январотворец

      поздним декабрьским вечером, когда мы остались вдвоём в её маленькой комнатке, она заговорила, уставившись мне прямо в глаза — заговорила тихим, дрожащим голосом, словно боялась, что нас могут услышать сами стены:       — знаешь… знаешь, чего я очень-очень боюсь? боюсь, что чуда… не будет. я завтра проснусь, а там второй декабрь. второ-первое декабря. под ёлкой пусто. он не придёт. я ведь знаю, что всё будет хорошо, — добавила ещё тише, почти шёпотом, — просто… а вдруг. страшно.       в свои шесть лет она ещё верила, что дед мороз в красной шубе должен начинать новый год с подарков: что без них праздника не будет. она, в конце концов, была ребёнком — она ждала волшебства; она получала его с гирляндами, со сверкающими фейерверками и, конечно, с коробками в яркой упаковочной бумаге. она, в общем-то, любила подарки так, как то было нужно в шесть.       правда, в тот день ей было напрасно беспокоиться об этом — на утро после нашей беседы всё-таки настал январь.       сегодня тридцать первое декабря. последний раз я был дома года полтора назад, если не раньше. с ней общаться мы практически перестали ещё за год до этого: она впервые узнала, что я хочу уехать — и обиделась. глупо — но что с неё взять?       и вот — я не знаю, что нравится ей сейчас, не знаю, чем она живёт, не знаю, как теперь выглядит, и понятия не имею, зачем вообще вспомнил о том вечере, но сижу ночью в полупустом автобусе, зная, что до забытого района осталась какая-то пара минут.       наш двор, оказывается, за то время почти не изменился.       снежные сугробы остались на своих местах, словно и не таяли; на двери в подъезд висят те же объявления, что и два года назад — кажется, те шубы так и не продали; и пахнет тут как раньше. сыростью и деревянными заборами.       меня не ждут — и не только потому, что уже почти полночь. она, конечно, не станет кричать моё имя при встрече, не бросится меня обнимать, не спросит, как я — думаю, было бы хорошо, если бы она меня вообще не увидела.       медленно открываю ещё одну дверь старыми ключами и захожу в спящую квартиру. как можно бесшумнее иду в гостиную и бросаюсь к новогодней ёлке — под ней, конечно, пусто; усмехаюсь и иду назад, так же медленно запирая дверь.       снег особенно навязчиво скрипит под ногами — как будто пытается отвлечь меня; но нет. сегодня я не поддамся. сегодня мне нужно идти прямо.       наш круглосуточный не так далеко — оказываюсь в нëм через пару минут, беру коробку конфет по акции, открытку и — почему бы и нет — пару праздничных носков, три года назад она говорила о том, что хотела такие; плевать, что прошло столько времени — я не знаю, что ещё ей нужно; вместе с этим хватаю пачку упаковочной бумаги и скотч. радуюсь, что в новогоднюю ночь тут не бывает очереди.       здесь же пытаюсь как-то завернуть купленное дерьмо. криво — сойдёт. у меня правда нет времени. возвращаюсь домой.       билет обратно я смогу купить только утром — и в этом году мой декабрьский вечер пройдëт на пустом вокзале. не думаю, что должен о чëм-то жалеть.       может, у меня и нет красной шапки — но я знаю, что этим утром она снова встретит январь. проснётся одна в маленькой комнатке рано утром, когда за окном ещё будет темно, и поймёт, что чудо — пусть и столь глупое и реально дешёвое — всё ещё рядом. знаю, что в её жизни январи будут наступать так долго, как буду жить я — и что я буду жить для того, чтобы её январи наступали, даже когда других причин не останется.