Подполье Хиганбаны

Дождевые капли сползаются вниз по гравированной решетке. Открытое нараспашку окно напевает летним голосом грозы — грохочет, ударяясь о стены и кусает старую шпаклевку. Эхо ночного подъезда всегда пугало. Было ли дело в блеклом свете фар, просачивающемся сквозь решетки, сухих силуэтах кактусов или в шуршащей трели домофона, Минхо не знал. Сейчас его мало могли испугать скрипы входной металлической двери первого этажа да и ржавые глаза помойных котов теперь казались не более чем декором к треснутым горшкам с колеусами. Спустя месяц после переезда в старый дом, Минхо понял, что не подъезда нужно бояться. Вовсе нет, это необязательно. Остерегайтесь тех, кто живет в квартирах поблизости — самых доброжелательных на вид соседей. Ведь, быть может, монстры прямо сейчас смотрят в глазок и наблюдают за вами? Скомканное дыхание и одышка — единственное, что сопровождает парня при пересечении лестничной клетки. На все остальное, за год жизни, проведенной здесь, он перестал обращать внимания. Носок кроссовка упирается в ступеньку, красная лампочка неприветливо выглядывает из электрического щитка, соседи с третьего — последнего этажа что-то снова роняют, освещения уличного фонаря не хватает для того, чтобы вставить ключ в замочную скважину с первого раза. Эта обыденная повседневность жизни в Англии очень медленно душит, с каждым днем сильнее утягивая петлю. Ощущая то, что сходишь с ума, ты постепенно признаешь политику сумасшедших. С еле слышным вздохом Минхо открывает дверь в квартиру, попутно стараясь сбросить туго затянутую обувь. Один кроссовок влетает в трюмо, другой проскальзывает дальше по темному коридору. Пытаясь до конца расстегнуть заедающую молнию на олимпийке, Ли случайно задевает керамический подсвечник. Белый ангал падает на пол, разлетаясь на крошечные черепки. — Сука, — устало выругивается парень и присаживается на корточки, руками собирая осколочные обломки. В это время в дверном проеме горбатой тенью ластится темный силуэт с бесформенными руками, ногами и колючими позвонками. Но это лишь тень — обман человеческого зрения, хитрая уловка подсознания, ковыряющая свежие корочки страха. — Что случилось? — доносится тихий шелест звуков со стороны силуэта, но кажется, что вязкий, немного шершавый голос щекочет ухо, едва соприкасаясь губами мочки. Оглушает. Минхо вздрагивает от неожиданности. По дому странствует легкий сквозняк, проходящий сквозь дверные щели снизу и игриво кусает за оголенные щиколотки. Кожа усыпана мурашками, хочется укутаться хотя бы в то старое одеяло с запахом сырости, которое оставила после себя хозяйка квартиры. — Ниче не случилось, — коротко огрызается парень, дернув плечом, словно отмахиваясь от назойливой мошки. Саркастически приподнятая бровь и насмешливый оскал, сдвинутый в уголок губ рождают змеиные языки пламени в не человеческих зрачках. И только Феликс хочет что-то сказать, как лицо Минхо мгновенно меняется: от стыдливой пунцовости до бледноты и дикого ужаса в глазах. Он сразу же спешит неловко пробурчать: — Прости. Костлявые руки волнительно перебирают острые стекла на полу, серебряный серп луны отбрасывает блики на зеркало обувной тумбы, а сердце гулко рокочет, завывая диким реквиемом. Ладонями обводя осколки, Минхо не замечает, как на фаланге пальца выступила кровавая рябь, словно рассыпался мелкий бисер. В темноте коридора вспыхнул ненасытный взгляд кровавых глаз. — Я чую твою кровь. Феликс стоит на том же месте, опираясь плечом о дверной косяк и не предпринимает никаких попыток подойти и помочь. Лоскуток фарфоровой кожи выглядывает из бордовой рубашки, расстегнутой на три пуговицы, мягкий шелк шелестит по линиям торса, обделяя зубцовые ключицы. Вампир давно успел понять, что лишняя помощь Минхо не нужна. Только не по мелочам. — Забей. — Я повторю вопрос, — Феликс буднично поправляет подвороты рубашки на локтях, корябая ногтем подушечку большого пальца. Глядит из-под ресниц приторно, пробирается в душу липкими паучьими лапками, — что случилось? Но мертвого не стал бы волновать стон разбитого стекла. Нет, вовсе нет. Его интересует взбудораженное сердце, что дробит энергичный ритм в грудную клетку. Подразумевая совершенно иное — беспокойное «как ты?», он неотрывно следит за робкими движениями младшего. Минхо обессиленно вздыхает, жмурясь до пестрых паеток перед собой и переводит замыленный взор на мужчину, что имеет обманчиво юное лицо. Руки неосознанно сжимаются в кулаки, в хрустальной надежде причинить боль себе, а не Феликсу словами. Осколки вгрызаются в кожу, царапая линии. Человек распахивает от удивления глаза, с ужасом отмечая, что совершенно забыл про режущие кусочки в ладони. Он осторожно отодвигает руку, чтобы случайно не замарать куртку и продолжает собирать стекла поменьше, пытаясь создать образ невозмутимости. Вампир, глядя на все это, приподнимает брови, усмехаясь про себя. Для кого этот спектакль, если он и без зрения читает Минхо, словно брошюру, написанную крупными буквами? Бешенный пульс говорит сам за себя, а от новой крови тягостно покалывает в носу. Феликс невольно ведет носом, на секунду прикрыв глаза. — Я заебался, — кряхтит Ли и поднимается с корточек, небрежно отряхивая возможные пылинки свободной рукой. Он стягивает с себя олимпийку, стараясь не испачкать её окровавленной рукой и, проходя мимо мужчины, плетется на кухню, шлепая тяжелыми от усталости ногами. Феликс идет за ним следом и включает лампочку на вытяжке. Маленькая комнатка заполняется тусклым желтым светом, будто от зажженной свечи. Внимание привлекают пестрые стикеры на холодильнике с бессмысленными записями: «Я пустой. А мог бы хранить для Ли Минхо кимчи))» «Завалить идиота с юрфака» «Элфорд Феликс. я хочу. лапшу» «Найти носок с китами» «Будешь дома, закажи кимбап. Спасибо, трухлявый!» «Какого хуя только я пишу на холодосе?» «Быдлёнок, ближе к обеду приедет курьер. Забери, пожалуйста» В углу стола валяются упаковки рамена, на батарее сушатся случайно постиранные деньги, а на барной стойке лежит плюшевая тыква с вырезанным ртом и глазами. Минхо притащил ее домой почти сразу же после переезда, сказав, что ее рожа напоминает соседку с первого этажа. Ли выбрасывает осколки и наливает стакан воды из фильтра, залпом осушая его. Другая рука свободно повисла в воздухе. Алая капелька медленно скапливается на кончике пальца. — Где ты был? — интересуется Феликс вполне спокойным тоном и облокачивается на столешницу, складывая руки на груди. Минхо откашливается, прежде чем ответить. — У меня сегодня было дохуя пар. Какие-то пиздюки с потока довели химика, блять. Этот старый мудак нам сказал, что на зачете автоматы не поставит. Морж, блять, — он ставит пустой стакан на стол и вытирает рот рукавом толстовки. — После пар мне нужно было пиздовать в библиотеку, чтобы дописать этот ебучий курсач. Но потратив на это дохуллиардище времени, я так и не закончил. Феликс сочувственно качает головой. За деревянным окном, заляпанным краской, танцует ночь: пьяным ветром опирается о кирпичные стены зданий, желтыми листьями вытирает влажные тротуары. Англия бесспорно прекрасна и романтична, Лондон щедро распахивает гостеприимство пожилыми руками. Минхо не видит в этой стране своего дома. — К какому дню тебе нужно сделать курсовую? — Элфорд отталкивается от столешницы, вплотную подходя к юноше. Трется носом в плечо, млея от приятного тепла чужой кожи, — я мог бы… — Нет, — отрезает Минхо. — Не мог бы. Когда ты в последний раз спал? Вампир в некой растерянности поднимает голову, безмолвно спрашивая, что не так, но сразу же искусно улыбается, цепляя верхним рядом зубов холодный металлический шарик. Сгустки теней отпечатывают сахарные ресницы на фарфоровых щеках, а заостренные, длиннее обычных зубов, клыки выглядывают из верхней губы. — Сегодня. — Че? Когда? — недоумевает Минхо. Он с серьезностью рассматривает лицо напротив, для себя отмечая, что оно прекрасно всегда: и при полном параде, и спросонья, и даже сейчас — уставшее после тяжелого дня в роли преподавателя истории. Но не может заметить никакого подвоха, даже малейшего намека на ложь. Какова вероятность того, что Феликс говорит правду? — У меня было окно на второй и третьей парах. Всех моих студентов с юридического и педагогического забрали на мероприятие, посвященное благотворительности. Как волонтеров. Мы с другими преподами сидели, чаи гоняли. Но почему-то я быстро уснул от их бесед. Минхо хмыкнул. А ведь он предупреждал Феликса о том, что коллектив из преподавателей суховат на дискуссии и более интересные разговоры, прежде чем тот устроился туда работать. Начать можно было еще раньше: например, с того, что вампиру вовсе нет нужды работать в принципе. Достаточное количество денег он заработал еще в те времена, когда служил во имя Испанской короны. Когда на кострах сжигали вампиров, которых по ошибке прозвали ведьмами; Когда во всей Европе царила антисанитария, а лица горожан не отмывались от копоти. Когда убивали ради того, чтобы убивать. Однако, прослужил Феликс недолго, лет семь-восемь максимум. Невозможно работать там, где люди постоянно стареют: скукоживаются, седеют, иссушаются… Невозможно не вызывать подозрений, когда у самого на лице ни морщинки. И только не тогда, когда других солдат возвращают по частям, а у самого эти части отрастают заново. Главное правило давно живущих вампиров — постоянно переезжать. Неважно куда, неважно насколько долго — периодически изменять имя и место жительства в паспорте так же необходимо для мертвого, как для человека обследоваться у врачей. Другой вопрос, кто следует этому правилу, а кто пренебрегает. Не соблюдая законы, они дохнут как мошкара. В особенности отморозки, что находятся в розыске. С их стороны крайне глупо быть самоуверенными и полагаться на силы мутации. В конце-концов, это и является причиной гибели — самонадеянность убивает. И кто тогда в дураках? «Никогда не стой на месте. Остановишься — умрешь» — так однажды сказал Феликсу его Создатель. Этих слов хватило, чтобы вырваться из грязи и носить золотые перстни на руках. За последние почти четыре сотни лет он сменил свыше двадцати фамилий и побывал почти во всех странах мира, где в каждой есть хотя бы по одному жилью. Правда, в Англии условия проживания скудноваты — но так бы это назвал Минхо. Феликс же считает их квартиру, в которой они проживают на данный момент «для души». — Прямо все группы? А нахуя? Это на какое мероприятие столько волонтеров нужно? И почему я об этом нихуя не знал? — Донорство, — пожимает плечами мужчина, — любой желающий может сдать кровь, тем самым помогая больным, которым