Вреднее сигарет

      Закат. Ало-золотистое зарево, яркое и мимолётное. С каждой секундой он становился все тусклее, тусклее и наконец, через час, или даже меньше, навсегда угаснет. Невозвратно исчезнет, и больше никогда такого не будет. Он такой один, особенный. Такой же особенный, как ушедший навечно человек. По крайней мере, для него он точно был особенным. Отец на протяжении всей его жизни был главной опорой, поддержкой, советником. Что бы ни случилось, какой бы вопрос ни возник, Руслан всегда проходил по коридору чуть дальше своей двери, миновал ровно пять комнат и стучался в шестую, тихо, но уверенно, зная что его впустят, зная что не откажут. Конечно, они были разными. В последние года своей жизни, отец часто спорил с сыном, хотя зачастую, именно несдержанность тогдашнего РСФСР служила причиной ссор. Разный характер, разные взгляды на жизнь, на политику, да и возраст такой. Хотелось доказать что он прав. Он, и никто иначе. Руслан тогда не понимал, не осознавал что и по этим спорам он будет безумно скучать. Сожалеть до красных от слез глаз и сбитых о стену костяшек. Будет скучать по тому, как неловко, с краснеющими кончиками ушей, он шепотом извинялся, заходя в родительскую комнату. Как Союз мягко улыбался, глядя на провинившееся чадо. Как они разговаривали всю ночь напролет, обо всем на свете, как смеялись и расходились глубоко за полночь. Как за завтраком отец весело смотрел на клюющего носом сына, и как другие республики шептались: «Куда же уходил старший брат, почему не выспался?» Хотя все также порой заходили в кабинет, также говорили. Руслан вспоминал о тех немногих днях, проведенных с отцом на рыбалке или в походе. Он вспоминал семейные вечера в кругу братьев и сестер, когда Союз доставал старый, потертый магнитофон, когда они смеялись, без презрения и недоверия смотрели друг на друга, когда все было легко и просто… Он вспоминал отцовские слова, так хорошо отпечатавшиеся в его мозге. Рассуждения о жизни и смерти, добре и зле, правде и лжи. Он вспоминал, как отец предостерегал их от ошибок, или ругал за уже совершенные проступки. Ругал за полученную двойку, или за драку во дворе. Но сейчас, спустя столько времени, остался ли хоть один урок в его голове, следовал ли он хоть одному наставлению? Ответ был давно известен. Скольких проблем можно было избежать, скольких ошибок не допустить, сколько родительских уроков навсегда забыто?

***       Наверное каждый хоть раз пробовал курить. Ну, или думал об этом. Дети Союза не стали исключением. Конечно, сигареты в доме было достать очень сложно, как минимум потому что отец обычно курил трубку, но иногда, случайно или намеренно, старшие находили запрятанную пачку. Любопытство, простое любопытство заставило РСФСР украсть сигарету, сначала один раз, потом другой, потом снова и снова. Он бегал подальше от дома, так, чтобы его не было видно из окон. Всячески сбивал запах табака. Договаривался с младшими, чтобы они его не сдавали. Старался не брать сигареты слишком часто, прятал окурки. Но всё же, что-то он упустил. Где-то просчитался. И вот отец стоит посередине гостиной, погруженной в неловкое молчание, с этой треклятой полупустой пачкой. Он не кричал, не обвинял, лишь четко и спокойно спросил, кто в доме таскает сигареты. Никто тогда не ответил. Вопрос прозвучал ещё два раза, но ответа ни от кого не последовало. Лишь БССР пару раз обеспокоенно взглянула на побледневшего брата, но никто не стал обличать его. А сам Руслан… Ему было страшно. Он боялся сознаться, боялся сказать, что это был он. Боялся увидеть злость или разочарование. Он молчал, молчал пока отец не обратился лично к нему — РСФСР, а ты, случаем, не знаешь, кто мог их брать? Отец всегда обращался к детям именем республики, полным именем, если они что-то натворили. Но ведь, Руслана не поймали? Никто его не сдал? Не пойман, не вор, так ведь? Он чувствует, как горят уши и