Рассвета не будет

      3 февраля 2014 года.       Открыть глаза слишком сложно, но я стараюсь - веки кажутся мне свинцовыми. Ноющая боль во всем теле, но в правой ноге она переходит в острую. Пытаюсь подвигать конечностью, что не приносит результата - она неподвижна и чудится чужой.       - Бет... - шепот, он почти не слышен, а потому прочищаю горло: - Бет!       Тишина окружает, ошеломляет и ответа не даёт, значит, глаза необходимо открыть. Мой взгляд упирается в серый камень надо мной и в одно мгновение я думаю, что глаза всё ещё закрыты. Но нет. Это точно камень. Он очень высоко, вероятно, несколько десятков метров. Я на дне в какой-то пещере. Нет, неверно. МЫ на дне пещеры.       - Бет. - я поворачиваю голову, борясь с тошнотой головокружением, чтобы в следующий момент замереть.       Ее распахнутые карие глаза глядят прямо на меня, я вижу в них свое отражение, как в маленьком зеркальце - настолько она близко лежит. Тонкие струйки алой крови, уже давно запекшиеся, стекают изо рта и из-под края белой шапочки. Сестрёнка мертва.       У меня же настолько болит тело, что я плачу беззвучно, не в силах выдавить из горла даже слабого хрипа. Слезы дорожками скользят к вискам, но они не мешают мне вспомнить то, что привело нас сюда.       2 февраля.       Та записка на столе крайне фривольного содержания. Я обрадовалась, едва нашла ее. Это означало, что он меня ждёт и, возможно, я наконец наберусь смелости поцеловать его.       Майкла Монро.       Президент класса, тот, кто стал моей каждодневной мечтой, с чьим именем на губах я засыпала и просыпалась, теперь находится в нашем доме на верхнем этаже и ждёт именно меня. Вероятно, я все же сплю, потому что мне до сих пор в это не верится.       Старые ступени скрипят под тяжестью моих шагов, они выдают мое приближение, но в этом ужасно громком скрипе я слышу предвкушение. Огонь свечи пляшет в моих руках, оставляет блики на стенах и моих очках, иногда заставляя слегка жмурится. Наверное, если бы здесь был центральный свет, он бы испортил атмосферу.       Я толкаю дверь и захожу.       - Майк?..       Он стоит прямо посередине комнаты один.       - Майк, это Ханна. - я закрываю дверь, чтобы с коридора нас не было видно и слышно. В конце концов, здесь в этот вечер может произойти нечто большее, чем просто банальная встреча. Пора выходить из образа домашней девочки, и татуировка на моем плече - первый шаг к той сильной и независимой девушке, которой я желаю стать в будущем. Надеюсь, Майк мне поможет в приобретении этой уверенности в собственных силах.       - Ханна. - он делает шаг вперёд, навстречу. Сердце бьётся чаще, вот-вот вырвется из груди. Оно так оглушительно стучит у меня в ушах, что мерещится, будто этот звук слышит вся гора, на которой стоит дом.       - Твоя записка... - чуть запинаясь, произношу я. Кажется, он взволнован не меньше моего, потому что на его лбу испарина и он постоянно облизывает губы.       - Рад, что ты пришла. - говорит парень.       Мое сердце радостно трепещет. Он действительно мне рад? Неужели мне повезло?       В нерешительности я опускаю взгляд на свою майку, которая упоминалась в записке. Он написал, что она сексуальная и заинтересовался существованием этой части гардероба отдельно от меня. Пальцы тянутся к пуговицам.       - То есть, начать потихонечку. - с лёгкой запинкой говорит Монро. - С поцелуев. А там как пойдет.       Мгновение я смотрю на него, пытаясь справиться с дыханием, потом все же начинаю расстёгивать кофточку.       - Оу, да, детка. - его тихий шепот будоражит мою кровь и сознание. Хочется, чтобы он шептал это, касаясь меня, а не стоя в такой дали от меня.       Я парю. Расстегивая пуговицы, я ощущаю, что почти отрываюсь от земли и взмываю высоко в...       - О Господи, она раздевается!       Падение. Грубый удар о реалии мира. Женский шепот звучит жестоким приговором моим мечтам. Я обхватываю себя за плечи, пытаясь удержать лямки майки на их законных местах, а тем временем дверца шкафа открывается.       