Вода горит вокруг

      Чарльз в последний раз проверил содержимое рюкзака и застегнул его. Всё готово. Завтра он наконец покинет этот проклятый город и больше никогда сюда не вернётся. Будет надеяться, что никогда уже не услышит слово «Окмонт», и перед глазами не поплывут воспоминания о культистах, мерзких морских тварях и прочих неприятных личностях, с которыми он здесь повстречался. Голова не будет болеть от кошмаров и галлюцинаций. Стоит только дождаться следующего дня. Всего несколько часов, но сейчас они казались годами.       Чарльз вздохнул и на секунду прикрыл глаза, вспоминая об одном незаконченном деле, которое он был обязан успеть закончить до отъезда. Он отошёл от видавшей виды и потрескавшейся от сырости и времени кровати и приблизился к грязному окну. Даже несмотря на разводы, закрывавшие часть видимости, можно было увидеть ливень, хлещущий на улице. В этой части Окмонта он был чаще, чем в более благоприятных районах типа Адвента, так что не было ничего удивительного в плохой погоде. Насколько бы сильно Чарльз ни ненавидел эту обшарпанную гостиницу, ставшую ему единственным приютом на время пребывания в морском городе, дождь он успел возненавидеть больше, и покидать пределы своей комнаты ему очень не хотелось. Тем не менее, он уже давно решил сделать то, что задумал, и не собирался менять решение, ведь у него остался только один, последний шанс.       Он вышел в коридор, но, невольно зацепившись взглядом за свое отражение в зеркале, замедлился. Наверное, ему стоило бы переодеться из своей дорожной одежды в более приличный костюм, учитывая, что он отправляется в дом одного из самых влиятельных людей Окмонта, но, вспомнив о хлещущем ливне, Чарльз передумал. Кожаный плащ и шляпа все это время служили ему какой никакой защитой от влаги. В конце концов, его должны понять. В конце концов, не будет же он наряжаться специально для этого человека?..       Быстрым шагом преодолев скрипящую от каждого движения лестницу, Чарльз спустился в бар и, обменявшись парой слов с хозяином гостиницы и пообещав оставить плату за жильё завтра, он двинулся к выходу. В лицо ударил уже привычный холодный ветер и соленые капли дождя. Чарльз сморщился от неприятного запаха тухлой рыбы — чуть ли не единственное, к чему он так и не привык — и почти бегом направился к телефонной будке. Идти в Олдгров пешком было бы самоубийством, потому он вызвал такси.       Когда Чарльз прибыл в нужное место, уже стемнело, но дождь закончился. Он оправил ворот плаща и, оглядевшись по сторонам, зашагал по выученной уже назубок дороге. Завидев знакомый особняк, он чуть замедлился, сам не зная, отчего сердце так болезненно сжалось. У ворот в особняк ожидаемо стоял управляющий. Чарльз, не в силах сдержать лёгкой усмешки, приблизился, встречаясь с ним взглядом. В глазах мужчины явно отразилось недовольство, но он тактично промолчал, не решаясь открыто вступать в конфликт с постояльцем своего хозяина.       — Мистер Рид, — поздоровался он холодно. — Поздновато вы к нам, — всё же не удержался управляющий от укоряющего тона.       — Здравствуйте, Бенджамин, — Чарльз поправил шляпу в знак приветствия, пользуясь моментом и закрывая лицо рукой, чтобы управляющий не видел его улыбки. — Вот так, появилось срочное дело. Не подскажете, где мистер Карпентер?       По лицу управляющего ясно было видно, что никакого желания говорить, где мистер Карпентер, у него не было. Его губы дрогнули в раздражённой гримасе, но больше Бенджамин не позволил себе никак проявить свои истинные чувства.       — Кажется, он был в своем кабинете, — наконец протянул он, прожигая Рида взглядом.       — Отлично, благодарю вас, — Чарльз снова коснулся полей шляпы, на этот раз уже прощаясь, и пошел по дорожке ко входу в особняк, спиной ощущая на себе тяжёлый взгляд Бенджамина. Что и говорить, кажется, управляющий успел возненавидеть его за то, как часто он «отвлекал мистера Карпентера от его обязанностей».       Тяжёлая дубовая дверь отворилась, впуская Чарльза в просторный холл. Сейчас здесь было пусто, видимо, Карпентер дал своим рабочим больше свободного времени, снова пожалев их. Чарльз покачал головой, как всегда, в смятении: Грэм был, несомненно, хорошим человеком, куда лучшим, чем его ныне покойный отец, но Рид не был уверен, что способы мистера Карпентера сработают в определенных случаях. Не желая и дальше позволять себе сомневаться в друге, Чарльз двинулся по лестнице к кабинету. В нем, как и во всем особняке, стояла тишина. У него даже мелькнула мысль, что там, быть может, никого нет, и Грэм уже ушёл, но как только он коснулся двери, та отворилась, не запертая до конца, и Чарльз толкнул ее, не видя смысла скрываться, тут же наталкиваясь на напряжённый взгляд Грэма Карпентера. Однако, разглядев позднего гостя получше, Карпентер расслабился и улыбнулся, поднимаясь из-за стола и приближаясь к Чарльзу.       — Мистер Рид, — он протянул руку. — Не ждал вас так поздно.       — Добрый вечер, — отвечая на рукопожатие, хмыкнул Чарльз. — Да, ваш управляющий уже успел высказаться насчёт моего визита.       Карпентер рассмеялся, и Чарльз не смог сдержать улыбки.       — Бедняга Бенджамин. Думаю, ему стоит поднять жалование, — все ещё не отпуская чужих рук, проговорил Грэм. — За моральный ущерб.       — И почему я так ему не взлюбился?.. — в шутливой манере проворчал Чарльз. — Сначала мы нормально общались.       Карпентер на это лишь загадочно стрельнул глазами и дёрнул уголком губ. Чарльз вдруг наконец осознал, что они все ещё стоят, сжимая руки друг друга, и поспешно отпрянул. Грэм, словно спохватившись о чём-то, быстрым шагом вернулся к своему столу со стопками каких-то документов.       — Так чем я могу быть вам полезен? Вы по делу, нужна помощь?       — А, да… — Чарльз уже успел забыть о цели своего визита, хотя она ещё с утра тревожностью сковывала сердце и разум. — Я по делу, но…       — Прошу прощения, что перебиваю, — Карпентер, закончив копошиться в бумагах, снова развернулся. — Как вы смотрите на то, чтобы обсудить всё за ужином? Признаться, я был слишком погружен в работу, чтобы отужинать вовремя. Уверен, вы тоже, — он легко усмехнулся, напоминая о том, как хорошо успел узнать Рида за время их общения. И пусть на этот раз все было по-другому, и Чарльз как раз таки не имел ни малейшего желания есть, он не нашел в себе силы отказать.       — Пожалуй, — протянул он, мысленно влепив себе пощёчину.       — Рад, что вы согласны, — просто сказал Карпентер и нажал какую-то небольшую кнопку на его столе. Сам он подошёл к шкафу и, открыв его, достал темную бутылку с наклейкой, рисунок которой уже почти стёрся. Чарльз недоуменно поднял брови, глядя на него. О, значит, Грэм Карпентер не такой уж и законопослушный… — Иногда… Бывают исключения из случаев, — ответил Грэм на немой вопрос Рида. Немного неловко улыбнувшись, он перехватил бутылку удобнее.       В кабинет вдруг вошёл мужчина, и Карпентер, пользуясь случаем, перевел все внимание на него. Он велел накрыть стол на двоих в своей комнате, и когда мужчина, послушно кивнув, удалился, мягко коснулся плеча Чарльза, заставляя того вздрогнуть от неожиданности.       — Извините, что приходится приглашать вас в свою комнату, — несколько смущённо поговорил он. — В зале не убрано и толпа рабочих после раздачи припасов. У меня нам никто не помешает.       — Все в порядке, — заверил Чарльз, хотя это показалось ему странным. — Это явно не то, на что я должен жаловаться.       Карпентер благодарно кивнул и, открыв дверь, махнул рукой в сторону коридора, пропуская детектива вперёд. Дождавшись, пока Рид выйдет, он запер кабинет.       Шагая рядом с Грэмом, Чарльз уже несколько раз пожалел, что не высказал все сразу и оттягивал время нужного разговора. Тем не менее, он находил в этом плюсы: можно было получше подумать над тем, как именно объявить ему новость. Правда, ничего путного ему в голову не приходило.       В комнате Грэма он бывал лишь пару раз, и то мельком. В конце концов, было бы странно, если бы он бывал здесь чаще. Вполне просторная и точно светлая днём — солнце светило бы прямо в окна, с широкой кроватью и, внезапно, небольшим столом поодаль, не совсем вписывающимся в декор.       — Кухня работает, но пока ждём, можем немного выпить, — подал голос Карпентер, подходя к столу и опуская на него бутылку вина. Чарльз приблизился, согласно угукнув, мельком рассматривая интерьер. Попытка сделать вид, что это очень его заинтересовало, видимо, провалилась, ведь взгляд Карпентера изменился и он нахмурился, но промолчал. На несколько минут он вышел из комнаты, оставляя Чарльза наедине с гложущими тревожностью и чувством вины, но вскоре вернулся, держа в руках начищенные до блеска бокалы. Он все ещё не произносил ни слова, но Рид ощущал почти физически возникшее между ними напряжение. Карпентер откупорил вино и взял в руки один из бокалов.       — Вы хотите что-то мне сказать? — ровным, ничего не выражающим голосом, спросил он.       Чарльз молчал, наблюдая за тем, как темная бордовая жидкость, отчасти напоминающая кровь, наполняет стеклянный бокал, оставляя маленькие брызги на его стенках. Казалось, кто-то включил замедленную съемку и алкоголь льётся чересчур медленно, словно по капле, а будто бездонный бокал все не наполнялся даже на половину. Чарльз скользнул взглядом по Грэму, останавливаясь на его лице, часть которого скрывала маска. Риду всегда хотелось увидеть Грэма без нее, но почему-то именно сейчас в нем появилось горячее желание сорвать её. Ему начало казаться, что Карпентер смотрит на него, давно отставив бутылку прочь, но когда он проморгался, тот все ещё наполнял первый бокал.       — Я пришел попрощаться.       Раздался тонкий звон, какой обычно бывает, если ударить бутылкой о бокал. Карпентер поднял взгляд. Чарльз отвёл. Вино заняло свое место на столе.       — Вы уезжаете в Бостон.       Это был не вопрос, а утверждение, и Чарльз это понимал. Он сглотнул, снова возвращая взгляд на Грэма. Его плечи опустились.       — Да, — все же ответил Рид, зная, что Карпентеру не нужно подтверждение своих слов.       Карпентер ожидаемо промолчал, глядя куда-то вниз. Чарльз проследил за его взглядом, с удивлением замечая переполненный бокал.       — Когда?       — Завтра. В два.       — Ясно, — спокойно произнёс Грэм, осторожно поднимая бокал над вторым и переливая в него часть вина. Потом переставил один из них ближе к краю на стороне Рида, а другой поднес к губам, но не пригубил его, застывая в таком положении. Чарльз нахмурился, словно от зубной боли: он знал, что это равнодушие — фальшивая маска, одна из тех, что Грэм носил, не снимая, каждый день. Ему хотелось сказать что-нибудь, но он не нашел подходящих слов, продолжая лишь наблюдать за Карпентером. Тот наконец отпил алкоголь.       — И вы… Больше ничего не скажете? — не в силах больше терпеть тишину, тихо сказал Чарльз.       — Что вы хотите услышать? — медленно проговорил Грэм, вздрагивая, будто от холода, несмотря на то что в комнате было тепло. Он наконец поднял голову, глядя прямо на Рида.       — Не знаю, — быстро стушевался Чарльз под его взглядом. Срочно появилось желание чем-нибудь себя занять, и он поднял бокал.       — Я рад, что был с вами знаком, — голос Карпентера был даже слишком ровным. Лишь в конце предложения он слегка дрогнул, но Грэм не позволил себе дать этой слабине верх, и приник к бокалу, залпом выпивая вино. — Надеюсь, в Бостоне вы будете счастливы, — продолжил он, обжигая Чарльза холодным льдом светло-голубых глаз.       — Грэм…       Его имя слетело с губ Чарльза быстрее, чем до него дошло, что он произнёс. Чарльз весь подобрался, сжимая губы в тонкую полоску, ожидая, по крайней мере, возмущение, но этого не последовало. Карпентер вздрогнул и проморгался, от чего наваждение пропало и его взгляд стал самым обычным.       — Простите?       — Ничего, — досадно бросил Чарльз, отворачиваясь в сторону. — Я хотел сказать… Я тоже рад, что познакомился с вами.       Он пригубил вино, языком ощущая терпкий, немного кисловатый вкус. Алкоголь имел тяжёлый аромат, пьянящий, как могло показаться, даже больше жидкости. Чарльз не выпил и половины, зачарованно болтая бокалом в руке. Где-то в глубине дома послышались шумные голоса, видимо, рабочие.       — Вы никогда не называли меня по имени, — тихо заметил Карпентер.       Они стояли посреди комнаты, словно по разные стороны баррикад, разделяемые лишь столом. Сейчас он казался неприступной стеной: не сдвинуть, не обойти. Только неосторожные слова, то и дело слетавшие с их губ, оставляли всё новые трещины. Или наоборот, только добавляли кирпичей? Чарльз не знал, что должен ответить на это справедливое замечание: извиниться, подтвердить, свести всё в шутку? Пожалуй, он впервые был абсолютно выбит из колеи, хотя, стоит заметить, общаясь с мистером Карпентером, ему приходилось следить за языком чаще. Чарльз повернулся обратно, слабо улыбаясь.       — Не хотел задеть вас. Я подумал, нам давно следовало бы перейти на «ты».       Карпентер почему-то вдруг негромко рассмеялся.       — Не думал, что смогу заставить вас извиняться за такое, — усмехаясь, проговорил Грэм. — Учитывая, что подобные глупости вас мало волнуют. Большую часть времени.       Чарльз смутился, не ожидая замечаний подобного рода. Да, он правда редко думал об этикете, в конце концов, с его профессией и с народом в Окмонте, будучи вежливым, многого не расследуешь. Собственно, мало кто обращал на это внимание. Вот только сейчас Чарльз сразу вспомнил и свое поведение в доме Карпентеров, и шляпу, которую так и не снял, когда зашёл. Почему это внезапно так его взволновало? Может быть, Чарльз ошибался, и Грэм никогда не был близок с ним? Чарльз вздохнул, снимая шляпу и неловко зажимая ее в руке. Он снова поднял бокал и отпил вино. Теперь его не покидало ощущение, что он пьет яд. Чарльз смотрел на стекло, не в силах отвести взгляд, чтобы не встретиться с глазами Карпентера. Только когда он закашлялся, Чарльз наконец отставил бокал, поразившись пришедшей в голову мысли, вернее, тому, что он не понял раньше: Грэм не пытался уличить его, он сам был до жути смущён. Чарльз вновь вернул ему взгляд и легко усмехнулся, чувствуя возвращающуюся уверенность.       — Так что вы думаете насчёт моего предложения? — словно ненароком спросил Чарльз, хотя сердце замирало в ожидании ответа.       — Это лишнее, — помолчав, словно пытаясь убедиться в серьезности слов, Грэм покачал головой.       — Правда?       Грэм тоже вернул взгляд на Чарльза. Его лицо выглядело печальным.       — Уже поздно.       Чарльз незаметно задержал дыхание и сжал одну руку в кулак, царапая ладонь ногтями.       — Я так не думаю.       Взгляд Карпентера стал внимательнее. Он сделал осторожный шаг в сторону детектива. Баррикада дала новую трещину.       — Вот как? — глухо произнёс он. Некоторое время снова висела тишина, прерываемая только раздававшимися из глубины внезапно ожившего дома голосами людей. Чарльз не мог предугадать, к чему ведёт их разговор, но нежелание больше прятаться разбудило в нем азарт. Он понимал, что ему нечего терять — в любом случае, завтра его здесь уже не будет. Тем не менее, его страшила возможность того, что Грэм оттолкнет его.       Но Грэм не спешил отталкивать. Напротив. Не разрывая зрительного контакта, он медленно подошёл к Чарльзу, останавливаясь в паре-тройке шагов, и нахмурился, склонив голову набок. Чарльз знал, что Карпентер с лёгкостью прочитает его, если захочет, и поймет, что он пытается сказать что-то ещё, оттого сердце затрепыхалось быстрее. Карпентер сделал ещё шаг и протянул руку — Чарльз было совсем напрягся, но он лишь обхватил зажатую в чужих руках шляпу и мягко вытащил её, откладывая на тумбочку сбоку.       — Зачем вы это делаете, Рид? — в его голосе сквозило искреннее непонимание и желание услышать честный ответ, однако Чарльз не мог отказать себе в удовольствии немного помучить Карпентера. Он проигнорировал его вопрос и, ненадолго задержав дыхание, чтобы лучше контролировать себя, сократил оставшееся между ними расстояние до неприлично близкого. Настолько, что он почувствовал на щеке вздох, вырвавшийся из Грэма, но он не сделал попытки отойти.       — Почему вы меня боитесь, Карпентер?       Глаз Грэма удивлённо распахнулся и уголок губ вздрогнул. Чарльз сам не мог понять, почему его так обрадовало то, как явно Грэм нервничал.       — Я вас не боюсь, — в его голосе сквозила неуверенность, но не от своих слов, а от неоднозначности ситуации.       — Тогда почему ваше поведение говорит обратное?       — Я вас не понимаю, — Карпентер нахмурился и, словно сдавшись, отшагнул назад.       — Почему вы никогда не снимаете маску? — Чарльз глубоко вздохнул, очерчивая взглядом границы искусственного лица. Он позволил Грэму отстраниться лишь ненадолго, отзеркаливая его движение в противоположную сторону. Очередная попытка избежать чрезмерной близости, обойдя детектива, окончилась ещё большей неудачей. Карпентер наткнулся спиной на стену.       — Потому что это не то, о чем я хочу говорить, — все ещё хмурясь, ответил Грэм, выпрямляясь во весь рост, чтобы не делать ситуацию более неловкой. — Вы перебарщиваете, Рид.       — Я хочу увидеть настоящего Грэма Карпентера, — понизив голос, поговорил Чарльз, не разрывая зрительного контакта. — Разве я этого не заслуживаю?       — Он перед вами, — сдавленно ответил Грэм.       — Нет, — хмыкнув, Чарльз покачал головой.       Карпентер закрыл глаза и глубоко вздохнул. Плечи его расслабленно опустились, а когда он снова смотрел на Чарльза, к нему вернулась прежняя уверенность.       — Зачем вам это? — повторился он.       — Может быть, — медленно начал Чарльз, разглядывая его лицо, — я хочу узнать вас ближе.       — Мы и так с вами близки, детектив, — прошелестел Карпентер.       — Видимо, не настолько, чтобы вы звали меня по имени, — Чарльз дёрнул бровью. — И чтобы открылись мне.       — Это сложнее, чем вы думаете, — Грэм снова нахмурился и мягко упёрся рукой ему в плечо, не отталкивая, но удерживая на определенном расстоянии.       — Вовсе нет, всего лишь один жест и шесть букв, — Чарльз насмешливо улыбнулся, сделав вид, что поддался чужой руке, однако они все ещё находились в той близости, что противоречила всякому этикету находящихся в одной комнате двух джентльменов. Рука Карпентера сжалась сильнее, когда он со вздохом повернул голову в сторону. У него была крепкая хватка — Чарльз успел в этом убедиться не раз — собственно, как и он сам. Иногда Чарльз забывал о том, что Грэм участвовал в Великой Отечественной, но тот каждый раз услужливо об этом напоминал.       Однако сейчас они были одни в комнате, где их никто не услышал и не увидел бы, и Чарльз позволил себе быть наглым. Одной рукой он дотронулся до плеча Карпентера, даже сквозь плотную ткань костюма чувствуя напряжённые мышцы, а второй накрыл сжимающую его плащ ладонь. Карпентер вздрогнул, полностью обескураженный его поведением, и эта дрожь, словно электрический ток, передалась Чарльзу. Кожа у Карпентера на руках была грубой, слегка шершавой, но самым опьяняющим было понимание того, что Чарльз впервые касается его тела, непокрытого одеждой. Он почувствовал какой-то небывалый прилив адреналина и, игнорируя выставленную перед собой руку, придвинулся ближе к растерянному Карпентеру.       — Рид, — предостерегающим тоном прошептал Карпентер. — Вы…       — Перебарщиваю, — Чарльз больше не улыбался, сохраняя на лице полную серьёзность, хотя сердце в груди стучало как бешеное. Карпентер был близко, очень близко, настолько, что Рид мог почувствовать слабый запах его одеколона и разглядеть каждую морщинку на его лице, а если бы придвинулся ближе, их носы столкнулись бы. Карпентер выставил вторую руку, упираясь ею детективу в грудь. Он открыл рот в попытке что-то сказать, но, не найдя слов, промолчал.       — Доверьтесь мне, Грэм, — убедительно попросил Чарльз. Попросил, потому что по-другому он точно не согласился бы. Чарльзу нравилось, как Грэм реагирует на собственное имя из чужих уст, нравилось, как его дыхание сбивается, нравилось, как его губы сжимаются в тонкую полоску и как нервно он их облизывает. Нравилось, потому что это — игра, потому что он невероятно мило смущается и потому что почему-то позволяет Чарльзу так себя вести, по крайней мере, пока. Было два варианта исхода событий: Карпентер либо ударит его, потому Чарльз уже не сможет остановиться самостоятельно, либо… Либо он всё-таки сошел с ума.       Время тянулось невыносимо медленно, пока Чарльз следил за каждым изменением во взгляде и выражении лица Карпентера, но это было даже хорошо. Это спасало от неминуемого ответа и последующей новой глупости Чарльза.       Но Карпентер уже перевел дыхание и снова прикрылся деланным равнодушием. Лицо стало похоже на каменную маску, холодное и безучастное, но почему-то все ещё волнующее, как окружающее Окмонт море или как самые суровые льды северных материков. Как его глаза.       — Ладно, — коротко выдал он, и Чарльз вздрогнул, не сразу вспомнив, что он имеет в виду: он задумался, засмотревшись на него. Оттого он так легко послушался, когда Карпентер осторожно отстранил его от себя и на шаг отошёл от стены. На какое-то время они замерли; Чарльз — в немом неверии и ожидании, а Карпентер —то ли собираясь с силами открыться, то ли оттягивая время. Наконец он поднес руку к лицу, вернее, к маске, что скрывала его шрамы. Чарльз заметил, как его рука дрогнула и замерла в нерешительности, но он не остановился. Чарльз смотрел. Смотрел, как он медленно отнимает маску, все ещё наполовину закрывая ей свое лицо, смотрел, как он наконец неспешно, неохотно опускает руку с пластиковым протезом и застывает, подобно тому, как застывают фигурки в музыкальной шкатулке, когда мелодия заканчивает играть. Оставшись без этого единственного, что прятало его от всех людей, он не опустил взгляд, не отвернулся, напротив, стоял ровно, упрямо глядя Чарльзу в глаза, будто в ожидании приговора, а Чарльз не мог понять, почему не просил его снять маску раньше. Он не знал, должен ли что-то сказать, и если да, то что, и просто стоял и смотрел, пока Карпентер прожигал его душу насквозь. «Либо принимаешь, либо нет» — простой девиз, с которым ему, видимо, пришлось учиться жить. Чарльзу стало тошно от мысли о том, что пришлось ему вынести, после чего он стал носить маску, не снимая. Была ли это собственная ненависть или отторжение окружающих? Чарльз не знал, что хуже. Он дёрнулся вперёд, но остановился, не зная, как сказать, что — да, принимает, да, ничего не изменилось, он все ещё также важен ему. Впервые за этот вечер Карпентер не вздрогнул и не отпрянул, продолжая стоять чуть ли не с военной выправкой, но движение Чарльза он расценил по-своему и снова поднял руку с зажатой между пальцев маской. Рид не думал, не оценивал ситуацию, он просто схватился за его запястье, сжимая руку крепкой хваткой. Столкнувшись взглядом с его непониманием, он вновь почувствовал способность говорить.       — Тебе лучше без неё, — твердо заявил Чарльз, на секунду стиснув его запястье слишком сильно. Карпентер прищурился, пытаясь понять, насколько он серьёзен, но Чарльз, вытащивший пластмассовый протез из чужих рук и отложивший его в сторону, не собирался оставлять ему повода для сомнений. — Ты украл у меня так много, не сняв ее раньше, — полушепотом проговорил он. Шагнул ближе, перехватывая второе запястье Карпентера. — Спасибо, что всё-таки открылся мне.       — Вы были весьма настойчивы в своем желании, детектив, — негромко ответил Карпентер. Без злобы и обвинений, скорее просто как факт. Кажется, он наконец расслабился.       — Издержки профессии, — также спокойно пошутил Чарльз. Он, не отрываясь, разглядывал открывшуюся часть лица Карпентера, почти не моргая, как будто если отведёт взгляд — это будет сродни предательству. Он вдруг почувствовал нарастающее желание коснуться его щеки.       — Тогда я тоже могу позволить себе быть настойчивым.       Чарльз не сразу понял, что он имеет в виду. Грэм аккуратно высвободил свои руки из его хватки и осторожно, словно боясь сопротивления, взял Чарльза за плечо. Однако только поначалу. Рука его крепко сжалась, он развернулся и толкнул Чарльзу в стену, тут же приближаясь и перекрывая путь к отступлению. Чарльз охнул от неприятного столкновения, но все возмущения застряли в горле от удивления и странного трепета, когда Грэм наклонился почти вплотную к его лицу, и Рид смог почувствовать его дыхание на своих губах. Чарльз сглотнул, теряясь под взглядом Карпентера. А потом Грэм окончательно сократил расстояние и прижался губами к полуоткрытым губам Чарльза.       Рид вздрогнул, вцепляясь руками в его плечи. Сердце, казалось, вот-вот остановится, но Чарльз не оттолкнул его. Изумление сменилось другим чувством, гораздо более приятным: ему нравилось. Чарльз прикрыл глаза и ответил, продолжая и углубляя поцелуй. Губы у Карпентера были сухие, потрескавшиеся, но слегка сладкие от вина, и Чарльза это устраивало. Грэм вдруг отстранился, тяжело дыша, и они замерли, выискивая в глазах друг у друга одно и то же. Рука Карпентера передвинулась Чарльзу на затылок, стискивая короткие жесткие волосы, и Карпентер снова поцеловал его. На этот раз совсем по-другому, не так, как когда хотят сказать о своих чувствах, скорее, так, когда не собираются останавливаться только на поцелуях. Чарльз старался не думать, полностью отдавшись моменту. В голове все равно крутился миллион вопросов, но они исчезли словно по щелчку, когда колено Карпентера оказалось между его ног. Чарльз дёрнулся, открывая глаза, но не отрываясь от его губ, и промычал, безнадежно ощущая, как кровь приливает к паху. Руки у Грэма на плечах сжимаются сильнее. Сейчас, прижатый к стенке, Чарльз чувствует себя шлюхой, зажатой где-нибудь возле бара, но эта ассоциация проносится также быстро, как вопросы секундой ранее, потому что Грэм, черт возьми, Карпентер, не просто беспрепятственно раздвинул ему ноги коленом, но и двигал им, беззазорно слегка надавливая Чарльзу на пах. Чарльз задохнулся, а его руки соскользнули с плеч Грэма, опустившись на его бедра, то ли в попытке остановить, то ли прижать сильнее. От этого он сбился с ритма поцелуя, прикусил Грэму губу, но тот отпрянул лишь ненадолго, давая Чарльзу передышку и вновь утягивая его в долгий страстный поцелуй, который в итоге обернулся тем, что Чарльз сам потерял всякий контроль над собой, лихорадочно сжимая бедра Грэма, либо оглаживая его ягодицы. Карпентер вздрогнул от ласки и только было остановил поцелуй, как раздался стук, достаточно громкий, чтобы они оба услышали его. Ровно за секунду до того, как дверь распахнулась, они отскочили друг друга, вернее, Карпентер отскочил к кровати, безуспешно пытаясь пригладить волосы, а Чарльз, споткнувшись о стоявшую рядом тумбочку, успел только запахнуть плащ, чтобы прикрыть образовавшуюся у него проблему и не вызывать у вошедшего больше вопросов.       Вошедшим оказался Бенджамин. Зайдя в комнату, он, похоже, не сразу заметил Чарльза, который, в отличие от управляющего, того сразу увидел и потому поспешил отойти к окну, усиленно делая вид, что разглядел там что-то невероятно интересное.       — Мистер Карпентер, — поздоровался Бенджамин. — Ваш ужин.       — Спасибо, Бенджамин, — ровным голосом проговорил Грэм. На некоторое время повисла тишина, потому что управляющий наконец заметил детектива.       — Мистер Рид, — железным тоном обратился он. Чарльзу пришлось развернуться и выдавить приветственную улыбку, на которую управляющий, в прочем, никак не отреагировал, откланялся и отошёл в сторону, пропуская рабочих, что принесли явства.       Чувствовать на себе испепеляющий взгляд управляющего и — мельком — заинтересованные взгляды рабочих было как минимум неловко, учитывая кипящее в себе возбуждение и попытки не встречаться с Карпентером глазами. Чарльз кашлянул и снова отвернулся к окну, как к самому простому варианту спасения. Рабочие, словно на зло, медлили и копошились, толпясь в комнате. Хотелось уже самолично выставить их за дверь. Но вот они наконец покинули комнату, и остался только управляющий.       — Вам что-нибудь ещё нужно, мистер Карпентер?       — Нет, Бенджамин, спасибо, — выдохнул Грэм. — И передай людям, что они могут быть свободны. Нам…с мистером Ридом больше ничего не нужно.       — Мистер Карпентер… Вы уверены, что у вас всё в порядке? — не унимался управляющий. Чарльз хотел было возмутиться, но быстро понял, что он имеет в виду: вряд ли Карпентер часто ходил по дому без протеза, тем более в присутствии посторонних. Раздражение по отношению к Бенджамину поутихло.       — Да, все хорошо. Это ничего, — Грэм прочистил горло. — Спасибо, Бен. Ты можешь идти.       Дверь вскоре захлопнулась. Чарльз развернулся и обнаружил Грэма, прикрывающего свое лицо одной рукой. Чарльз сделал несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоиться, но это не помогло. Когда Грэм повернулся к нему, он почувствовал как его лицо нещадно краснеет. Хотя бы потому что он все ещё помнил все прикосновения Карпентера, и его тело тоже их помнило.       — Почему ты, — голос просел и Чарльзу пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить, — сделал это сейчас?       — Может быть, — вкрадчиво проговорил Грэм, двигаясь к Риду, — я хочу, чтобы вы остались.       Чарльз задержал дыхание, наблюдая за тем, как Грэм приближается, грациозно и неотвратимо, словно буря, и останавливается совсем рядом, но не вплотную, как минутами ранее. Чарльз судорожно выдохнул, что Карпентер, без сомнений, заметил и слабо улыбнулся. Когда он снова наклонился к его лицу, Чарльз, сам не понимая, зачем, вдруг сказал:       — Ты абсолютно неисправим.       Грэм замер, словно спугнутый охотником хищник, застывая в нескольких миллиметрах от лица Рида и встречаясь с ним взглядом.       — Ты только что весьма нецеломудренно прижимал меня к стене, но все ещё обращаешься ко мне по фамилии. Это… Сродни пощёчине, — Чарльз было усмехнулся, но улыбка исчезла с его лица сама собой. Грэм оставался серьёзен, только в его глазу мелькнули веселые искорки, и Рид не мог понять, что такого забавного он нашел в его словах, ведь вел игру именно он, Чарльз…       — Тем не менее, вы подставляете мне вторую щеку, — наклонившись к самому уху, негромко проговорил Грэм. Горячее дыхание опалило Чарльзу мочку, и он покрылся мурашками. Нос защекотал запах лимона и ещё чего-то горького и слегка терпкого, типа кофе, исходящий от костюма Карпентера. Чарльз резко выдохнул, как если бы его ударили в солнечное сплетение: Грэм прав. Дьявол его знает как, но он понимает, что Чарльзу нравится это. Ощущать Карпентера так близко — словно впервые пробовать кокаин. Чарльз подсел на это. Пожалуй, с самого первого дня их знакомства. Грэм был слишком выделяющимся человеком, чтобы его не заметить. Теперь Чарльз хотел, чтобы этот человек выстанывал под ним его имя.       Когда Карпентер вновь вернулся к его лицу, Чарльз обрадовался, что он не умеет читать мысли. Он хотел было сказать что-то, но спутанное от возбуждения сознание помешало вымолвить хоть что-то связное. Он только думал о том, что, возможно, у него есть шанс услышать то, чего он хочет, и это лишь больше будоражило. Грэм приблизился к его губам, но вдруг остановился в мизерном расстоянии, прикрыв глаза. Чарльз замер в сладостном ожидании, чувствуя, как в животе все скручивается в узел. Но Грэм не поцеловал его. Он провел носом по его щеке и перешёл на шею, лишь чуть-чуть задевая кожу, словно выдерживая какие-то вымышленные границы между ними, которые на деле давно стёрлись. Из груди Чарльза вырвался разочарованный вздох, но он не двинулся с места. Однако Грэм не спешил прерываться, продолжая нежно и коротко целовать его шею. Чарльзу нужно было больше. Казалось, каждая фибра души напряглась, натянулась от адреналина и желания, и теперь требовала разрядки, иначе Чарльз бы просто сгорел. Грэм будто издевался над ним, и Чарльз не мог больше терпеть. Он обхватил его лицо ладонями и поцеловал в губы. Медленно распаляя их, он мягко проник языком в его рот, исследуя его, наслаждаясь и заставляя Грэма задрожать. Это было так хорошо, так правильно, что Чарльз подумал было, что может кончить просто от поцелуя. Он был словно раскалённый добела металл, и ещё чуть-чуть и от него не останется ничего, кроме небольшой деформированной лужицы. Он не мог игнорировать то, как тесно ему стало в джинсах, и когда Грэм, специально или нет, прижался к нему, Чарльз не смог сдержаться от полустона. Он не мог вспомнить, когда в последний раз его тело настолько чувствительно реагировало на кого-то. И он не знал, что распаляет его больше: собственное желание или то, что Грэм тоже очевидно его хочет, ведь тонкая ткань брюк не могла скрыть его возбуждение.       Они снова отстранились, и Грэм провел языком по его нижней губе, очерчивая контур, отчего Чарльз снова задрожал, едва сдержавшись от того, чтобы вновь не впиться в его губы и не взять его прямо здесь и сейчас, забыв про стоящую в двух шагах кровать. Грэм жарко выдохнул ему в губы и посмотрел в глаза.       — Рид… — сбитым голосом прошептал он. — Вы… — его взгляд опустился вниз совсем ненадолго, но даже без него Чарльз понял, о чем он говорит; в конце концов, не почувствовать его стоявший член в такой близости было бы невозможно, и в другое время Чарльз, наверное, смутился бы, но он чувствовал, что Грэм возбуждён не меньше. И он, видимо, тоже это понял, отчего его лицо покрылось красными пятнами, а с губ слетел судорожный вздох. Он, должно быть, хотел отстраниться, но Чарльз не позволил, опуская руки ему на бедра и прижимая к себе в каком-то отчаянном жесте. Он бы умер, если бы Грэм отстранился сейчас.       — Грэм… — тихо, почти молебно, протянул Чарльз, словно бы это короткое слово объяснило бы все на свете. Грэм звучно охнул, хватаясь ему за плечи и лихорадочно сжимая руки.       — Чарльз… — почти захлебываясь, когда Рид мягким толчком прижался пахом к его, прошелестел Карпентер. Чарльз вздрогнул, словно протрезвев, и даже перестал так крепко сжимать его бёдра.       — Что ты сказал? — хрипло выдохнул он.       Грэм поднял потемневший взгляд. Его руки все еще крепко сжимали плечи Рида. Он, похоже, не сразу сообразил, что имеет в виду Чарльз, но в любом случае был слишком возбужден, чтобы проявлять недовольство.       — Вы невыносимы, — Грэм находился слишком близко, чтобы Чарльз не заметил то, как дрогнули его ресницы, и как он провел языком по пересохшим губам. Но даже зачарованный этим жестом, он был уверен, что не ослышался — Карпентер назвал его по имени. Пусть это было мимолетно, он впервые позволил себе такую фамильярность, и это было чертовски эротично. Чарльз позволил себя улыбнуться. Теперь он ощущал себя так, словно у него было преимущество, словно Грэм дал слабину в этой своей защите, полностью открываясь.       — Ты тоже бываешь невыносимым, — рука Чарльза как бы невзначай переместилась Грэму на ягодицы, отчего тот вздрогнул. — Особенно, когда я тебя целую, — вторую рука обхватила его подбородок, приближая к губам Чарльза. Грэм чуть нахмурился, часто дыша. — Но сейчас ты словно… — Чарльз мягко, дразняще коснулся его губ, отстраняясь каждый раз, когда Карпентер пытался углубить поцелуй, — упрямый подросток.       