срочно требуется переливание. — Или вампирам, хули нет, — хихикнул Минхо, а Феликс рот скривил рот в глумительной усмешке, — че, серьезно? — Ну а как ты думал? Данные аферы и уловки способствуют тому, что голодные вампиры не зажимают жертв в переулках, а цивилизованно скупают пакеты крови в больницах. Есть, конечно, смелые упыри, что продолжают использовать дикарские методы на людях, но, как правило, долго они не живут. — Почему? — Ну что ты как маленький? — смеется Феликс. А в глазах таится коварство, жесткость… — Законы для всех равны. А всех провинившихся убивают Шипы Подполья. Для вампира нет ничего тяжелее смерти. Это почти то же самое, как длительное тюремное заключение для человека. Разница лишь в том, что во втором случае больше садистской вкусовщины. Как же извращенно выпускать человека на свободу, когда его лицо ослепляет закат жизни, ты так не думаешь? Феликс дотрагивается мерзлыми пальцами чужого подбородка, взглядом грызет человеческую пугливость, горящую в тусклых глазах, поворачивая голову парня в сторону. Минхо сосредоточенно сглатывает, не шевелясь от напряжения. И, кажется, едва ли дышит. Кинжально-винные омуты растворяют духовную оболочку в наркозе. Тело словно под крепкими седативными препаратами, от которых ноги подкашиваются. Эти касания сродни меди, которой прижигали в древности ножевые раны. Феликс на себе испробовал подобные ощущения лишь однажды: когда ему на ноги надели раскаленные металлические ботинки за оппозицию против Великой Китайской империи. Старший оглаживает грубую линию челюсти мягкой подушечкой большого пальца. Кончиком носа проводит у шеи, огромное внимание уделяя пульсирующей жилке — мягко дотрагивается губами и улыбается сквозь поцелуй, чувствуя, как участилось сердцебиение. Минхо сбито выдыхает воздух, будто бы до этого не мог дышать. Стараясь держать себя в руках, он демонстративно отворачивается от вампира и недовольно выплевывает: — Ты ахуел? Какой я тебе маленький? — Грубый и глупый ребенок. — Не называй меня ребенком. Мне уже двадцать один, — а у самого голос дрожит и сердце надрывается от мурчащего тона партнера. — Ути-пути. Убеди меня в этом, — скалится мужчина, перекатывая во рту пирсинг, — твоя взрослость заключается в том, что ты пытаешься строить из себя крутого парня, м? Или в том, что спишь с плюшевой пандой? Феликс наклоняет голову в бок, засматриваясь на нахмуренные брови и надувшиеся от неловкости, рубиновые щеки. Его снежные волосы щекочут лоб, слегка завиваясь на концах. — Отъебись, — бурчит Минхо, пытаясь оттолкнуть Элфорда, но тщетно: тело бессмертного весом словно с титан — хуй там сдвинешь. Он пробует еще раз, но сдается, когда ничего не получается вновь и вздыхает, смирившись. Из соседней квартиры слышно, как тявкает противная псина, которая не дает никогда нормально выспаться по утрам. За окном усилился дождь: слышно, как он ритмично барабанит по стеклу и крыше. С открытой двери балкона веет сыростью. Длинная серебряная серьга в ухе Феликса хаотично покачивается от каждого шевеления головой — это некий своеобразный протест на довольно глупый стереотип о том, что вампиры серебра боятся как чумы. — Мне триста семьдесят шесть, и что с того? Сравнил котенка и тигра. Вот стукнет сто двадцать, и разрешу кудахтать. А пока живи с мыслью, что взрослость определяется не по возрасту. — Люди столько не живут, мудила, — фыркает юноша. И ведь специально не рассматривает вариант с обращением, даже в разговорах упоминать не хочет. Феликс на это только хмурится. Ему больно слышать отказ, хоть он и хорошо это скрывает. Остается только надеяться, что Минхо передумает. Конечно, они уже затрагивали темы смерти, обращения и молодости и неоднократно, но каждый раз вампир слышал категоричное «нет». Феликс поднимает раненую руку гопника, на которой промежутками засохла кровь. В воздухе витает ощутимый запах кислого железа. В следующий момент не очень нежно впивается острыми клыками в палец — такими же, как плавники у рыб, прокалывая запекшиеся корочки. Минхо вздрагивает, даже не подозревая, что в этот самый момент его парень злится на себя, на него, на значительную пропасть между ними… Полные противоположности: мертвые и живые — сошлись на схожих чувствах друг к другу. Тяжело объяснить да и кто они такие, чтобы перед каждым оправдываться? Из вновь открытой раны стекает кровь: несколько капель на пол, остальное на язык, смешиваясь со слюной. Мужчина в извиняющемся жесте мягко целует кончик среднего пальца, языком размазывая рубиновую кровь по собственным губам. У Минхо скрутилась удавка в животе. Он скомкано дышит, чувствуя мороз на ладони, будто бы та онемела от того, что все перетекло в рябиновые щеки. Юноша неотрывно глядит за тем, как Элфорд слизывает кровь с подушечек, иногда причмокивая и присасывая кожу. Очень трудно не отворачиваться, когда винные глаза въедаются в собственные и ни на секунду не отводят взгляда. — Поэтому ты всегда будешь грубым и глупым ребенком, — хрипота шуршит в томном голосе, хитрая улыбка прорывается наружу, обнажая кровавые зубы, — и еще, — Феликс приближается к уху, шепчет: — еще раз назовёшь меня мудилой и будешь жить у соседки, милый. Угроза «получишь по заднице» почти сразу же перестала работать в нужном русле. Хватило нескольких раз, чтобы понять, что Минхо, в общем-то, этого и добивался каждый раз. — Поебать, — быстро мямлит Минхо, нервничая о того, что до сих пор ощущает фантомные поцелуи на ранках. От таких выходок человек до старости не доживет — сляжет с инфарктом и повышенным давлением. Хотя это вряд ли, Феликс умеет не только тревожить пульс, но и приводить его в норму. — Серьезно? — вампир в наигранном удивлении выгибает бровь и скалится заговорчески. А Ли сразу же теряет приподнятый настрой и тушуется, стоит старшему взглянуть, мол, я не шучу. — Так че там с вампирами? — В идеально задуманном мире все вампиры должны перейти на здоровое питание, так называемое ПП. Но как ты мог заметить, всем все равно на эти законы. Потому и умирают. — Я не раз видел, как вампир ебашит человека. Им похуй, что из-за этого они могут сдохнуть? — Гласность, — безразлично пожимает плечами Феликс, — если ты делаешь это незаметно, то всем насрать на эти законы. Главное, не засветиться в прессе. Но если же привлекаешь внимание и ставишь под угрозу тайны нашего существования, то условно ты — покойник. Старший трепетно сжимает в ладони чужую руку, с интересом разглядывая побелевшие костяшки. Целует и сразу же прикусывает косточку на запястье, обтянутую тонкой кожей. Мерзлый шепот охватывает сухожилия, вены, ногти. А бордовая рубашка топорщится складками на локтях. — Где обитает большинство вампиров? В Китае? — тихонько сглотнул Минхо. — В странах, где смертность выше рождаемости, — беззаботно отвечает Феликс, не шибко отвлекаясь от своего занятия. Его ничего не смущает в данный момент. Минхо открывает рот возмущения, — в Азии проживает огромное количество вампиров, но все-таки все крутится в Японии. А колено вампира ловко протискивается между ног студента. Румянощекий Минхо почти полностью наваливается на столешницу, отчаянно цепляясь руками за края и верещит: то ли от негодования, то ли от смущения. Этот вампир когда-нибудь его доведет. — Хули ты пиздишь о таких не хухры-мухры вещах, облизывая мне руки, как чертова счастливая собака, что целый день не видела хозяина?! Феликс на мгновение замирает, перерабатывая информацию, а после гаденько лыбится, отступая на шаг. Сердце колотится… — Извини, — совершенно не раскаивается Элфорд. — мне до одури нравится тебя дразнить. Но ты прав, время позднее, тебе пора спать. Поэтому введи меня в курс дела и отдыхай. — Ну пиздец, — открыто возмущается человек, сложив руки на груди, — вот вечно ты так! Доводишь и обламываешь, блять. Ну и падла же ты… — фыркает Минхо и шлепает преподавателя по плечу. Феликс заливисто смеется, окончательно утратив игривую искорку. Он подходит к плите, накрыв крышкой маленькую кастрюльку с говяжьим бульоном. Холодильник тихонько скребет над ухом, тусклая лампочка вытяжки рассматривает добродушную улыбку и прорывающийся, скомканный смех. Нахохливающийся человек с лохматой копной волос, выглядит чертовски очаровательным. Даже когда сердито сдвигает брови в безмолвном желании дать подзатыльник вампиру, которому свыше двухсот лет. — Я все равно ничего сегодня не планировал. Ты вымотался, да и к тому же от тебя людьми несёт. — Ты ахуел? Людьми несёт, людьми несёт… еще скажи, псиной воняю. Многозначительная тишина повисает в воздухе. — Реально ахуел, — подытоживает Минхо. — Не ворчи, — успокаивает Феликс, в один миг посерьезнев, — к тому же меня ждет твой недописанный курсач. Юноша опускает голову, вздыхая. С белоснежных волос хлопьями спадает усталость, выжатая из уходящего дня, что лишь сейчас дала о себе знать. Минхо вплотную подходит к старшему и складывает руки на плечи, сцепляя их в замок. Взгляды в упор: глаза в глаза, дыхание в дыхание… Смерть не противостоит жизни: они идут бок о бок, прочно держась за руки. Ли приобнимает Феликса, клюнув его куда-то в область подбородка. — Я так тобой дорожу, — любовно тянет студент, шмыгая озябшим носом, — ты, блять, не представляешь. Вот я тебя… бля… ну… как это, как Европу мигранты, короче. Это прям пиздецки стопроцентно. Вот. Феликс внезапно подхватывает Минхо за бедра, от чего тот сразу же удивленно ойкает, крепко цепляется за ткань бордовой рубашки в области лопаток и обхватывает ногами талию вампира. Парень загнанно дышит, словно трусливая газель, загнанная в ловушку. Элфорд мягко касается собственными губами чужих, ласково придерживая за подбородок большим пальцем. Языки лениво сплетаются друг с другом, топленный жар поглощает мертвый холод. Гопник тихонько урчит от удовольствия, вырисовывая ломанные линии на спине старшего. Блеклое освещение нечетко обводит контуры разгоряченных тел, создавая маленький мирок между ними. Интимная тишина закутывает тюлью пушистые головы, будто тонкой вязаной шалью. Феликс напористо углубляет поцелуй, иногда обхватывая зубами нижнюю губу. Минхо чувствует холодный металл у себя во рту. У него буквально срывает башню от проколотого языка преподавателя. — И я тебя, — выдыхает Феликс, зарываясь носом в копну ржавых волос. По стеклу барабанят громоздкие капли. Через приоткрытую балконную дверь проникает запах дождя и ночная жизнь Лондона: звонкие голоса струятся сквозь шелест листьев, светофоры пищат при наступлении зеленого света. Феликс, неосторожно ковыляя, относит парня в кровать. — Отдыхай. Минхо моментально засыпает. Человек мирно спит. Его сторожевой пес покоен.