Я смотрю прямо в камеру телефона.       О нет...       - Господи боже. Мэтт? Что вы здесь делаете? - в чудовищной панике я оглядываюсь. Кто здесь может быть ещё? Кто станет моим палачом?       Майк, Эшли, Мэтт, Эмили, Джесс... Нет, это видели все, без сомнений.       Дверь за спиной распахивается.       - Ханна!.. Ханна! - Сэм выглядит взволнованной, когда останавливается рядом. Ее взгляд, осмысленный и знающий, ранит. Неужели и она знала о готовящейся ловушке для наивных девочек?!       - Прости, Ханна... - голос Майка доносится, как сквозь толщу воды, но есть ли в нем раскаивание? -       Действительно нехорошо вышло...       Нет, раскаивания нет.       - Мы просто... - Саманта пытается что-то объяснить, но мне не нужны их объяснения, потому что подступающие слезы пекут мне глаза. Я хватаюсь за ручку двери и выскальзываю прочь. Вслед мне доносится:       - Такая глупая шутка...       Я уже на лестнице. Бегу вниз, едва успевая переставлять ноги. Дальше, прочь отсюда, потому что эти стены увидели, узнали мой позор. Я не смогу здесь находиться. Входная дверь выглядит спасением и плевать, что за ней метель.       Я выбегаю из дома.       В конце концов, метель снаружи теплее и спокойнее, чем та, что внутри меня...       Ноги несли меня сами, я бежала, не разбирая дороги. Смерть в снегах казалась мне лучшим исходом. А что - тело на морозе застывает. Останусь красивой, молодой и законсервированой. С татуировкой зато. Твою мать! Грёбанная татуировка! Грёбаный тест! Мне следовало изначально понять, что такой, как Майк даже и не посмотрит на такую, как я; что обязательно начнет насмехаться. Что я за дура?       Они все снимали. Боже правый! Теперь распространят это везде, покажут Джошу, Бет, даже родителям и те будут смеяться над моей наивностью. Как мне вынести подобный позор?       Ноги подкосились; тело рухнуло в снег. Слезы покатились из глаз, замерзая на таком морозе.       Холод пробирал до костей - я выскочила, даже не взяв куртку, что было глупостью с моей стороны. Глупая Ханна. Бестолковая просто.       Я успела закоченеть и начать раскачиваться взад-вперед, когда услышала хруст веток и увидела луч от фонарика.       - Ханна! Эй!       Бет. Но откуда она узнала, где я? Сестрёнка заспешила ко мне.       - Ханна, ты же замёрзнешь совсем! - Бет расстегнула куртку и осталась в свитере. Верхняя одежда легла мне на плечи, окружая теплом и запахом:       - Вот, держи куртку.       Из-за этой заботы успевшие кончиться слезы потекли вновь, да ещё и с ускоренной силой:       - Я такая дура... - срывающимся голосом поведала ей, поднимаясь на ноги: - Идиотка...       Бог знает, чтобы я ей ещё могла бы рассказать, но мы обе вздрогнули и огляделись - из кустов донёсся шум. Неужели за Бет шел кто-то ещё?       - Ханна. - позвала сестра.       - Бет. - откликаюсь, но отпускаю ее руку и начинаю отступать. Она привела их за собой и теперь мне придется терпеть их насмешки здесь? Ну уж нет.       Но Бет выглядит напуганной, даже очень. Мне хватает ума понять, что за ней никто не шел. Сестрёнка точно бы это знала.       Я начинаю бежать и моя догадка подтверждается - Бет бежит рядом со мной.       Ветер бьёт в лицо, лишает видимости и, перебегая старый мосток, я путаюсь в ногах и падаю в снег.       - Ханна! - Бет бросается ко мне, поднимает на ноги и тянет за собой, вынуждая продолжить путь.       Мы бежим, пока обе не застываем, оторопев.       - О Господи... - шепчу.       - Боже... - отвечает сестра.       Я хватаю ее за руку, чтобы ощутить, что она здесь, рядом, и что это мне точно не снится, хоть и вероятность того, что я замёрзла и заснула, была.       Впереди обрыв. Гадство.       - Нет! - вопит Бет и ее страх передается мне, потому что то, что на гнало, выходит из леса - огромное, лысое, с длинными конечностями и безобразной мордой. - Нет, черт!       - Уйди! - кричу во все лёгкие и отхожу ближе к краю, не переставая оглядываться. Что это за монстр? Откуда он взялся?       