***
Как только на небе восходит Царица-луна, всё поселение выходит из своих украшенных под праздник домов и собирается у большого костра, сложенного на поляне ещё днём из принесенных мужчинами бревен. Люд тащит с собой не только главный атрибут ночи Любви, венки, но и разномастные инструменты, накрывает самой разной едой столы, ломящиеся под грузом посуды, водит хороводы у взмывающего вверх огнища, в безоблачную светлую ночь кажущегося кусочком солнца на земле. Все члены их общины громко общаются, разбившись на компании, старшее поколение усаживается за сделанные вручную деревянные дудки, гармошки и сколоченный одним местным музыкантом-стариком баян. Омеги запевают свою веселую песнь о святках, летней ночи и любви. Чонгука, облаченного в тонкую белую рубаху, доходящую до колен, расшитую яркими нитями аккуратными заботливыми руками матери, всё приговаривающей, что Тэхен, сын их вожака, глаз на омегу точит, и хихикающей со своими подружками об этом, утаскивают чьи-то девичьи руки в пляс с молодняком. В эту августовскую жаркую ночь вся община собирается на долгожданный обычай — выбор пары. Считается, что альфы, готовые создать крепкую семью, под покровом темноты в уединенном таинстве ночи должны признаться в искренней любви выбранным омегам, те в ответ могут повязать на руку партнёра ленту, удерживающую их волосы, тем самым показывая, что готовы только дружить и общаться, могут совсем отвергнуть альфу. А ещё могут подарить свой венок в знак готовности стать парой и получить метку. Не пожелавшие связать себя узами брака омеги пускают цветочное украшение по глади близпротекающей широкой реки, шепчут свои желания темной пучине и омываются священной именно в эту ночь водой. Это волшебство ощущается будто в каждой клеточке тела, заставляет доброжелательно улыбаться всем встречным. Чонгук держится за руки сородичей, водя шумный хоровод вокруг ярко-красного разгоревшегося костра, приплясывает голыми ступнями, утопающими в мягкой зелёной траве, и вдруг пугается, когда большие крепкие ладони ухватывают его за поясницу, вытаскивая из вереницы людей. Тэхен улыбается, сжимая чуть дрожащие ладони, накрывшие его собственные, освобождает одну руку и придерживает венок на голове омеги, который то и дело норовит съехать по небольшой косичке спереди, увитой голубой нежной лентой. Чонгук не сопротивляется, позволяя альфе поправить нежные цветки на своей голове, будто не боясь остаться без него. Он уже давно всё решил, на самом деле. Сын вожака тянет его за руку на берег речки, отдаленный от поляны. Водная гладь пуста, вокруг ни души, и даже отдаленной обрядовой музыки, громких песен и топота ног не слыхать. Пальцы ступают по мягкому песку, подходя ближе к воде. Чонгук останавливается у кромки реки, потянув за ладонь так и не отпускающего его альфу. — Тэхен, может не надо? — старший всматривается в лицо омеги, очерченное лунным светом, и, кажется, понимает его без слов. — Ты боишься, что тебя утянет на дно, как в тех сказаниях о русалках и водяном? — омега смущённо кивает. По поверьям, входить в воду могут лишь омеги, отпустившие плыть по течению венки. Их не тронет нечисть, которая водится в самой глубине. Но вот парням и девушкам, входящим в реку с альфой, которого они на подсознательном уровне уже приняли своим, было опасно. — Ну что ты, Солнце. — Тэхен кладет ладони на щеки, целованные лунным ликом, и мягко поглаживает, — я рядом с тобой. Ничего не случится. И этому мягкому шепоту омега верит, поддаваясь вперёд, за старшим. Они вместе заходят в глубь, останавливаясь, когда темная непроглядная вода, отражающая бесконечное небо и затянутая на поверхности лёгкой дымкой от контраста температур теплой реки и прохладного в лесах воздуха, доходит до плечей Чонгука. Альфа поворачивается к омеге, любуясь его чудными чертами. Пара всматривается друг другу в глаза, будто негласно разговаривая между собой. Чонгук охает, когда обжигающие сквозь прилипшую к голому телу ткань ладони опускаются на его поясницу и тянут ближе, заставляя упереться в мощную, укрытую белой промокшей рубахой грудь. Руки омеги машинально цепляются за широкую сильную шею старшего в попытке удержаться на подкашивающихся ногах. — Ты ведь знаешь, Солнце, что я уже давно спать по ночам спокойно не могу, представляя тебя рядом, — тихий глубокий голос раздирает лёгкий туман, застелающий