Транквилизатор

Аарон был таким человеком, которого боялся не каждый, кто его не знал. На вид, он оставался всё тем же милым, религиозным христианином, который работал в церкви, но мало кто знал о его настоящем прошлом. Дело закрыли уже как год назад — Аарона Люка Стэмплера признали невменяемым, и отправили в реабилитационный центр. От помощи психотерапевта он отказался напрочь, но принял помощь психиатра. Ему было выписано несколько препаратов, эдаких транквилизаторов, которые стабилизировали его нервную систему, и не давали «Рою» завладеть телом. К слову, медикаменты он не принимал, от слова совсем. Зачем ему? Он ведь на самом деле не больной. Дело выиграл его адвокат, и только он знает о том, что Аарон психически здоров, если его можно считать таковым. Да, он убил человека. Да, он сделал это беспощадно. Да, он врал перед судом, и играл на камеру, но этого того стоило. Грешный человек, который притворялся другом, отцом, был убит, потому что заслужил это. Аарон никогда не чувствовал вину за содеянный им поступок. Он продолжил работать в церкви, читать молитвы, и даже, подумывал стать новым священником, но, это чуть позже, у него ведь даже не было образования. Сейчас же он продолжает петь в хоре как «Главный певчий», продолжает притворяться наивным, и главное — продолжает нести в себе «повадки Роя». Несмотря на то, что психиатры перестали видеть в нем опасность, потому что были уверены: эти милые глазки не обманут, и парень принимает все таблетки по расписанию, заботясь о своём здоровье, Аарон всё так же продолжал лгать. Хотя, нет, он не лгал, а скорее обманывал ради своей выгоды. Ведь «Благочестивый обман» допускает ложь во благо. Ложь, для «вещей славы Божьей» и спасения души, очищение от смертного греха. Стэмплер понимал, что после смерти в любом случае попадёт в ад, но это уже не пугало его так сильно, как раньше. Он принял это как должное, как неоспоримый факт, и смирился, делая вид, что всё хорошо. Всё и было хорошо: в реабилитационном центре после суда, он пробыл месяца два, может три, и его отпустили с условием того, что раз в неделю он будет приходить и проверяться, а также, принимать свои лекарства. Аарону оставалось только кидать, смывать пилюли в унитаз, и быть добрым со всеми. В церкви, некоторые старухи ласковое называли его «вторым Иисусом Христом», желали ему счастья, во имя отца, сына, и святого духа, пока Стэмплер с улыбкой на лице складывал голову вперёд, рассматривая крестик висящий у него на шее. Можно ли назвать его святошей? Навряд ли. Он бы и сам себя не назвал бы так, на самом деле. Он ругается нецензурной бранью когда остаётся один, в комнате у него не убрано, а за шкафом — несколько порнографических журналов с актрисами из разных фильмов для взрослых, которые он украл, когда обшаривал чужие комнаты. Далеко не каждый в этом месте был святым, но все это скрывали. И скрывали плохо. Но не Аарону их осуждать. В свободные дни он увлекается чем только не попадя: спортивные и интеллектуальные игры, занятия, развивающие моторику рук, иногда посещает церковь, чтобы пофлиртовать с приходящими в них девицами его возраста, чем только он не занимался. А в последнее время, стал увлекаться чтением ещё больше. В его комнате, в шкафу, лежало большое количество самых разных книг, а сейчас он увлёкся детективами. Читал также газеты и статьи. Хотел быть похожим на одного из этих блатных криминалистов, что ходят в длинных пальто и закуривают папиросу. Не то, что ему нравилась сама работа, а именно, сам процесс происходящего на месте преступления: описание местности, улики, и следы, которые в некоторых газетах даже приправляют фотографиями с местом событий. Недавно, как раз, совсем недалеко от церкви произошло небольшое нападение: мужчина лет под сорок выгуливал собак, а на него напал мальчуган, не местный, проткнул его бедро ржавым остриём (кажется, напоминающее сломанную трубу), и стал убегать от собак. Позже, выяснилось, что убежать он не успел, и был растерзан двумя доберманами хозяина. Аарон был удивлён и в то же время был в восторге от этой истории: жаль, он не видел этого всего своими глазами. В этот день, все происходило совершенно так же, как и до этого: он просыпался в пол седьмого, «принимал» свои препараты, спуская их в унитаз, и отправлялся на утренний хор. С утра, людей всегда много, и с утра, обычно приходят люди в возрасте и дети. Все было, как обычно: он надевал на себя белу подрясник? А сверху белую рясу. Так же, на его шее смиренно висел платиновый крестик массивных размеров. Он разглашал глас, потом несколько строчек их молитословия, которые включали в себя такие фразы как «Господи», «Упаси», и «Боже», а потом они хором начинали петь, обычно, христианские молитвы. Их слушали с упоением, словно они — последняя надежда человечества, и в такие моменты, Аарон чувствовал себя просто замечательно. Он бы и продолжал чувствовать себя замечательно, если бы после того, как все начали расходиться, он бы не увидел у входа в церковь знакомое лицо. Он видел его несколько раз в газетах, но никак не мог вспомнить имени. «Миллер?»