***
Блокнот, открытый на странице с твоей заметкой, с громким хлопком падает на стол. — Я знал, что не особенно тебе нравлюсь, — ледяным тоном заявляет Риддл, — но неужели ты считаешь меня настолько наивным? — Я не пытаюсь саботировать тебя, — возмущаешься ты, отодвигая блокнот на его сторону стола. — Это искреннее предложение. — А что насчёт того, чтобы мы смотрели только в собственные котлы? — огрызается он, опускаясь на стул. — Неважно, — бурчишь ты, возвращаясь к переписыванию инструкций с доски. Глаза Риддла задерживаются на твоём лице, и наступает краткий момент тишины, прежде чем он снова говорит: — Что-то произошло… Ты ходила в больничное крыло? Ты не можешь удержаться и поворачиваешь голову в его сторону. Риддл сидит на своём месте, положив предплечья на стол, тёмные глаза устремлены на тебя. Ты задумываешься (не в первый раз) о том, что он провёл три дня у твоей постели, а ты так ужасно обошлась с ним после. — Да, — ты возвращаешься к своим записям. — И? — Я в порядке, но время от времени может идти кровь из носа. — Хикори сказала, что всё в порядке? — Риддл подозрительно смотрит на тебя. — Или ты говоришь, что всё в порядке? — Хикори, — улыбка расцветает на твоих губах. — Но спасибо за доверие к моим суждениям. — У тебя ужасные суждения, — резко отвечает он. Твой взгляд задерживается на нём, и внезапно ты задаёшься вопросом — почему он остался с тобой в больничном крыле, если это не тщательно продуманный план, чтобы снять все подозрения. — Риддл, — импульсивно произносишь ты, прежде чем успеваешь передумать. — Что? — Почему ты… — ком встаёт в горле, мешая закончить вопрос. Его глаза встречаются с твоими. — Почему, что? — мягко переспрашивает Том. — Неважно, — ты чувствуешь себя очень неловко. Он не настаивает, и лекция проходит в слегка напряжённой тишине — но это лучше той враждебности, которая была всего несколько дней назад. Когда раздаётся звонок, Том сразу встаёт, но, колеблется прежде чем уйти. — Да? — осторожно спрашиваешь ты. — Ты не совершила ошибку, не так ли, — он даже не утруждает себя тем, чтобы это прозвучало как вопрос. — Нет. — Кто-то испортил твоё зелье, — осторожно продолжает Риддл. — Да. — У тебя… — небольшая морщинка появляется между его бровей, — …всё ещё есть подозреваемый? — Нет, — шепчешь ты, и Том молча кивает, не сводя с тебя глаз. — Но я уверена, что это был яд дымчатой змеи. — Да, — соглашается он. — Я тоже так думаю. После этих слов он уходит. Ты смотришь ему вслед, задаваясь вопросом, почему твоё сердце бьётся так быстро.***
Два дня спустя ты зашла в подсобку, чтобы заняться восстановлением зелья. Проверив записи, ты выбежала из комнаты, чтобы позаимствовать ингредиенты из личной кладовой Слизнорта, на шестом этаже. Ты мчишься по потайной лестнице, когда внезапно, несколькими пролётами выше, слышишь, как хлопает дверь. — Что ты сделал, Эйвери? — очень холодный голос заставляет тебя замереть — ты точно знаешь, кому он принадлежит. — Прости, — выдыхает Эйвери, всхлипывая. — Я не знал, что котёл взорвётся, я просто хотел испортить её зелье. — Скажи мне, почему ты решил взять дело в свои некомпетентные руки? — шипит Риддл в ответ на болтовню Эйвери. — Я думал, ты захочешь, чтобы я это сделал… Ты говорил о ней, о соревновании и… — И что? — резко прерывает Риддл. — Казалось, что ты мог… проиграть, — заикается Эйвери, его голос дрожит. — Я думал, ты будешь счастлив, если я испорчу её зелье, мы все так думали… — Ты не имел права вмешиваться! — рычит Риддл, и ты слышишь, как Эйвери буквально хнычет от страха. — Ты чуть всё не испортил! — Я не знал, что котёл взорвётся, — отчаянно стонет Эйвери, — Прости… — Ты чуть не убил её, — выдыхает Риддл. — Я не хотел, я клянусь… Раздаётся щелчок, похожий на удар хлыста, и Эйвери вскрикивает от ужаса. — Убирайся, — шепчет Риддл. Эйвери торопливо повинуется; дверь резко открывается и захлопывается, шаги разносятся по коридору снаружи и затихают вдали. Ты смотришь вверх, гадая, может ли Риддл увидеть тебя, скрытую под лестницей. Раздаётся глухой