил, наконец, душу. Это уже чего-то стоит.       ***       Ястреб начал чаще демонстрировать эмоции. Искреннее веселье — при совместном просмотре старых комедий, усталость — после тренировок в спортзале ради возвращения формы, и счастье — во время долгих объятий с Энджи.       Злость — когда вспоминал Лигу. Он рассказал о Тоге Химико, использовавшей кровь Энджи, чтобы надавить; о том, как они вырывали ему когти, переговариваясь безо всякой задней мысли; о Шигараки, Спиннере и Тойе. Ястреб начал говорить — не на пустые отстранённые темы, а о том, что его действительно волнует. Энджи услышал и про Комиссию, и про то, что у него никогда не было настоящих друзей, и даже про глубокое детство — в голоде, нищете и побоях.       И взамен поделился своим — какой глубокий след оставила на нём смерть отца, как он стал одержим силой, как злился, боялся и ненавидел себя одновременно. До сих пор ненавидит.       А однажды Ястреб напрашивается спать вместе. Когда я один, мне иногда кажется, что я всё ещё там. И Энджи, подвинувшись — кровать не очень большая, им двоим, наверное, будет тесно, без лишних слов хлопает рядом с собой. Если Ястребу так будет лучше, что же — пускай ложится.       И Ястреб — в пижаме со штанами и длинными рукавами — укладывается, плотно притиснувшись спиной к спине. Когда Энджи делил с кем-то постель последний раз? Он уже и не вспомнит. Но тот факт, что сегодня это сделал Ястреб, странно греет душу. Никто другой ему и не нужен.       Проснувшись в чужих объятиях, Энджи не особо удивляется. Пожалуй, это было… ожидаемо. Раз они так часто обнимаются. Одно новое объятие ничего не изменит. Верно же?       Что-то между ними… стало другим. Ястреб всё чаще просто молчал и сидел рядом, прикрыв глаза — и им обоим было комфортно в этой тишине, как никогда. Энджи и без того не был особо разговорчивым, а Ястреб… видимо, просто устал постоянно трепать языком.       Причудливую атмосферу отметил и Бест Джинс, и Мера. Мера сказал, что Ястребу полезно находиться рядом с Энджи (Энджи едва сдержался, чтобы не послать его к чёрту); Бест Джинс решил, что он сияет, как «новейшая джинсовая ткань». Ястреб, мол, таким радостным не был даже до… этого всего. Может, он вскоре сможет вернуться к работе.       Тех, кто верит Тойе, становится всё меньше — речь Ястреба в тот день принесла свои плоды. За грязное коверканье достоверных фактов на Лигу обрушилось ещё больше ненависти — многие, кардинально изменив точку зрения меньше, чем за сутки, оказались готовы рвать и метать. Тот самый хэштег почти исчез из соцсетей, сменившись другим — #верьвсвоихгероев. Ястребу даже вернули телефон.       И с каждым днём его самочувствие всё улучшается. Времени остаётся меньше и меньше, но Энджи, как ни странно, ощущает только непоколебимое спокойствие.       За несколько дней до того, как выйти, наконец, в поле — помогать поддерживать подобие порядка в мире — Ястреб запирается в ванне. Спустя час, Энджи, почуявший неладное, стучится — ответом ему становится лишь слишком знакомый звук — очень тихий всхлип. — Ястреб, — стараясь оставаться спокойным, зовёт Энджи, — открой. — При всём уважении, Энджи-сан, я не м-могу, — хрипло отзывается тот. — Почему? — Я не хочу, чтобы ты видел, что со мной сделал Даби. — Что бы он с тобой ни сделал, я не отвернусь. Неужели ты сомневаешься? — Н-нет, просто… — Открой, Ястреб.       До тихого шороха задвижки проходит несколько долгих, тягучих секунд. Ястреб распахивает дверь, оставаясь строго за ней и не давая Энджи посмотреть. Он заходит в просторную ванную, мельком замечая аккуратно сложенную на стиральной машинке одежду и капающую с не так давно выключенного душа воду. Энджи ещё не видел Ястреба голым — что же, его испуг, возможно, имеет смысл. Результаты того медосмотра всё ещё выжжены на подкорках извечным напоминанием — Энджи опять не защитил то, что ему дорого, опять позволил сделать больно.       