***
Однажды Элизабет замечает, что стука больше нет. Эта мысль овладевает ею, заставляет сделать то, чего девочка-хайд не делала уже очень давно, – проявить любопытство. – Доктор Хеллер, – ее голос ровный и тихий, – а что случилось с тем, кто живет в соседней палате? Худощавая фигура, до этого стоящая к ней спиной, разворачивается. Элизабет видит собственное отражение в круглых линзах очков. – Тебе эта информация ни к чему, – он улыбается, но эта, якобы располагающая к себе эмоция, только леденит кровь в жилах Элизабет. Больше стука она не услышит, это точно.***
Можно сказать, что девочке нравится отвечать на вопросы Хеллера. Их у доктора всегда много, поэтому для собственного удобства он задает их в личном кабинете. Элизабет сидит на стуле, доктор в кожаном кресле. Такие дни бывают нечасто, но зато проходят спокойно. – Ты слышишь другой голос в голове? – Нет. – Значит, ты осознаешь себя после обращения? – Частично. – Выражайся ясно, – Хеллер раздражается от неточностей. – Я помню обрывки. Это похоже на вспышку от камеры – воспоминания возвращаются ко мне, но не всегда. – Интересно, – очередные манипуляции ручкой, несмотря на диктофон, мирно лежавший на столе, – раньше ты вообще не осознавала происходящее. Пока рано делать выводы, но я склоняюсь к тому, что хайд – не отдельная часть личности. Возможно, со временем ты будешь помнить все, контролировать свои действия даже в обличье мон… Хайда. Он хотел назвать ее монстром. Не в первый раз Хеллер спотыкается об эту фразу. Девочке все равно. Ей нравиться отвечать на вопросы, потому что в кабинете есть календарь – вторая частичка реальности. Благодаря этим интервью она может с уверенностью сказать, что находится в лечебнице полтора года, два месяца и двенадцать дней. Благодаря этому календарю она помнит – Элизабет Уотсон, тринадцать лет.***
Ей снился детский дом. Огромная общая комната, где девочки после отбоя весело делились самыми яркими событиями дня, обсуждали новую Барби, которую сегодня показывали в рекламе по телевизору, негодовали из-за того, что мальчишки, играя в футбол, разворошили клумбу, а ведь лилии только-только начали распускаться! Элизабет тоже расстроилась из-за цветов, они были очень красивыми и мисс Баркли, самая добрая воспитательница, их очень любила. Посторонние звуки пробирались в голову и рассеивали сладкую дымку сновидений. Серые глаза, пусть и с неохотой, но открылись. Девочка приняла сидячее положение. Хотелось понять, что же нарушило маленькую идиллию. Полутьма не могла ответить на ее вопросы. Звук пришлось подождать – приглушенный и такой до дрожи знакомый. Крик. Все оказалось очень просто: кто-то корчился в агонии в одной из бесконечных комнат-лабораторий. Единственное, чему сейчас стоило удивиться – собственный слух. Опыты обычно проводили на нижнем уровне лечебницы, подальше от «жилых» палат. Чего врачи хотели этим добиться? Может, это была попытка избежать паники среди подопытных. С каждым днем Элизабет сложнее и сложнее уловить смысл происходящего. Глаза начали слипаться.***
Правая рука пульсировала. Элизабет готова была поклясться, что вены наполнены воздухом, совсем как шарики, из которых клоуны делают собачек. Они просто взорвутся. Собственную конечность хотелось оторвать и выбросить. – Опять неудача, – сухая констатация. Хеллер хотел добиться частичной трансформации, поэтому вколол Элизабет какую-то дрянь. Кричать или плакать нельзя, ведь это отвлекает доктора от долгого и утомительного процесса размышления. Все во имя науки.***
По подсчетам Элизабет прошло около двух недель после первой попытки вызвать частичную трансформацию, но это неточно. Различные лекарства запутывали мысли, провоцировали обмороки и просто причиняли муки. Однако Хеллер был доволен результатами. Его острый взор следил за девочкой из-за бронированного стекла, разделяющего наблюдательную комнату и огромный зал. Элизабет ненароком подумала, что на несколько квадратных метров собралось многовато животных: ученые по ту сторону, хайд по эту и… медведь. Он точно был недоволен. – Элизабет, – искаженный голос Хеллера раздался из динамиков, – тебе нельзя обращаться полностью. Одолей его, используя лишь часть силы. Кровь ударила в голову, желудок свело от страха. Напротив нее, маленькой девочки, находится настоящий медведь! Он рычит, бьет передними лапами бетонный пол – все без толку. Для него нет выхода. Выхода нет для них обоих. Животное, возможно каким-то образом уловив правила игры, срывается с места. Кажется, что от одного рева можно упасть