***
Коридоры школы непривычно пусты. Шарканье шагов каскадом глухих эхо отбивается от стен. Давящая атмосфера вокруг усиливается, разрастается до размеров вселенной, а затем, словно схлопнувшись в крохотную точку, концентрируется в груди, тяжело давит на ребра. Шаг, и еще один, и еще… С каждым новым шагом напряжение только нарастает и, боже, как же ему хочется спрятаться. Попутно из другого конца коридора появляется Нед, и поравнявшись с ним, принимается тарахтеть как швейная машинка. — Чувак! Ты никогда в это не поверишь, — восторженно шепчет он, слегка подпрыгивая от переполняющих его эмоций. — Бетти разговаривала на уроке. Со мной! Представляешь? И она покраснела! Как ты думаешь, она знает, что она мне нравится? Вдруг я ей тоже нравлюсь? Питер благодарен вселенной за то, что Нед Лидс — его лучший друг. Он цепляется за некое подобие нормальности, в котором, Нед уверен, он слишком сильно нуждается, и с улыбкой шепчет в ответ: — Чувак, это потрясающе! Держу пари, что так оно и есть! Ты должен пригласить ее куда-нибудь! За восхищенной тирадой абсолютно пустой взгляд. Но Питер пытается — правда пытается — не показывать своего безразличия. Нед все прекрасно видит. Он все понимает. — Я не могу! — уводит тему еще дальше паренек, — но что, если мне это почудилось? Что, если она не имела ввиду, ну, ничего такого! Пойми, Пит, я не хочу оказаться дурачком в ее глазах. Хей, чувак, чего ты угараешь?! — Нед выглядит напуганным. Рядом с ними неожиданно раздается тихий смешок, на который Питер и Нед, в недоумении оборачиваются. Эмджей с как всегда невозмутимым выражением лица вырастает с другой стороны и, уткнувшись в «Сто лет одиночества», плетется рядом. Излюбленная манера появления из пустоты становится ее визитной карточкой сразу после официального воссоединения с дуэтом неудачников. Она же периодически вызывает у парней нервный тик. Мишель слушает внимательно и, судя по ехидно взмывшим вверх уголкам губ, находит их диалог забавным. — Поверь мне, Лидс, — насмешливо вставляет она, ловко увернувшись от брошенного под ногами чьего-то рюкзака, при этом ни на секунду не отрывается от книги. — Ты ей нравишься. Она влюблена в тебя довольно давно. Это чудо, что ты заметил это только сейчас, хотя, — не взгляд тут же смягчается, — это круто, что тебе не плевать. Нед доволен ее ответом — это видно по его пунцовеющим ушам. — Я ей нравлюсь, боже! — нежно лепечет он. Питер улыбается святой наивности лучшего друга. Нед неисправим, и нисколько не сомневается в словах подруги, просто принимает их за правду. Питер обводит девушку коротким взглядом, надеясь, что беспечность на его лице не выглядит слишком наигранно. — Я никогда этого не замечал! Ты же не думаешь, что я бы не заметил, если бы кому-то нравился мой лучший друг? — Ты ничего не видишь дальше своей паучьей задницы, так что аргумент явно не в твою пользу. Мишель усмехается и переводит взгляд на Неда. — Пригласи Брант на свидание, неудачник. Она ждет. — Хорошо, хорошо, хорошо, — верещит Нед с улыбкой, словно у него защемило лицевой нерв. Эмджей коротко кивает, сопровождая серьезным взглядом понурую спину до кабинета химии, после чего бредет вдоль пустого коридора и оседает на одной из лестничных площадок меж этажей, где, как знает Питер, она всегда проводит пустующие «окна» между уроками. Нед сносит своей влюбленной энергией все подчистую и рассуждает о мягких волосах Бетти, пока они сидят за одной партой. Питер молчит и чувствует себя совершенно измотанным. Ерзает и утопает лицом в ладонях. Его усиленные органы чувств, полностью отключаются. Им на смену приходит зудящая пустая тишина — все вокруг ощущается чужеродным, неправильным; любая поступающая информация перерабатывается мучительно медленно. Голоса вокруг становятся приглушенными. Он тяжело сглатывает, пытаясь избавиться от назойливого ощущения, горящего в горле и груди, после чего отстраненно замечает, что у него начинают дрожать руки. — Питер? — одергивает его Нед, и Паркер вздрагивает. — Когда это началось? — Нед больше не видит смысла притворяться, что ничего не замечает, и смотрит