Энджи не стремится заглянуть за дверь — вместо этого вновь заговаривает. — В чём дело? — Я же сказал… не хочу. Это мерзко выглядит. — Ты боишься, что мне станет противно? — Не знаю. Наверное. — Я могу уйти. — Не стоит. Надо же будет когда-нибудь показать это, а?.. Хах.       Ястреб медленно выходит, обхватив себя руками. Всё те же два маленьких отростка на спине — крылья отросли ненамного, а недавно и вовсе перестали. Он учится обходиться с искусственными перьями. Энджи переводит взгляд ниже и нервно сглатывает. Точечные ожоги — от сигарет? Под рёбрами, на груди, ключицах, животе. А на внешних сторонах бёдер по характерному отпечатку ладони. — Покажи спину, — сипло просит Энджи. Ястреб покорно поворачивается, склонив голову.       Удивительно, что хоть какая-то часть перьев смогла вырасти — Тойя сжёг всё. — Ужасно, не правда ли? — грустно усмехается Ястреб. — Я сам в этом виноват. — Не говори так, — шепчет Энджи, — они не делают тебя хуже. Но мне невероятно жаль, что тебе пришлось вынести такую боль. Я бы не выдержал. — Неправда, Энджи-сан, — отвечает он, — ты очень сильный. А мне… так гадко при мысли о том, что кто-то… — Ястреб замолкает на полуслове — Энджи нерешительно кладёт руку ему меж лопаток — он ещё не обсох после мытья. — Они не мерзкие. Ты не мерзкий. Видишь? Я спокойно к ним прикасаюсь.       Ястреб следит за осторожными движениями, повернув голову набок. Энджи проходится по влажной тёплой коже до поясницы, будто стремясь разгладить страшные следы совершённого его сыном преступления, и шумно втягивает носом воздух, обнаружив, что ему… нравится прикасаться к Ястребу вот так. Ну уж нет, это — последнее, что тому сейчас нужно.       Он медленно поворачивается обратно, несколько напряжённый. Энджи игнорирует розовые пятна на щеках и ушах, и жар, заливший уже его собственное лицо. — У меня, кстати, тоже много шрамов, — ляпает он в попытке сгладить повисшую неловкость. Ястреб коротко смеётся. — Предлагаешь потрогать? — Только если ты хочешь.       Ответить Ястреб не успевает — к ним стучатся. Энджи уходит практически с облегчением — гостем оказывается Мера. — Где Ястреб? — Моется. — Тогда передай ему, что результаты обследования и психологических тестов очень хорошие. Он может выходить хоть с завтра. Честно говоря, какая-то часть меня этого не хотела, но что поделать… присмотри за ним, ладно? — Хорошо, — серьёзно кивает Энджи. И идёт сообщать новость дорогому другу.       Итак, Ястреб, даже зная, что он натворил, остался на его стороне. И, несмотря на то, что Энджи не смог спасти его от Тойи, не держит ни капли зла. По-прежнему смотрит мягко и преданно, и кроется за этими эмоциями что-то ещё, не до конца Энджи понятное, но не неприятное. Остаётся собой, невзирая на пережитое. Доверяет. Держится рядом.       Заточение оставило на нём неизгладимой след, но — Энджи верит, что Ястреб однажды научится жить с этим. Не без помощи — его, Бест Джинса, остальных героев. Даже Меры. Пускай мир равнодушен к их боли, пока есть те, кому не плевать, на кого можно положиться в трудную минуту — у них есть шанс. У них всех. Ястреб непременно справится — потому что теперь он понесёт ношу не в одиночестве. Рядом будет, как минимум, Энджи.       Боль не пройдёт никогда. Она навеки останется — под кожей, плотью, за костями — не выцарапать, как ни старайся. Но с ней можно научиться уживаться, если разделить. Энджи готов принять ястребову и поделиться своей — не убегать, не прятать её ещё глубже, чтобы она медленно и настойчиво продолжала подтачивать изнутри.       Нет ничего зазорного в том, чтобы принять помощь. Так они победят. И, держась за руки, создадут новый, лучший мир.