🩸

Сизые птицы голодно кружат по небу: рассаживаются тлей на проводах, агрессивно гаркают на бродячих дворняг и нагло протискиваются под ногами людей в поисках малейшей крошки хлеба. Раннее утро пахнет дождевой свежестью и сырым асфальтом. Шторы шелестят от осеннего ветра, солнечные листья крутятся в хороводе, снизу гудят долговязые моторы машин. Неспешно кряхтит и проснувшийся город, что среди человеческих сов, неловко оставался жаворонком. Сквозняк просачивается под растянутую футболку: лижет теплую кожу, обгладывает босые ступни, выглядывающие из-под косматого пледа и щекочет уши. Спящий человек укутывается с головы до ног: только холодный нос высовывается из-под мягкого кокона. Это прекрасное утро не мог испортить никто. Даже с маленькой противной псиной за стеной можно было бы смириться… Но соседские ранние пташки, что гнездятся этажом выше в этот раз пошли дальше — накуковали последний час собственной жизни. Стена вздрогнула. Весь дом на себе прочувствовал сверло перфоратора. — Да заебали… — в отчаянии стонет Минхо, совсем не желая просыпаться, — ебало себе просверлите! Хуернылые мудоебища, блять. Он накрывает голову подушкой и зажмуривается до разводов под веками, надеясь, что прямо сейчас из рая восстанет тишина, и соседи замолкнут. А иначе он лично поднимется наверх и разнесет им все, что ремонт уже не понадобится — придется менять место жительства. На мгновение шум прекращается. Уши облегченно вздыхают, а голову заполняет противный, оглушающий писк. Счастье длилось недолго, ведь уже через минуту гудение перфоратора возобновляется. — Ну все… пошла пизда по кочкам, — многообещающе цедит парень, отлепляя лицо от подушки, — допизделись дятлы. Лохматый плед в бешенстве летит на пол, домашняя футболка закручивается на талии, а зубы стискиваются от злости и обиды на то, что его сон наглым способом побеспокоили. Минхо спит чуть больше, чем Феликс. И это при всем том, что Ли не вампир, он — человек. Уставший, вспыльчивый, эмоциональный и ранимый че-ло-век. Старший старается помогать студенту разгружать учебные дни, выполняя за него какие-то простецкие, но занимающие много времени, задания, или дописывая очередные рефераты. Правда, это не часто получается, потому что Хо стыдится принимать подобную помощь от Элфорда. И в редкие моменты, когда удается достучаться до сознания юноши, Ликс ощущает легкое благословение червивого сердца. Минхо человек. Минхо гордый. Минхо постоянно гложет вина за то, что он — абсолютно здоровый, умелый парень сидит на шее вампира, благополучно свесив ножки. Словно пользуется им, его добротой. Очень тяжело не ссориться по поводу материального положения в их паре, тушить пылкие плевки слов, стараясь подобрать сглаживающие фразы, когда Феликс слишком давно живет на этом свете, чтобы беспокоиться о своем финансовом благополучии. Зачем попусту забивать себе и Хо голову. А Ли не слышит. Не желает принимать данный факт. Невыспавшийся гопник решительно натягивает застиранные треники, не обматывая длинные шнурки вокруг пояса. Штаны съезжают с талии и неуклюже висят на бедрах, карманы забиты паучками из мюзле и конфетных оберток. Минхо берет в руки телефон и случайно цепляется взглядом за время на экране телефона. Глаза в ужасе распахиваются. У него вот-вот начнется пара. Опаздывает! — Ликс, проспали! Слышишь, учебу проебали. Руки шуршат по горе мятой одежды, лежащей на стуле. Минхо в спешке натягивает второй носок, не замечая, что они разные: один с цветными квадратами, другой с флегматичными бульдогами. Да похуй, так нынче модно. — Ты чего кричишь? — Феликс бесшумно показывается в спальне, всунув руки в карманы штанов. Минхо невольно зависает от увиденного, на мгновение перестав моргать: голый торс, обтянутый бледной кожей, серебряным инеем мерцает на дневном свете медного отлива. На мужчине спортивки в катышках, съезжающие с талии, серьга, висящая ледяной сосулькой и затянутый на затылке хвостик. Элфорд выглядит уютно, по-домашнему прекрасно… Лохматый и очаровательный; мятый и нежный. Столько лет прошло с тех пор, как они познакомились… Годы, напитанные чувственными признаниями, ссорами, предубеждениями и окрыленными мечтами на двоих. Странное знакомство, необъяснимое стечение обстоятельств, по которым можно понять, что за них двоих цеплялась сама судьба. Порой тяжело поверить в то, что Феликс — его парень. Иногда чувствуются пережитки юности шестнадцатилетнего подростка с огромным количеством амбиций, излишним самомнением и вздутым эго. Период закрытия души на свинцовые замки и непринятие себя. Но Феликс… Он был прекрасен всегда. Легко быть молодым, когда бессмертен. Феликс цинично приподнял брови, обводя взглядом бардак в комнате, который устроил Минхо: скомканные подушки растрепаны, одеяло и плюшевая панда свалялись на полу, стол захламлен вырванными листами и конспектами, стул — самой разной одеждой. Он переводит взор винных глаз на паникующего Минхо, что нервно теребит ткань треников и елозит ногой по полу. В глубине души вампир искренне надеется на то, что Ли порвет эти убогие штаны. Неважно, что с ними будет: сгорят в огне, обрастут ягодными пятнами, которым неподвластен стиральный порошок или же пойдут на половые тряпки. Главное, чтобы они исчезли из этого дома. Давно пора было бы уже купить что-то нормальное — человеческое, что ли… Но Минхо упирается. Не хочет ничего другого. — Губу закатай, это мои любимые. Хули, я в них и на алтарь попиздую, и на тот свет пойду. — Тебя быдло за своего считают. — Хуй я на них клал. Мне главное, чтобы ты меня за чужого не принимал. Остальное неважно. Пусть хоть целый мир сложится карточным домиком, когда их собственный сплетен на многогранном равновесии. Маленькая личная вселенная для них одних: здесь нестрашно быть кровожадным монстром в глазах общественности, непонятым и одиноким. Минхо и Феликс любят друг друга. Пускай и проявляют это не всегда, как самые обычные. Возможно, в этом и смысл — идти поперек всех. Часто случаются недопонимания, мелкие бытовые ругани, иногда и хлопки входной дверью, побеги из дома, крики и скандалы. Важно услышать, а не просто слушать. — Я, блять, проспал. Пиздец… Пиздец! Меня физик, мудила этот, отхуесосит прям при всех там! Феликс равнодушно проезжается глазами по наручным часам и так же безапелляционно выдает, прокрутив кожаный ремешок на запястье: — Время без четверти восемь. А насколько я знаю, вторая пара у тебя начинается в пол-одиннадцатого. Минхо озадаченно хмурится, открывая рот, чтобы возразить и опровергнуть, но вампир к этому времени уже развернулся и поковылял из комнаты обратно, тихо перебив ход мыслей парня: — Сегодня четверг. Минхо зависает, глупо пропиливая взглядом голую спину Феликса. — Хули четверг, если пятница же… — тянет студент, шмыгнув носом. Он вновь включает экран телефона. Четверг. — Ебучий случай, блять. Когда Минхо показывается на кухне, Феликс стоит, облокотившись руками на столешницу и ждет, пока вскипит вода в турке. Дневной свет просачивается через бумажные занавески и рисует контуры на голой спине — углубленную полосу вдоль позвоночника. На фоне бормочет потертый телевизор-ящик, а аромат кофе забивается в щели скрипучих плинтусов. Мужчина поворачивает голову вполоборота, оглядев Хо с ног до головы, заправляет выползшую прядку за ухо и разрывает скромную тишину шершавым кашлем. — Я посмотрел твои каракули, — вампир выключает газ и переливает кофе в кружку, поставив турку на соседнюю конфорку, — довольно неплохо. Чуть-чуть подкорректировал блок с грибами, чуть-чуть дописал, — он беззаботно пожимает плечами и разминает шею, прокрутив ею в разные стороны, — распечатанный результат лежит на подоконнике, можешь взглянуть. — Ты прям все доделал?.. — шокировано произносит юноша, подходя ближе. Сладковатый запах кокосового геля для душа въедается в ноздри, запутываясь в носоглотке. Пристрастии Ликса к приторным шампуням, кремам и бальзамам никогда не отнимали у него некую статность в поведении: в том, как он себя ведет в своих кругах, как располагает. У Минхо каждый раз сердце по швам трещит и заплатками обрастает, когда Феликс в перерывах между парами сидит в кофейне подальше от ненужных глаз, рассказывая о реальной политике прошлых времен, а не то, что написано в методичках. Обычно он прячет дерзкую ухмылку за поднесенной ко рту чашкой чая и пахнет, словно белый-белый зефир. Ли хватает с подоконника стопку бумаг и заинтересованно листает курсовую, вчитываясь в подпункты. — Нихуя, ты сюда даже пеницилл и голубую плесень добавил, — тусклые глаза сгорают от счастья, сердце взбудоражено колотится, — спасибо! — Минхо коротко целует холодную щеку, не притрагиваясь к губам, потому что еще не чистил зубы. На нем все те же разные носки и растянутые треники, спадающие с