На безрыбье

Слоняться по Камурочо, не зная, в какой бар сегодня забросить объятое непонятной тоской тело, стало новой дурной привычкой Маджимы. Ноги сами несли его на улицы поздно вечером, когда зажигались неоновые вывески и город словно бы менял лицо — из вполне приличного района превращался в прибежище разнообразных грехов. И в этом городе греха Маджима искал то единственное, что навсегда его покинуло. Кирю не было в Камурочо уже почти два года. Маджима прекрасно знал об этом, знал, где он сейчас находился и чем, скорее всего, занимался: готовил ужин на радость сироткам и помогал им делать уроки, с трудом припоминая азы школьной программы. Знал — но ничего не мог с собой поделать. Одинокими вечерами, похожими на этот, его голова ничего не могла возразить томящемуся телу, которое слишком привыкло находить Кирю где-нибудь у зала игровых автоматов или рядом с Западным Парком, чтобы затем увести в один из многочисленных почасовых отелей Камурочо. Поэтому Маджима наматывал круги по району, желая хоть немного измотать истосковавшееся тело. Он свернул с Накамичи в один из узких переулков, грязный и тёмный, словно бы он принадлежал совсем другому городу, а не блистательному Токио. И в этом будто бы чуждом пространстве его глаз зацепился за знакомый образ. Неужели он настолько отчаялся, что начал галлюцинировать? Ускорившись, чтобы незамедлительно убедиться в этом, Маджима догнал мужчину, который неторопливо шёл перед ним, спрятав руки в карманы серых брюк. Либо он совершенно рехнулся, либо выиграл джекпот в лотерее судьбы — это точь-в-точь был костюм Кирю. Его широкоплечая фигура. Его зачёсанные назад густые волосы. Сердце пропустило удар, уголки губ сами собой разъехались, и из глубин лёгких вырвалось восклицание: — Кирю-чан! — он ухватил мужчину за плечо, разворачивая к себе и не прекращая трещать: — Приехал в Камурочо и совсем забыл обо мне? Какая жестокость, ты же не думал… И тут же оборвал речь, сжав пальцы на чужом плече ещё сильнее. В ответ на него уставились тёмные хмурые глаза. Совсем не те тёмные хмурые глаза, которые Маджима так жаждал увидеть. Стоило признать, отдалённо этот малый и вправду напоминал Кирю. Чуть другая форма лица, чуть более крупный нос, чуть более пухлые щёки — этого «чуть» вполне хватило бы, чтобы кто-то другой, перепуганный до смерти уже одним только костюмом и немалым ростом, и вправду спутал его с Драконом Доджимы. Вот только Маджима не был «кем-то другим». Он видел Кирю под такими углами и в таких позах, какие только способно было породить его больное воображение, он знал его до последней чёрточки и мог бы с закрытым глазом нарисовать подробнейший фоторобот — если бы, конечно, не был бы таким профаном в рисовании. И тот, кто стоял перед ним, определённо не был Кирю. Так какого чёрта тогда он разгуливал по Камурочо вот в этом костюме? — А ты кто, дружище? — осклабившись, поинтересовался Маджима, потому что «Кирю» сохранял суровое молчание. — Ты, видимо, и на второй глаз слеп, модник, — пробасил он в ответ, и Маджима брезгливо дёрнулся. Не из-за оскорбления, а от того, что и этот голос будто бы пародировал Кирю. Опять почти попадал в оригинал, но мельчайшими несоответствиями в тембре просто-таки выводил из себя. — Или с памятью у тебя проблемы? Ты же только что назвал меня по имени. Или наконец понял, что обращаться в таком тоне к Дракону Доджимы не следовало? — Дракону Доджимы, говоришь, — улыбка перестала быть снисходительной. На дне глаза зажглись яростные искры. — Ты, дружище, зря сегодня вообще из дома вышел. Потому что я охотник на драконов. — На драку напрашиваешься? — «Кирю» угрожающе надвинулся на него, попытавшись сбросить ладонь со своего плеча. — У меня хорошо поставлен удар, чтобы затыкать таких брехливых псов, как ты. Пронзительное хихиканье не предвещало ничего хорошего. Хотя откуда «Кирю» было знать об этом, он же не был оригиналом, который в своё