It's all bullshit (except for you)

Нэнси чувствовала себя жалкой. Она и была жалкой. Будущая выпускница, которая будет произносить прощальную речь, редактор «Hawkins Weekly Streak», напилась вина на полу своей спальни. В 5 часов вечера. Во вторник. Ее день начался на удивление хорошо. Она успела написать целых две статьи, подготовиться, отвезти Майка к Байерсам на их игру в D&D. Она даже планировала провести остаток дня там с Джонатаном, поскольку ей так и не удалось поговорить со своим парнем после его возвращения из Калифорнии. Она была на пике продуктивности, когда он нервно отозвал ее в сторону и сказал: Я не думаю, что мы можем быть вместе дальше, нам нужно расстаться. Это было коротко и эффективно; меньше чем за минуту ее идеальный день был разрушен. Она молча шла обратно к машине, внутренне ругая себя, пока Джонатан неловко извинялся. Ему не нужно было этого делать, Нэнси знала, что это была ее вина. Она должна была больше стараться в их отношениях. Она должна была поехать с Майком в Калифорнию, чтобы встретиться со своим парнем, как преданная девушка. Почему ее пятнадцатилетний брат-идиот оказался лучше в отношениях, чем она? Почему это давалось ему так легко? По дороге домой у нее было время поразмыслить над каждым случаем, когда она не справлялась с ролью девушки. Странно, но она не расстроилась из-за того, что ее бросили, а просто разочаровалась. Как будто встреча с Джонатаном была школьным проектом, который она провалила. Нэнси видела, как она подъезжает к своему дому, поворачивает ключ, толкает внезапно ставшую такой тяжелой входную дверь. Чувствуя себя незваной гостьей, она тихо вошла в пустой дом. Она потерпела неудачу. И теперь она задавалась вопросом, сможет ли она когда-нибудь реализовать успешный "проект". Кто знал, может быть, это был ее последний шанс быть любимой. Может быть, Нэнси была неспособна любить кого-то другого полностью, быть преданной чему-то, кроме себя. Может быть, ее неправильно учили, может быть, ее неправильно воспитали. Она вошла в коридор, сняла туфли и осторожно поднялась по лестнице в свою комнату. Она уже разрушила сегодня свои отношения, и не собиралась портить еще и ковры. Она медленно закрыла дверь своей комнаты, хотя никто не услышал бы, если бы она захлопнула ее. Она убрала тот незначительный беспорядок, который она устроила перед тем, как покинуть дом менее чем за час до этого. Она открыла учебники и занималась до тех пор, пока удовлетворение от хорошо выполненной работы перестало заглушать острый вкус неудачи, все еще остававшийся на языке. Или она просто сдастся, зарывшись под одеяло, пока этот вкус не поглотит ее целиком, пока его склизкие щупальца не проникнут в каждую щель ее существа, пока она не утонет в нем, невидимая и неслышимая в своем пустом доме. А может быть.. может быть, она выберет третий вариант. Нэнси медленно спустилась по лестнице и вошла в душную гостиную, где тишина осела, как пыль на шикарной мебели, на новом телевизоре и на шкафу с вином. Он был заперт, как всегда, но Нэнси теперь знала, что ключ лежит на самом верху шкафа, вне досягаемости Холли и Майка, вне досягаемости ее самой до недавнего времени. Напрягаясь, она вслепую нащупала на пыльном дереве маленький ключ, все еще чувствуя себя взломщиком, когда схватила бутылку лучшего вина своей матери. Она почти бежала по дороге обратно в свою комнату, внезапно испугавшись, что кто-нибудь войдет и увидит ее во всем ее недостойном виде. Она проебалась. Она всегда проебывается, думает она, устраиваясь на безупречном ковре под своей кроватью. Она не смогла полюбить Стива; Нэнси каким-то образом умудрилась стать единственной девушкой в старшей школе Хоукинса, которая не была влюблена в него по уши, это не имело смысла. Он был лучшим парнем, которого только могла пожелать девушка, он был невероятно милым, преданным, и, по мнению всех, у кого были глаза, он был самым привлекательным парнем ее возраста в этом богом забытом городе. Но