талии. Схожесть таится в мелочах. Минхо давно заметил, что несмотря на совершенно не подходящие друг к другу вкусы в одежде, дома их внешний вид многим не отличается. Как правило, они носят что-то похожее или не носят. Как например, футболки на данный момент. Со стен свисают пастельные лохмотья обоев, которые отклеились в самом начале переезда в столицу Великобритании. Делать ремонт смысла нет, как и времени на это, ведь «скоро переедем, зачем заморачиваться?» — каждый раз ворчит гопник, даже не желая знать, как разводить клей. Проблема лишь в том, что этот запланированный переезд растянут уже на год… Феликс ставит кружку на стол и интересуется игриво, проводя железным шариком по небам: — Спасибо сказал и забыл, — тонко и эластично намекая, вампир подводит к сути, пропитывая атмосферу приторным запахом. Минхо невольно подхватывает, — а будет ли что-то, что я могу запомнить на более долгий промежуток времени? — И голос медом пропитан, а кровавый взгляд зверских, но прирученных глаз растворяется в худых коленях, обтянутых штанами. — А че ты хочешь? — с преданностью в голосе, просипел человек, подхватит общую ноту, — могу отсосать, — мурчит, замечает чужой взгляд на своих ногах. Ловкие руки проскальзывают по тонкой талии Феликса. Холодная кожа млеет от пламенных пальцев розоватого оттенка. Плоский живот едва заметно вздымается, когда юноша очерчивает ложбинку пупка, переходя к линиям кубиков пресса. Феликс глубоко втягивает воздух носом, чуть слышно сопя. — Есть идея получше. Приходится скрябать по кухонным стенами остатки самообладания, чтобы довести задуманное до самого конца. Элфорд наклоняется к сидящему на табуретке младшему, пряча руки в карманах. И снова все по-новой: лицо в лицо, глаза в глаза. — Прям щас или подождем до вечера? — сглатывает Минхо с низменной дрожью в словах. Каждый раз невольно засматриваешься в эти глубокие омуты цвета траурных роз, драгоценных рубинов, вырванного из груди сердца… Феликс будто читает каждую возникшую в голове мысль, анализируя детальный сюжет по мимике: то как Ли заламывает брови в задумчивости, прикусывает нежные губы, зажимает ладони между ляжек, смущенно отводит зрительный контакт… Вампир беззлобно усмехается и вытягивается в полный рост, прекращая дурацкую игру, кто кого переглядит. И так понятно, для кого это снисходительное развлечение, а для кого борьба с жалостью к себе и желанием подчиниться — бесчеловечная пытка. Уж простите за каламбур. — Можно сейчас. Подожди секунду. Феликс отходит и неожиданно для студента, открывает дверцу шкафа под раковиной, доставая оттуда мусорное ведро. Минхо вопросительно выгибает бровь. Не без интереса. — Снимай и клади сюда, — поясняет старший и указывает на треники. До Минхо сразу же доходит. — Да нихуя подобного! Феликс смиренно выдохнул, а человек на мгновение расслабился. Но лишь на мгновение, ведь уже через секунду старший вцепился пальцами в штаны Хо и отчаянно пытался стащить их с ног. — Насилуют! — завизжал Минхо и решительно клацнул зубами, дав понять, что играться он не настроен. Вампир скептически приподнимает бровь, сдувая лезущую в глаза челку. Человек хмурится, прослеживая эмоции своего парня и неожиданно для всех, кусает его за руку, сжимая челюсти сильнее. — Ну ты серьезно… — то ли спрашивает, то ли утверждает. Непонятно. — Какое бескультурье, быдленок, — Феликс потряс рукой и цинично хмыкнул, когда чужая голова последовала за рукой, а кожа все еще ощущала тупые человеческие зубы на себе, — тогда хотя бы рубашку надень. — Нет их у меня, — победно фыркает юноша, когда наконец-то разжимает челюсть. На руке остается отчетливый белый отпечаток от укуса. — Возьми мою, — ровно произносит Ликс, с нечитаемым любопытством разглядывая след. Минхо хочет возразить, — Пожалуйста, — лукаво добавляет мужчина, переведя взгляд с руки на парня и озорно улыбнувшись краешком губ. Изо рта выглядывает очертание заостренного клыка. — Ладно… Хоть день как человек будет выглядеть.

🩸

— У-у-у, — низко тянет Минхо, выходя на лестничную площадку, — э-э-э. И тишина. Даже эха нет. Старый обшарпанный подъезд оброс колотой плиткой, сыграв шахматную партию между этажами. В углу расстилается изобилие рассадников пыли — цветочных горшков с засохшими кустами и сгнившими кактусами. Открытое нараспашку окно жалостливо ударяется о стену, подрагивая стеклами. На болотных стенах говорящие объявления и паутина, на подоконнике — трупы комаров. В дневное время он не пугает так же сильно, как ночью, словно на рассвете в него вселяется душа доброго дедушки с понятными только ему и пожилым соседкам, анекдотами. Феликс тихо копошится в прихожей, накидывая на плечи шоколадное кашемированное пальто. — Что ты делаешь? — Элфорд странно косится на паренька. — Я выгляжу в этой рубашке как петушара, — привычно комментирует Минхо, пропуская вопрос мимо ушей, — еще и эти очки пидорские. — У тебя плохое зрение. — Мне это никогда не мешало, — пожимает плечами. Человек спускается на междуэтажную площадку, уткнувшись в телефон, в то время как старший звенит ключами в поиске нужного. Шероховатые папоротники скромно воюют между собой за каждую крупицу пасмурности через железные прутья, перила задыхаются от старых слоев краски. Пыль кружится в воздухе, щекотит ноздри. Минхо морщит нос и выключает экран телефона, скучающе вздыхая. Хочет спросить у Феликса, долго ли он еще копаться с дверью будет, но вопрос так и застревает в глотке, когда гопник случайно переводит взгляд на лестничную площадку этажом ниже. — Ой, блять… — испуганно вырывается едва различимое. Там у самой первой двери, у электрического щитка с мигающей лампочкой, стоит пухленькая женщина пожилых лет. Она молчит. И смотрит прямо на Ли, не моргая. Тоненькая болотная кофточка в ржавый ромбик скатывается в жировые складки, плотная юбка в пол прикрывает больные ноги, а металлические волосы сплетены в косу. Соседка даже не двигается: замерла будто с нечеловечески-пугающим взглядом и что-то прячет за спиной. Минхо тревожно сглатывает, стараясь не моргать. Сердце трусливо сбегает в тартарары, пальцы дрожат и корябают заусенцы. Сознание прихотливо играется, представляет жуткие вещи и то, что примерно прячется у женщины за спиной. Что скрывает это старческое, морщинистое лицо? Тишину дедушки-подъезда сопровождает не языковой барьер, смущение или неловкое молчание. Вовсе нет. Это ступор: отчаянный и скулежный. Минхо молча пилит ее своими тусклыми глазами, она прожигает в ответ. К счастью, на лестничной площадке внезапно показывается Феликс, звякая кольцом ключей. Словно почувствовал что-то неладное. Услышал, как бешенное сердцебиение кусает грудную клетку, обгладывая кости. Он вытянул губы в невинном удивлении и широко улыбнулся, здороваясь со старушкой на чистом английском: — Ой, Какая встреча! Миссис Баррингтон, рад видеть Вас в здравии. — Здравствуй, соседушка, — словно отмирает женщина, немного шепелявя. Она вдруг стала самой обычной и приветливой. — Ну и погодка сегодня, — мило воркует вампир, довольно прищурив веки. — И не говори. А я тут цветочки вышла выгулять. Они недавно проснулись, молочка просят. Она вдруг достает из-за спины маленький горшочек бамбука. Минхо облегченно сомкнул губы, не выдавая не единого звука. Воображение всегда любило тормошить его. Феликс скосился на младшего и вновь повернулся к соседке, спускаясь по ступенькам прямо ей навстречу. Ли деревянными шагами идет следом, словно борясь с дурацким желанием спрятаться за спину Элфорда. Пожилые жители пожилого дома, в котором нет места для юнца. — Попробуйте сварить им тыквенную кашу. Говорят, она полезна. — Сегодня ночь возмездия. Высший согнал всю нечисть на грешную землю. Точите вилы, соседи. Минхо округляет шокировано глаза. — Обязательно, — хмыкнул Феликс, и любезная улыбка сразу же пропала, стоило ему повернуться к соседке спиной. Тяжелая дверь открывается, впуская свет в пыльные углы, целованные паутиной. Ветер и мелкая рябь дождя хлещут в лица. — Да она ебанутая! Не, ну ты слышал, какую хуйню она щас затирала? — Разве? — придуривается Феликс, прослеживая за смольными птицами, пролетающими мимо соседних домов, — нормальные соседи. Минхо неаккуратно достает пачку вишневых сигарет из заднего кармана джинс. Оставил бы треники, честное слово. Но с рубашкой не солидно как-то. Он нервно делает слабую затяжку, пиная ребристый камень в клумбу и выдыхает дым. — Ты таким же в старости будешь, если доживешь. Если… — Да я лучше молодым сдохну, чем стану таким. Феликс вздыхает, забирая из рук парня сигарету. — Знаю, вариант с обращением ты не рассматриваешь, но знай… — на секунду замолкает Элфорд, обдумывая, как правильнее донести мысль, — если ты и умрешь, то только своей смертью. Делай с этим что хочешь: истери, рви, ругайся, злись, но