Он приближается.       - Черт... - шепчу и делаю шаг назад.       - Нет!       Земли под ногой нет. Я соскальзываю с края, утягивая вместе с собой Бет, туда, вниз, но моя отважная сестрёнка успевает одной рукой вцепиться в кусок какого-то корня, торчащего из-под снега. Долго она так не провисит, учитывая мой вес. Я вишу, держась за ее руку и пустота подо мной смертельно пугает. Головокружительная высота, ужасная.       Сверху порыв огня. Боже мой, что же это такое?!       - Держись! - кричит Бет, когда чувствует, как моя рука начинает скользить вниз по ее запястью, к ладони. - Держись!       Если бы я могла... Ветер меня раскачивает и как бы я не пыталась ухватиться за что-либо ещё, это не удается. Попросту относит прочь очередным порывом ветра.       Над обрывом нависает человекоподобная тень и тянет конечность. Бет глядит на нее, потом мне в глаза. Неужели она меня отпустит?       Но она разжимает ладонь, держащуюся за корень, и мы обе летим вниз.       3 февраля.       Нога сломана. В этом не может быть никаких сомнений - она раздулась в размерах и постоянно болит. Головокружение и тошнота явно намекают на сотрясение. А ещё я сижу рядом с трупом моей сестры в какой-то пещере.       Сжав зубы в попытке сдержать слезы, перевожу взгляд на Бет. Она все также в немом укоре глядит на меня, виня в своей смерти.       Протянув руку, я закрываю ее глаза. Навсегда.       С закрытыми глазами она кажется лишь спящей, хоть кровь портит этот вид. Но лучше так, чем смотреть в глаза мертвеца и видеть свое отражение.       Я хочу надеяться, что нас найдут. Нас ведь обязательно должны искать, а, значит, должны и найти. Просто обязаны. А ещё я обязана в это в это верить, иначе сойду с ума.       Я ложусь спиной на холодный камень, но не чувствую холода из-за куртки Бет; смотрю наверх, как из отверстия, откуда мы упали, льется свет. Там светло и не страшно. Там Джош и остальные. Зачем я убежала? Чем только думала? Ведь теперь, как ни взгляни, выходит, что это я убила свою младшую сестрёнку. Действительно идиотка.       На фоне произошедшего, события той уже далёкой ночи кажутся откровенным абсурдом и детской шалостью.       Нога пульсирует без остановки, но я закрываю глаза в попытке справиться с болью и со своими мыслями. Нас найдут, нас найдут, нас найдут...       Убаюканная собственными мыслями, я засыпаю.       4 февраля.       Никто не пришел. Я продолжаю смотреть в просвет, откуда падает снег, и пытаюсь не смотреть на Бет. Она всё ещё рядом со мной, пусть даже и мертва.       - Ужасно болит нога. - бормочу я, словно Бетти может мне ответить, но на самом деле мне страшно сидеть в тишине. - Будь ты жива, ты бы обязательно придумала, что с этим можно сделать...       Рукой стираю слезы и слышу голос Бет:       - Я бы предложила сделать фиксирующую повязку из палки и какой-нибудь веревки. Это уберегло бы тебя от излишнего травматизма, Ханна.       Не веря ушам, оглядываюсь. Бет все также лежит неподвижно. Ее нос заострен, а лицо в кровоподтёках. Мертвее некуда. Значит, голос в моей голове.       Схожу с ума.       Нелепо смеюсь, но после недолгих размышлений, осознаю, что под попыткой выдать желаемое за действительное мой мозг сообразил крайне правильно. Встать я уже не смогу, значит, мне остаётся только ползти.       Я скольжу по камням до груды какого-то мусора в углу пещеры. Она достаточно большая и, света, идущего из пролома, недостаточно для освещения. Мои глаза уже привыкли к темноте и даже разбитая линза очков мне не мешает худо-бедно ориентироваться.       Достаю подходящую палку и кусок бечевки. Не сдерживая себя в криках - может, хоть найдут, - фиксирую ногу и с помощью второй палки поднимаюсь на ноги. Так-то намного лучше.       Мой взгляд падает на верстак. Он стоит в отдалении, но я вижу там остатки каких-то строительных инструментов. Интересненько.       