щеки, понимает, что пауза затянулась, но внутри все натянуто, напряжено. — Нет, пап. Я без понятия кто это. Голос звучит не как обычно. Сдавленно, глухо. Отец смотрит на него стальным взглядом на долю секунды дольше, но в итоге выбрасывает пачку в мусорное ведро и отпускает всех по своим делам. Все, как ни в чем не бывало, расходятся из стремительно пустующей гостиной. Но только старший из детей не может двинутся с места. Он ни с кем не разговаривает, уходит к себе в комнату. Он солгал. Солгал отцу. Что стоило ему сказать правду? Отец бы поругал, поговорил, и все бы на этом закончилось. Но он зачем-то солгал, лишь усугубив ситуацию. Зачем он это сделал, даже для подростка было загадкой. Целый день он не мог сосредоточится ни на чем, не выходил из комнаты, мерил ее шагами. В голове копошились мысли, самые разные, но в основном не сулящие ему ничего хорошего. Союз всегда учил своих детей говорить правду. Для главы семейства горькая правда всегда была лучше сладкой лжи, и эту позицию он прививал всем в доме. Руслан всегда соглашался с этим мнением, сознавался во всех проказах и честно говорил о проступках. Будь то разбитая ваза или несдержанное обещание. За обедом все было как обычно. Отец улыбался и шутил как всегда, а младшие все также капризничали. Но РСФСР был каким-то вялым и подавленным. Он понимал, что таким поведением он лишь притягивает к себе подозрения, но все его попытки вести себя как обычно выглядели жалко, ничтожно и глупо. Он боялся что вот вот отец с ним заговорит, обвинит или наругает. Тем более при всех… Но ничего такого не происходило. Страх и напряжённость уходили, а вместе с тем и неразговорчивость. Вот уже БССР смеётся над его шутками, а УССР хмурится из-за подколов брата, но в конце трапезы, когда все уже стали расходиться, Союз все же обратился к Руслану. — Подойди ко мне в кабинет через 15 минут. Поговорим. Его голос звучит четко, холодно. Совсем не так, как звучал ещё минуту назад. Все внутри натянулось. Дети с удивлением смотрят то на отца, то на брата. Он лишь неуверенно кивает, и ставит свою тарелку в раковину. Все таки попался. Он не знал, чего боятся больше. Серьезного разговора? Наказания? Но наверное, самым неприятным было бы заслужить недоверие со стороны папы. По крайней мере для Руслана это было бы худшим исходом. БССР вытягивает его из кухни, спасая от дальнейшего разговора с Союзом, а подросток бессильно тащится за ней. — Я тебе говорила, что ничем хорошим это не закончится! Сестра злится. Вера вообще редко злится, но сейчас она готова была разорвать старшего брата в клочья. Пускай Руслан не совсем понимал причину такого гнева, но спорить с ней очень не хотелось. — Ну говорила и говорила. Дальше то что? В любом случае от отца получу. — Получишь, как же! Мало того что курил, так ты ещё и не сознался в этом… Ты главное сейчас не ври, а то ещё хуже будет. Вера всегда всех наставляла. Даже РСФСР, хотя и была младше. В хозяйственных делах она всегда была главной, и часто пользовалась своим положением. Вот и сейчас она не упустила шанса поучить брата. Руслана это всегда очень раздражало. Ладно младшие, и он любил их понаставлять, но все, что говорила ему сестра он и сам прекрасно знал. И это зачастую выводило его из себя. — И без тебя знаю! Зачем я их вообще брал?! Услышав шорох за спиной, Руслан нервно обернулся. Сзади стоял Казахстан, ехидно улыбаясь. Он, как второй по старшинству, также не пропускал возможности поучаствовать в каких-либо затеях. Если происходило что-то более значимое чем разбитая посуда или спрятанный дневник, то подозрение сразу падало на старших братьев. И в этот раз КССР не остался в стороне. Он абсолютно также таскал сигареты, также бегал, но его не поймали. Весело глядя на брата с сестрой, он, без стеснения ехидно улыбался. — Ну Росс, попал ты! Будто нарочно сильно, казах хлопнул русского по плечу, вставая в их импровизированный круг. Он явно