Закон — твоё сердце

      Отец, живущий в утробе леса, научил ее быть храброй. Не бояться диких зарослей, таящих опасность, где за каждым поворотом, за каждым деревом может притаиться смертельный враг. С каждым днём её рука крепла, а мышцы наливались сталью. Она натягивала тетиву лука до упора, хотя раньше не могла и подумать, что однажды будет стрелять лучше Эмбер.       Она училась выслеживать добычу по следам. Не обладая врождённой чувствительностью к запахам и острым слухом названного отца, Коллеи безошибочно определяла полет кристаллической бабочки за сотни шагов до нее. Коллеи училась быстро, отогретая чуткой любовью и неловкой заботой. С каждым днём она чувствовала, как взрослеет и теряет враждебную беззащитность детства, как боль прошлого с каждым днём уходит все глубже, гонимая нежностью, уничтожаемая дружбой.       Отец, приходящий с рассветом, в одежде, хранящей поцелуи пустыни, учил её закону. «Закон, — говорил он, — помогает хранить наш хрупкий мир. Закон подчиняет себе города и королевства, ставит на колени царей и равняет их с бедняками. Однако бывает, — добавлял он тише, — что закон — это твое сердце».       Отец учил её точным ударам, выверенным до минимальной погрешности. Он брал её в город, в пыльную, пёструю суматоху будней. Коллеи бродила мимо торговцев сладостями и оружием, мимо стражников и сумерских учёных, горделиво несущих громоздкие кипы своих книг. Она представляла себя в Доме Даэны, среди пыльных рукописей, кропотливо собранных со всего мира. Коллеи воображала, как приносит отчёты секретарю Академии, а он раз за разом отвергает их, находя всё новые ошибки в текстах. По-звериному морщила нос, решая, что быть лесным стражем намного интереснее.       Отец рассказывал ей о нравах пустынных народов, жаре в их сердце, их вере в судьбу и в свою семью. Он говорил о долге и тайнах, скрытых в глубинах времен. Отец учил её быть верной себе и своему слову.       Поэтому когда Коллеи дала себе клятву, ей пришлось держать слово любой ценой.       Она узнала его однажды среди посетителей Большого базара. Многоцветие ярмарки, пестрота и изящество труппы Зубаира, нежные, как ручей, движения Нилу. Игривый взгляд из-под чёлки — и гипнотическая иллюзия влюблённости охватывает каждого зрителя. У Коллеи сжалось сердце, будто она увидела нечто тайное, сокрытое, взрослое. Щеки обдало жаром и Коллеи, смущённая, отвела взгляд.       И увидела его.       Молодой — точь в точь как в их первую встречу.       Плечи свело судорогой: мелкая дрожь, резкая боль и вкус крови во рту.       Улыбнулся торговке — оскал гиены, — с напыщенной галантностью поцеловал руку.       Лоб пробило испариной, низ живота сковала боль.       Повернулся, поправил прическу. И на бесконечные мгновения зацепился за взгляд Коллеи.       — Милая, всё хорошо? — Тигнари приобнял её, а Сайно попытался отследить, куда смотрит их девочка.       Молодое лицо, как нож атласную ткань, прорезала клыкастая ухмылка.       В ушах застучала кровь, а боль в животе изошла на рвотные позывы.       Коллеи вывернуло прямо посреди выступления Нилу.       — Милая, — взволнованный Тигнари похлопал её по спине, — Коллеи, что случилось?       — Это Дотторе, — прошептал Сайно так, чтобы Коллеи не слышала его возбуждённый голос. — Он вернулся в Сумеру.       Но Коллеи не нужно слышать, чтобы знать — кошмар детства вновь вторгается в её жизнь.       И она принимает решение за мгновение до того, как провалится в беззвёздную бездну обморока.              Придя в себя, Коллеи видит потолок лесной хижины, чувствует аромат трав и тихий знакомый напев. Она знает: отец провёл подле нее несколько долгих часов, а его хвост сейчас легко двигается в такт мелодии. Эту колыбельную она слышала, просыпаясь ночью от собственного крика, кряду несколько лет. Аромат этих трав проникал в её сознание, прогоняя ужасающие видения и липкие кошмары.       — Проснулась, — не вопрос, а тихое замечание. В такие моменты Тигнари всегда слишком ласков с ней. Этот голос настолько расходится с его обычным строгим тоном, что каждый раз приходится преодолевать секундную оторопь. — Как ты себя чувствуешь?       — Разбитой, — шепчет Коллеи, — и очень слабой.              