1NsxMniV

      — …мужик, я заебался.       что было удивительно — ни звука до этого момента Акума не слышал: ни противного скрипа чужой кровати в соседней комнате, ни скрежет повидавших жизнь половиц в привычно тёмном коридоре, ни шелест от ленивого перебирания ногами по полу. это поражало своей непривычностью, так как Кир абсолютно всегда ходил шумно, словно специально взаимодействовал с окружающим миром, показывая без слов своё местонахождение в пространстве. к слову, Серёжа так давно к этому привык за долгое совместное проживание, что с закрытыми глазами может определить, где грациозно вышагивает случайный человек, а где нелепо тащится Курсед. но сейчас, когда он так втихомолку подобрался до дверного проёма, появляется ощущение, что должно произойти нечто особенное, а может, по-своему странное, как и всегда.       стоит заметить, Акума совершенно не спешит бросать все свои надлежащие дела, чтоб принять незваного гостя так, как полагается в их квартире… если бы у него сейчас не была запущена дота, то он, вполне возможно, отвлёкся и обратил всё своё внимание на вошедшего. так что единственное, что он делает — склоняет голову на несколько градусов в сторону, ровно на столько, чтоб зацепить периферическим зрением фигуру у того же дверного проёма. по всей видимости, Кир привычно опёрся плечом на косяк, аналогично склоняя голову.       — чё? — решительно переспрашивает, с нервозностью суетясь в кресле от, казалось бы, очередного, ожидаемого проигрыша в ролевом поиске.       даже становится интересно, почему все беседы и «разговоры о важном» происходят именно в тот момент, когда он чертовски занят! у него не развит навык мультизадачности, так что он либо полностью концентрируется на игре, вместе с мыслью о том, как ему победить игру одним своим присутствием, либо отвлекается от моделек на экране монитора, пытаясь воспринимать чужие слова без раздражения и наездов, что его отвлекают.       — хуй в очё! мы нихуя не делаем в последнее время, я даже за музыку не могу сесть, — красноречиво изрекаясь, Кир пытается одной манерой слов донести до Акумы нечто важное, то, что его действительно беспокоит и не даёт полностью расслабиться уже… как минимум неделю! он даже жестикулирует, когда разводит руки в стороны, кратко ими взмахивая, словно возмущаясь поставленным перед Серёжей фактом. это ему ничуть не мешает кратко сощуриться, видя, что внимания так такового на него не обратили, не сняли, в конце концов, наушники… как оскорбительно.       теперь, после того, как он использовал всю незаметность, чтоб тихонько подкрасться к своей фактической жертве, его шаги становятся гораздо ощутимыми не только на звуковую составляющую… теперь Акума в полной мере ощущает знакомую походку по полу, потому что чувствует отдачу в районе ног. приходится встать буквально рядом со столом, чтоб лишний раз не приходилось отвлекать человека от «важного» дела, к сожалению, полностью понимая его состояние и ситуацию. в длинных, татуированных пальцах быстро оказывается тот самый подаренный на новый год туалет с криво распечатанным лицом на сливном бочке. «сохранил» — про себя улыбается. так, он здесь по делу. — смотря на то, как ты всё время ебланишь до вечера в кровати, у меня пропадает любая мотивация чёт делать.       — и чё ты хочешь этим сказать? я тебе мешаю что ли? — то ли сплитовый совершенно не понимает, как объяснять информацию правильно и говорить сразу то, к чему хочешь подвести, то ли Акума самый настоящий тугодум, раз не может понять, что от него хотят. тут нельзя исключать два варианта одновременно, по крайней мере потому, что это даже звучит логично.       ситуация на недавно купленном мониторе не приводила этих двоих в бесконечный восторг, особенно Серёжу, который безотрывно сидит за столом уже несколько часов; а если принять во внимание, что игра длится почти час, уровень уверенности в победе стремительно падает и разбивается на миллион частей, как, допустим, хрустальная туфелька золушки.       — ну… — пауза. он действительно не знает, как сказать о своих мыслях. это не совсем то, что он имел ввиду, но лучше уж такое открытое предположение о его резком визите сюда, чем тщетные и глупые попытки объяснить сложные картинки мотивации в своей голове. рука неторопливо тянется к затылку, чтоб сконфуженно его почесать. губы даже как-то кривятся на секунду-другую, пока он прожигает взглядом чужие напряженные мышцы. — да.       — ебать ты выдал, конечно, — подобно Киру, отвечает не сразу, то ли думает над ответом, то ли пытается выиграть себе время, чтоб сообразить дальнейший план действий и успеть предпринять что-то, оттягивая момент его проигрыша. тяжело. опрометчивые действия сами проецируются на его сознание: неудачная позиция и слабая команда союзников приводит к смерти, а там уже недалеко до падения трона.       …с треском проиграв, Акума сразу же упирается ладонями в стол, чтоб со злостью оттолкнуться, одновременно откидываясь головой на небольшую подушечку под шеей. он по инерции откатывается на колёсиках назад, направляя болотный от раздражения взгляд в потолок, пытаясь молиться всем богам, чтоб они ему самолично притащили лошадиную дозу транквилизатора, лишь бы не чувствовать кипящую кровь в венах. иначе он повторит с Курседом то, что сотворила с ним вражеская команда. тяжелый вздох раздаётся после момента экспрессии, пока гневный взгляд впивается в чужой, спокойный. — ну так съезжай, блять, в чём траблы?       — бро, я не могу, — ситуация становится как минимум в несколько раз абсурднее, стоит сплитовому начинать по-особенному глупо улыбаться; причина такого выражения лица оставалась Серёже неизвестной. как говорилось ранее, их совместное проживание в одной квартире приносило свои плоды, ведь на весь всплеск негативных эмоций не последовала подобная ему реакция. всё, что было спроецировано — небольшой, короткий оскал на лице и насмешливый взгляд, словно тот искренне умиляется тому, как Акума «пытается» злиться.       попутно происходящему, Кир успевает вернуть свой же подарок на стол, небрежно отряхивая руки от какой-то сахарной пудры. — тебе без меня тяжело будет, ты не справишься.       — чего, блять? — невооружённым глазом можно заметить, как у Акумы от чужих заявлений начинает кривиться лицо в манеру отторжения и недоумения: в голове словно мартышка небольшая прыгает, кричит во всё горло и бешено бьёт позолоченные, музыкальные тарелочки друг о друга. брови практически сразу ползут на лоб, правда, одна из них оказывается немножко выше, в полной мере демонстрируя тот факт, что этот выпад был принят на свой счёт с возмутительным отблеском в глубине зрачка. Акуме приходится принять защитную позицию, скрещивая руки на груди, нервно потрясывая ногой. — …мне ни жарко, ни холодно от твоего присутствия. энивей мы видимся в этой хате, когда ты приходишь на кухню, чтоб отхуесосить приготовленный мной хавчик или когда тебе приспичит поспать на моей кровати.       — не пизди. кровать наша, общая. забыл? — в какой-то определённый момент времени, когда диалог прекратил иметь титул как «односторонний», сплитовый словно в мультфильме поймал озарение, будто над его головой вспыхнула лампочка, после чего лопнула, но не суть важно. главное, что в его растрёпанной голове появилась гениальная идея, как раз в его духе.       ему было отчаянно мало внимания, которое уделял Акума, будучи полностью отстранённым от обсуждений: по этой причине он выпрямляется, расправляя плечи. рука тянется к спинке кресла, на котором так удобно разлёгся Серёжа, с его дурной привычкой поджимать колено к груди; она сжимает чёрную кожу, чтоб плавно повернуть всю конструкцию к себе и увидеть лицо, больше всех недовольное от сложившейся ситуации вокруг его рейтинга. упираясь двумя ладонями в подлокотники, Курсед всё с той же непринуждённостью тянет несчастный стул на себя, тем самым пододвигая Акуму под свою тень, что отскакивала от потолочного светильника. он в буквальном смысле нависает над парнем, намеренно склоняясь к миловидному лицу ближе, лишь бы дать почувствовать на коже своё дыхание и запах дезодоранта. — давай спор. я реально съеду. посмотрим, сколько мы без друг друга продержимся. кир курседов [21:32] тут какой-то уебок поворотники не включает сука такая шоб он в столб въебался