на него с нарастающим беспокойством, — ты в порядке, чувак? — Я в порядке, — слова задерживается на кончике языка, но так и не срываются с его губ. Он не в порядке. Давление в горле почти невыносимо, но он все еще не может ослабить душащий ком. Питер не отвечает, и на лице Неда проскальзывает тень стальной решительности. — Тебе стоит выйти на воздух, я прикрою тебя. Питер сомневается, что в этом, действительно, есть смысл, а учитель, и без глупых попыток оправдаться, знает причину его побега. Тем не менее, он кивает и уходит, слыша, как Нед что — то суетливо бормочет у него за спиной, заново ощущая чужие взгляды в спину.***
В коридоре непривычно тихо, только слабое размеренное потрескивание ярких флуоресцентных ламп разбегается по пустым холодным стенам. Все вокруг, до дрожи, напоминает Питеру больницу, и от такой ассоциации его передергивает, как от разряда тока. — Давай, Питер, — Нед его нагоняет, обнимает за плечи и мягко подталкивает теплой ладонью к выходу. Питер не обращает внимания, куда его ведут, пока не замечает тонкую фигуру с кудрявым вихрем на голове, сидящую у стены на лестничной клетке. Эмджей поднимает на них глаза. Она не выглядит удивленной. Конечно, она все понимает. Нед ведет Питера и помогает присесть рядом с ней, затем и сам плюхается по другую сторону. Лидс подвигается так близко к Питеру, как только может, и, что удивительно, Эмджей тоже, пока они не оказываются плотно к нему прижаты, закрывая от внешнего мира, успокаивающе сгрудившись вокруг него. Они тихо сидят под гул и дребезжание мигающих ламп, вдыхая пропитанный плесенью и хлоркой терпкий воздух. Питер чувствует, как плотный ком в глотке степенно ослабевает, позволяя сделать глубокий вдох — до этого он хватал воздух короткими судорожными вдохами. Чужие руки трепетно опускаются на его плечи; их тепло растворяет его застывший в сердце холод, согревает и дарит чувство успокоения, впервые за этот долгий день. И все же, как Питер не пытается, он не может избавиться от растущего напряжения в теле. С каждой минутой, ему становится все труднее дышать. Он подтягивает колени к груди и пытается сконцентрироваться на одной точке. Взгляд истерично мечется из стороны в сторону — получается так себе. После нескольких мучительно долгих минут Эмджей слегка разворачивается, раскрывает свой рюкзак и, беззаботно отбросив книгу, что держала в руках до этого, выуживает из кармана новую. Питер наблюдает за ее действиями с интересом. Наблюдает, как она водит тонким пальцем по пожелтевшей странице и как печально и, в то же время, восхитительно выглядит ее задумчивое, умиротворенное лицо. Еще никогда в жизни Питеру не доводилось видеть эту девушку такой…уязвимой. — Это была темная и бурная ночь, — вкрадчиво шепчет приятный девичий голос, и сердце Питера тут же устремляется в пятки. «О мой Бог. Это — как, черт возьми, она узнала? О, Эмджей!» — В своей спальне, на чердаке, Маргарет Мурри, завернувшись в старое лоскутное одеяло, сидела у подножья кровати и смотрела, как деревья раскачиваются под бешеными порывами ветра. Голос Эмджей мелодичный и кроткий, не пропитанный напускной дерзостью, как в повседневной жизни. Слова звучат знакомо и тривиально, как будто это история, которую она читала миллион раз; как будто эта история — старый друг, которого она любит навещать и отдаваться воспоминаниям вместе. Ее голос звучит также, как у дяди Бена, когда он читал Питеру вслух «Излом времени». Внутренние барьеры рушатся моментально, и Питер больше не может сдерживать своих чувств. Глаза заволакивает пленкой слез, и он задыхается, разражается глухими рыданиями, пряча покрасневшие от слез глаза в ее хрупком плече. Лидс ободрительно похлопывает его по лопаткам, а Эмджей придвигается еще ближе и берет его за руку. Парень находит ее ладонь и крепко сжимает в ответ, другой рукой цепляется за рубашку. Спокойный, ясный голос Эмджей, присутствие ее и Неда рядом, так близко, возвращают его в гавань спокойствия и умиротворения, словно спасательный круг вырывают его из плотно окутавшей душу беспросветной темноты. Но горестное чувство утраты