Откуда здесь верстак и инструменты? Значит, это не просто пещера, а нечто, похожее на шахту. Только отец об этом не упоминал. Может, сам не знал? Вполне возможно.       Прыгать по камням неудобно, однако, это один из доступных мне способов передвижения, так что жаловаться не приходится. Сломанная нога отекла, стала весить явно больше.       Посреди инструментов я замечаю папку с листами. Раньше я вела дневник и это помогало мне разбираться в себе и в своей реакции. Может, стоит сделать нечто подобное и сейчас? Вдруг, при совершении знакомого действия мой мозг и сознание успокоится?       Надежда кажется призрачной, но выбирать не приходится - я готова гнаться за призраком.       На листах какие-то чертежи, документы, большая часть из которых - это запрет на работы. Интересно, подействовал ли он или работы так и продолжали вестись?       Рядом лежит карандаш - старый, зелёный от плесени. По нему видно, что находится он здесь уже очень давно.       Пальцы сжимают карандаш и начинают писать первую запись, но останавливаются на дате. Какой сегодня день? Как долго я уже здесь нахожусь?       Память скрывает это знание от меня, а потому мне не остаётся ничего другого, кроме как написать: "День 1". Вероятно, первый, хотя, кто знает.       Записывая происходящее, я даю себе слово, что стану вести счёт дням. Хотя бы попытаюсь.       "Моя младшая сестрёнка мертва - падение со скалы не оставило ей шансов. Я видела, как кровь отхлынула от ее лица, ставшего маской смерти. У меня сломана нога и я ограничена в движении. Застряла здесь вместе с телом Бет. Надеюсь, что скоро кто-то придет."       Для чего я это пишу, все равно никто не найдет этих записей...       Закрыв тетрадь, я опускаю голову. Желудок урчит, я хочу есть.       9 февраля.       "Боже, как же хочется есть!"       Эта мысль бьёт фейерверком, сбивает с ног, лишает даже попытки разумно и связно мыслить. Пока я питаюсь каким-то мхом, что ползет по стенам, но за эти пять дней я уже опустошила его запасы. Мох даёт лишь ощущение наполненного желудка, но никак не насыщения.       Здесь рядом подземное озеро, но пить воду из него невозможно - та ужасно горчит и отдает какой-то дрянью. Но сам вопрос с водой я решила быстро: из-за относительной смены температур сюда капает вода от растаивающего снега. Нашла какую-то ёмкость и подставила под капли. Пью раз в сутки, большее я себе позволить просто не могу. Почему же я не ценила централизованное водообеспечение, пока была дома? Сейчас все то, что было неделю назад, кажется сном.       Боль в ноге немного ослабевает, но я всё ещё не могу нормально передвигаться. Подозреваю, что кость стоит не на своем месте, а значит, сращивание идёт плохо. Поставить ее на место я не могу - силы здесь быстро заканчиваются.       Бет все также рядом со мной. Мне пришлось снять с нее свитер и надеть на себя, в слабой попытке согреться. Теперь моя сестрёнка лежит в штанах для йоги, бюстгальтере и шапочке. Мне больно на это смотреть, но приходится напоминать себе каждый раз, что ей одежда уже ничем не поможет, а мне может спасти жизнь. Бет даже с того света мне помогает.       Чтобы не сойти с ума от голода, холода и боли, я разговариваю с Бет и пытаюсь придумать, чтобы она мне отвечала. Если долго смотреть на нее, то кажется, что она живая.       Может, она действительно жива, просто это я не вижу?       Я схожу с ума. Медленно, но уверенно.       Пишу запись в дневнике и отмечаю зарубкой прошедший день, свериваясь по часам Бетти.       Когда же нас уже найдут?       16 февраля.       Я не могу каждый раз смотреть на нее. Мне постоянно кажется, что она жива, хотя я точно знаю, что этого не может быть. Нет и подобия дыхания и пульса. Часы Бет давно остановились, но я считаю время про себя и смотрю далеко вверх, в такой далёкий проем. Ложусь на камень и смотрю, как там, в другом мире на землю падают снежинки. Интересно, нас всё ещё ищут? Хочется верить, что да, но разум каждый раз меня огорчает.       