… «Милсон?»… «Миллс! Точно! Детектив, мать вашу, Миллс!» Аарон, поначалу, приятно удивился, но потом до него дошло: если такой человек из прокуратуры, как детектив, является в церковь, значит тут не чисто. Не пришёл же он молится за своё дело. Стэмплер сразу помрачнел, когда большинство прихожих гостей разошлись, а он, как главный певчий, остался стоять один. *** К сожалению, никто так и не сказал, что было на самом деле в той коробке… Знали все, кроме того, кто лишился всех. С того момента прошёл год, но Дэвиду тот день помнился как нельзя точно, он мог сразу, если только попросят — в подробностях описать всё, что делал весь тот день и даже о чем он разговаривал с тем психом, иначе и язык не повернется назвать. не понимал только одного… Почему он узнал о беременности жены от того, кто её же и убил? А по тому, как выглядел Сомерсет можно сказать, что он тоже знал, как обстоят дела… Почему его Трейси рассказала всё тому, кого толком даже не знала? Почему её муж остался в неведении вплоть до её смерти… И их ребёнка. Он так же хорошо помнил и выражение лица Джона, видел, как тот самодовольно ухмылялся, ведь всё-таки смог пробудить один из смертных грехов. Гнев. Отлично помнит и тот момент, когда его увозили на сидении преступников. Он их «ловил», выслеживал, подавал на блюдечке своему боссу, а тут взяли и его увезли за то, что чёртов психопат решил, что бог здесь он и карать он может всех, кто только подходит под эти грехи. Внутри всё разрывалось, хотелось ужасно сильно плакать, хотелось разнести всё, что только в силах. Был зол на конфиденциальность, которой, к слову, не было: ведь простой «журналист» мог разузнать о детективе всё, что только захочется. На самом деле, не хотелось возвращаться обратно в тот дом, не хотелось видеть ничего, что напоминало ему о том, какие прекрасные времена он переживал вместе с той личностью, которая по совместительству являлась и прекрасной женой, что покорила его сердце как нельзя сильно. Но, теперь ждет его лишь одиночество с походами к терапевтам. Суд над Дэвидом Миллсом состоялся. О том, что случилось — пресса узнала из уст самого детектива, ведь знать, что случилось с тем убийцей, что держал в страхе многих — было очень важно, иначе денег они и не получат. Сомерсет ничего не мог поделать, он, итак, пытался успокоить в момент того, что случилось на том поле. К Миллсу подставили государственного адвоката, который даже не пытался оправдать, это было нереально… лишь по возможности снижал срок и вообще пытался с нивелировать на исправительные работы, подставляя разные документы и словесные факты, подтвержденные и самим Уильямом, пока подзащитный сидел за столом в зале суда и молчал. Видно было, что человеку было плевать на судебный процесс, на то, какой же приговор ему вынесут по итогу. Знал, из наблюдения за судебными процессами, что государственные адвокаты не всегда вообще пытаются выполнить свою работу достойно, то есть — защитить своего клиента. Но, видимо, тот, что был у «бывшего» следователя — всё же качественно выполнял свою работу и всё-таки смог по максимуму помочь; суд назначил исправительные работы с довольно большим вычетом из зарплаты. Миллс совсем отличался от того, кого все могли увидеть буквально неделю назад. Кто же знал, что за такой короткий промежуток времени: жизнь человека может рухнуть из-за какого-то религиозного фанатика. Всё никак не может смириться с тем, что будет возвращаться в пустую квартиру… ох, точно. Встречать его будут собаки, которые всё же остались живы, к счастью, к ним же никакой грех невозможно приписать — невинные существа, что не заслужили такой «кары». Но и они напоминают о тех славных вечерах. Сразу же, как только был выпущен из зала суда — был отправлен домой, не хотелось конечно, но придётся всё же там пробыть до момента поиска квартиры, наделся всячески, что всё же довольно быстро найдет хорошее местечко. За окном стояла довольно депрессивная погода, а так же и намеки на дождь. Поездка с Сомерсетом была тихая, никто не хотел поднимать никакую тему. Впервые у Миллса было такое долгое молчание, прерывавшееся лишь на ответы в суде и также обобщением информации прессе. Появление дома собаки оценили, накинулись, как всегда, с радостными вскриками. Это первое, что пробило на улыбку, пусть и слишком уж болезненную. В тот момент довольно долго сидел в компании собак и пытался раз за разом переварить то, от чего скорее всего будет несварение. Полгода еле-еле из себя выжимал эти исправительные работы, а так же: и походы к врачам. В первые месяца не чувствовал ничего из того, что могло было походить на