Грэм, не переставая хмуриться, измученно вздохнул, несмотря ни на что продолжая послушно тянуться к чужим губам, как умирающий от жажды тянется к бутылке с водой, или как верующий — к богу. Чарльз не верил ни в Кэя, ни в Христа, и сейчас всецело отдавался своей новой странной страсти, боясь даже представить, что будет, если он не добьется своего. Когда ему наконец надоело дурачиться, он снова поцеловал его, настойчиво, жестко впиваясь в губы Грэма, отдавая себя этому моменту без остатка. Руки Карпентера обвили Чарльза за талию, и они, будто танцуя какую-то дикую смесь из вальса и танго, зашагали к кровати, не отрываясь друг друга ни на секунду. Если какое-то время назад они и могли остановиться, то теперь у них не осталось ни единой причины, чтобы сделать это. И ни один из них определенно не хотел, чтобы это заканчивалось.       Чарльз словно превратился в один сплошной клубок чувств. Он ощущал, как напряжено его тело, и то, как напряжённо тело Карпентера, но это было сладкое и тягостное чувство, погружающее в себя окончательно и бесповоротно, как погружает в свои пучины холодное жестокое море. И чувство это было не менее жестокое.       Грэм споткнулся о кровать, падая спиной на мягкую поверхность, а Чарльз, сам чудом устоявший на ногах, навис сверху, стягивая с себя плащ и отбрасывая в сторону. На какое-то время он застыл, рассматривая тяжело дышащего Грэма, неимоверно привлекательного сейчас, красивого и открытого, с его раскрасневшимися губами, потемневшим взглядом и растрёпанными светлыми волосами, что неосторожными прядями спадали ему на лицо. Грэм отодвинулся к подушкам, освобождая Чарльзу место, и когда Рид забрался на кровать, сильным, но нетерпеливым жестом притянул его к себе, раздвигая ноги. Чарльз занял место между ними, нависнув сверху. Грэм закрыл глаза, и его рука упёрлась Риду в грудь, но и без того Чарльз не спешил приступать к каким-либо действиям, зачарованный им. Тени упали Грэму на лицо, ещё больше выделяя шрам, но все, что Чарльз чувствовал, рассматривая его — это желание целовать или дотронуться. Он оторвал одну руку от подушки, на которую упирался и, опасно балансируя над грудью Карпентера, коснулся его изувеченной щеки, осторожно, едва-едва, но Грэм все равно вздрогнул, открывая глаза и мягко перехватывая руку.       — Тебе больно? — хрипло спросил Чарльз, испугавшись, что все испортил.       Тяжёлый взгляд Карпентера обвивал цепями, оставляя без единой попытки вырваться. Его веки дрогнули, и он шумно выдохнул, ерзая на постели. Его рука, держащая руку Чарльза, сжалась сильнее.       — Прошло много лет. Это не то, от чего мне должно быть больно.       Чарльз смотрит, смотрит и понимает, почему Грэм остановил его, но от этого осознания внутри все колышется от злости, обиды и — чуть-чуть — от страха, потому он освобождается из ослабевших рук и скользит тыльной стороной ладони по чужому лицу, так нежно, как только способна его огрубевшая рука. Он наклоняется и целует пересохшие, все ещё сладкие от вина губы Грэма, и думает, что, видимо, всё-таки сошёл с ума, потому что серьёзный, холодный Грэм Карпентер не может позволять себе так беззастенчиво распалять губы, проникая в рот языком, трогать всё своё тело и отвечать на ласки с такой страстью.       Чарльз думает, что Грэм, вероятно, тоже сошёл с ума.       Но если сумасшествие такое приятное, то Чарльз вовсе не против побыть психом. Поэтому он помогает Грэму снять пиджак, и снова опрокидывает его на спину, расстёгивая его рубашку, чудом не запутавшись в пуговицах. Чарльз приникает губами к его шее и ведёт ниже, к ключицам, по груди и животу, и слышит, как громко и часто дышит Грэм. Чарльз возвращается к плечу, замирая от скрутившего живот наслаждения, чувствует запах Карпентера — слегка терпкий, горький как кофейные зерна, но сладкий в то же время, потому что аромат одеколона смешался с кожей. Его зубы прикусывают тонкую кожу на шее, но он тут же виновато целует это место — маленькая шалость, которую он не мог себе не позволить. Крепкая ладонь сжимается у Чарльза на затылке, Грэм цепляется пальцами за короткие волосы и оттягивает, но Рид только усмехается и облизывает собственные губы.       — Чарльз… — доносится тихое, и только больше подстёгивает Рида. Этого мало, очень мало, надо больше, чаще, громче. Чарльз отстраняется, чтобы сесть на свои ноги и мягко обводит руками тело Грэма, словно разминая. Его рука застывает над пахом Карпентера на томительную секунду, а потом опускается и сжимает, и Грэм глухо стонет, прикрывая рот рукой, но Чарльз не останавливается, продолжая двигать ладонью. Грэм содрогается всем телом и выгибается в пояснице, но несмотря на все его попытки издавать как можно меньше звуков, он вскрикивает и мычит сквозь зажимающую рот ладонь. Чарльз прерывается от прошедшей по собственному телу дрожи и шумно выдыхает от дискомфорта от плотной ткани джинс. Он поднял взгляд, ожидая наткнуться на взгляд Грэма, но тот лежит, уставившись в потолок. Чарльз замечает, как его трясёт и возбуждение заставляет его сорваться на стон. Он снова начинает двигать рукой, когда Карпентер перехватывает его руку так сильно, что, казалось, может сломать.       — Подожди, — шепчет Грэм, пытаясь отдышаться. Он зажмуривается, и хватка на запястье усиливается ещё сильнее, но Чарльз почти не заметил. — Я… Я… — голос Грэма дрожит, и он явно не может подобрать слов, чтобы объясниться. Но Чарльзу это и не надо. Он послушно убирает руку от паха Карпентера, и тот откидывается обратно на подушки, закрывая лицо обеими руками. Чарльз снимает рубашку через голову, морщась от каждого резкого соприкосновения джинсов с плотью, но не спешит снимать их. Это всё всё ещё выглядит как безумие.       Грэм снова смотрит на него, подманивая рукой, и Чарльз возвращается. Их лица неимоверно близко, дыхания смешиваются, и у Чарльза губы горят от желания зацеловывать мужчину под ним, но он этого не делает. Рука Грэма протискивается между их тел и натягивает ремень Рида. Чарльз закрывает глаза, его дыхание сбивается. Грэм кое-как расстёгивает ремень, проникает рукой под ткань джинс, и Чарльз выдыхает так резко, словно ему ударили поддых. Карпентер шевелит губами в попытке улыбнуться или поймать этот судорожный вздох, а его рука начинает двигаться, заставляя Чарльза задыхаться. Рид опускает голову ему на плечо, пока руки сжимаются на его бёдрах, отчего слегка шершавая ткань брюк скрипела. Каждое прикосновение Грэма словно оставляет ожог, и Чарльзу приходится держать себя в руках, чтобы не потерять контроль, находясь на грани. Голова пульсировала от напряжения и желания, и Чарльз, не в силах больше просто позволять Карпентеру трогать себя, слабо потерся пахом о его пах. Он чувствует, как быстро Грэм сбился с ритма, как задрожали его руки и уверен, что та неровная улыбка исчезла с его лица. Эта мысль придаёт силы и трезвости рассудку, потому что Чарльз помнит, чего пытается добиться, и его руки, словно сами собой, убирают руку Карпентера от своего тела и опускаются на его брюки в попытке расстегнуть и снять, но тремор заставлял лишь беспомощно трястись над ширинкой. Наконец, расстегнув её, Чарльз потянул брюки вниз, и