находил все это крайне забавным. Конечно, со стороны это может и было комично, но для РСФСР смешным это станет только через пару лет, а никак не сейчас. Спор прекратил голос отца, звучавший с верхнего этажа. Он звал старшего сына в кабинет. Улыбка с лица КССР мигом слетела, а Беларусь толкнула Русю к лестнице. Закусив губу и собрав остаток храбрости, он обречённо, будто на расстрел, направился в дальнюю и самую спокойную комнату дома. Постучав, чисто для приличия, он вошёл, остановившись у двери. Союз сидел за своим столом, который освещала лишь одна старинная лампа. В комнате было много книжных шкафов, ломящихся от произведений всевозможных авторов и жанров. Отец всегда любил читать. Вокруг было много каких-то бумаг, договоров, отчётов, и казалось, комната тонула в этой макулатуре, но при том, было ощущение, что всё лежало на своих местах, будто всё именно таким и должно быть. Отец не взглянул на него, когда он вошёл, даже не оторвался от какого-то письма. Прошло около минуты напряжённого молчания, когда Союз все же отвлекся от своего занятия, и обратился к сыну, кивком указывая на стул напротив него. — Стоять долго будешь? Сядь. РСФСР мигом оказался на стуле. Конечно, может у двери и было более комфортно в этой ситуации, но разговор обещал быть долгим, а с больными ногами ходить остаток дня не хотелось. СССР, слегка прищуриваясь, пристально смотрел на сидящего напротив. — Ты брал сигареты. Это был не вопрос, утверждение. Конечно отец знал. Он вообще всегда знает все что творится в доме. Как он узнает и почему не всегда ругает детей, для всех республик был вопрос, но зачастую, всех всё устраивало. —Да, брал… Руся решил следовать совету сестры. Будь что будет, в любом случае, он уже спалился, а если будет увиливать от ответа, то как и говорила Вера, будет только хуже. —Ты же знаешь что это вредно? —Знаю. —Так зачем брал? Руслан недовольно глянул на отца. Нет, он конечно все понимал, но ведь Союз тоже курил. Он никогда не курил при детях, никогда не курил в доме, но все же… Руслан почувствовал как раздражение накрывает его с головой. Он был явно не в положении возмущаться, но невольно, резко и для самого себя неожиданно он выдал: — Но ты же куришь! Почему нам нельзя? Моментально осознав какую глупость он только что ляпнул, он прикусил язык. Такого ответа Союз явно не ожидал. Пару секунд он тупо смотрел на подростка, переваривая сказанное. Тяжело вздохнув, он закрыл лицо руками, массируя переносицу. Помолчав ещё какое-то время, он хмуро и устало взглянул на сына. —Но я то уже взрослый человек. Меня сигареты лишь ближе к могиле толкают, а ты ещё ребенок. Да и мне, откровенно говоря следовало бы избавиться от этой привычки… Но все же, что ты хотел доказать, зачем таскал их? Руслан опять смутился. С какой-то стороны отец был прав. Он действительно лишь ребенок, а значит для него это может быть вреднее. Должна же быть доля правды во всех этих страшилках о вреде курения? Конечно это все звучало странно и глупо, но точно не безосновательно. Но что ответить? Зачем он таскал их? С какой целью так усердно скрывал окурки? Что он хотел понять, почувствовать, делая это? Он не знал. До этой минуты он не задавал себе этого вопроса. И как объяснить это? Как сказать, что конечной цели не было? На душе словно кошки скребли. Да, у них с отцом были хорошие отношения, да, папа его понимал, но самым главным страхом Руслана было разрушить это взаимопонимание, доверие. И сейчас он весь трепетал внутри, трясся как осиновый лист. Он боялся быть непонятым. Боялся что отец не выслушает его. Ему казалось, что вот-вот Союз отправит его в свою комнату, решит не слушать оправданий. Глупых, ненужных оправданий. — Я не знаю, пап. Правда. Союз удивлённо вскидывает бровь, недоверчиво глядя на сына. Именно эта доля недоверия вызвала в душе подростка настоящий шторм. Он будто окунулся в забытую, запорошенную снегом прорубь. Его тянет