самовыпилиться я тебе не позволю. В конце концов, это грех. — Ну нихуя себе, — ошарашенно повышает голос Ли, подходя ближе к вампиру, — да мы уже и в Бога верить начали! Что с тобой сделала Англия? — хнычет Минхо, наблюдая за тем, как Феликс саркастически хмыкнул и выпустил пар через приоткрытые холодные губы, — Ну какой грех, трухлявый? Скажи еще, что в Высшего этой припизднутой веришь… — Когда-то я проживал человеческую жизнь и слышал о вампирах только в церковных байках. А сейчас что? Если такие твари, как я, существуют, то почему не могут существовать те же оборотни, ангелы, русалки, феи? — Преподаватель заговорчески играет бровями, затушивая бычок об урну, — кентавры? — В тебя я верю. Потому что вижу своими глазами. А их не вижу. Пока не доказано, не ебет, что сказано. — Какие рифмы. — Мне душно в Англии, здесь совершенно нечего делать. Скучно. И вообще, — вдруг возмущенно заявляет Минхо, — я енота хочу. — Они не усидчивые. — Я тоже, но ты справляешься, — с гордостью лыбится юноша, прикрывая глаза. Морщинки едва отобразились на молодом лице. Ветер подхватил легкий подол рубашки, обнимая талию. Прохладно. — Двоих я не потяну, — ласково говорит Феликс, застегивая чужую олимпийку по самый нос. Минхо зачарованно наблюдает, не отрывая горящих глаз. Порой проявление заботы согревает сильнее, чем необходимость в теплых человеческих руках.

🩸

Время обнимает короткую стрелку на полуночи. Поздний час стучится костяшками в тяжелые двери, разбиваясь вдребезги о виноградную лепнину на бетонных стенах. Сплетение проводов как вен, вельветовые гирлянды-паутины и скудная отдышка до ступенек второго этажа. Минхо упирается руками в колени, крупно втягивая носом кислород. В подъезде смердит цветущими бутылями с водой и чем-то жареным. Из углов не высовываются выкрученные лампочки — они остались без света. Здесь складываются провода квадратами, карикатуры на стенах, щелкают ставные застежки, а напольные кратеры впитывают шелуху семечек. Ли дергает ручку, открывая входную дверь. Дома тихо. И безлюдно. Всюду выключен общий свет. Пожилой дом сгорбился от холода и старости, нахмурив тяжелые брови-навесы. На кухне едва пляшут рассветные блики настенного плафона, а мыльные оттенки отпечатываются пузырями на гармошке занавесок. — Я вернулся, — мычит Минхо, быстро скидывая кроссовки. Вовсе не нужно было сообщать, Феликс его почуял, когда тот топтался в подъезде. Это так, человеческие заморочки. Ли идет на слабый источник света, поправляя сползшие на нос очки. В спутанных волосах застряли дождевые капли и крошечные семена березы. Волнообразные пряди прилипли к лицу, некоторые завились на макушке. Туманная влага окутала маленький Лондон. — Ты сегодня бодрый. Хороший день? — лениво интересуется мужчина, подперев подбородок рукой. Изумрудная рубашка смята в локтях. Золотые пуговицы сверкают глянцем, воротник распахнул трубчатые объятья, оголив рубцовые ключицы и кадык. — Сойдет, — улыбается Минхо, пройдясь взглядом по серебряной серьге, что дергается от каждого шевеления тела. — Ты уже в одиночестве пьешь? Хуевый день? — парирует гопник, замечая на столе распечатанную бутылку красного вина и шарообразный бокал. Феликс беззлобно усмехнулся, проведя языком по ряду верхних зубов. Железный шарик поблескивает от слюны, клыки от лунного света. Элфорд берет бутылку и заполняет бокал чуть меньше половины. — Вовсе нет. Тебя ждал. Помимо алкоголя на обеденном столе лежит электронная книга с минимальной яркостью и справочник по приготовлению блюд из фасоли. Ли шаркает ногами до холодильника, доставая из дверцы фильтрованное бутылочное пиво. Еще утром его не было. Ликс постарался. — Я вижу. Есть какой-то повод? — День без происшествий. — Мне нравится, хули. Минхо расплывается в сытой улыбке и садится на диванчик напротив Феликса, притянув к себе ноги. Приоткрытая форточка скрипит, из крана капает вода, собираясь бусинками на кончике. За окном беспросветный туман и вязкость ветра. Запотевшие окна и закопченные потолки балкона. На подоконнике стоит полная пепельница, новая пачка благовоний и металлическая роза. Апельсиновые корки посыпались с батареи — раскрошились на полу. Юноша сосредоточенно поджимает губы, пытаясь пальцами открыть коронообразную пробку. — Ты еще зубами попробуй, — насмешливо фырчит вампир, выгибая бровь. — Не, это хуевая идея. Слушай, может, ты попробуешь? У тебя зубы покрепче будут, — мило улыбается, щуря нос и протягивает бутылку. Феликс тяжело вздыхает и не вставая, дотягивается до ящика со столовыми приборами, в следующий момент протягивая человеку вилку. — Спасибо, — студент неловко откашливается, а щеки смущенно краснеют. Сам ведь мог догадаться… — За что пьем? — развязно шевелит губами Хо, наконец, открывая пиво. — За молодость. — Куда уж тебе там… — непроизвольно вырывается тихо. Минхо сильно-сильно сжимает губы и прикрывает рот ладонью, чтобы смех не прорвался наружу. Феликс, глядя на это, обыденно закатывает глаза. Быдленок в своем репертуаре. В мойке лежит сковорода с прилипшими углями яичницы. Это был маленький порыв приготовить исконно «Английский завтрак» на обед с беконом и колбасой, который пошел крахом сразу после того, как Ли взял в руки нож. На плите холодный чайник, а холодильник оброс щетиной — новыми стикерами. «Я сам помою!» — Любовь? — хитро прищуривается вампир, протягивая буквы. — Да бля, ванильно чет. — Тогда за что? — За утюг! И многострочная тишина без многоточий… Из крана все так же капает, балконная дверь неустанно скрипит, а Феликс смотрит на него: долго, глубоко, насмешливо и немного удивленно. Минхо тушуется, потому что кажется, что его считают идиотом. — …Чтобы у нас все было гладко. Феликс вдруг неожиданно смеется. Так искренне и открыто, что хочется заснять его на камеру, добавить в избранное архивов и воспоминаний. В домашней тишине послышалось безмолвное одобрение тоста и многогранный звон стекла. Время проходит незаметно. Стрелки гордо идут впереди, несмотря на усталость. Минхо выбрасывает бутылку в мусорный пакет, не запоминая сквозящий треск разбившегося стекла. — Ты ужинать будешь? У вампира от вина блестят губы. Голос, напомнивший колыбель осенних листьев, подхватывается блеклым светом и растворяется на надломленных корочках человеческого подсознания. Взгляд нежный, трепетный. Невыносимо ласковый. Минхо неожиданно для Элфорда, но ожидаемо для себя, не удерживается и целует Феликса в губы, так отчаянно хватаясь за его лицо. Сладкий запах чего-то кокосового, исходящий из неживого тела, обволакивает ноздри, небрежно перебивает дыхание и туманной рябью заполняет легкие. Холодный металлический шарик нервирует оголенные чувства, вынуждая Минхо сжаться ближе, интенсивно обхватывая нижнюю губу. Феликс быстро расслабляется и перетягивает инициативу на себя, проходясь обжигающими пальцами под рубашку. Ребра пылают, кожа покрывается слоем мурашек, а родинки прячутся, не выдерживая столь сильных эмоций. Вампир прерывается первым, впитывая в себя сонаты чужого тяжелого дыхания, словно окутанного щебнем. За пасмурными глазами отчаянная молитва, свойственная даже атеистам и агностикам, руки до безумия сахарно держат лицо, прокручивая пальцы в хлопковых волосах. — На выбор есть ризотто и паэлья. — По мне это одно и то же, — выдыхает Минхо. — Деревенщина, — Элфорд беззлобно тычет пальцем в чужой лоб, — это две разные кухни. Ты бы сюда и плов еще приписал. Феликс хочет отстраниться, но Минхо резко притягивает его за галстук, вынуждая посмотреть на себя. — Ну уж нет, хуй там плавал, — моментально спохватился юноша, не слишком интенсивно зажимая старшего у столешницы. — Не в этот раз. Минхо приближается ближе. Сонные остатки бывалого пьянства в крови, мертвое дыхание облизывает шероховатую сухость губ. Жар обволакивает тонкую кожу, одаряя ее кипятком, зефирные ресницы подрагивают, словно на ветру колышутся ландыши. Вампир на мгновение перестает шевелиться, неравнозначно переваривая чужие действия, и тем самым провоцирует Минхо на самодовольную насмешку. Всё внутри воспылало, охватив волокна тканей вороньим пламенем. Треугольные парадоксы выстраиваются в квадраты; подъезды разбегаются в квартирных словах соседей; паэлья больше не против объединиться с ризотто. Младшему нечасто удается удивить Элфорда, но каждый такой редкий раз он чувствует себя окрыленным. Феликс дышит скомкано. Смотрит то на губы, то на сжатый в руке юноши галстук и озорно склоняет голову к плечу, поглядывая сквозь сахарные ресницы. Запах градусов на кухне, настенное тиканье часов и лёгкое молчание, поднявшее со дна недосказанности, о которых хочется говорить вновь и вновь. Минхо прекрасен: тонкий голос, улыбка, частое сердцебиение… Незаконченная скульптура Древних с глянцевыми глазами, вырезанными из