Грэм, охотно помогая, снова прижал его к себе, целуя, сумбурно и влажно, но Чарльзу показалось, что он нервничает. Они разрывают поцелуй, и Чарльз замечает, как лицо Грэма покраснело, но вовсе не от смущения. Сейчас он не выглядит суровой серьезной главой известной на весь Окмонт семьи, сейчас он выглядит до невозможности расхристанно, почти беззащитно, и это невероятно красиво. Чарльзу хочется трогать его, хочется гладить, сжимать, царапать, хочется срывать с его губ своё имя и наслаждаться этим молебеном. Ему нужен этот мужчина, целиком и полностью, но даже заполучив его, Чарльз не сможет им насытиться, никогда. Чарльз знает — голод по нему теперь будет мучить его всю жизнь, и если он мог утолить его хоть немного простым общением и редкими встречами во время расследования, то начиная уже с этого момента он будет потихоньку умирать, мучаясь и страдая, от того, что сделал и от того, что не. Люди называют это «тоска», но Чарльзу не хватило бы этого слова, чтобы описать свои чувства, поэтому именно так, именно «голод», мучительный голод по человеку начинает пожирать его с головой, и Чарльзу становится страшно, что с каждой минутой он все дальше отдаляется от Грэма, как бы ни хотел обратного, что не успеет быть к нему ближе хоть на немного, хоть на чуть-чуть.       Чарльз прислоняется к телу Грэма губами и мягко ведёт, запоминая каждый изгиб и шрам, целует, наслаждаясь запахом — одеколона и его кожи, — и тем, как неровно поднимается и опускается его грудь. У Чарльза кружится голова, потому что он знает, что это он доводит Грэма до такого состояния, и это льстит и подхлестывает продолжать.       Грэм негромко вскрикивает и изгибается в пояснице, когда Чарльз проникает в него рукой, но тут же закрывает самому себе рот ладонью и тяжело дышит — у Рида мелькает мысль, что он не хочет, чтобы его услышали, но Чарльза это сейчас волнует меньше всего, так что он позволяет себе быть эгоистом. Ему становится так горячо, что он было думает, что у него жар. Он приближается к лицу Грэма, отводит его руку ото рта и впивается в губы, облизывая и оттягивая нижнюю, отчего Грэм мычит и хватается за его плечи. Чарльз чувствует на себе его крепкую хватку и в который раз вспоминает о военном прошлом Карпентера, его сильном теле и захвате, в который он без труда может его взять, если только захочет. Если быть достаточно честным, Грэм, на самом деле, многое мог бы сделать с Чарльзом, если бы только захотел.       Чарльз стонет, попав в унисон с Грэмом, и их взгляды пересекаются, так и застряв, ведь ни один не находит в себе сил отвести глаза. Чарльз продолжает растягивать его, и теперь тело Карпентера ощущается по-другому, заставляя подрагивать, словно от слабых электрических разрядов под его затуманенным немигающим взглядом. Чарльзу хочется что-нибудь сказать, но у него не получается связать и два слова, а в голове вертятся всякие глупости о том, какой Грэм красивый или о том, как хочется, чтобы он был рядом, но Чарльз не даёт этому слететь с языка, потому что знает, что все испортит. Он бы предложил Грэму уехать с ним, но знает, что этого не случится, ведь Грэм не сможет бросить Окмонт и свое дело, а Чарльз не может остаться, и Грэм тоже это знает, несмотря на то что они ни разу не заикались об этом в диалоге.       Ему вдруг кажется, что Грэм чувствует себя неуютно под неразрывным зрительным контактом в такой близости, и он снова негромко стонет ему в губы, все ещё глядя на него. Выражение лица Карпентера меняется, он запрокидывает голову вверх, не выдерживая давления, и снова пытается закрыть рот, но Чарльз перехватывает руку. Он выходит из его тела, отчего Грэма пробивает дрожь, и он вновь опускает взгляд, закусывая губу.       — Не… Не… — он шумно дышит, бегая взглядом по лицу Рида, — Не делай… Так.       — Как? — выдыхает Чарльз, возвращая руку Грэму на пах и, едва касаясь, поглаживая. Он даже не сразу замечает, что Карпентер перешёл на «ты», и это его бы развеселило, если бы не было так интимно.       — Не издевайся надо мной, — горячо шепчет Грэм, подрагивая в руках Рида. Он закрывает глаза, но тут же снова открывает, облизывает сухие губы и накрывает ласкающую его руку. — Я… — он сглатывает, — У Бенджамина будут вопросы, если я буду слишком громким, — вторую руку он переносит Чарльзу на лицо, поглаживая щетину на щеке, а потом переводит на затылок, сжимая короткие волосы. Грэм судорожно вздыхает и поправляется: —… Если мы будем слишком громкими.       Чарльз нервно улыбается, сталкиваясь с Грэмом губами, но не целуя, и их частое дыхание смешивается.       — Бенджамин слишком хорошо воспитан, чтобы задать их вслух, — Чарльз прислоняется ко лбу Грэма своим и внутренне усмехается, когда тот закатывает глаза. — И не ври, что тебе не нравится, — добавляет Рид, зная, что попадёт в точку: в любом другом случае, они бы сейчас не находилось бы в таком интересном положении.       — Сумасшедший, — Грэм жмурится, тем не менее послушно подставляя шею и щеку под поцелуи, а сам обхватывает Чарльза за спину.       — Не больше, чем ты.       Чарльз врёт: на самом деле, гораздо больше, но сейчас он не хочет об этом думать. Он вообще не хочет сейчас ни о чем думать, ему хочется только угомонить шторм мыслей у себя в голове и наслаждаться Грэмом. Хочется остановить время, окружающий мир за окном, и остаться с Карпентером настолько, насколько это будет возможно, желательно навсегда, но этого не произойдет. Чарльз, кажется, может почувствовать эту горечь на языке, и в груди, где сердце, свербит, как если бы туда вогнали самый острый нож. Голова начинает кружиться, размывая в глазах все, кроме лица Грэма, но Чарльз делает усилие и заставляет себя отключить мысли. У него нет никакого желания заканчивать этот вечер сейчас, и нет желания разрыдаться от беспомощности перед этим мужчиной; нет, Чарльз доверяет ему, но у него в целом нет желания кому-то показывать, в каком на самом деле отчаянии он находится, — не было ни тогда, ни тем более сейчас, потому он усмехается Грэму — «все хорошо» — долго целует его в губы и, наконец избавившись от своих джинс, входит в него.       Чарльз двигается медленно, желая сполна почувствовать то, какой Грэм горячий, и пытаясь причинять как можно меньше боли — у него, несомненно, давно не было мужчины. Первое время Грэм молчит, только тяжело дыша, и его руки скользят Риду по спине, но с каждым толчком его дыхание все больше сбивается, пока с губ наконец не слетает заветное «Чарльз». Рид чувствует, как рассудок покидает его окончательно и прижимается к Карпентеру совсем близко, все ещё двигаясь размеренно, почти плавно, невыносимо медленно, что заставляет Грэма лихорадочно сжимать пальцы и царапать его спину, однако он наверняка соврал бы, если бы сказал, что это не приносит ему удовольствие. Чарльз закрывает глаза, наслаждаясь его стонами, тепло и влажность тела Грэма снова подогревают его до максимума. Он срывается с собственным новым стоном, наконец ускоряясь.       