Следующие два дня в ней зреет план. Её решение, маленьким зёрнышком упавшее в благодатную почву, даёт побеги и пускает корни, опутывая ими сердце. Поклявшись однажды, Коллеи продумывает детали, и однажды уходит с рассветом, отпросившись у Тигнари в двухдневное патрулирование дальних лесов. В колчане спрятаны стрелы со смазанными ядом наконечниками, карман походного сарафана почти не оттягивает легкий кинжал, выменянный отцом у пустынного народа. В сердце — холодная ненависть, уже давно не затмевающая разум.       Выследить Дотторе для опытного следопыта не составило труда. Слухи, запахи, шпионаж — всё привело к гостиному дому, где останавливаются зажиточные путешественники из разных стран. Мягкие ковры заглушат звуки шагов, а благовония не позволят запаху крови разлиться металлом в воздухе.       Пройти общую залу смог бы даже младенец — работник слишком поглощён чтением и реагирует только на тех, кто выше стойки регистрации. Чтобы проникнуть в нужную комнату не нужны ключи, если ты, потехи ради, обучена вскрывать замки шпилькой (тётушке Дэхье влетело за это, но оно того стоило).       Через пару мгновений Коллеи уже стояла посреди огромной комнаты. Ее стены украшали плавные узоры ковров, а огромную кровать скрывал мягкий балдахин. На письменном столе были разбросаны свитки, пестрящие чертежами, заполненные убористым почерком с сильным наклоном. Коллеи отлично помнила этот почерк. Она провела пальцем по письменам, а затем с силой сжала листы в кулак. Взметнулись и осели на деревянную столешницу изорванные клочья бумаги.       — Разве так ведут себя в гостях у старого друга?       Коллеи вздрогнула всем телом от бархатного голоса и резко развернулась к кровати, натягивая тетиву лука. Неужели он там, за балдахином? Почему она не почувствовала чужое присутствие в комнате?       — Я так тебя ждал. Очень хотел повидаться, моя маленькая пташка, — Коллеи прошиб озноб. Кажется, позвоночник сжался против ее воли, выгнулся в неестественной позе. Быстро нащупав в кармане подушечку с травами и поборов приступ, Коллеи замерла, все сильнее натягивая лук. Послышалось движение, невнятный шорох, и высокая мужская фигура в длинном халате показалась в противоположном углу комнаты.       — Я убью тебя! — процедила Коллеи сквозь зубы, но, кажется, Дотторе её не слышал.       — Я так рад, что ты решила меня навестить. Но лучше бы захватила сладостей на базаре, а не это, — он покрутил пальцем в воздухе. — Не это нелепое оружие.       Коллеи закусила губу до крови и внезапно почувствовала, как ноги становятся ватными. Подушечка больше не помогала.       — Бесполезно, пташка, — улыбнулся Дотторе. — Это все курильница. Знаешь, что это такое?       Коллеи знала. Как и то, что курильницу в гостевых домах используют, чтобы поджигать специальные травы и дурманящие масла. Это из-за них она не заметила чужого присутствия, это они мешали мыслить трезво.       Миг — и Коллеи метнулась к окну. Распахнула его и с глотком свежего воздуха почувствовала, как мужские руки вцепились ей в талию, закрыли рот, как в несколько мгновений она оказалась поднятой в воздух и брошенной на матрас, как запуталась в длинном палантине. Коллеи рефлекторно потянулась к колчану, но Дотторе отбросил его подальше, сломав легкий походный лук.       — Скучала по мне, пташка? — Дотторе поставил колено ей на живот, до синяков впился пальцами в девичью шею.       Перед глазами поплыли алые круги, из горла вырвались булькающие звуки. Она не хотела плакать, но щеки почему-то мгновенно намокли.       — Что с тобой, пташка, хорошая жизнь сделала тебя такой слабой, — Дотторе притворно вздохнул. — Ай-яй-яй, как жалко! Какой экземпляр пропадает. А помнишь, как мы с тобой…       Она помнила всё слишком детально. Несколько лет в любви заглушили эти воспоминания, оказались тяжелой дамбой, преграждающей путь тем чувствам и ощущениям, что когда-то пережила девочка, слишком маленькая для ужасов жизни. Но как только Коллеи увидела своего мучителя, дамба рухнула, смытая потоком воспоминаний. Коллеи отбросило назад с такой силой, что сейчас она даже не совсем понимала, в каком из времён находится.       — Перед тем, как я сломаю твою шейку, — Дотторе навалился всем телом, и Коллеи почувствовала смрад, исходящий из его рта, — может, вспомним прошлое, пташка?       Импульс — испуг — животный страх. Коллеи распахнула глаза, начала брыкаться, тщетно пытаясь спихнуть с себя тяжёлое тело. В голове бешенным зверем в клетке забился вопль, уничтожая все другие мысли:       «Нет-нет-нет-нет!»       А затем девочка обмякла, вперив пустой взгляд куда-то мимо своего мучителя.       