сергей акумов [21:43]

тебе напомнить как ты на самокате въебашился в фонарь?

кир курседов [21:44] ИДИ НАХУЙ

сергей акумов [21:47] <3

кир курседов [22:39] слыш я вмно купил щя наеьенюсь

сергей акумов [22:41]

спасибо богу

шо я не вижу твоей пьяной морды

симпатичной

кир курседов [22:42] как мне это воспринимать???

сергей акумов [22:46]

как правду

сергей акумов [22:59]

тебе тоже світло офнули?

кир курседов [23:02] дп)) как тебе там без меня грустна?

сергей акумов [23:04]

безотрывно на твои фотки распечатанные смотрю

в темноте

)

кир курседов [23:05] блч

сергей акумов [02:21]

я ебал

не могу без тебя уснуть

возвращайся давай

кир курседов [02:30] реальна ?

сергей акумов [02:33]

ты можешь ебасос прикрыть и приехать?

я спать хочу

кир курседов [02:35] перехочешь … ща приеду       — бухать люблю, пиздец! пил бы, блять, двадцать четыре часа на семь, — первое, что улавливает слух Акумы, стоит ему плавно открыть входную дверь квартиры, соответственно, после звонка, раздающегося на всю территорию жилья.       не трудно догадаться, что своё обещание Курсед успешно сдержал, судя по тому, как он слабо пошатывается на месте, демонстрируя широкую улыбку на все свои тридцать два зуба. для себя решает, что ничего на этот выпад отвечать не будет, скорее, просто понаблюдает и сделает соответствующие выводы по поводу чужой ответственности, раз уж ему в голову пришло сесть в свой ненаглядный корвет, чтоб приехать. за подобные выкрутасы он ещё успеет ему предъявить, но сейчас он больше обеспокоен лихорадочным оскалом на лице Кира, что выглядел так, словно бегал и стрелял по лягушкам из космоса германиевым лазером со спутника, а не мирно добирался по пустым дорогам. если бы Серёжа не додумался расставить по всей квартире свечки, которые ему надарили в день рождения, то он бы ни сплитового не увидел, ни рук своих. — а ещё ебаться люблю, пиздец! ебался бы круглыми сутками.       — долбоёб, — красноречиво изрекает, когда делает один шаг назад, то ли чтоб этот винный аромат поменьше ощущать, то ли пропуская бедолагу в квартиру, позволяя переступить порог.       на чужую радость, Кир так и поступает, стоит ему одним широким, но уверенным шагом сократить всю дистанцию между ними, неизбежно приближаясь. некоторым повезло, всё внимание переводится на попытки скинуть массивную обувь с себя, забивая на верхнюю одежду. чуть опрокинув голову, убирая с лица сожженные краской пряди, тот в полумраке небрежным жестом скидывает с плеча рюкзак, оставляя его у двери до лучших времен. он всю дорогу думал только об одном: как бы поскорее добраться до своего невыносимого сожителя. — я начинаю жалеть, что попросил тебя вернуться.       — так давай исправим! — фраза сопровождается шорохом в темноте и звуком закрывающейся двери: Кир тянет руки, чтоб почти что наощупь найти чужие плечи, а стоит ему справиться с этой задачей, он плавным движением притягивается к Серёже, перемещая холодную ладонь на горячую шею, поглаживая. от явного контраста температур почти сразу следует шипение сквозь стиснутые зубы вместе с попыткой отстранить патлатое чучело от себя, до точности зная, что тот собрался делать.       