улучшенное самочувствие. Помимо ужасного самочувствия, которое перешло в тяжелую стадию депрессии, так снились ещё и кошмары, из-за которых не мог толком спать ночами. От врача были прописаны разного рода таблетки, которые, как уверял он, должны были хоть как-то улучшить самочувствие. До полугода не было ни единого процента улучшения, но после всё медленно, но верно, всё же пошло. За эти полгода смог так же и сменить квартиру, избавиться от работ и выйти уже на нормальные рабочие дни, с аналогичной зарплатой. Походы к терапевтам давали продвижение, редкая, но меткая бессонница начала пропадать, а кошмаров стало меньше, если и были, то не такие серьёзные. Всё же получалось отпускать Трейси, конечно не всё сразу, но та манера общения начала возвращаться, хотя и не до конца сможет вернуть свой активные попытки разговаривать с людьми и как-либо шутить, в общем, появится больше серьезности в диалогах. Дни пролетали с меньшим желанием закрыться ото всех, и оставшуюся жизнь прожить в одиночестве, конечно, в окружении собак. Но это всё осталось позади, к счастью для Дэвида и его будущего, ведь уверен был и сам, что Миссис Миллс желала бы только лучшего, даже после её смерти. Сомерсет, как и хотел, ушёл на пенсию, пусть и находился уже довольно рядом, а не как ранее — «уеду я отсюда, и в доме в чаще леса заживу». Кабинет вновь зажил, в нём сидел более-менее оклемавшийся Дэвид — и принимал звонки, занимался письменной работой, ожидая пока накинут какое-то довольно хорошее дело. Ждать долго и не пришлось, потому что зашёл один из сотрудников и сообщил о новом религиозном фанатике. Правда сейчас не семь грехов, но вот жертвоприношения детей… это не менее неприятно. Пока произошёл лишь один инцидент, но доверили это дело конечно же Миллсу… кому ещё? С того момента прошло около двух дней, а следователь пока сам пытался понять в какую сторону двигаться, но понял, что это довольно бесполезно, так как в одиночку, да и атеисту, который на дух не переносит тех, кто слишком сильно благословляет придуманных богов — будет разобраться не легко, даже если пойдет в библиотеку и будет купаться в тоннах информации. Сам же понять этого на все сто процентов вряд ли сможет, поэтому было бы неплохо присоединить к этой затее одного человека. О нём пресса жужжала довольно долго, ведь взялся за дело не только один из лучших адвокатов, да и само дело было крайнее увлекательным для журналистов. Выяснить то, кто он находится было совсем не сложно, потому и явился буквально через день после принятия решения. Попал очень вовремя, как раз, когда все начали расходиться по домам, значит разговору не должны были помешать. Одет был, как всегда, чуть с выделением своей профессии. Лакированные туфли, сероватые брюки, белая рубашка вместе с подтяжками, а сверху пиджак вместе с пальто. На дворе вновь осень, переходящая плавно в глубокую холодную. Видно было, что Стемплер заметил явление детектива, благо может совсем не переживать, так как не по его душу пришли. Глубокий вздох и направился к убийце епископа. В принципе надеялся на то, что всё же помогут решить дело, да и всё же не за спасибо помощь проситься будет, а кому бы деньги не помешали? — Добрый день, я здесь не за вами. Если вы следите за новостями, то было ясно, что в округе появился некий верующий, что действует крайне отвратительно. Так вот, я пришёл для того, чтобы попросить вас о помощи и конечно не бесплатно. Аарон проходится по Миллсу оценивающим взглядом, невольно хмуря светлые брови. Конечно, не по его душу пришли. Он ведь ещё никого не убивал, и насторожился, вдруг, что-нибудь ещё хотят. Приход такого человека, как детектив Миллс, не мог не удивить, и Стэмплер в первые мгновения совсем растерялся, пытаясь понять, о каких новостях говорит пришедший. Ох, точно! Вчера, или может, позавчера, днём, недалеко от детской площадки, в каком-то захолустье, был обнаружен труп мёртвой девочки лет шести. Она была наполовину обнаженна, то есть, её одежда спереди была порвана, а на теле были вырезаны различные знаки. Она была прибита к небольшой доске по руки и ноги, голова — задрана вверх, глаза закрыты, а рот застыл в немом крике о помощи. Стэмплер часто проходил мимо квартала в котором была найдена жертва, в этом дрянном, обоссаном, кишащем грешников переулке, но никогда не думал, что дойдёт и до такого. Первая мысль, которая пришла к нему в голову когда он посмотрел новости, была лишь «Господи». Но имя Господа упоминать нельзя, он бы такого не сотворил с маленькой девочкой, если только она не ведьма или бес. Подробностей он, конечно же, не знал, но узнать их безумно хотелось. — О помощи? И чем же я могу помочь? — Он нервно ухмыльнулся. — Помолиться за вас и ваше дело? — с лица парня не исчезала улыбка. Она не была какой-то издевательской, или надменной, скорее просто забавной. — Ладно, ладно, извините.