замертво. Элизабет неуклюже отпрыгивает в сторону, чудом избегая когтистой лапы. Медведь этого явно не ожидал. – Прости, – она шепчет это беззвучно, лишь немного дернув губами. Обе руки пронзает мимолетная боль – кожный покров разрывает от костей, стремительно меняющих вид. Когти хайда вонзаются в горло лесного зверя и тот издает жалобный вой. Черные глаза смотрят на Элизабет, а жизнь в них медленно угасает. Зверь хочет, но не может спросить: «За что?». Тем лучше, ведь у нее нет для него ответа. Девочка видит довольные лица доктора Хеллера и его ассистентов, их радость смрадная, гадкая, пахнущая железом... только дилемма заключается в том, что кровь невинного зверя сейчас не спеша стекает по ее когтям.***
Раньше, глядя в окошко под потолком можно было отпустить беспокойные мысли. Они, почти как сквозняк, просачивались через микроскопические трещинки, покидали голову. Но сегодня этого сделать не получалось. Последний жалобный вой медведя никак не забывался, хотя времени с того случая прошло достаточно. Элизабет хотела убедить себя, что это не важно, что это просто животное, но сердце не сдавалось некрепким доводам. Медведь был живым существом, имеющим право на существование, а стал как она: расходным материалом. Нет гарантии, что завтра сама Элизабет не испустит последний вздох в одной из стерильных палат-пыточных. Девочка поджала колени ближе, обхватила их руками. Иллюзия спокойствия опустилась тонкой шалью на хрупкие плечи. Медведь умер быстро, совсем не мучился. Раздался негромкий звук от хитрого электронного замка на двери. Вошла, как девочка успела ее окрестить, аномалия. Карие глаза внимательно смотрели, подмечая возможные изменения в пациентке. – Как твои дела? – тембр голоса мелодичный, ласкающий слух. – Нормально. Аномалия свободно передвигается по палате, ее движения плавные и расслабленные. Металлический поднос с медицинскими принадлежностями опускается на стол. – Так, давай измерим твою температуру, – женщина протягивает Элизабет ртутный термометр. Эти процедуры проводятся ежедневно. Девочка послушно устраивает термометр под подмышкой. – Я смотрела твою карту, результаты потрясающие, – в ее голосе нет восторга, присущего местным ученым, простая констатация. Эта женщина, Мари Роже , одна из ассистентов Хеллера и появилась в клинике не так давно. Странная. Очень странная. – Лиззи, – Мари, в который раз, использует прозвище, – что ты знаешь о хайдах? Брови девочки непроизвольно дернулись вверх, вопрос был неожиданный. Элизабет, поразмыслив, ответила: – Немного. Хайд пробуждается кем-то из вне, после чего этот кто-то становится его хозяином. Приказов хозяина ослушаться нельзя, иначе почувствуешь жуткую боль во всем теле. У хайда два обличия: человеческое и, – девочка сглотнула, – чудовищное. – Да, действительно немного, но даже такую информацию тяжело найти за стенами этого учреждения. Хайды очень редкие изгои, поэтому не изучены в полной мере. Это связано с тем, что хайда можно пробудить только насильно. Многие люди даже не подозревают, что являются носителями такой необычной крови. – Зачем Вы говорите мне об этом? Мари сначала хотела ответить, ее губы раскрылись, но звук так и не слетел с них. Яркие карие глаза на мгновение потухли, но уже через секунду тонкие губы растянулись в привычной улыбке. – Да просто так. Думаю, градусник можно доставать. Мари протягивает пациентке синюю таблетку успокоительного и пластиковый стаканчик с водой. Элизабет хочет взять лекарство, но рука мисс Роже дергается и таблетка уже катится по холодному кафелю. – Вот я растяпа. Девочка не комментирует это маленькое происшествие. – Давай оставим это в секрете. Доктор Хеллер строгий руководитель, даже за такую оплошность может отчитать. Эти успокоительные нужны для того, чтобы тебе лучше спалось. От одного пропуска ничего не будет. Мисс Роже смотрит внимательно, ожидая ответа. Элизабет лишь кивает.***
