О детстве и снежных ангелах

      Белоснежные пушистые хлопья летят со светло-серого неба и лёгким размеренным движением приземляются на влажный асфальт. Хмурые голые деревья мрачно стоят в небольшом пустом скверике, когда-то прекрасные зелёные кусты теперь выглядят как бедные щуплые палки. Трава грязно-коричневого оттенка напоминает болото, противную грязь.       Юноша на какой-то одинокой грустной скамейке. Волосы светлые-светлые, словно пшеничные колосья, словно горячее солнце, навевающее воспоминания о прошедшем лете и столь не хватающем в наступившую зиму тепле. Сочная зелень отражается в глазах, немного прикрытых такими же светлыми ресницами. Посильнее запахнув пальто, он зябко поёжился от внезапного порыва грозного ветра.       Какого чёрта он здесь забыл Эш не помнил. Зачем он сюда притянулся в ненавистную погоду в полном одиночестве тоже не знал. И, — самое удивительное! — даже книгу с собой не прихватил, хотя имел привычку всегда носить с собой литературу. Занимательные романы помогали ему убежать от навязчивых мыслей и проблем. Горячо любимые им рассказы были тонким хрупким мостиком в другой мир. Он закрывал себя от внешнего мира, такого жестокого, такого ужасного и ненавистного, и проникал туда, где не нужно носить оружие, туда, где он не чувствовал тревоги.       И теперь, когда он в полном одиночестве и без книги в руках, он слышит ветер, слышит свое дыхание и собственные мысли. Линкс наблюдает за хрупкими снежинками. Мечтает быть, как они: свободными, светлыми и добрыми. Хочет ни о чём не думать, не видеть перед глазами изуродованных мёртвых тел, не слышать душераздирающие крики, не ощущать беспокойство за близких и не винить себя за все свои грехи. Хочется забыться. Он был бы рад слышать детский смех и задорные крики, наблюдать, как большие сугробы принимают счастливых малышей в свои объятия, пока те оставляют за собой «снежного ангела» на снегу.       Он хочет посмотреть на то, чего у него никогда не было и уже, увы, не будет. Беззаботное весёлое детство со смехом и играми, с первым снегом и немного уродливым снеговиком, с разбитыми коленками после неудачной попытки покататься на велосипеде.       Эти мечты он холил и лелеял, не надеясь осуществить их и понимая: поезд ушёл.       Да, Эш таки переехал в Японию вместе с Эйджи, и отчего-то он надеялся — возможно, потому что глаза Окумуры горели этой яркой надеждой — что его жизнь тут же наладится и все проблемы забудутся. Думал, что он сможет стать другим человеком, начать жить по-другому, не носить оружие и забыть напрочь ту чёрную грязь, в которую парень влез по уши уже очень давно.       Ничего не вышло. Внутренние метания терзали его, разрывали сердце на части, ведь ничего не стало лучше. Юноша знал: кровь с его рук не смоется уже никогда, душа его навеки прикована к тем убитым людям. Не забудется та искривлённая болью гримаса его лучшего друга, не забудется боль Эйджи, когда Эш в очередной раз не смог его защитить.       Вина и угрызения совести мучили душу Линкса всегда и беспрерывно, съедали его изнутри. Он убийца, он ужасный человек, он не достоин мирной жизни нигде. Где бы он не оказался — в Америке или Японии — он будет страдать за те грехи, что сотворил.       Парень откидывает голову на спинку скамейки и смотрит вверх на тусклое небо. Сверху прямо на его лицо падает снег. Холодный, хрупкий.       Прекрасный.       Юноша, вдохнув морозный воздух, выдыхает его носом. Пар от тёплого дыхания распространяется рядом и легко рассыпается, рассеивается.       На душе гадко, паршиво. Навязчивые, словно липкие банные листья, мысли раздирают изнутри. Дыхание спирает, несмотря на свежий сырой воздух.       Юноша подкладывает руки под голову и прикрывает глаза. Среди давящей тишины он слышит лишь свое дыхание, а затем и негромкое поскрипывание тонкого слоя снега под чьей-то обувью. Он не обратил особого внимания на посторонний звук, полагая, что в этом, как он считал, забытым богом сквере, кто-то всё-таки решил пройти.       Тишь разрывает мягкий, но до боли знакомый голос.       — Что ты тут делаешь?       Эша пробивает дрожью от беспокойных нот в успевшем стать родным голосе и поднимает голову, широко распахнув глаза. Перед ним тот самый парень с большими карими почти оленьими глазами, с настолько мягкими и пушистыми волосами, что они просто-напросто не поддавались укладке, с самой прекрасной светлой улыбкой в мире, тот парень, который заставлял сердце американца колотиться. Тот самый японский мальчик с невинной сладкой мордашкой, что устраивал полный переполох в голове и внезапно паникующем сердце Линкса.       