журналов. Его глубокий взгляд облизывает вампира с изгибов изумрудной рубашки до выбеленных волос. Дрогнувший кадык, хитрые заломы на губах и изматывающее волнение не прекращающиеся даже в тот момент, когда Ликс наклоняется к чужой, сравнительно хрупкой шее, шепча доверительно тихое: — Ты так волнуешься, будто бы не знал с самого начала, чем все это закончится. Судорога словно вирус — моментально распространяется по всему организму. Сладкая дрожь и тонкая грань между алкогольной страстью, любопытством и возбуждением. Перламутровые истомы черпают вдохновения и вырванные страницы желаний. Часы все тикают, сквозняк все воет под балконной дверью, а глаза внимательно пронизывают, несколько секунд безмолвно говоря о том, о чем душа кричит и чем она живет. — Я никогда не смогу к этому привыкнуть. И ты это знаешь, — хрипит человек, опустив разговорчивые омуты. — Как и я… Феликс внезапно подхватывает младшего под бедра, от чего Минхо удивленно ахает и обхватывает талию вампира ногами, параллельно обнимая за шею. Галстук в клеточку смялся ломаными змеями, белые волосы разлохматились на затылке из-за контуров, которые обводит любимый человек, распушив веер пальцев. — Паэлью оставим на потом, — хихикает гопник, чмокнув Элфорда в губы. У самого щеки горят от жара, исходящего лишь от него самого. Взлохмаченные волосы завиваются и щекочут уши, сумасшедший контраст дурманит голову, слепляя пластилиновых демонов-искусителей. Противостояние теплокровных и хладнокровных сущностей с самого начала не в равном бою. Людские пороки вываливаются наружу, выплакиваясь в плечо по природе бесчувственным тварям. Являются ли вампиры монстрами? А любовь мужчины к мужчине — пороком? Минхо неожиданно прыскает куда-то в грудь вампиру. — Тебе смешно? — подозрительно сощурился Феликс, открывая дверь в спальню ногой. — Согласись, тебя впечатлил мой тост, — зрачки сверкают, прохладная комнатная температура целует в чуть оголенную поясницу, щиколотки, шею… — В следующий раз сказану че-нибудь про сковородки. Типа, чтобы у нас все жарилось! Минхо перестает гоготать и вдруг становится хмурым, когда Феликс опрокидывает его на кровать и сам нависает сверху. Расслабленный галстук касается живота младшего, белые пряди частично закрывают искусственный свет фонарей. Феликс тянет оскал, выдыхая мерзлый воздух в самое ухо: — Давай про половые тряпки. Меня это заводит куда больше. Он прикусывает мочку, постепенно спускаясь вниз короткими поцелуями. Колено ловко протискивается между ног гопника. Касания мучительно медленные, трение одежды чертовски сладко передается по всему делу. Минхо не сдается, и все пытается шутить и издеваться, всячески отвлекая себя от действительности. — Ну я же прикалываюсь, — невинно улыбается он, хлопая глазками. — А ты не понимаешь молодежные шутки, потому что трухля…. Бля-я-ять! — тело пробивает мелкой дрожью, когда Феликс все же теряет терпение и проезжается коленом по приподнятому члену. — Много болтаешь, — цыкает вампир и накрывает губы парня своими. Мнет их, распивая вкус человеческой податливости вперемешку с желанием перенять инициативу на себя. Влажный жар и винная горечь не могут нести за собой правосудие, раскрывая веера карт с несказанными словами. Это чуднóе бесовство и бремя, что понесут их откормленные пороки, не найдя двухстороннего дома. Общество людей не до конца принимает запрещенную любовь и даже не подозревает о существах, обитающих среди человечества. А в обществе вампиров любое проявление чувств, как правило, принято считать недолговечной похотью и временным развлечением в выгоду скучного существования на свете. Конечно, бывают исключения, но какой толк о них задумываться? Влажные языки сплетаются в хаотичном движении. Элфорд лижет нёбы и обводит верхний ряд зубов, руками обрисовывая линии на груди. Комната неловко закрывает покрасневшие уши от страстных причмокиваний, игривых укусов-поцелуев со стороны Ли и вплетенных в белые волосы пальцев. Феликс отстраняется, выдыхая сжатый воздух и не пропуская мимо своих глаз то, как Минхо облизывает опухшие губы и судорожно сглатывает, когда Феликс медленно-медленно проводит ледяным носом по выемке ключиц, вдруг неожиданно впиваясь клыками в нежную кожу младшего. Минхо стонет больше от боли, чем от наслаждения, но в противовес этому откидывает голову назад, давая больше места для того, чтобы можно было разгуляться. Феликс ухмыляется сквозь укусы-поцелуи и переходит на новые участки шеи, оставляя за собой ниточки крови вперемешку со слюной. — Ты меня съесть хочешь или погрызть? Как косточку от скуки, честное слово. Ли сжимает изумрудную рубашку в кулаках, тяжело дыша. Щеки наливные и горячие, а в носу щекотно от металлического запаха. — Что бы я не выбрал, ты делаешь так же, — подстебывает Феликс, намекая на ранние желания Хо искусать вампирские губы. Бледные пальцы дотрагиваются до горячего живота, рисуя линии от пупка до паха и хитро подцепляют грубую ткань джинс, чтобы впоследствии пробраться к резинке трусов и прикоснуться к распаленной человеческой коже. Элфорд не торопится. Позволяет себе отыграться и насладиться недовольными гримасами мальчишки, который в данный момент получает электрические заряды опаленного кайфа, но ни за что в жизни не признается в этом Феликсу. Только не тогда, когда перед этим играл с огнем в огне, осмелившись дразнить старшего. — Может, разденешь меня уже? — недовольно хмурится Минхо. — Может, и раздену, — хмыкает Феликс, решая сжалиться над мальчишкой и расстегнуть молнию джинс, стягивая их до колен сразу же вместе с трусами. И больше ничего. Ленивое рукоблудие по крупным бедрам, скрежет ногтей в унисон сбитым мыслям и тончайшая грань между здравием с сумасшествием. Обжигающие морозные губы мажут слюнявыми дорожками в области пресса и низа живота, изредка пробираясь к паху. Каждый такой раз Минхо задерживает в себе воздух и неосознанно втягивает живот, рассматривая из-под ресниц, какой вид ему открывается. А бледные губы едва дотрагиваются до основания члена, мягкими поцелуями покрывая длину и полностью игнорируют зудящую головку, до которой невыносимо хочется дотянуться. Минхо беспомощно елозит по прохладной постели, но Феликс каждый раз хлопает его по рукам и режет своими винным взглядом без ножа, когда руки юноши подбираются ближе к собственному телу. Дурные мысли руководствуются ситуацией, вгоняя в пунцовую краску. Ли готов кончить прямо сейчас. Даже стыдно от одной этой мысли. Он тихонечко поскуливает, прикусывая порозовевшие губы и щеки изнутри. — Ну ты и падла… — хнычет юноша, раздвигая ноги шире. — Заебал. Джинсы и белье сползают по щиколотки. Феликс любезно помогает снять одежду, кропотливо проходясь поцелуями от лодыжек до коленей. Прохладный воздух покусывает оголенную часть тела, не сокрытую за тканями. Возбуждение накатывает в голову, прокручивая шестеренки. — Меня бы здесь не было, будь тебе обременительны мои действия, — улыбается вампир и притягивает тело к себе за ноги. Минхо понимая, что тот абсолютно прав, недовольно расстегивает рубашку и пытается приподняться на локтях, но Феликс откидывает его обратно на подушки, не позволяя этого сделать. Скрупулезная усмешка скрашивает контуры губ, глаза ехидничают желанно. — Нет, лежи. — Ты ахуел? А губу закатать не хочешь? — возмущенно спрашивает Минхо, еще раз пытаясь подняться, но тщетно. Феликс его несильно щипает, предупреждая не дергаться. — Сплошное бескультурье, — передразнивает словами, которые любит говорить Феликс. — Воспитывать тебя надо, — вздыхает Минхо, смиренно откидываясь на постель, понимая, что бороться бесполезно. Белая рубашка остается на нем. — А тебя дрессировать. Обычное воспитание уже не берет. — И ты не берёшь. Трахни меня, а. — Плохо просишь. И тем не менее, он растирает между пальцами прохладную смазку, найденную под махровыми подушками и проталкивает сразу два пальца, увлеченно массируя сфинктер круговыми рывками. Движения изнуряющие: медленные, расслабленные, постепенные, где руки вяло входят внутрь по ноготь, время от времени углубляясь по первую фалангу. Слегка надавливают на колечко мышц и выскальзывают обратно лишь для того, чтобы в следующий момент вогнать на всю длину указательного и среднего пальцев, прощупывая точку с нервными окончаниями. Прерывистые чарующие стоны, распаленные движения умелых рук и пронзительные удары тока, втыкающиеся во все тело. Перед собой не звезды, небо или космос; перед собой вязкая пелена и потолочные отражения с зеркальным послевкусием ночи. Мальчишка тонет в одеяле, словно в зыбучих песках. Отражение беспрекословно повторяет за своим хозяином, изгибая губы, заламывая брови и в наслаждении закатывая глаза. Холодно-жарко от собственнических прикосновений и трения кожи с разных полюсов-антонимов; сладко-терпко