На следующий вечер ассистентка Хеллера приходит в палату Элизабет с привычной улыбкой на лице. – Как спалось? – Все хорошо. Металлический поднос занимает свое место на столе. – Это прекрасно, – Роже подает термометр. Палата вновь наполняется тишиной. Элизабет смотрит на Мари, в который раз отмечая ее странность. Глаза яркие, улыбка мягкая, движения легкие – все говорит о том, что эта женщина лишняя, не подходящая этому месту. Она как кусочек паззла из другой коробки: он втиснулся в картинку, но режет глаз. Девочка набирается смелости и задает вопрос: – Почему Вы работаете здесь? Роже отпускает свои мысли и сосредотачивается на пациентке. Тишина не нарушается, мгновения превращаются в тягучие минуты ожидания и когда девочке начинает казаться, что ответа она не получит, Мари начинает говорить. – В детстве у меня был друг-телекинетик. Изгой, проще говоря. – на лице Мари появилась несвойственная ее образу тень. – Со временем он начал меняться. Беззаботный и улыбчивый мальчуган превратился в дерганного, агрессивного подростка, а потом вовсе замкнулся в себе. Люди начали сторониться, презирать его. Тогда я еще не знала, что телекинез влияет на рассудок обладателя. Однажды мой друг с помощью своих сил покалечил парня, обижающего младшеклашек. – И что было дальше? – Его… – Элизабет подумала, что Мари специально не называет имя этого человека, не хочет еще больше бередить старые раны, – отстранили от занятий, а родители пострадавшего парня написали заявление в полицию. Я не знала, что и подумать. То есть, он ведь просто хотел защитить тех детей, однако тот хулиган... – Что с ним? – … остался прикован к инвалидной коляске, – Мари грустно посмотрела на свою собеседницу. – Почему Вы говорите о своем друге в прошедшем времени? – Элизабет сглотнула застрявший в горле ком, подсознательно она знала ответ. – Его больше нет, не смог справиться с той ситуацией и со своими способностями. Настоящий дурак, – последние слова женщина произносила шепотом. Ее попытки отстраниться от собственного прошлого не увенчались успехом и сейчас Мари Роже была не ассистенткой в крупной лечебнице, а просто Мари – девочкой, потерявшей близкого человека. – Не думаю, что здесь есть Ваша вина. – Возможно, ты права. Отвечая на твой вопрос более прямо, я работаю здесь, потому что хочу понять, смогут ли нормисы и изгои когда-нибудь стереть границы, мешающие им жить рядом друг с другом. А термометр можно доставать.***
Ночью Элизабет размышляла над историей Мари, которая теперь не казалась аномалией. Одна из загадок этого странного места вдруг разгадалась, но теперь в голове девочки созрели новые вопросы. Нормисы и изгои… Интересно, смогут ли они когда-нибудь мирно сосуществовать? Вместо ответа подсознание подбрасывает окровавленного медведя и по телу пробегают мурашки. Боль можно причинить даже не желая, совсем как друг Мари. Совсем как Элизабет. Отталкиваясь от этих мыслей, лучшим вариантом будет остаться здесь, в лечебнице. Навсегда… Нет. Желание жить, а не существовать оказывается сильным. Оно разливается под кожей жгучим веществом, упорно напоминая о себе. Быть собой несмотря ни на что, разве это преступление? Противоречия вступают в борьбу с решительностью, но пока без явного победителя. От собственных мыслей становиться тяжело, сейчас бы Элизабет не отказалась от спасительного сна. Точно, сегодня ассистентка Хеллера вновь не дала ей успокоительное. Маленькое тело покрывается холодным потом и Элизабет понимает, что дурные мысли здесь не при чем. Что-то происходит. Девочка напрягает слух и улавливает звуки топота в коридоре. Его источник стремительно приближается, раздается писк электронного замка, который в ночной тиши похож на пронзительный вой. В дверном проеме появляется Мари. – Пойдем со мной, быстрее! – беспокойство, волнение и страх сквозят в каждом слове. Элизабет послушно встает с кровати. Свет в коридоре режет глаза после мрака палаты, слезы собираются на нижних веках. Мари ведет Элизабет за руку, но каким-то необычным маршрутом. Только сейчас девочка обратила внимание на потрепанный вид своей спутницы: халат порван, на оголенных участках тела ссадины. – Что происходит? – Несчастный случай во время эксперимента с пирокинетиком, все вышло из-под контроля, – голос женщины дрожит, да и в общем складывается впечатление, что каждый шаг дается ей с трудом. – Я не понимаю… – Хеллер мертв, – эти слова обрушиваются на Элизабет снежной лавиной, – весь нижний уровень здания сейчас охвачен огнем. Скоро должны… Фраза Мари утопает в пронзительном визге сирены. – … объявить чрезвычайное положение, – женщина вздрогнула, но через несколько секунд обуздала свои эмоции и крепче сжала ладошку девочки. Элизабет не понимает, куда ее ведут. Несколько раз Роже прикладывала свою ключ-карту и они проходили через двери, ведущие в неизвестность, а затем девочка теряет дар речи. Они оказываются на улице. Свежий воздух и ночной простор принимают Элизабет в свои объятия, как любящие родители. – Тебе нужно оказаться по другую сторону забора. Там лес, пройдя который ты выйдешь к дороге. До ближайшего города сможешь добраться к рассвету. Мари опирается