воздух над рекой, льется в уши и облепляет стучащее где-то в глотке сердце. — Я чувствую твою омегу, Солнце. Под своей кожей. Мягкий шепот в красные припухшие от влажности губы омеги заставляет того податливо смотреть в ответ, легко кивая на слова альфы. — Я знаю, Луна. Знаю. — Чонгук тянется ещё ближе к Тэхену, прижимаясь к нему всем телом, краем сознания чувствуя упирающееся в него достоинство альфы, но предпочитает сосредоточиться на острых притягательных скулах, чуть крупном носе и шикарных бровях вразлёт. Омега ладонями обхватывает прекрасное лицо, чуть опуская к себе, и покрывает влажными поцелуями-бабочками смуглую красивую кожу. Незримые теплые следы губ, оставляющие мягкую осязаемую любовь и своеобразное проявление симпатии в ответ, появляются на щеках, веках прикрытых глаз, широком лбу, едва заметном светлом шраме на скуле, чуть ниже, на родинке на кончике носа и наконец на лепестках темных, по-альфьи строгих губ. Тэхен утробно порыкивает от таких мелких ласк. Омега чуть уловимо показывает свое одобрение на связь с альфой. Мужчина крепче сжимает мокрую талию, спрятанную под скользкой белой тканью, и прижимается к губам пары чуть более настойчиво, не боясь испугать. Мокрый язык скользит внутрь сладкого приоткрытого рта омеги, заставляя того вновь цепляться за широкие полностью укрывающие его плечи. Губы краснеют от напора альфы и омежьих неопытных попыток ответить. Тэхен отрывается от желанных распухающих лепестков парня, в ночи разносятся два тяжёлых дыхания, звучащих в унисон. Чонгук водит по мокрой груди мужчины пальчиками, молча прижимаясь ближе и разрешая альфе ощупывать никем не тронутую поясницу с глубокими ямочками, говорящими о плодовитости омеги. В тиши водяной глади, вдали ото всех, продолжающих кутить у костра, они шепчутся о любви, судьбе и празднике. Расслабившийся от нежных поглаживаний Чонгук вдруг отрывается от теплой груди, поднимая голову к альфе. Тот недоуменно смотрит в ответ, перебирая складки тонкой промокшей ткани на выпирающих лопатках пары. — Я всё решил, Луна. Омега прямо смотрит на старшего и трепетно снимает руками увесистый большой венок со своей головы. Нежные небольшие бутоны касаются мягких черных волос альфы, листочки виднеются где-то на затылке, а главное украшение всех альф в эту ночь прекрасно садится на голову мужчины. Белые ромашки, запутавшиеся в тонких колосках, красиво контрастируют со смуглой кожей даже в свете луны, зелёные гроздья и дикие красные розы повторяют рисунок на расшитой рубахе мужчины, воплощая растения в жизнь, а васильки оттеняют блеск глубоких глаз, отражающих в себе свет Царицы ночи и тихую гладь теплой воды. Размер венка подходит к голове Тэхена точь-в-точь. Альфа довольно мурлычет, словно наевшийся сметаны досыта кот, и потирается носом о пухлую щеку, оставляя в благодарность свой запах на омеге. — Ты — моё самое прекрасное Солнце, Чонгук.***
— А всё отнекивался, да отнекивался! — тётушка Мин с добротой хохочет на пару с забежавшей в пекарню главной омегой их общины. — Да, милый, вы чудесно смотритесь вместе с Тэхен-и. — женщина улыбается, показывая небольшие морщинки в уголках губ, и гладит руку сидящего рядом Чонгука. — Мы все так долго ждали, когда же вы с сыночкой наконец сойдетесь, а вы убежали от нас посреди ночи! Омеги почти что возмущённо обсуждают, какие сейчас молодые скрытные стали. Мол, бегают себе по каким-то кустам признаются, а старшие даже насладиться своими милыми дитятками не могут! Тетушка Мин кладет перед ним свежую белую булку, завернутую в то самое полотенце. — Ты чего-то схуднул малясь, милый, что-то случилось? — тётушка заботливо пододвигает к нему стакан с молоком. — Тэхен кормит меня так, будто готовит на убой. Я так располнею ещё больше, а я никогда худым не был, — Чонгук тихо бурчит себе под нос, всё ещё стесняясь обсуждать такие подробности своей жизни с тётушками. Старшие омеги переглядываются, заговорчески улыбаясь чему-то своему. — Знаешь, милый, — мама Тэхена ещё ближе пододвигает к нему буханку с молоком, — у альф это нормальный инстинкт. Они хотят убедиться, что их, — женщина активно жестикулирует, пытаясь вспомнить подходящее слово, — самка хорошо накормлена и ни в чем не нуждается. Обычно это происходит перед тем, как они предлагают сцепиться и зачать ребенка. Чонгук закрывает алеющее лицо руками под весёлый хохот тётушек.