от винных поцелуев в десны и нежных слов с хрипотцой; невыносимо прекрасны ощущения, превозносимо напрасны сожаления. С улицы доносится шумный рокот сосен, лай собак и подоконное ворчание проходимцев. Шторы колышутся… Минхо скулит, шумно втягивая носом воздух и от нетерпения самостоятельно насаживаясь на пальцы, когда вампир снова и снова играется — на нервах, чувствах, прихотях. Ровная линия спины, оттеняющая прямые полосы, гравируется змеей. Искушенные вздохи льются из уст, когда Феликс проводит рукой по оси члена, заставляя младшего выгибаться до хруста в позвоночнике и тихо, едва слышно постанывать, шкрябая ногтями простынь. Минхо специально плотно сжимает губы, чтобы на зло вампиру вести себя как можно незаинтересованно. Это выглядит забавно, учитывая то, как его тело откликается на ласки со стороны Феликса, и то, как он психует, не получая желаемое. — Да выеби ты меня уже, — отчаянно молит Ли, чувствуя внутри себя третий палец. — Потом ты будешь скулить о том, что тебе больно, — с нечитаемой интонацией твердит мужчина, расцеловывая горячие щеки, глаза, нос и тонкие прядки на лбу. За столько лет он успел выучить этот противоречивый язык тела и души. — Нет. Я готов, — возражает человек, уверенно прокалывая сомнение собственными глазами. Феликс безнадежно качает головой, решая не тратить время на противоборство молодому характеру. Минхо буксиром пойдет по всем, кто не согласен с его жизненными принципами — огромная тяга к спорам и отрицанию каких-либо вещей, просто потому что таким образом Ли будет находиться по другую от оппонента, независимо от того, кто прав. В любых таких моментах важно оспаривать плюсы и минусы чужой позиции, даже если в другом споре ты топил за сторону противника. В начале знакомства Феликса раздражала данная черта в характере парня: Минхо отчаянно спорил до последнего, не желая принимать поражение даже тогда, когда все указывало на несуразность его высказываний. Первое время Элфорд приводил достойные аргументы, рассказывал научные факты и свои наблюдения, полагая, что это как-то поможет, но спустя время он понял, что Минхо просто нравится ворчать. Несмотря на это, Феликсу удалось приручить юношу. Теперь во всяких бытовых конфликтах Хо вредничает, но все равно соглашается с вампиром, если действительно является неправым. Правда, все еще остаются ситуации, где Ли упирается в принципы, словно маленький ребенок — топая ногами и надувая щеки. Но на это можно закрыть глаза, как и чужой рот ладонью. Элфорд, больше не тратя ни минуты, скидывает с себя одежду и приставляет головку к пульсирующему входу. Минхо задерживает дыхание, а кажется, что захлёбывается воздухом, предвкушая наполненность. Он двигает бедрами, сильнее раздвигая ноги, а простынь липнет к вспотевшей коже, скручиваясь лианами. Феликс провел по волосам пальцами, зачесывая их назад словно гребнем и резво двинул бедрами, вгоняя член до самого конца. Минхо вскрикивает. И сразу же замолкает, больше не позволяя себе издавать никакого звука. Ликс не идиот, он видит, чего добивается человек и… вообще никак не реагирует. Ли давится то ли воздухом, то ли рваными эмоциями, сжимаясь от удивления, от чего вампиру в миг стало трудно двигаться. — Сука-а. — Расслабься, — опасно завлекающий голос опаляет ухо освежающим дыханием. Вспотевшие зефирные прядки волос проезжаются по щекам, острые клыки надавливают на линии нижней челюсти, оставляя неглубокие ямки. Хищный оскал с любовными глазами доводит до экстаза и некого внутреннего бурления под корочкой мозга. Это не кошки-мышки крошечной жертвы и вора-налетчика, что пришел вершить судьбу запуганного зверька. Это равное противостояние двух хищников, построенное на взаимном уважении перед величеством всего рода. Человек и вампир… Кто стоит на вершине иерархии, а кто на вершине пищевой цепи? Кто прячется в тени и чья популяция находится в выигрышном положении? — Я, блять, не контролирую это, — вдруг раздражается Минхо, лягнув мужчину пяткой по бедру. — А раньше мог, — дружелюбно улыбается Феликс, наклоняя голову в бок. Слишком дружелюбно. Интуитивно Хо чувствует, что что-то не так… Нос подозрительно чешется, нечто неизвестное действительно произошло. Хуже всего не понимать, что именно. — Надо было пить все-таки за молодость, а то контролируешь не то, что нужно… Предложения липнут на ушных косточках, а сказанное крутится по-круговой оси с хаотичной скорость. Гопник более чем уверен, Элфорд ведет свои игры, не рассказывая о лазейках разработчиков. У них это взаимно, иначе бы они не сошлись, не будь похожими друг на друга. Один может любит гранатовый сок, другой крепкий чай, но их будет объединять любовь к душевным разговорам на кухне, ослепленной ночью. Здесь также. Их связь сильнее, чем может казаться. Нечеловеческая рука вдруг сильно и неожиданно сжимает основание члена, возводя ладонь в кольцо. Минхо широко распахивает глаза, рефлекторно двигая на встречу бедрами. В уголках глаз скопились хрусталики слез, его тело сейчас слишком чувствительное. Феликс дышит прямо в чужие наливные губы, борясь с желанием прокусить их клыками. Только надави — кажется, что лопнут. Кровавые глаза прогрызают безразлично холодным, строгим взглядом, от которого по телу разрываются мурашки, отделяясь на атомы. В животе ведет мелкая судорога, скрученного в узел, желудка. — Еще раз я замечу, что ты затыкаешь себе рот, — голос обдает зимней стужей, который непременно освежает, бледные пальцы дерзко хватаются за чужой подбородок, очерчивая контур нижних губ. Правдивые угрозы или резвые напутствия… неважно. — И не дам тебе кончить. Слова в кучу, мысли врозь. Тело прошибает морозным пламенем, словно двойным экстрактом перетертой мяты. Ноги сводит от переизбытка ощущений, а истомы застилает и без того беспросветная Вселенная в глазах, вынуждая ломаться на кровати и обнажать грешную душу. Минхо вдруг кривит покусанные губы в довольной улыбке. Хитрые из-под ресниц глаза и суховатый от молчания голос, разрывает тишину: — Но ведь я добился того, чего хотел. — Потому что я позволил тебе это сделать. — Меня бы не остановили твои запреты, — беззаботно смеется Ли, коротко потершись своим носом о чужой, — только не меня. И это не было бы ложью. Минхо свободолюбив и всегда будет делать по-своему. Феликс никогда не станет его к чему-то принуждать. Непорочность проспорила грехопадению, стойко выдерживая открывшуюся картину о двух влюбленных: энергичные толчки, скулеж старых кроватных ножек, снежные волосы в человеческом кулаке, грязные шлепки и восстание двух сердец на против всего общества. — Мне нравится, когда ты такой. — Такой охуенный? — звонко и самоуверенно тянет Минхо, выгибаясь в спине. Распаленная кожа блестит от пота, ладони поцеловали лунные отпечатки ногтей, налитый кровью член дергается и истекает предэякулятом, завитки волос сворачиваются за ушами, пульс отбивает сумасшедший ритм в грудной клетке — и все эти детали воруют глаза, до краев заполненные старым вином. Сладкие остатки лукавства и фривольностей по отношению к трепетным комплиментам, так просто выброшенных из мертвых уст. Феликс не отвечает. Он в наслаждении прикрывает веки, со скромной улыбкой отмечая, что ему никогда не надоест подобное нелепое ребячество и что-то более глубокое, скрытое за ним — краснощекое смущение и тот липкий, мармеладный страх, с которым Хо делал первые шаги навстречу к прочной связи с Элфордом и принятию себя. — Мне так же нравится, когда ты поешь, — шипит змеиным голосом и меняет позу, забрасывая ноги человека себе на плечи. — Спой для меня. И Минхо поет. Ритмичные удары в бедра заглушаются в стенах, дождь барабанит по окнам, руки цепляются за края подушек, раздавливая ткань в кулаках. Ли на грани, дышит короче и чаще. Звон сердца как колоколов, сжеванные удары в стену и отчаянно протянутые руки к самому Дьяволу. Капельки пота скатываются по вискам, мятая рубашка скрутилась на талии, зеленовато-голубые вены просачиваются на тонкой коже. Неслыханное коварство в глазах напротив, мракобесие, спрятанное в унылых щелях и пожилой Лондон, что обессиленно откашливается сырыми листьями. Минхо изливается с несдержанным стоном, пачкая собственный живот. В тело сразу же врывается бессилие и усталость. Он дышит тяжело. Феликс, спустя нескольких толчков, кончает следом и выходит из обомлевшего тела. В осенней тишине слышно биение одного сердца, блудный ветер, холодный ливень и звон в ушах от физической нагрузки, которая обрушилась на голову человека. — Я разогрею поесть, — смакует голосом Феликс, поднимаясь с постели и сразу же натягивая домашние штаны. Минхо чуть поднимает голову, кивает и вновь откидывается на простыни. — Схожу пока в душ. — Так все-таки, ризотто или паэлья? — улыбается вампир. — Всего по-немногу.