она так и не смогла полюбить его, или даже проглотить свою гордость и принять удачу, которая принесла ей такого невероятного парня. Она открыла бутылку и сделала огромный глоток, сладкий вкус начал смывать ее разочарование. Она даже перестала думать о Джонатане. Она убедила себя, что любит его – хотя единственным доказательством этого был странный бывший журналист, намекавший на это, – а потом изменила Стиву, потому что была недостаточно хороша, чтобы любить его, потому что если ей не удалось влюбиться в идеального парня, она могла попробовать еще раз. Но она явно недостаточно старалась, и теперь она осталась одна. Она сделала второй глоток из своей бутылки, затем еще один, пока поле ее зрения не закружилось, а в груди не стало тепло и свободно. До встречи со Стивом, до всего, она бы позвала Барбару, чтобы та утешила ее. Они смотрели бы слащавый фильм и рыдали вместе, обнимаясь на диване, пока не почувствовали бы только тепло своих объятий и радость от того, что они есть друг у друга. Они были домом друг для друга, но Нэнси убила Барбару в ту ночь, когда предпочла ей Стива. Пытаясь полюбить парней, она потеряла самого дорогого ей человека, и теперь она осталась одна. Она посмотрела, сколько вина осталось в бутылке, и допила его последним глотком, фруктовая жидкость оставила горькое послевкусие. У нее больше не было ни друга, ни любовника, на которого она могла бы опереться, ни алкоголя, который мог бы смягчить одиночество. Хотя на самом деле – если она правильно помнила – Робин сейчас работала, и хотя у нее не было номера девушки, она была почти уверена, что у нее где-то есть карточка «Family Video». Она неуклюже встала, впервые после того, как открыла бутылку вина, и смогла найти номер рабочего места своей подруги. Она разговаривала с Робин всего несколько раз при менее апокалиптических обстоятельствах, но прежде чем она успела обдумать последствия звонка, будучи чертовски пьяной и подавленной, она услышала гудки. — Спасибо, что позвонили в «Family Video»! Меня зовут Стив, чем я могу вам помочь? Блять. Черт. Она забыла, что Стив тоже там работает, а именно это ей сейчас и было нужно – напоминание о ее катастрофической романтической жизни. Она могла просто бросить трубку, могла просто не отвечать, не показывать Стиву свое жалкое состояние, не давать понять, что совершила ту же ошибку, что и с ним. Стоило ли дружеское присутствие такого смущения? — Алло? Это что, розыгрыш? Вы, ребята, должны быть более креативными. Это того стоило, и чем дольше она ждала, тем больше было неловкой паузы. Она сделала глубокий вдох, попыталась избавиться от невнятности в голосе и заговорила самым бодрым тоном, на который только была способна. — Привет, Стив! Робин сегодня работает? — О, Нэнси? Да, просто... дай мне секунду. В течение нескольких минут – которые для пьяного беспокойного разума Нэнси показались парой часов – она не слышала ничего, кроме приглушенного неразборчивого разговора. Этого времени ей хватило, чтобы еще раз усомниться в правильности решения позвонить Робин в такой уязвимый момент, прежде чем она услышала голос девушки. — Что такое, Нэнс? И алкоголь, должно быть, просто ударил по ее гипоталамусу прямо тогда и там, потому что не было никакой другой возможной причины, по которой лицо Нэнси вдруг стало таким теплым, а ладони такими липкими, и она, очевидно, потеряла все высшие мозговые функции. А может быть, температура в комнате просто подскочила или у нее внезапно развилась аллергия на виноград. Потому что не может быть, чтобы хрипловатый, мягкий, успокаивающий голос Робин, почти выдыхающий ее имя, так подействовал на нее. — Э-э, я... я подумала, может быть.. если ты не занята или что-то в этом роде, я подумала, что мы могли бы потусоваться после того, как ты освободишься. Только если ты не будешь занята, — боже, она все испортила. — Я просто подумала, что мы должны хоть раз увидеться по не изнаночным причинам. — Конечно! Моя смена заканчивается довольно скоро. Но я не могу водить машину, ты могла бы забрать меня с работы около... 