Крича из-за дикой боли в ноге, я тащу тело сестры до подходящего места и устраиваю там ей могильник из серых уродливых камней. Грубо сооружённый крест с кривой надписью, написанной дрожащей рукой - это все, что я смогла сделать для человека, о котором заботилась с малых лет и который пожертвовал всем, чтобы спасти меня.       Слезы текут по грязному лицу, пока я засыпаю тело камнями. Хорошо, что я закрыла ее глаза, потому что видеть мертвый взгляд для меня было бы невыносимо. Если бы она тогда отпустила бы мою руку, может, была бы жива, и я бы здесь не мучилась.       Это подобие жизни, существование, как у какого-то насекомого, вынужденного сражаться за свою жизнь, что становится невыносимым.       - Прости меня, Бет. Я люблю тебя. - шепчу слова, потому что на большее мои голосовые связки уже не способны. Вероятно, скоро они атрофируются и если меня к тому времени найдут, то я не смогу разговаривать никогда.       Возвращаюсь обратно, на более-менее обжитое место. Обрывки старой мешковины служат мне постелью и лежат в самом углу - сюда не задувает ветер и здесь я в условной безопасности.       "В условной" - потому что я каждый день вспоминаю и думаю, что же это такое. При покупке дома нам говорили, что здесь могут водиться медведи, но не более. А эта тварь не похожа на медведя, если, конечно, он не нарвался на браконьеров и те не оставили его без шкуры.       Временами, мне кажется, что я что-то слышу, какие-то крики в отдалении. В такие моменты я забираюсь поглубже в мешковину и пытаюсь уснуть, надеясь, что проснусь в своей кровати.       Я раньше и не подозревала, что в пещерах бывает настолько громко.       7 марта.       Запись в моем дневнике напоминает предсмертную записку. Мертвеца. Я же не желаю умирать. Жаль, что нет выбора.       Ослабевшие руки не в силах держать карандаш. Криво сросшаяся нога, на которую я припадаю при ходьбе, отказывается держать вес тела. В конце-концов, меня саму постоянно клонит в сон. Я знаю что это - это последствия голода во всей своей красе.       Я не могу и предположить, что сейчас за день, какой месяц хотя бы, но я точно знаю, что с момента нашего попадания в шахты прошло тридцать дней. Сейчас, вероятно, начало марта... А, может, его середина...       Ужасно хочу есть. Мысли о еде преследуют меня постоянно, я вижу сны, в которых ем, а когда просыпаюсь, кричу и плачу от разочарования. Мха на стенах не осталось - он весь был уничтожен, вступив в неравную схватку с существом, стоящим на вершине мировой цепочки.       Хотя, учитывая ту груду костей, что я нашла неделю назад, я сомневаюсь, что я на самой высоте в этой цепочке.       Я хочу... Нет, мне нужно поесть. И я знаю лишь один способ, который сможет помочь мне восстановить силы и ясность рассудка. Он противен мне, но ничего другого нет. Смерть от голода или кощунство. Выбирать не приходится.       Я бреду к тому месту, где стоит могильник Бет. Втыкаю обломок доски, начинаю разворачивать ту каменистую насыпь, что делала сама. Поддается с трудом, но камни летят в разные стороны. Некоторые из них падают оглушительно громко, как автоматная очередь, я же не останавливаюсь, потому что знаю - стоит прерваться и силы меня покинут .       Наконец из-под груды камней появляется рука. Она выглядит странно серой, может, даже белой на фоне черноты. Эта рука - напоминание, знак того, что я сейчас делаю. Эта рука указывает путь, намеренно неверный.       Я откапываю дальше, пока не становится видно тело. Из-за относительно пониженной температуры здесь внизу и наваленных камней она выглядит такой же, как и эти несколько недель назад, когда мы только провалились сюда. Я не в силах больше терпеть, отвёртка в моем кармане буквально горит огнем. Или мне кажется, что горит - настолько сильно хочется ее применить, пустить в ход.       Я присаживаюсь возле тела и, попросив прощения у Бетти, вонзаю в нее отвёртку.       