время слышал этот раздражающий звук чаще, чем собственное имя. — Попробуй заткни, дракоша. С размаху Маджима впечатал его в стену и пару раз приложил головой о кирпич. К чести «Кирю», это не вырубило его моментально. Он даже встал в жалкое подобие боевой стойки, закрываясь от удара ногой и попадая кулаком по челюсти Маджимы, отчего тот только громче засмеялся: фальшивка, вшивая фальшивка с головы до носков белых кожаных туфель, и бьёт как фальшивка. Кирю бил так, что в голове гудело и боль сладостным оцепеняющим нектаром разливалась по телу, а у этого был удар младенца, даже защищаться не требовалось. — Попробуй заткни, если такой смелый, — коленом Маджима саданул в солнечное сплетение, выбивая из «Кирю» дух и заставляя согнуться. — Если ты Дракон Доджимы, то изволь заткнуть меня. У тебя должно получиться, ты же спец в этом, давай, я же знаю. Чего мычишь? — локтем он заехал ему по шее, и «Кирю», хрипя что-то нечленораздельное, отступил: — Дракон должен рычать, а не мычать, как корова! — новый удар сшиб «Кирю» с ног, и Маджима не отказал себе в удовольствии как следует пнуть его в живот. Тело наконец начало получать то, чего так давно желало. Телу просто нужно было дать выход бурлящему в крови адреналину — а потому Маджима, не обращая внимания на попытки «Кирю» встать, напрыгнул на него и, прижав к земле, несколько раз с наслаждением проехался по его роже — мстил этой роже за то, что она почти обманула его, почти заставила поверить, что сегодня его удачный день. Сегодня день был абсолютно неудачный — по крайней мере для этого несчастного подражателя. Перчатки все были в крови, хлещущей из носа «Кирю». Один его глаз заплыл, пухлые щёки посинели от свежих гематом. Когда Маджима наконец слез с него, он попытался, всхлипнув, отползти, но очередной пинок заставил его вскрикнуть от боли. От былого гонора не осталось и следа — полными панического ужаса глазами «Кирю» наблюдал, как Маджима достал из-за спины танто и, не прекращая хищно скалиться, надвинулся на него. — Мы только начали, мой хороший, мы с тобой как следует развлечёмся, — растягивая слова, пообещал он, поигрывая клинком. — На тебе живого места не останется, когда я закончу. Я, знаешь ли, люблю доводить дело до конца, когда оно касается драконов. — Гх… господин! — просипел «Кирю» и, плюхнувшись на живот, вдруг ухватился за чёрную кожу брюк Маджимы, кидаясь ему в ноги. — Господин, ради всех святых, пощадите! Я не хочу умирать, господин! Прошу, прошу, я сделаю всё что угодно! — он поднял на Маджиму заблестевшие от слёз глаза, и тот снова содрогнулся всем телом. Но уже не только от отвращения. Чёрт, теперь, когда его отбитая рожа была вся в крови, ещё проще было представить, что это и вправду Кирю. Тело снова отреагировало в обход головы. Впрочем, на данном этапе голова, растеряв последние остатки здравого смысла, была уже во всём с ним согласна. — Всё, что угодно? — улыбка стала совершенно дьявольской. Свободной рукой Маджима схватил «Кирю» за волосы и потянул вверх, вглядываясь в тёмные, расширенные от страха глаза. — Знаешь, я тебя за язык не тянул. Держа его вихры мёртвой хваткой, он поволок не сопротивляющееся, едва переставляющее ногами и руками тело ещё глубже в тёмный переулок и зажал в проёме стены, коленом уперевшись в его широкую — но не привычно-твёрдую, а мягкую и податливую — грудь. Стоя на коленях и начиная догадываться, что его ждёт, «Кирю» жалобно хныкнул, пытаясь опустить голову и слепо хватаясь руками за затянутые в кожу бёдра Маджимы. По его ладоням тут же проехалось лезвие танто, заставляя ещё сильнее взвыть от боли. — Не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами, тварь, — рыкнул Маджима, приставляя клинок к его горлу. — Будешь послушным — уйдёшь живым зализывать раны. Уяснил? Конечно, он не собирался его убивать. Вид этого жалкого человека, который посмел назваться именем того, кому Маджима был так