о стену здания, силы постепенно покидают ее. – Я не смогу… Не смогу одна, – паника охватывает девочку. Стремительность текущих событий плотным кольцом смыкается вокруг шеи не хуже этого электронного ошейника, который уже красовался на Элизабет. Рука непроизвольно коснулась замысловатого устройства, которое должно было предотвратить возможные попытки бегства. Этот жест не ускользает от мисс Роже. – Ошейник можно активировать только в ручную, сейчас никто не сможет причинить тебе вред. – женщина присела и заглянула в серые глаза собеседницы, – Лиззи, послушай меня. Тебе не место здесь, тебе нужно уходить, – заботливая ладонь коснулась детской щеки, делясь заветным теплом. – Я не смогу, – слова получились сдавленными, тяжело произнесенными. – Ты сможешь, ты очень сильная девочка. – Пойдем со мной, – Элизабет сама не верит, что произнесла это. Однако расставаться сейчас с этой женщиной было жутко. Девочка понимала, что если они сейчас пойдут в разные стороны, то больше их пути не пересекутся. – Я не могу. Мне нужно уничтожить записи Хеллера о тебе. Тогда вероятность того, что никто не станет искать хотя бы несколько дней, увеличиться. – Почему ты это делаешь? – крупные слезы катятся по маленькому лицу. – Твои кудряшки… у моего друга были такие же, – глупо улыбнулась Мари.***
Помогать кому-то из-за его схожести с мертвым другом, конечно, глупо, но Мари предпочитает быть дурочкой, нежели умной дрянью. «Хеллер, ты все это заслужил». Женщина упорно идет к кабинету своего уже бывшего руководителя и наставника. Дрожащей рукой она прикладывает ключ к замку, дверь открывается без проблем. Привычка подглядывать за Хеллером оказалась неожиданно полезной: пароль от персонального компьютера любезно предоставляет доступ к нужным файлам. Минуты были на счету, Мари перебирает пальцами по клавиатуре и щелкает мышкой с бешенной скоростью. Данные об Элизабет Уотсон исчезают безвозвратно. Конечно, есть люди, которые знают девочку-хайда лично, но найти кого-то без фотографии все равно проблематично. – Это все, что я могу для тебя сделать. Сердце Роже колотилось как бешенное. Каждое воспоминание о проведенных днях в лечебнице «Колчестер» теперь было плевком в лицо. – Доктор Хеллер, почему в больнице для душевнобольных преступников-изгоев содержится маленькая девочка? – Ааа, вы уже познакомились с Элизабет, мисс Роже? – Да, и это не дает мне покоя. – Хайды кровожадны и непредсказуемы, особенно по ночам. Вы ведь обратили внимание на успокоительные, которые ей назначены? – Эта доза способна усыпить лошадь, доктор Хеллер. – Это обеспечивает безопасность персоналу и самой Элизабет, мисс Роже. Он врал… Врал с самого начала. Мари подозревала, поэтому рискнула проверить. Она специально не дала Элизабет таблетки, чем и подтвердила собственные предположения: девочка не опасна. Хеллер принес Элизабет в жертву ради своих безумных экспериментов, ради кусочков информации о редких изгоях. Может, сегодняшний несчастный случай был для него карой свыше? Крик доктора, сгорающего заживо за бронированным стеклом, все еще отчетливо слышался в голове Мари. Мужчина мучился, страдал, а она стояла там, как вкопанная, и не сделала ничего, хотя и могла. Наука всегда борется с этикой – это факт. Все великие достижения были открыты благодаря экспериментам, выходящим за рамки адекватности, но… – Я просто плохой ученый, – вздохнула женщина.***
Пожухлая листва засыпающего осеннего леса чувствуется под босыми ногами ковром. Девочка отошла от здания лечебницы достаточно, чтобы сейчас разглядеть его полностью. Дым терялся во тьме ночного неба, запах гари гулял вместе с попутным ветром. Последние буквы в этой главе о жизни девочки-хайда были написаны огнем. Но чтобы поставить точку нужно избавиться от куска металла, оплетающего шею. Боль от трансформации рук теперь не ощущается острой вспышкой. Девочка подносит руки к ошейнику и медлит. Крючковатые пальцы сжимаются неуверенно, но затем резкий рывок и вместо одного круга – два полумесяца, которые тут же летят на землю. Прилив адреналина ударяет в голову и восприятие путается. Элизабет срывается с места и бежит, не разбирая дороги. Подальше, не важно куда. Деревья заканчиваются и вокруг образовывается пустое пространство, под ногами что-то жесткое и холодное. По какой-то причине сейчас Элизабет тяжело осознать происходящее. Правый глаз улавливает яркую вспышку, а затем что-то огромное сбивает с ног. Последнее, что обрабатывает мозг – громкий скрипящий звук. Элизабет не понимает, что ее сбила машина.