звук, как будто кто-то ударился о стену. Ты заставляешь себя не двигаться ни на дюйм и задерживаешь дыхание. Проходит целая вечность, прежде чем дверь снова открывается, и спокойные шаги Риддла затихают вдали. Дарси права — это был один из жутких помощников Риддла. В твоей голове мелькает странная мысль — приятно осознавать, что человек, отправивший тебя в больничное крыло, получил по заслугам. Но… Голос Эйвери звучал безумно испуганно — он боялся гнева Риддла. Ты вспоминаешь о холодной, всепоглощающей ярости Риддла, когда он потребовал твой серебряный нож; о лёгкости, с которой он расплылся в улыбке перед Слизнортом; о полном отсутствии эмоций, скрывающим бог знает что, когда ты обвинила его в проблемах с гневом… Осознание оседает в животе: Риддл, хоть и не несёт ответственности за взрыв твоего зелья, всё же обладает уродством, о котором знают немногие люди. Каким-то образом ты оказываешься одним из них.***
Когда ты возвращаешься в подсобку на следующий день, на столе тебя ждёт сюрприз. Свежая веточка королевской зубянки лежит прямо перед котлом, а рядом с ней записка с идеальным наклонным почерком.«Если ты пытаешься имитировать эффект воздействия лунного света на кровь Пука, я рекомендую добавить зубянку вместе с очищенной водой и морской солью и поддерживать температуру как можно ниже в течение часа».
Ты понятия не имеешь, как ему удалось заполучить свежую зубянку в это время года. Однако очень трудно игнорировать странное чувство, разливающееся в груди, когда ты поднимаешь веточку белых цветов и перечитываешь записку с лёгким недоверием. Если на твоих губах и появляется улыбка, ты очень быстро её гасишь.***
На следующий день, перед началом занятий, ты спешишь в подсобку и встречаешь Риддла, когда открываешь дверь. — Доброе утро, — торопливо бормочешь ты, пытаясь игнорировать его пристальный взгляд. Наступает почти незаметная пауза, прежде чем он отвечает: — Доброе утро. Ни один из вас не упоминает записку, хотя его подсказка сработала идеально. Ты добавляешь зубянку в кровь Пука, и зелье тут же становится серебристо-чёрным, как если бы ты действительно оставила его настаиваться под луной — очень удачно, учитывая, что следующее полнолуние только через неделю. Двадцать минут спустя ты собираешься уходить, но колеблешься у самой двери. — Риддл, — медленно произносишь ты и поворачиваешься к нему, придерживая дверь. Он удивлённо смотрит на тебя. — Ты… — мямлишь ты, а потом замолкаешь, пытаясь бороться с нервозностью, в то время как Риддл молча наблюдает за тобой. — Ты завтракал? — выдавливаешь, прислоняясь к двери. Наступает мучительная пауза. — Завтрак, — повторяет Риддл, как будто никогда раньше не слышал об этом понятии. Ты киваешь, сожалея о том, что спросила. Он медленно опускает взгляд на свой бурлящий котёл, на медные весы, на которых измеряет куски печени, нарезанные идеальными кубиками, и на ступку, полную измельчённого небесно-голубого порошка. Он явно занят своим зельем, и ты чувствуешь, как у тебя горят щёки. — Не бери в голову, — шепчешь ты, распахивая дверь. — Нет, подожди, — восклицает он, и ты замираешь, как будто кто-то ударил тебя заклятием, связывающим тело. — Я не могу, — официально заявляет Риддл, когда ты смотришь на него через плечо. — Я уже добавил ингредиенты и не могу уйти, пока не закончу. — Верно, — мягко соглашаешься ты. — В противном случае… Я бы… — он замолкает, хмурится и указывает на тебя рукой. Ты киваешь, совершенно неспособная осознать эмоции в своей груди. Это может быть как и полный ужас, так и чистый восторг. — Верно, — повторяешь ты, чувствуя себя очень глупо. — Не добавляй всё сразу, иначе превратишь зелье в кислоту, — напоминаешь ты, многозначительно посмотрев на печень, прежде чем развернуться и убежать. Всё было намного проще, когда ты просто его ненавидела.***
«Я нашла безумно сложный способ уравновесить амбивалентность твоего зелья: добавь пару капель физиологического раствора и оставь настаиваться на рассвете. Бонус в том, что ты будешь вынужден выйти на улицу».