он не был бы собой, если бы так просто сдался — слабо встряхнув запястье от попыток прервать начатое, Кир немного горбится, чтоб потянуться к чужому лицу своим, проводя носом по мягкой щеке, рисуя незамысловатые узоры, оставляя совсем рядом сбитое дыхание и отблеск своего пьяного сумасшествия, когда пальцы на шее слабо сжимают горло, поглаживая большим пальцем кадык. упрямость Акумы проявляется в его нехотении принимать участие в этих весёлых мероприятиях, так что он старается смотреть куда-то в сторону, отворачивая лицо с поджатыми губами, немного ведя плечами, как неприступная женщина. он, всё-таки, хочет спать. началась игра «кошки-мышки». терпение у Курседа не резиновое, отнюдь, скорее, как пропановая бочка: несколько секунд уходит на то, чтоб горячо выдохнуть на чужие губы, а после, совсем дразняще оттереться губами о скулы, принимаясь медленно и едва влажно оставлять кривоватую вереницу поцелуев, ненароком опаляя ароматом вина недовольное выражение; пальцы на шее медленно ползут вверх, чтоб придерживать уже не за горло, а за челюсть, которую он щекочет несобранными волосами и слабыми покусываниями, скорее, игривыми, ведь у Акумы есть места гораздо приятнее для следов от зубов и пятен разных оттенков.       дальше происходит то, что вынуждает Серёжу неровно выдохнуть и слегка дёрнуться в чужих руках — язык влажно проводит неровную линию от неприкрытых футболкой ключиц прямо до подбородка, что задирается сразу от желания заглянуть в глаза и ответно оскалиться. но его опережают! Кир сильнее сжимает пальцами челюсть, фиксируя голову на месте так, чтоб парень больше не мог отворачиваться и воротить от него свой нос. всё ради того, чтоб грубовато впиться губами в чужие, сразу же оголяя зубы до ощутимой боли в том же месте мокрого причмокивания, где происходят боевые действия. ведь для них это вызов, почти как рыцарский. кратко промычав в поцелуй, Акума включается в процесс, терзая руками свитшот на теле, что деликатно прижало его к стене, ловко умещая колено меж ног, попутно раздвигая их для удобства. на попытке Акумы продемонстрировать свою независимость, Курсед отвечает на эту неловкость своей уверенностью, напористостью и жаром, исходящим из-под подушечек пальцев: перехватывая всю инициативу на себя, решительно обводя кромки зубов и лаская десна хаотичными движениями, в конечном итоге его язык толкается глубже, дабы услышать резкий выдох через нос, когда он сильнее прижимается к этому домоседу, давая в полной мере ощутить своё напряжение в штанах.       — я скучал весь этот блядско-долгий день, — хрипловато делится Курсед, почти что шепотом произнося самые правдивые слова в своей жизни, когда неохотно отстраняется от губ, голодно облизываясь, параллельно слыша это родное, неровное дыхание от неимения возможности вдохнуть полной грудью.       ладонь неторопливо соскальзывает со своей позиции, оглаживая нежную кожу с неким трепетом — пальцы слегка оттягивают ворот чужой футболки, чтоб приоткрыть себе возможность прижаться своим носом к тем же ключицам, вдыхая родной запах, как дикий зверь, обнюхивающий свою жертву; рука тем временем двигается вниз, прямиком по плечу, а всё для того, чтоб перехватить запястье Акумы и ощутимо сжать его, прижимаясь опьянённым лицом к внутренней стороне ладони, потираясь. если бы в квартире было бы немного светлее, то Серёжа мог бы непременно увидеть этот одержимый взгляд, когда глаза темнеют до еле различимого оттенка тёмного шоколада. но вся романтика и взгляд преданной собаки заканчивается ровно в тот момент, когда в ладони оказывается не подвыпившая морда, а стоящий колом член, выразительно выпирающий через ткань свободных штанов: Кир совершенно бесстыдно толкается в чужую руку, при всём этом не давая возможности её убрать, пока он обводит языком ушную раковину несчастного Акумова, с игривостью породистого кота прикусывая мочку. — я выпил. много. мне кажется, что у меня мозг сейчас через хуй вытечет… либо я тебя прямо тут разложу.       — слишком много пиздишь, — невозмутимо отвечает Акума, когда решается повернуть голову, отнимая своё ухо из-под чужих зубьев, тем самым вынуждая слепо встретиться не только взглядом, но и носами. если Кир думал, что тут игра исключительно в одни ворота, то глубоко ошибался: после сказанного он сжимает ладонь, а соответственно, и член вместе с ней. с чужих уст срывается тихое рычание, пока Кир роняет голову на плечо, принимаясь оставлять следы от зубов и продолжая тереться. — …для того, кто давно мог начать действовать.       — я от тебя живого места не оставлю, — своеобразное запугивание сквозь зубы звучит совершенно иначе, чем его нытьё по поводу ощущения одиночества весь дневной период: у него появилось нечто в разы лучше, чем бутылка дорогого и высококачественного вина. контроль. своими словами Акума не только вызвал очередную волну накатывающего жара внизу живота, но ещё и развязал Курседу руки, наделяя властью.       он в буквальном смысле подметил, что тот очень медлит, тем самым нервируя. зная Кира и его дурную привычку издеваться или изводить все клеточки тела до мелкой дрожи и рваного дыхания, застрявшего где-то в истерзанном стонами горле, это может затянуться надолго, поэтому Акумов водит по стволу до тех пор, пока рычание с чужих уст не станет физически мучительным. резкое движение в сторону, Курсед рывком тянет парня на себя, держа путь в сторону их общей спальни. — шевели ногами, блять.       один небрежный толчок в грудь — Акума неуклюже отшатывается назад, слегка размахивая руками, чтоб хотя бы попытаться держать равновесие, но увы, его спина быстро ощущает весь шёлк простыней и уверенность жёсткого матраса. они почти что синхронно выдыхают прохладный воздух обесточенной квартиры через нос, пытаясь в невыносимом полумраке налюбоваться друг другом. как минимум, Кир уже намертво вцепился в чужие, едва подрагивающие кисти рук, так отчаянно сжимающие постельное бельё, словно находя в этом какую-то отдушину и возможность скрыться. у них давно нет размеренного, ровного дыхания, сейчас они как два загнанных по углам зверя, но один из упрямо заталкивает второго в тот угол, который ему больше нравится.       у кого-то не на шутку разыгрался аппетит: стянув с себя ненужный свитшот, Кир нарочито развязно откидывает его куда-то в сторону, смотря на Акуму так, как будто, без преувеличения, сейчас вцепится ему в горло. с этой висящей атмосферой кровавой бани, Курсед торопливо забирается на кровать, поближе подползая к парню, что скооперировано повторил чужой жест и тоже освободил себя от верхней одежды, отправляя чёрную футболку на пол, к другим тряпкам. по итогу, он нависает сверху, предварительно разведя чужие колени в стороны, лишь для того, чтоб по-хозяйски устроиться между. одна рука упирается прямо рядом с лохматой головой, пока вторая скользит по разгорячённой коже, ощутимо придавливая к кровати. — ты сегодня не уснёшь.       шорох в темноте сопровождается тем, как Кир сдавленно выдыхает, чувствуя в своих крашенных волосах чужие пальцы, так напористо сжимающие пряди и притягивающие к себе. — если продолжишь пиздеть, я тебя обратно отправлю.       — отъебись, я бухой. — невозмутимо притираясь пахом к паху парирует, ни в какой степени не воспринимая чужие слова всерьёз. они оба прекрасно знают, что тот останется, причём, надолго.       руки совершенно беззастенчиво шарят по бедрам, пока Кир усыпает парня влажными, развязными поцелуями, едва ощутимо царапая ногтями кожу и рывком стаскивая домашние штаны, не скрывающие ответного желания от слова совсем. горит потребность рвать любые тряпки, которые будут служить ему препятствием на пути к тому, чего он так сильно жаждет за последние часы своего существования.       — я всю дорогу думал о том, как хочу тебе, блять, засадить, — шепчет сбито, засовывая руку под ткань белья и обхватывая пальцами чужой член, оглаживая его с нажимом, терзая большим пальцем головку, в ответ Акумов приглушённо мычит, поджимая ноги в коленях, не сводя взгляда с карих глаз. — ты же не будешь вредничать как всегда? я не собираюсь отказывать себе в удовольствии трахнуть тебя до ебучих звёзд в глазах, слез меж ресниц и твоих мольб остановиться.       шепот снова и снова обжигает чужое ухо, пока Курсед расправляется с остатками одежды, оставляя Акуму обнаженным, распластанным по огромной кровати, на которой можно и потеряться. несколько долгих мгновений он просто любуется чужой наготой, затем снимает собственные, тесные от стояка штаны, демонстративно доставая член и проводя по нему рукой. в ответ тишина. стример наотрез отказывается как-то реагировать на грязные мысли Кира, фокусируя свой взгляд на оголённой коже, игнорируя собственную наготу и пульсирующий стояк.       — ты помнишь позавчерашний вечер, когда ты закрывал себе рот ладонью, лишь бы не застонать в голос от моего члена в заднице, да? — шепчет хрипло, заглядывая Серёже в глаза, давая насладиться ловушкой потемневшего, лихорадочно блестящего взгляда, пока не глядя тянется к прикроватной тумбочке, ища тот самый тюбик с лубрикантом. сегодня ему не хочется тянуть кота за яйца, любезничать, обводить все клеточки тела поцелуями и радовать нежным тоном в словах, не-е-ет. ему до безумия хочется растерзать этого дурака на мельчайшие части, чтоб тот вообще не мог собрать себя воедино.       пальцы легко заскальзывают в Серёжу из-за смазки, Кир толкается глубже, сразу нащупывая комок нервов и надавливая на него, а потом разводя пальцы в стороны, преодолевая сопротивление итак растянутых ранее мышц. чужие пальцы в себе ощущаются намного иначе, в отличие от своих, они жёстче, сильнее и более напористо растягивают судорожно сжимающиеся стенки, стримера ведёт конкретно: он напрягает бёдра, когда прикусывает губу от колких ощущений.       он из принципа давит на Акуму своими словами и произошедшим несколько дней тому назад, отбирая возможность предпринимать попытки сопротивления. и это работает: тот стискивает зубы и прячет нос во внутренний изгиб локтя, подрагивая на пару с терроризирующими его мурашками. он внимательно вслушивается в сбитое дыхание и лижет венку на шее, упираясь собственным стояком куда-то в бедро, пачкая предэякулятом бледную кожу. Акума, весь красный как рак, полыхает от такого горячего и свирепого сплитового, он подливает масла в огонь, не тушит, пытаясь понять, какие границы у этого всего присутствуют. — ты же так панически боишься, что нас с тобой увидят. не могу забыть твои вопли в раздевалке магазина, где мы пытались пиздеть на инглише. ты так мне и не рассказал, как тебе было тяжело плакать от удовольствия и злости на меня, потому что не мог возразить из-за банальной нехватки воздуха, пока я тебя трахал. он красуется как павлин, выпрямляясь и давая теперь Акуме насладиться чужой наготой. но это лишь мгновение, прежде чем влажная головка члена упирается между ягодиц. — я почти въебался бампером в тот самый фонарь, пока представлял, как ты поскуливаешь подо мной и царапаешь мне спину до ебучих ссадин.       