6? — Вообще-то... — черт, она забыла об этой детали, — я... я сейчас немного пьяна. Забудь об этом. Я просто... позвоню тебе в другой раз. Прости. Послышались еще приглушенные звуки, и Нэнси уже почти положила трубку, когда Робин снова заговорила. — Стив может просто отвезти меня к тебе домой, да? Все равно сегодня медленный день, никого не будет волновать, если «Family Video» закроется ненадолго. Он и так меня везде возит, — Робин сделала паузу, а затем, — я правда хочу потусоваться с тобой. Она захихикала: мягкое, нервное хихиканье, которое заставило Нэнси почувствовать, что смущение и необъяснимо потные ладони – это нормально, потому что Робин тоже беспокоилась об этом странном ростке дружбы. Облегчения, очевидно, было достаточно, чтобы развязать ей язык. — Конечно! Увидимся, Робин. *** Нэнси наконец услышала звук подъезжающей к дому машины после того, как ей показалось, что прошла целая вечность. Она навязчиво убирала свою комнату и старалась выглядеть как можно более презентабельно и трезво за то время, что прошло с момента звонка. Это был просто приход подруги, не собеседование, не свидание, даже не родители подруги, на которых она должна была произвести впечатление. Почему же тогда она была так одержима желанием понравиться Робин? Она открыла дверь перед Робин, и на мгновение воцарилась тишина, когда она встретилась с удивленным взглядом девушки, как будто та действительно не думала, что Нэнси окажется за этой дверью. Ее глаза широко раскрылись, зрачки расширились – ведь это признак удивления, верно? – а ее розовые потрескавшиеся губы были слегка приоткрыты, как будто она просто слишком отвлеклась, чтобы закрыть их. Нэнси могла бы продолжать этот странный интимный зрительный контакт часами, если бы не неловкая фигура Стива, машущего ей из своей машины в периферийном зрении, который прервал момент. — Эм.. заходи? Когда входная дверь со щелчком закрылась, Робин словно расслабилась и тут же начала свою обычную бешеную манеру речи. — Эй.. я не знала, будет ли это пьяная тусовка, тусовка сплетен или другой тип тусовки, о котором я еще не знала. Я не совсем привыкла проводить время с друзьями один на один, кроме Стива, а тусовка со Стивом обычно включает только пару бутылок пива и старую глупую комедию... не говори ему, что я так сказала. Так что мы заехали ко мне домой по дороге сюда, и я захватила пару вещей для любой из этих тусовок. У меня есть немного алкашки, хотя я не знаю, хочешь ли ты напиться еще больше, но мне не нравится быть единственной трезвой. Я также принесла несколько пластинок и кассет. Я постаралась выбрать то, чего я не видела в твоей комнате... Ее взгляд теперь, казалось, отражался от каждой поверхности поблизости, эти драгоценные яркие глаза никогда не задерживались ни на чем дольше, чем на мгновение. Робин и раньше бывала в скучном старом пригородном доме, но, увидев ее, можно было подумать, что она смотрит на Сикстинскую капеллу. — Я не знала, какой фильм тебе будет интересно посмотреть, если тебе вообще интересно что-либо смотреть, поэтому я выбрала 6 разных жанров, но я взяла дополнительную порцию хороших фильмов, так как ты казалась какой-то подавленной, я также взяла лак для ногтей, который у меня есть. Я не знала, будет ли это типа девичник или что-то вроде того, и у меня нет ни косметики, ни журналов, так что это лучшее, что я могла взять. Я даже не очень верю в девичьи штучки как понятие, но мои единственные ориентиры для тусовки – это фильмы про переходный возраст, и Стив, так что... Скорость, с которой Робин могла говорить, откровенно завораживала, в ее состоянии Нэнси было бы легко отключиться, пока высокая девушка не закончит говорить, но она не могла удержаться от каждого слова, каким бы лишним оно ни было. Любая бессмысленная путаница слов завораживала, если она исходила от губ Робин.. красивых розовых губ Робин. На какое-то мгновение она позволила себе задуматься, каковы эти губы на вкус. Как бы они ощущались на ее собственных. — ...