все ниже, ниже, и если сейчас он не успеет оправдаться, если сейчас отец его не выслушает, он окончательно захлебнётся, уйдет на дно. И подросток действительно почувствовал холод, будто это было взаправду. Он затараторил. Так, чтобы успеть до того, как от него отмахнутся, быстро, на одном выдохе. — Мне просто стало интересно, если это так вредно, почему же их продают, а тем более зачем покупают? Почему ты куришь, почему это делают другие… Что-то в них же должно быть? Взгляд отца немного смягчился. Слегка улыбнувшись, он качнул головой, опять разглядывая бумаги. Поняв, что прогонять а тем более ругать его пока не собираются, РСФСР немного расслабился. —И как? Понял? — Ну, как сказать… — Я тоже в детстве не понимал. Руслан в шоке посмотрел на отца. Он? Так же крал табак? Так же убегал, так же переживал что его обнаружат? Только сейчас Руся заметил, что папа смотрит мимо него, как будто заметил что-то. Через мгновение он словно очнулся и снова посмотрел на сына. Но видимо, дальше Союз продолжать эту тему не горел желанием. — Люди в целом существа неразумные. Мы любим делать то, что нас разрушает, убивает изнутри. В какой-то степени, все мы идиоты. Понимаем что вредно, но снова и снова наступаем на одни и те же грабли. — Но ты ведь..? Руслан недоуменно смотрел на отца. Идиоты? Но ведь и отец курит? Союз лишь ухмыльнулся. —Да, выходит и я идиот. Почему-то, Руслан не верил этим словам. Ему казалось, что папа точно знает причину, точно знает смысл всех этих привычек. Он был уверен, что все не так просто и элементарно, но сам ответа найти не мог. Из мыслей его вывел чужой голос. —Давай договоримся? Ты больше не будешь брать сигареты. Хорошо? —Хорошо. В целом, все было нормально. Подозрительно спокойно, подозрительно всё складывалось в его пользу. Руся ожидал какого-то подвоха. Ожидал, что за эту выходку он так просто не отделается. И не ошибся. — И не забудь, ты весь месяц моешь за всеми посуду. —Месяц?! Он с надеждой на то, что отец пошутил, посмотрел на Союза, которого явно веселило обескураженные выражение лица сына. Что-что, а это он ненавидел больше всего. В доме всегда было дежурство. Сегодня один моет пол, другой посуду, а завтра все сменяется. Но целый месяц мыть около 30 тарелок и 16 кружек было скучно и неприятно до жути, и похоже, отец это прекрасно знал. — Месяц. За завтрак, обед и ужин. Ещё лучше. Хотя в душе, РСФСР благодарил отца что ему достались лишь тарелки. Если подумать, то всё не так и плохо. Могло быть хуже, верно? Руслан уже собрался выходить, но у самой двери его остановил голос отца. — А, и ещё. Врать ты совсем не умеешь, даже не пытайся. И по правде, ложь иногда может быть вреднее любых сигарет. Повернувшись Руслан посмотрел на отца удивлённым взглядом. Все таки он решил упомянуть ту глупую и неправдоподобную попытку соврать. Но смысл сказанного ускользнул мимо него. Что он имеет ввиду? В каком смысле вреднее сигарет? —То есть? Как вреднее? Почему? Союз грустно улыбнулся, глядя на сына. Сегодня он вел себя странно. То смотрел куда-то мимо собеседника, то погружался в воспоминания. Иногда такое бывало. Иногда папа рассказывал им какие-то истории из детства и юности. Что-нибудь о гражданской войне, о порядках в Российской Империи, о тех родственниках, которых советские республики видели только на старых, не очень хорошего качества фотографиях. Сегодня видимо отец снова погрузился в воспоминания. РСФСР остановился у двери, и в который раз за этот недолгий разговор вопросительно смотрел на сидевшего за столом. — Во лжи можно погрязнуть с головой. Она затягивает похуже сигарет или алкоголя. Сначала маленькая, безобидная недоговорка, потом незначительная ложь, а потом ты и сам не можешь отличить правду от вымысла. Руслан надолго запомнил эту фразу. Он старался следовать этому отцовскому совету, честно рассказывая обо всем, ничего не утаивая. Старался, до определенного момента.