В ушах стоит звон, непонятно отчего, но он не перебивает судорожный шёпот Грэма, и этого достаточно, чтобы Чарльз не обращал на него внимания. Он чувствуется, как дрожит от возбуждения собственное тело и как его движения становятся все быстрее и беспорядочнее, а вздохи и стоны — все громче. Мысли путаются, Чарльз трётся носом о щеку Карпентера, бормоча что-то нечленораздельное, а потом вдруг кусает его за плечо, не сильно, но ощутимо — Грэм охает, и они сталкиваются лбами, когда он пытается повернуться. Чарльз шепчет извинения и целует куда попадет — в нос, в щеку, в подбородок. Из его горла вырывается саднящий полухрип, руки Карпентера сильнее сжимаются на его спине, прижимая к себе. Чарльза накрывает волна наслаждения. Грэм под ним прогибается в пояснице и стонет ему в плечо, но когда отстраняется, Чарльз отчётливо слышит его слова.       — Ты нужен мне.       И ему хочется оглохнуть.       Чарльз замирает, словно если он не будет шевелиться или дышать, Грэм не заметит его, проигнорирует, или они хотя бы могут сделать вид, что ничего не произошло. Чарльз чувствует слабые поглаживающие движения на своих боках и слезает с Карпентера, ложась рядом. Тишина тянется как резина, но Чарльз все ещё ощущает себя так, словно его ударили прикладом по затылку. Он не знает, что должен ответить Грэму. «Ты мне тоже»? «Ты уверен»? «Ты справишься и без меня»? Он едва успевает прикусить язык, чтобы не сказать «Я знаю».       Ему хочется, чтобы Грэм произнес это снова. А потом снова и снова. И чтобы он каждый день говорил это.       Ему хочется сказать, чтобы Грэм не нёс глупости и думал, что говорит. Чтобы не создавал больше сомнений. Чтобы не напоминал о том, что будет с ними дальше. Чтобы всё это оставалось неозвученным, потому что произнести вслух — подписать себе приговор. Они просто друзья, коллеги, знакомые, и пусть бы лучше Чарльз хранил бы воспоминания об этой ночи и о нём в самой глубине сознания и сердца, но не озвучил их.       Чарльз молчит. Его рука скользит по постели, нащупывает руку Карпентера и переплетает с ней пальцы. Сердце гулко стучит в груди, отдавая в виски́. Он поворачивается на бок и встречается с Грэмом глазами.       — Грэм… Я…       Он не успевает больше вымолвить ни слова — рука Карпентера закрывает ему рот. Чарльз удивлённо моргает, чувствуя как почему-то начинает щипать глаза. Грэм смотрит долго, внимательно, и даже в полумраке пронизывает до костей. Он шумно выдыхает и отнимает руку ото рта Рида. Его пальцы касаются щеки Чарльза, слегка гладят, застывают на время, а потом он вовсе убирает руку. Чарльз вдруг ежится, с удивлением замечая, как холодно стало в комнате.       Грэм переворачивается на другой бок, кутаясь в тонкую рубашку, а Чарльз — на спину, устремляя взгляд в стену напротив. Краем глаза он все ещё видит сгорбленную фигуру Карпентера, и сердце жалостливо сжимается. Ему хочется приникнуть к нему, но он не знает, насколько это правильно. Охватившая разум страсть начала уходить, и Чарльзу снова становится страшно — за Грэма, за себя, и чуть-чуть за этот проклятый город. Он смотрит на стену непрерывно, пока она не начинает кружиться и заворачиваться в спирали, погружаясь в тревожные мысли, пока ему не начинает казаться, что он тонет по-настоящему. Волны черной холодной воды опускаются на него снова и снова, утягивая все глубже в бездну — как тогда, как каждый раз, когда он погружался в окружающее Окмонт море. Вода везде, и Чарльз начинает захлебываться, как его воспалённое сознание улавливает кусочек светлого — того, почему он ещё держался.       Чарльз снова оказывается в комнате Грэма.       Его руки трясутся, но он надеется, что Грэм этого не почувствует, когда прижимается к нему всем телом со спины и обнимает за грудь. Он слышит шумный вздох Карпентера, не ожидавшего тактильности, но тот лишь гладит обхватившие его руки, пока Чарльз жмется к нему, как к спасательному кругу. Он прячет лицо у Грэма в шее и закрывает глаза, не желая больше ничего видеть. Теперь всё, что он чувствует — это тепло тела Карпентера. Сегодня он позволит себе быть уязвимым. В конце концов, они оба обнажены перед друг другом.       Чарльзу не скоро удаётся уснуть, но просыпается он первым. Солнце едва показалось на горизонте, а в комнате уже бегали блики. «Красиво», — лениво подумал Чарльз, ощущая, как его потряхивает от утренней прохлады. Он моргает и переводит взгляд на постель, где совсем рядом спит Карпентер. Его лицо спокойно и безмятежно, чему Чарльз несказанно рад: хоть во сне ему не видятся неприятности. От отраженного света его кожа выглядит слегка розоватой.       «Красиво», — думает Чарльз.       Он приподнимается на локтях и осторожно склоняется над Грэмом. Слабо доносившееся дыхание щекочет ему щеку, и Чарльз улыбается. Он мягко касается губами губ Карпентера и тут же отстраняется, ещё несколько минут просто наслаждаясь его видом.       Грэм — лучшая и достойная причина, чтобы остаться. Грэм хочет, чтобы Чарльз остался.       Но Чарльз не остаётся.

несколько лет спустя

      В баре шумно и светло. Чарльз сидит за барной стойкой, покачивая в руке бокал с виски. На столе перед ним дневник, заполненный записями — новое дело требует от него гораздо больших сосредоточенности и внимания, и записи помогают хоть как-то упорядочить мысли. Изначально Чарльз вообще шел сюда расслабиться, но не думать о деле не получалось, даже несмотря на то что его постоянно отвлекали фоновые звуки. Но сегодня и без того был особенно мрачный и унылый день, так что пришлось заставить себя выбраться из своего кабинета.       Позади слышится громкий смех, и Чарльз в очередной раз оборачивается на пьяную компанию, неодобрительно хмуря брови. Он качает головой, отпивает свой виски и снова возвращается к дневнику, как на него вдруг опускается газетная страница. Чарльз удивлённо поднимает брови и поворачивает голову вбок, желая понять, кто это сделал. Сердце делает неприятный кульбит, а пальцы с силой, до скрипа, сжимаются вокруг бокала. Йоханнес Ван дер Берг выглядит также, как несколько лет назад, и Чарльз, наверное, даже при смерти не забудет это лицо. Его захватывает волна не самых приятных чувств, но Йоханнес молчит и смотрит мрачно-выжидающе, что заставляет Чарльза отвернуться и посмотреть на брошенную ему страницу. Буквы скачут по строчкам, от шока и выпитого алкоголя, но все ещё хорошо складываются в словосочетание из заголовка: «Катастрофическое наводнение». Дальше мозг на удивление быстро складывает два плюс два, где первое слагаемое — потоп, а второе — Ван дер Берг из Окмонта. Чарльз роняет бокал, заливая страницы виски.       Ему не хочется думать. Ему не нужно об этом думать, его жизнь вернулась на круги своя, у него работа, дело, люди. Это Бостон.       Чарльз рывком поднимается со стула и поворачивается, чтобы уходить, но толпа перед ним мешается под ногами. Он застывает. И в эту же секунду комната начинает заполняться водой. Сердце пропускает удар.       Он чувствует у себя на плече тяжесть руки Ван дер Берга. На сердце он чувствует гири по человеку, чье имя больше никогда не позволит себе произнести вслух. Грэм Карпентер навсегда останется в Окмонте.       Лучше утонуть.