страстно предан душой и телом, конечно, был просто отвратителен, но даже сейчас он не опустился бы так низко. Зато глядеть, как подлеца колотило от подступающих к горлу слёз, было так приятно, так до мурашек восхитительно, что, расстегнув ширинку брюк, Маджима даже не удивился, обнаружив, что член уже начал потихоньку крепнуть. — Хорошо постараешься — и я даже не порежу тебя так сильно, как мне хотелось бы, — «ободряюще» добавил он, за волосы притягивая чужую голову ближе. Мутные от слёз глаза воззрились на покачивающийся перед ним орган с той же паникой, какой до этого награждали отполированное лезвие танто. Но очень быстро «Кирю» сообразил, какое орудие пыток он меньше желает видеть вонзённым в себя. Рот был полон слюной вперемешку с кровью, но это лишь распаляло Маджиму. С Кирю он никогда бы не мог вообразить себе такого зрелища — тот никогда не стал бы плаксиво всхлипывать под ним, весь побитый, и никогда бы не позволил чужому члену так жестоко вторгаться в себя, захлёбываясь слезами и хлюпая исходящим кровью носом. Да и сам Маджима вряд ли обрадовался, если бы это был именно Кирю — потому что настоящего Дракона он любил как раз за то, насколько тот был далёк от понятия «жалкий». А это жалкое подобие идеально смотрелось на коленях перед ним, скуля от боли в сведённой челюсти и издавая сдавленные хрипы, будто его подташнивало. Маджима и не думал быть аккуратным — процесс должен был быть приятным только для одной стороны. А для другой — стать назидательной пыткой. Вот что случается с червями, которые возомнили себя драконами — они получают драконье обращение и драконью дозу унижения, которая легко может переломить их. — Хорошо, хорошо, — с наслаждением заставляя его брать всё глубже, с придыханием проговорил Маджима. — Подними на меня глаза, я хочу видеть, как ты плачешь, мой хороший. «Кирю» ничего не оставалось, кроме как послушаться, и от взгляда на это покорное, смирившееся со своей участью лицо — чёрт, так похожее на лицо Кирю, когда тот отсасывал ему — внутренности Маджимы свернулись тугим узлом, и он только сильнее вжался в рот подделки, задевая головкой заднюю стенку горла. «Кирю» захрипел совсем беспомощно, и пришлось ненадолго ослабить хватку — не хватало ещё, чтобы его и вправду вырвало. — Камурочо — опасный район, — продолжил Маджима, снова вцепившись в волосы и только наращивая темп. — Особенно для таких, как ты, мой хороший. У Дракона Доджимы есть силы противостоять ему — а у тебя что? Только твои пухлые губки и старательный язычок. И тебе ещё повезло со мной, потому что не все могут ими соблазниться. Не способный ответить, «Кирю» только жалобно простонал в ответ, смаргивая с ресниц заново подступившую волну слёз. Движения Маджимы стали ещё более рваными и остервенелыми, он закатил глаз, представляя, что его маленькая мечта сбылась и его Дракон всё-таки вернулся в город. На мгновение поверить в это было так просто — и этот костюм, и густые волосы, и неразличимые из-за травм черты лица… Освободив наконец его исстрадавшийся рот, Маджима кончил, укрывая и скрадывая эти черты ещё больше за густыми нитями семени. Он мелко подрагивал от удовольствия, смешанного с омерзением — и к этому использованному телу, и к своему собственному, которому так мало оказалось нужно, чтобы клюнуть на эту фальшивку, сочтя её приемлемой заменой оригиналу. На мужчину у своих ног смотреть было ещё мерзотнее — Маджима едва подавил порыв нарушить обещание и пустить ему кровь. И всё-таки последние крохи человечности подсказывали, что с этого подонка достаточно. Он больше никогда не наденет серый костюм и будет трижды оглядывать округу в поисках змеиного пиджака, прежде чем решится выйти на улицу. — Молодец, дракоша, — застёгиваясь, с кривой ухмылкой похвалил его Маджима. — Чтоб я духу твоего больше здесь не видел. Ещё раз замечу в Камурочо — отдеру уже во все щели. Ответом ему было лишь тихое всхлипывание.