Дотторе усмехнулся:       — Молодец, пташка, ты же знаешь, чем всё закончится.       Кровать скрипнула — Дотторе опустился ниже, к самому лицу Коллеи. Хищно повел носом, вдыхая, и внезапно его глаза распахнулись, а зрачки сжались до размеров игольного ушка.       — Маленькая дрянь! — взревел он и как-то неуклюже скатился с Коллеи на кровать. Из его бока торчал аккуратный кинжал, слегка изогнутый полумесяцем. Смазанное ядом лезвие по рукоять вошло в тело, и теперь по халату расплывались алые пятна.       Коллеи знала, что никто не придёт, как бы сильно они не шумели. Строение здания позволяло глушить звуки, распределяя их по комнате со стенами, обвешанными мягкими коврами. Коллеи видела, как Дотторе корчится от боли и кричит, парализованный, понукаемый ядовитым клинком.       Коллеи наслаждалась.       Она подошла к колчану, подобрала стрелы. Она взяла лук, порвала подол сарафана и перевязала сломанное место, словно собственную руку. Она оттянула тетиву и прицелилась.       Выстрел, другой, третий. Каждая стрела попадала в цель. И каждый раз Дотторе вскрикивал в агонии, но его голос становился всё тише. Когда стрелы закончились, человек на кровати затих.       С минуту Коллеи стояла молча, пытаясь отдышаться. Сознание всё ещё туманил аромат курильницы. Уняв своё сердце, она подошла вплотную к кровати. Теперь Коллеи видела ужас, застывший в стеклянных глазах, предсмертные судороги, стихшие через мгновение. Перед ней бездыханным телом лежал тот, кого она ненавидела больше всех в своей жизни. Единственный, кого так истово она ненавидела.       И сердце её пылало в предвкушении.       Коллеи собрала все стрелы, сложив их рядом на кровать. Кинжал выскользнул из плоти с характерным хлюпаньем. Ведомая животными инстинктами, Коллеи сжала его в ладони и замахнулась. Лезвие пробило живот. Раз. Два. Три.       Когда-то халат был бледно-зеленым, но теперь он окрасился кровью Дотторе. Из вспоротого до груди брюха змеились кишки, пачкая белоснежные простыни и пол бордовым. Как на картинке в отцовской книге она видела изуродованную стрелой печень, размозженное, пробитое острием легкое. Она глубоко вздохнула, вбирая в ноздри запах крови и страха, запах безумия и боли.       Она замахнулась кинжалом и пробила грудь. С сильным нажимом провела вниз до зияющей дыры. Ей вспомнилась туша кабана, которую разделывали охотники на глазах ребёнка. На её глазах. Их движения были расчётливыми, они наверняка знали, куда бить. Коллеи не знала. Она повиновалась инстинктам, и инстинкты велели погрузить руки в сочащуюся кровью дыру, раздвигая плоть, глубже, до самого сердца. Тонкие девичьи пальцы разорвали четыре артерии, высвободив красное, совсем недавно бившееся, уродливое сердце. Теперь оно держалось на одной аорте, и Коллеи, стоя в крови по локоть, вдохнула вновь аромат металла, впилась в неё зубами. Безумный, нечеловеческий вкус ударил в голову как креплёное мондштадтское вино, которое она однажды попробовала из бокала дядюшки Кавеха. Он подмигнул ей, дождавшись, когда отцы отвернутся, и беззвучно спросил: «Хочешь?»       Коллеи хотела.       Зубы разорвали аорту, отделив сердце от трупа. Оно уже успело остыть, и ей захотелось вонзиться в него зубами, вырывая кусок за куском, наслаждаясь тем, как кровь стекает по подбородку. Она делала это, когда собственная кровь тысячей молоточков билась в висках. Она впивалась в ещё недавно пульсирующую мышцу, подавляя рвотный рефлекс, запихивая себе в горло, давясь до слёз.       Её вырвало прямо на вспоротое брюхо, и к смраду крови и чужого тела добавился её собственный запах. Утерев рот запястьем, Коллеи пьяно посмотрела на труп перед ней. Внезапно ей хотелось забрать голову Дотторе с собой, закопать в лесу Авидья, чтобы однажды из черепа выросло маленькое деревце. Но ещё ей хотелось, чтобы каждый в Тейвате знал — она, Коллеи, скаут Лесного дозора, убила своего врага, вспорола его грудь, искупавшись в крови, и отняла его сердце, как однажды он отнял её.       Отцы учили Коллеи прощению, учили её отпускать боль, но эта боль прошла лишь когда Коллеи вкусила плоть своего врага. Отцы учили Коллеи любви, непротивлению злу насилием, но гораздо эффективней оказалось посадить росток дерева в чужой череп.       Отцы учили Коллеи законам этого мира и вообще-то она была прилежной ученицей, однако закон её сердца всё-таки оказался сильнее.