на данный момент я готова следовать патриархату, если он поможет мне понять, как правильно проводить девичники, и на самом деле мне просто приятно проводить с тобой любое время, так что пока ты не сделаешь мне макияж как из фильма «The Breakfast Club», я буду искренне считать преступлением то, что они сделали с Эллисон в этом фильме... Нэнси оторвала взгляд от этих красивых розовых губ и сосредоточилась на еле заметных морщинках вокруг сосредоточенных бровей, мягком изгибе век и слипшейся темной туши, нанесенной на короткие ресницы. В течение дня она растекалась по ее ватерлинии и делала глаза Робин более пронзительными, чем они имели право быть. Чем дольше она смотрела на нее, тем сильнее сжималась ее грудь, и ей пришлось снова отвести взгляд. — ...это преступление против потрясающей внешности Элли Шиди на протяжении большей части фильма и преступление против странных девушек во всем мире за то, что они притворяются, что Эллисон стала выглядеть лучше после макияжа. Мы должны прекратить притворяться, что каждая девушка хорошо выглядит в розовой одежде; некоторые девушки хорошо выглядят в розовом, некоторые девушки хорошо выглядят во фланели из секонд-хенда. Даже идея, что макияж – это такое яркое развитие характера, сама по себе сексистская, потому что почему характер женщин в фильмах связан с их внешностью... Она сосредоточилась на носу Робин – ничего странного, чтобы зацикливаться на нем, верно? Только веснушки, едва заметные веснушки, разбросанные по нежной коже девушки, по щекам, по лбу, по скулам. Глядя на нее, Нэнси думала, сможет ли она найти в этих веснушках созвездия, нарисовать мифических зверей на нежной коже подруги. Она могла бы потерять себя в галактиках этих веснушек, давать им имена и лелеять каждую из них. — ...и это не только факт того, что развитие ее характера зависит от ее внешности, но и ее конечная цель – просто понравиться какому-то парню, как... какая женщина так сильно заботится о каком-то условно привлекательном тупом качке. Опять же, не говори Стиву, что я это сказала. В общем, я хотела сказать, что я принесла все, что могла, чтобы повеселиться и поднять тебе настроение, а также послать нахуй патриархат. Нэнси не могла не улыбнуться, когда Робин замолчала. Кому какое дело до какого-то жуткого укурка, который бросил ее. Кто заботился о каком-то условно привлекательном тупом качке. Кто заботился о каком-то парне, когда такие люди, как Робин, заботились о ней. Высокая девушка была уже настолько близко, что Нэнси чувствовала ее дыхание на своей коже, и только когда их взгляды снова встретились, Нэнси поняла, что подсознательно шла ближе к подруге и теперь стояла на носочках, чтобы оказаться на уровне ее глаз. По собственной воле губы Нэнси преодолели это расстояние и прильнули к красивым, красивым розовым губам Робин. Застенчиво и неподвижно. Она закрыла глаза и начала медленно двигать губами, нежно проводя языком по потрескавшейся нижней губе, венка пульсировала под кожей. Но губы Робин оставались неподвижными. Отказ обрушился на Нэнси, как ведро ледяной воды. Она отпрянула от девушки, желая сжаться в комочек от отвращения к себе. О чем она, черт возьми, думала? Неужели она думала, что желание Робин утешить ее означает, что она какая-то дегенератка? Боже, да она была дегенераткой, не так ли? Вот почему она не могла полюбить ни одного парня, потому что она была грязной. Она была гребаным оскорблением природы, бога и всего того, что в этот момент с отвращением наблюдало за ней. Но самое главное – она была отвратительна Робин. Прекрасная, заботливая Робин, которая все еще застыла в шоке, страхе или праведном гневе. Которая скоро выйдет из ступора и убежит от Нэнси так далеко, как только сможет. Может быть, она догнала бы машину Стива и рассказала ему. И в свою очередь Стиву станет мерзко от Нэнси, он расскажет Эдди и всем