порыкивает в губы и яростно накрывает их своими, толкаясь бедрами, чувствуя невероятную тесноту и жар нетронутого несколько дней тела, глотая, выпивая чужой, болезненный стон. Серёжа задерживает дыхание, принимая поцелуй и толчок: он выгибается в спине дугой, пытаясь хоть как-то отвечать растерянно водя языком по деснам. ощущения — охуительные, но и одновременно тянуще-болезненные, так как он слишком напряжён от приятных флешбэков в голове. едва ли Кир теперь способен остановиться. он входит в парня на всю длину, дает ему совсем немного времени, чтобы ощутить это, чтобы прочувствовать каждой клеточкой тела эту заполненность и пульсацию внутри себя, а потом начинает двигаться.       мышцы сокращаются и Акума очень остро чувствует всю длину, весь рельеф из выступающих венок, весь жар и напор исходящий от сплитового. кошмар. он сильнее вжимается в постель, несмело обнимая деспота за шею и пытаясь не так сильно концентрироваться на ощущениях. он предпочитает закрыть слезящиеся глаза, попутно изламывая брови от настойчивости, пока беспокойно принимает в себя член, через силу обхватывая ногами чужую талию. отрывается от чужих губ, чтобы сделать вдох. шумный, жадный. он растягивает губы в отдающей легким безумием ухмылке, запрокидывая голову к потолку. как же охуенно хорошо ощущается чужая растерянность. такой секс априори становится особенным. он изголодался по этому телу. двигает бедрами плавно, но размашисто, каждый раз вторгаясь в чужое нутро на всю длину, почти выходит и толкается вновь с глухим хлопком кожи о кожу.       взгляд скользит по его лицу, по искусанным губам, затем опускается вниз, туда, где так жадно пульсирует чужое нутро, где член снова и снова врывается в жаркую тесноту, заставляя вздрагивать их обоих. сердце в груди колотится в бешеном ритме, всё это отзывается тяжелой пульсацией внизу живота, вынуждая жмуриться и рычать над чужим плечом так отчаянно, как никогда. рука перемещается на чужое горло, сжимает его, перекрывая доступ к кислороду. воздуха становится крайне мало, когда такие родные пальцы его стискивают, поэтому Акума совершенно беспомощно делает вдох с характерным хрипом. все его стоны приглушаются и тут вряд ли можно распознать, когда тот сорвал голос и перестал ориентироваться в пространстве, словно ёж в тумане.       он податливый, горячий и невероятно жаждущий, показывающий как никогда свое желание. стонать становится сложнее из-за асфиксии, но это лишь небольшая преграда перед тем, как начать хоть что-то понимать. он знает, что синяки от такой хватки у него точно появятся, но зная в глубине души, что будет только рад подобному развитию событий, ведь это похоже на эйфорию, это лучше чем наркотик, жизненно ему необходимый. зубы впиваются в плечо, оставляя новую метку, а рядом еще одну и еще, чтобы было видно, чтобы укусы эти служили напоминанием о горячих руках и крепких пальцах на горле, о том, что играя с огнем вполне можно обжечься. и если бы Курсед не знал, как сильно всё это нравится его возлюбленному, это бы выглядело как насилие, нет ничего нежного в том, с какой яростью он вколачивает его в постель.       Кир чувствует дрожь чужого тела под своими пальцами, слышит, как громко его мальчик стонет, и это стоит всего на свете, любого ожидания и поездок в другие квартиры. жар вокруг них становится всё ощутимее с каждой секундой, сплитовый чувствует, как дыхание становится рваным, хаотичным и хриплым, как напрягаются все мышцы, как предательски тянет низ живота, с каждым новым толчком приближая к разрядке: движения становятся рваными и оканчиваются парой резких, особенно глубоких толчков. пока Серёжа мажет губами по коже, Курсед глубоко в него изливается, сжимая его бедро до новых синяков, утыкаясь лбом в плечо и тяжело, со свистом выдыхая в шею.       — блять, Серёж, ты тут чё, сигареты курил? ставлю свою мать, что держал бычок как семиклассник.       — пошел нахуй.