***       Уже стемнело. На темной, пустынной, словно навечно заброшенной улице тускло горел одинокий фонарь. Лишь маленький красный огонек тлеющей сигареты выделялся из темноты. Докуривая последнюю, парень стряхнул пепел вниз. Руслан часто поднимался сюда, на крышу типичной пятиэтажки, в которой он жил уже несколько лет. Он переехал сюда после смерти отца. Кое-как выплачивал коммуналку, с трудом сводил концы с концами, но на сигареты всегда находились деньги. Несмотря на все те нравоучения и предупреждения, каждый раз в ларьке он покупал новую пачку. Россия помнил тот день из детства, помнил как глупо попался, и помнил тот странный разговор, как будто это было вчера. Но несмотря на это, каждый день он вдыхал никотиновый яд, каждый день впускал отраву в свой организм. Отличие было лишь в том, что сейчас он понимал, зачем сотни, тысячи, миллионы делают так. Понимал почему этот едкий запах терпели в квартирах и на улицах. Он и сам не заметил, как пристрастился к этому, не уловил момента, когда не смог прожить и дня, не выкурив одну, две сигареты. Но отличием было то, что сейчас он не искал смысла в этом, не пытался понять. Он пытался заглушить мысли, успокоить нервы. Пытался забыться, отвлечься от проблем, ища решения в запахе табака. Сейчас он понимал, почему папа курил. Понимал, почему не бросал. Руслану казалось, что будь отец жив, он бы не стал его упрекать в этой дурной привычке, он бы его понял. Но сам Россия не мог понять. Не мог понять самого себя. Почему ему порой так грустно и одиноко, почему он не может спать по ночам, почему он неосознанно тянется к тому, что может его убить? Он лгал самому себе, лгал окружающим. Каждый день, он уверял всех что все хорошо, что он справляется, что ещё чуть-чуть, и все наладится, но сам он уже себе не верил. Хотел бы верить, но не мог. С каждым днём, утопая во лжи, глупых, несбыточных обещаниях, он все больше понимал отцовские слова, но уже ничего не мог сделать. Он не мог выбраться из ямы, в которую сам себя загнал, и не было человека, который мог бы ему помочь, кто мог бы спасти. Теперь он был один, и только он сам мог себе помочь. Вспоминая все разговоры с папой, он с грустью осознавал, что он очень далек от того идеала, к которому пытался привести его отец. Что он нарушил все обещания, данные ему когда-то, совершил столько ошибок, столько проколов. Он сожалел о всех словах, несказанных когда-то, о всех обвинениях, выкрикнутых в разгаре споров, о всех советах, пропущенных мимо ушей. Сейчас для него все было довольно тяжело, и как для страны, и как для человека, но он старался. Честно старался. И одна из причин, почему он все ещё не опустил руки, был именно ушедший отец. Он не хотел быть для него разочарованием, ни тогда, ни сейчас.