детям, и даже ее родной брат не сможет смотреть ей в глаза. А потом зубы впились в ее собственные, и красивые, красивые розовые губы со вкусом дешевой помады, соли и яблочного леденца переместились на ее губы. Красная горячая дрожь под кожей вернулась, и Нэнси могла бы заплакать от того, как сильно она заботится о девушке, чьи пальцы запутались в ее кудрях. Этот трепет охватил всю комнату, когда язык Робин скользнул в ее рот и слегка лизнул передние зубы. Левая рука переместилась на шею, кончиками пальцев поглаживая затылок, большой палец ласкал угол подбородка. Забавно, подумала она. Она целуется примерно как Стив. Внешне это было правдой, но Стив никогда не заставлял ее так таять. Ни один парень не заставлял. В этот момент Нэнси поняла, что ее руки все еще болтаются по бокам. Это было недопустимо, ей нужно было ощутить каждый дюйм кожи девушки, сосчитать каждую веснушку и наметить каждый шрам. Ее руки скользнули под затертый свитер Робин и подняли футболку под низом, чтобы они легли на талию, между мягкой кожей живота и тазобедренной кости. Девушка прервала поцелуй, чтобы выпустить дрожащий вздох, и все существо Нэнси теперь пульсировало от желания. — Ты не ненавидишь меня? — спросила она, как будто был шанс, что Робин придет в себя и поймет, что она не хочет этого. — Я обожаю тебя. Блять. Нэнси не думала, что голос Робин может быть более горячим. Каждое хриплое слово теперь было пропитано желанием, а ее дыхание стало неравномерным. Нэнси хотела услышать каждый стон и хныканье девушки. Ей нужно было поглотить ее, пока не останется ничего, кроме похоти и заботы. Ее хватка на талии Робин усилилась, когда она толкнула ее к двери. Она чуть не споткнулась о сумку и не заметила, как Робин упала на ноги. Их губы прижались друг к другу с силой, до синяков, а тела прижались друг к другу, когда на них нахлынула новая волна желания. Теперь это было жжение, огонь, который вырывался из их соединенных тел и распространялся на весь дом. Нет, весь город. Нэнси легонько прикусила губу Робин, вызвав у девушки тихий стон, и все, о чем она могла думать, это о большем. Поэтому она опустила одну руку вниз, к пояснице, чтобы сильнее прижать их тела друг к другу, а другой провела по ребрам, пока не взяла в ладонь голую грудь Робин и не стала играть с ее соском между большим и указательным пальцами. Но Нэнси было этого мало, поэтому она подняла ее ногу, чтобы потереться между бедер девушки. Это не имело бы никакого эффекта, если бы не тот факт, что ноги Робин подкосились, как только Нэнси начала грубо обращаться с ней (они придумают подходящие не патриархальные термины позже), и вес ее бандитского тела поддерживался только стеной за спиной и девушкой, поклоняющейся ее телу, рука которой опустилась опасно близко к ее поясу, другая рука – к ее соску, грудь – к ее груди, колено – между бедер. Это заставило ее громко застонать и впиться в улыбающиеся губы Нэнси. Они уже не целовались, а дышали друг другу в рот, пока Нэнси извлекала звуки из красных, прокушенных губ Робин, смазанных слюной. Она понятия не имела, как долго продолжала стимуляцию, прежде чем рука Робин – которая не переставала ласкать ее подбородок с тех пор, как впервые оказалась там – отвела лицо Нэнси от ее собственного, чтобы заговорить. К счастью, голос Робин мог стать еще более сексуальным. — Мы... мы можем подняться в твою комнату? И почему-то Нэнси начала смеяться. Откровенный смех, который потряс ее грудь. Она не могла поверить, как ей повезло, не могла поверить, как глупо было думать, что неумение нравиться мужчинам имеет значение, когда есть такая возможность. Она не могла поверить, как сильно она заботилась о девушке, таявшей под ее прикосновениями, и не могла поверить, как сильно та заботилась о ней в ответ. Она снова обняла Робин за талию и целомудренно поцеловала в ключицу, прежде чем, спотыкаясь, направилась к своей комнате. Как можно было смотреть на их радость и нежность и выражать отвращение?