не отпускает еще очень, очень долго. Он не помнит, чтобы так сильно плакал, даже когда умер Бен. Это похоже на каждую унцию печали, которую он ежедневно испытывал с того дня, два года назад. Каждую минуту бессонных ночей он думал о том, как мог бы спасти Бена, захлебывался в собственных слезах от чувства вины и ненависти к себе, что не сделал этого. Каждый укол ясного воспоминания о смерти дяди вызывал тошноту. Ему казалось, что он никогда не сможет освободиться от этой леденящей смертной тоски, наблюдая, как его тетя Мэй закрывает лицо ладонями в безмолвных всхлипах, даже при случайном упоминании о нем, как ее похороненные вместе с ним чувства пробиваются на свет из самых дальних уголков сердца. Такова человеческая природа, жить в ожидании, что самая тяжелая стадия горя обрушится сразу после того, как это самое горе случится. Но его никогда не предупреждали, как это может медленно убивать изнутри, когда время совсем не лечит, а причиняет боль, отпечатывается глубокими бороздами на сердце светящимся напоминанием о невозможности что-то исправить. А, может быть, пора уже освободиться? Питер всхлипывает и вздрагивает, прежде чем заставляет себя успокоиться. Плечо Эмджей и вся левая сторона ее рубашки насквозь пропитаны влагой, а место на рукаве Неда, за которое он, забывшись, схватился сильнее, чем рассчитывал — свисает разорванным лоскутом ткани. Питер в панике, когда видит белую и похолодевшую руку в своей и быстро ослабляет хватку, сокрушенно отодвигается как можно дальше от них обоих. Ему не позволяют. — Все в порядке, чувак, — говорит Нед, его крупная ладонь все еще рисует на спине размашистые круги. Эмджей нежно напевает очередную строку, перелистывает страницы, одну за другой, и успокаивающе проводит подушечкой указательного пальца по его запястью. От них исходит столько поддержки, что Питер едва не срывается, но, при этом, чувствует себя легче и сильнее, чем когда-либо за долгое-долгое время. — Спасибо, — шепчет он. — Без проблем, чувак, — лицо Неда на мгновение озаряет грустная улыбка, он по-дружески, накрывает пальцами его зажатое плечо. Эмджей отрывает глаза от книги и, сохраняя продолжительную паузу между предложениями, смотрит на Питера с нечитаемым выражением лица. Она выглядит потрясающе. Растрепанные пряди образуют ореол вокруг ее головы, а тусклые, мерцающие лампы лестничной клетки освещают лицо, привнося в ее образ нежной таинственности. Если бы Питер не был сейчас настолько морально измотанным, он уверен, что непременно покраснел бы. — Ты никогда не должен благодарить нас за наш добровольный выбор. Тем более, ты никогда не должен за это извиняться. Мы здесь, потому что мы этого хотим, и это не изменится. Нед кивнул в согласии, осторожно приваливаясь сбоку. Питер пытается улыбнуться и, кажется, у него это получается даже немного лучше, чем утром. Склонив голову, он снова смотрит на Эмджей. — Как ты узнала? Эмджей неопределенно вздрагивает плечами. — Помнишь, когда мы вместе работали над нашим проектом по английскому языку в библиотеке в прошлом месяце? Я заметила, что ты уставился на эту книгу и сделала обоснованное предположение, — девушка отводит взгляд в сторону. — Это одна из моих любимых книг. Моя мама читала ее мне все время, когда я была маленькой, и теперь, это мой личный способ почувствовать ее присутстивие. Нед издал емкое «оуу», и Эмджей смотрит на него с вызовом, пусть ее губы и растягиваются в кривой усмешке. Питер слегка качает головой, улыбка становится чуть шире. Он мысленно благодарит всех богов, за возможность иметь такого друга, как Мишель Джонс. — А ты можешь начать с самого начала? — застенчиво спрашивает он, — прошло очень много лет с тех пор, как мне кто — то читал вслух. Я хочу послушать еще. В ответ Эмджей молча возвращается к самой первой странице книги. — Это была темная и бурная ночь… Так, впервые обретая покой со дня смерти Бена Паркера, Питер слушает до боли знакомые слова, что оживают в мягком девичьем голосе, растворяясь в глубокой тишине пустой лестничной площадки. Он опускает голову на плечо Неда, закрывает глаза и… дышит.