Она входит плохо - кожа и плоть затвердели, что мешает этой чудовищной разделке начинающего каннибала. Но меня это едва ли может остановить, потому что то, что способно утолить мой голод, совсем рядом и я не собираюсь от этого отказываться.       Кое-как вырезав кусок мяса с руки Бет, я жадно впиваюсь зубами в него. Остатки загустевшей крови патокой текут вниз по моему подбородку. Организм принимает нетрадиционную пищу, хоть разуму она не по душе, но ничего другого не остаётся.       Я чувствую, как насыщаюсь, как голод отходит на второй план, а потом и то, как он улетучивается насовсем.       Отбросив прочь отвёртку, я отгрызаю куски плоти зубами. Мясо аппетитно трещит под моими зубами, кровь добавляет пикантного вкуса. Уверена более чем, что в нашем цивилизованном мире, когда меня найдут, моим местом проживания станет или тюрьма, или психбольница. К сожалению, другого не дано.       Когда я набиваю полный желудок и приходит полное перенасыщение, я ложусь прямо на камень. Он холодит меня, но ведь есть куртка и та согревает, как давно забытые объятия. Я стараюсь верить, что это Бет меня обнимает, но сейчас так думать слишком кощунственно, учитывая то, что я сотворила с ее телом и своим разумом.       Сытый организм отдыхает, плавает в неге.       Отдохну и я.       10 марта.       Что-то изменилось во мне. Я чувствую, как оно движется по телу и подчиняет себе все, что там только есть.       Сегодняшней ночью нечто буквально вытолкнуло мои ногти. Они просто взяли и отвалились. Я тупо смотрела на их остатки, что лежали возле мои ног, и не могла поверить в происходящее. Но стоило посмотреть на свои руки, как мой шок достиг апогея - на месте старых ногтей начали прорезаться когти. Они были близки к черным по цвету и достаточно острыми, чтобы распороть ткань. Это я уже проверила на той мешковине, в которой коротаю ночи.       Боль уходит. Неправильно сросшаяся нога меня больше не беспокоит, даже наоборот - она настолько активна, как не была, когда была целой.       Голода я теперь не испытываю, ни единого намека на него. Живот перестал непрерывно урчать и доставать меня.       Я становлюсь сильнее. Вероятно, потом я смогу вылезти отсюда самостоятельно, раз никто не приходит за мной. Нужно лишь подождать пика, расцвета этой силы и тогда начинать действовать. А пока я продолжаю пережёвывать мясо, чувствуя, как приятно оно пускает кровавый сок.       Ещё немного подождать и я смогу выбраться отсюда. Я смогу увидеть Джоша, родителей... И посмотреть в глаза моих обидчиков, чтобы воздать им за то, что они заставили пережить меня. Они все прочувствуют на себе - каждый крик боли, каждую слезинку и то отчаяние, что я испытывала, едва начала... Есть свою сестру.       Они заплатят сполна.       Клянусь.       Pov Автор.       Следующие записи в "дневнике" становятся неразборчивыми, в которых едва различаются два слова: "Голод" и "Бет" - это те жалкие попытки сохранить человеческий рассудок и отвергнуть обращение.       В тот самый момент, когда Ханна попробовала человеческое мясо, в нее вселился древнейший дух Вендиго - Макапичу.       Он летал по горе с того самого момента, как тот охотник его уничтожил. По иронии судьбы, Вендиго не умирают - они лишь ждут следующего, кто утратит надежду на спасение и кого доканает голод. До этого времени они бесплотными духами кружат по горе, которая на самом деле является их домом.       Трансформация началась незамедлительно и в один из следующих дней человеческая часть разума Ханны Вашингтон угасла окончательно. Ее тело приняло новую уродливую форму, в которой девушка теперь останется навсегда. Она покинула пещеру, оставив немногочисленные следы своего пребывания, одним из которых была голова Бет, насаженная на арматуру - она заменяла Ханне человеческое общение.       На данный момент, люди интересовали Ханну исключительно как еда, потому что в ней снова проснулся голод. Такой ужасный, сводящий с ума, срочно нуждающийся в утолении.       А ровно через год, на годовщину смерти сестер Вашингтон, на гору вернулись ее обидчики и Вендиго вышло на охоту.