🩸

Проходит около получаса, прежде чем Минхо показывается на кухне. Растянутая горловина футболки оголяет зацелованные сиренью ключицы, ресницы и прядки волос склеились от влаги, а рука лениво чешет зад сквозь треники. Время позднее, человеческий организм давно бунтует и устало переругивается с глазами, которые все еще находят в себе силы моргать. Но Ли не хочет, не хочет, чтобы эта ночь заканчивалась. Блаженное чувство спокойствия окутывает голову и мягко ложится на плечи. Всю жизнь бы так сидеть… Минхо громко зевает, не прикрывая рот, и краем глаза смотрит в окно. Холод пробирает через форточку. Ветер шелестит сетчатой тканью от комаров, в то время как его братец — густой туман забивается в квартиры, выпуская сигаретный дым. Дождь усыпляет и устанавливает свои правила, улица танцует с ночью, чтобы согреться. Некая общага для искусства. — Вот лучше бы где-нибудь в Испании жили. Или в Африке, — вздыхает парень, выпустив из рук кружевную занавеску. — Там хотя бы тепло. — Всему свое время, Минхо. Ты еще успеешь посмотреть на мир. Феликс что-то печатает на ноутбуке, иногда от скуки отвлекаясь на кулинарную книгу, лежащую рядом. Растянутая резинка сжимает белые волосы на затылке, руки освобождены от часов и браслетов. Изредка верхний клык в задумчивости зажевывает губу. — Мы здесь уже больше года, — тихо бурчит человек, проведя пальцем по ребрам батареи. На металлической пластине остался след от пыли. — Такими темпами я состарюсь быстрее, чем побываю где-нибудь в Испании, Португалии или Марокко. — У тебя всегда есть выбор обратиться, — ненавязчиво вспоминает Элфорд, бросив короткий взгляд на сонного парня. — Опять ты заладил, — недовольно тянет Минхо, закатывая глаза. — Молчу. Феликс выгибает бровь и поднимает руки вверх в сдающемся жесте. Ленивая ухмылка обрамляет стройное лицо, пальцы беззаботно отбивают ритм по столу, а лохматые стены гудят голосами соседей, чуть шебурша расклеенными обоями. На столе остывает тарелка паэльи. Еле видимый пар устремляется вверх. — Курить хочу, пиздец как. — Что мешает? — задумчиво спрашивает Ликс, не отвлекаясь от ноутбука. Он сидит на стуле, согнув одну ногу в колене и подтянув ее к себе. Другая скучающе шаркает тапком по полу. — Сиги далеко лежат. Вампир понимающе кивает. На этом и закончили. Минхо уселся напротив Элфорда и лениво заковырялся в тарелке, увлеченно выискивая гребешки. — Че ты там воофе делаеф? — вдруг поинтересовался он, набив щеки рисом. — Журнал второй группы заполняю. Надумываю этим шакалам проекты дать, которые они напишут лишь с Божью помощью. — Нихуя ты важный, хуй бумажный, — Минхо быстро проглатывает еду и злорадно хихикает, подцепляя креветку палочками. Феликс видит, как у младшего заинтересованно горят глаза. — А че они натворили? Вампир устало массирует виски и, шумно вдохнув носом воздух, отвечает: — Раздражали своим… — он одновременно думает, какое подходящее слово ответить Хо, и что нужно написать в отчете, — присутствием. — Че-то ты мутнишь, трухлявый, — подозрительно сощурился Ли. — Выпендривались много не по делу, — пальцы вновь прошлись по клавиатуре. — Ну так бы и сказал, что много пиздели и выебывались, а то раздражали да раздражали. — Надо бы и твоему Моржу подсказать провести у вас что-нибудь, а то больно ты говорливый, быдлёнок, — довольно усмехнулся старший, захлопнув крышку ноутбука и облегченно вздохнув. С работой покончено. — Че, блять? Это еще нахуя? — У Минхо ошарашенно вытаращились глаза. Химию он никогда не любил. Снизу запоздало звякнула калитка, ржавчина плодится по всему Лондону. Горожане в этом видят чертоги Старого света. Феликс глотнул остатки вина из бокала и с легкой хрипотцой сказал: — Старших не уважаешь. Человек только открыл рот и плотоядно уставился на Элфорда в попытках ответить что-то приятно колючее, словно шипы и кривые иглы, как в этот момент донесся звонок в дверь. Гопник вдруг с удивлением покосился на мужчину, потому что подумал, что это к нему столь поздние гости, но судя по лицу вампира, он тоже не ждал никого ночью. — Ешь спокойно, я открою, — Феликс сразу же спешит успокоить, вставая со стула, и притормозить юношу, который уже хотел ломануться к двери и утолить свое любопытство. Минхо только и остается молча провожать его взглядом и слегка волноваться. Но неожиданно по квартире разносится «Вечерняя серенада» Шуберта — трель звонка на мобильнике Феликса. Парень даже на миг вздрагивает от громкости музыки, а после нетерпеливо следит за вибрирующим на столе телефоном. И за тем, с какой скоростью к нему подлетает бессмертный. Ему очень редко звонят. Элфорду хватает лишь взглянуть на дисплей экрана, чтобы в миг помрачнеть. Звонок в дверь раздается повторно. — Хо, открой, пожалуйста, сам. Пульс человека значительно учащается, но он спешит посмотреть, кто явился на пороге, краем глаза ловя момент, где Феликс берет трубку и отвечает. Минхо открывает дверь. Перед ним стоит мужчина средних лет в погонах и фуражке. Волосы густые и смольные, хотя на висках прореживаются седые нити. — Доброй ночи, — вежливо поприветствовал полицейский и прижал к себе какую-то кожаную папку, — у вас в доме произошло убийство. Слышали что-нибудь подозрительное? — Че… — студент тупо уставился на мужчину, часто хлопая глазками, — какое убийство? — Обезумевшая женщина, проживающая этажом ниже, она же Лили Баррингтон, предположительно убила свою дочь, смертельно ранив ее металлической шпажкой для волос. Вы замечали что-нибудь неестественное в поведении подозреваемой, может, она что-то говорила или ссорилась с кем-то? — Но… она всегда была немножко чокнутой, — чуть помедлив, рассказал на английском Минхо, не в силах сразу переварить услышанное. Полицейский достал из папки блокнот с ручкой и принялся что-то записывать. — Говорила странные вещи, выгуливала горшки всякие… — Горшки? — перебил мужчина, взглянув из-под волос. — Да, — кивнул Минхо, — с цветами там, кактусами… Она всегда была поехавшей, но на это никто не обращал внимания. — Хорошо, — задумчиво отвечает мужчина и что-то черкает на клочке бумаги. Ваше имя? — Миллер Ноа, — сглотнул парень, назвав имя, которое было придумано Феликсом, чтобы пользоваться им в экстренных ситуациях и при встрече с государственными органами. Если что, то можно будет в участке попробовать притвориться тупым, после того как всплывет его настоящее имя. — Будьте готовы к тому, что Вас завтра могут вызвать в участок на допрос в качестве свидетеля. Всего доброго, до свидания. И он уходит. Минхо сразу же захлопывает дверь и закрывает ее на два замка. В голове вата, как бы переварить только что услышанное?.. Человек шагает на кухню, на ходу громко говоря: — Вот ты мне не верил, а я говорил, что бабка с первого этажа ненормальная! Эта старуха убила свою… — Нам нужно уезжать, — не дослушивая до конца и не терпя возражений, холодно говорит Феликс. У него глаза злые и опечаленные, стеклянно блестящие и мутные от подступающих слез, которые ни за то не польются по щекам. — Че? — не понимает Минхо. С приходом полицейского он забыл, о чем беспокоился. На столе вразброс лежат документы, часть из которых в скором времени придется поменять. — Я куплю билеты на ближайший завтрашний рейс, — потеряно тараторит Элфорд. — А уник, а сессия? А твоя работа? Объясни, че случилось? — Мягко просит человек, обнимая себя руками. Так спокойно. Сердце быстро колотится, тревога нарастает лишь сильнее, а вопросов все больше и больше. С каждой секундой игнора, грудная клетка болезненно бьется в легкие, словно свободная птица, ищущая спасение в оковах золотой клетки. — Прости, — ломко шепчет мужчина, не слушая его абсолютно. Минхо хватает вампира за лицо, вынуждая посмотреть на себя. Феликс вздрагивает и, будто бы боясь столкнуться взглядами, все же нерешительно сморит в беспокойные омуты. — Ты ведь знаешь, что я всегда пойду за тобой. Даже, если придется стать врагами этого ебаного мира. И если нам нужно уйти вот так вот, — он разводит руками в стороны и чуть усмехается, — по-английски, то ради Бога. — Еще сегодня утром ты порицал его, — Феликс пытается улыбнуться. — Мне нужно на время уехать в Японию. Ты останешься в Корее, — даже через эту вполне реалистичную улыбку видно, как он переживает. За кого или за что — пока не ясно. — Прошу, расскажи что произошло? — и терпеливо ждёт. Пожилой дядюшка Лондон полон загадок и тайн. Гостеприимные переулки обыденно уживаются с велосипедными перекрестками. Кто-то приезжает навещать его и насладиться безмятежным уютом с привкусом благодати, а для кого-то это спокойствие сродни отчаянию. Безумие окутывает новые скамейки и постриженные лужайки. — Подполье развалилось. Хиганбану убили. Мой Создатель теперь мертв, а вся власть перешла в руки другому. Жаль, что даже здесь невозможно оставаться вне вампирской политики. В ржавчине зарос дождливый Лондон, на лице горечь от утраты близкого, а уставшая ночь свалилась на лиственные подушки. Случилось то, чего все это время боялся Феликс. Настало время больших перемен. Форточка на кухне больше не пропускает домой ветер, батареи перестали сушить деньги. В чемоданы торопливо полетели самые важные вещи.