***
«Насколько я понимаю, ты пытаешься прокипятить зелье без нагрева? Реакция между сиреневым танзанитом и любой кислотой вызовет кипение без изменения общего веса».
***
«Если ты хочешь передохнуть и не бегать в подсобку каждый час, используй хрустальную ложку при следующем смешивании: она ускорит реакцию».
***
«Твой метод уменьшения примесей ужасно неуклюжий. Я готов поделиться идеей получше — буду в подсобке завтра в семь».
***
«Просто добавь это. Поверь мне! И да, я вижу иронию в своих словах».
***
— Чёрт, — ты чувствуешь, как кровь стекает по лицу и быстро отворачиваешься, чтобы она не попала в твоё зелье. — Снова? — Риддл выгибает бровь, глядя на тебя с другого конца комнаты. — Ну да, — протягиваешь ты и зажимаешь нос рукой, пытаясь найти пузырёк с кровоостанавливающим зельем. — Я мало что могу с этим поделать… Мерлин, куда, чёрт возьми, я засунула… — Повернись, — шепчет Риддл, и у тебя сводит живот, потому что его голос звучит совсем близко, а его пальцы мягко тянут твоё запястье вниз, чтобы направить палочку тебе в лицо. — Тромвелокс. Кровь сразу останавливается, и одним небрежным взмахом Том очищает твоё лицо. — Ты это придумал? — удивлённо бормочешь ты, не узнав заклинания. — Да, — спокойно отвечает он, убирая палочку. — Ух ты, — это всё, что ты можешь выдавить из себя. — Не за что, — немного сухо отвечает Риддл. Ты закатываешь глаза: — Спасибо. Он слегка ухмыляется, и в этот момент ты понимаешь, что Риддл ещё не отошёл в сторону. От этой мысли сердце начинает биться сильнее, как будто напоминая, что нужно нервничать. — Итак, мы закончим приготовление через три дня, — выпалила ты, чтобы нарушить тишину. Риддл кивает в ответ. Он всё ещё не отодвинулся. — И тогда мы будем свободны, — продолжаешь ты, немного неловко, указывая на котлы. — Свободны? Я думал, тебе нравится это соревнование. Ты ухмыляешься: — Соревнование, да… Но я имела в виду компанию… Риддл отводит взгляд, и выражение его лица становится совершенно пустым. — Я понимаю, — бесцветно произносит Риддл, делая шаг назад. — Потому что я такая надоедливая, — поспешно добавляешь ты. — Ты будешь свободен от меня. Он колеблется, оглядываясь. — Вчера мне сказали, что я страдаю от хронической неспособности воздерживаться от высказывания своего мнения. Губы Риддла изгибаются в лёгкой улыбке. — И кто тебе это сказал? — спрашивает он. — Том. Улыбка исчезает, и вместо неё появляется взгляд, напоминающий ту леденящую ярость, пустоту эмоций, холодный голос Риддла и отчаянные вопли Эйвери на лестнице… Ты рефлекторно отступаешь, и глаза Риддла на мгновение сужаются, когда он оценивает тебя. В комнате воцаряется напряжённая тишина — настолько удушающая, что ты едва можешь дышать. Проходит целая вечность, прежде чем он снова заговаривает: — Распространённое имя — Том, — рассуждает Риддл так тихо, что ты почти дрожишь. — Мне не нравится слышать его в отношении другого человека, надеюсь, ты сможешь простить мне эту маленькую слабость… Он уходит всего через несколько минут. Он не говорит «прощай».