Эш, засунув руки в карманы пальто, произносит короткое и какое-то очень простое:       — Вышел погулять.       Обеспокоенное выражение лица Окумуры сменяется каким-то нечитаемым. Парень закусывает нижнюю губу.       — Понятно.       Молчат. Смотрят друг другу в глаза. Линкс ощущает, как сердце бьётся, хочет вырваться из грудной клетки, мечется, словно муха в паутине. В животе что-то трепещет и сладко колет.       — Я сяду рядом?       Американец кивает и наблюдает, как место рядом с ним занимает невозможно красивый и по-родному тёплый парень.       Снова молчат, словно бы боясь нарушить тишину.       — О чём ты мечтаешь, Эш? — с неожиданным, но сдержанным интересом спрашивает Эйджи, повернув голову в сторону рядом сидящего юноши. Смотрит, глаза пытливо блестят.       Вопрос застаёт Линкса врасплох. Он не знал, что отвечать, не знал, что думать. Пытался прислушаться к своим мыслям, к своему сердцу. В голове роились мысли о глупости его детских мечтаний. Ему искренне и до спирающей дыхание боли хотелось бы вновь оказаться тем маленьким малышом Асланом, хотелось бы жить, как все нормальные дети, никогда в жизни не взять в руки настоящее ружьё, стрелять только из игрушечных пистолетиков, лепить с мальчишками со двора снеговика, играть в футбол потрёпанным мячиком во дворе, смеяться на школьных переменках, когда его неуклюжий одноклассник в очередной раз падает со стула. Эш взрослый серьёзный человек, какие к чёрту снеговики, какие ещё игры? Глупо, глупо, глупо! Он ни за что не расскажет Эйджи, японец засмеёт его и оставит наедине со своими сожалениями об упущенном детстве и о крови на руках.       Окумура, не прекращавший смотреть на парня, пока внутри того происходили метания, просто молчал. Ждал, надеялся на ответ. Затем печально вздохнул и отвернулся, глядя на свои сложенные в замок на коленях руки.       — Не хочешь говорить — не нужно, — слабым голосом произносит Окумура, неловко перебирая пальцы. — Но мне всё ещё очень интересно, я хочу узнать тебя ближе, хочу понять твои страхи, мечты и тревоги. Но я не смогу это сделать, пока того не захочешь ты, Эш. Но ты, всё же, помни, что для меня это очень важно. Мне бы хотелось заслужить твоё доверие.       Эйджи медленно встаёт и уже хочет уходить, но внутри Эша что-то щёлкает, что-то ёкает в его сердце. Навязчивая мысль бьётся в его голове: «Не уходи».       Линкс крепко хватает тёплое запястье японца. Он не хочет опять остаться наедине со своими мыслями, он не вытерпит, не вытянет, он уверен.       Окумура поворачивает голову и смотрит с ошарашенным выражением лица и вопросом в глазах.       — Сядь, — всё, на что хватает внезапно севшего голоса американца, и парень покорно возвращается на уже немного нагретое место.       — Что такое? — он вновь обеспокоенно смотрит. Нет, Эйджи, прекрати смотреть так, прекрати, мысли путаются, сердце колотится, Линкс похож на больного идиота со своими красными щеками и носом, и ненормально быстрым пульсом.       — Я… готов рассказать тебе, — даже не глядя в глаза собеседнику, выпаливает тот.       Юноша напротив буквально светится. Счастливая улыбка озаряет светом, сияет ярче далёких мечтательных звёзд.       Эш сфотографировал это выражение лица глазами и сохранил в своём сердце. Навсегда, похоже.       — Мои мечты глупы и неисполнимы, — начинает парень. — Но ведь все хотя бы раз в жизни мечтали побывать на Луне или о чём-то типа того. Я не думаю, что ты поймёшь мои мысли и меня самого, ведь ты был самым обычным ребёнком с прекрасным детством и… Ты понимаешь, о чём я, да?       Окумура с искрящимся в глазах любопытством кивает, ожидая продолжения от зажатого парня, но тот после нескольких неудачных попыток замолкает. Парень осторожно пытается заглянуть в зелёные глаза.       — Не бойся, если ты можешь, расскажи мне, пожалуйста. Даже если это глупо, наивно, я не стану смеяться, и ни одна живая душа не узнает, если ты того захочешь. Будь уверен во мне.       Линкс тяжело вздыхает. Он доверяет Эйджи. Может, они и вправду сблизятся, если он расскажет, как есть.       — Ты и сам знаешь, что я никогда не был обычным ребёнком, никогда не был подростком, теряющим разум от бушующих внутри гормонов. Жизнь вынудила меня пропустить эти этапы. Я ничего не мог с этим поделать, я… Я был мальчишкой, я был Асланом, не было дикого кота Эша. Но в моей жизни никогда не было того, что есть и должно быть у каждого ребёнка. И… — он замолчал, не в силах подобрать слова. Он боялся остаться высмеянным, но верил и надеялся на Эйджи, они вылезали уже из этой грязи в Америке, и Окумура всегда оставался рядом и не травил обидных шуток даже после рассказа о его боязни тыкв, хотя иногда дружелюбно подтрунивал. — Каждый год, когда наступает зима, я вижу детей, бросающихся снежками, вижу счастливые семьи, лепящие снежных баб. Уродливых, с морковкой вместо носа и ведром на кривой голове, но это… Это то, чего не хватило мне в своё время.       Эш до боли закусывает губу. Глупый, глупый, глупый. Рассказывать о его детстве, когда всё упущено, когда ничего нельзя изменить, когда он уже взрослый самостоятельный человек. Почему он вообще не дал уйти Окумуре?       Звенит тишина. Сбитый скомканный рассказ парня был закончен, и, казалось бы, Эйджи надо было бы рассмеяться от такого бреда. Дикий кот говорит о том, что хочет снова быть ребёнком? Нелепость.       Выражение лица Эйджи трудно описать. Сначала он смотрит каким-то пустым взглядом в одну точку, будто сквозь Эша. Потом взор его наполняется состраданием, таким искренним, таким сильным, что Линкс хочет его отругать, попросить не жалеть его, ведь он, Эш, того не достоин, но на губах японца через минуту появляется слабая улыбка. Он поднимает оленьи глаза и смотрит прямо на Линкса с усмешкой, доброй и светлой.       — Хорошо, малыш Аслан. Я тебя понял.        А вот американец далеко не глупый, но ничего не понял.       Окумура, очевидно, что-то затеял. Он легко улыбается и крепко хватает холодную руку парня. Встаёт, тянет за собой явно опешившего Линкса. Снег приятно скрипит под ногами. Они, держась за руки, выходят на некогда зелёный газон, теперь покрытый белоснежным ковром. Так названный «малыш Аслан» стоит дубом, японец выпускает его руку из своей и смотрит прямо в глаза, улыбаясь так же весело.       Красивый. Эш не устанет думать об этом.       Парень наклоняется и с весёлой угрозой лепит снежок, а потом тут же бросает его в юношу напротив. Тот скептично приподнимает одну бровь, но принимает вызов и, быстро собрав двумя руками снег и, слепив неровный шарик, бросает его и попадает в лоб. Линкс успевает даже испугаться, сердце немного дрогнуло, вдруг Эш сделал своему другу больно. Но тот даже ещё больше оживился:       — Ах ты!.. Вот ты как!       Эйджи хватает ещё горсть снега и пытается попасть ей в Линкса, но она пролетает прямо у него над головой, а следующий снежок Эша попадает парню куда-то в грудь, и Окумура театрально делает вид, что его ранили в самое сердце и падает в снег, потянув за собой Линкса.       Ещё никогда ноги его, Линкса, так не подводили. Японец, валяющийся рядом с ним и глядящий в небо невозможно прекрасными глазами цвета кофе, смеётся. Он раскидывает руки широко в разные стороны и смотрит на густые облака, так быстро потемневшие. Американцу всегда казалось, что зима — серая, холодная, ужасная пора года, но рядом с этим придурком всё становится ярким, всё превращается в волшебство, небо становится прекрасным, а снег ослепительно блестит.       Но ещё ярче сияют эти чёртовы карие глаза его друга-оленёнка. Его улыбка — самое сладкое, самое лучшее, что когда-либо видел в своей жизни Эш, он хочет видеть её снова и снова, хочет слышать звонкий смех каждый день. При виде сухих близких губ, растянутых в тёплой усмешке, засматривается на блик чуть прищуренных глаз, и внутри Линкса что-то трепещет, что-то заставляет сердце пробивать грудь. Парень задыхается от ощущений и улыбается невольно, почти не замечая того.       Эйджи поворачивает голову в сторону друга и не прекращает улыбаться. Смотрит долго, проникая в потайные уголки сознания юноши, залечивая своей улыбкой все душевные раны. Окумура снова отворачивает голову и смотрит вверх. Начинает странно двигать руками и ногами, широко их расставляя и таская ими по снегу.       — Смотри, снежный ангел! — восторженно ухает он, поднявшись.       Американец поднимается следом за ним и смотрит на результат вялых стараний своего друга. На белоснежной перине красуется большой отпечаток головы, спины, юбочки ангела и его крыльев. Смотрит на довольного работой японца и шутит:       — Ты снежный идиот, Эйджи. Ты весь в снегу теперь.       Снежок, несильно прилетевший в лицо, не заставил себя долго ждать. Эш смеётся. На душе становится немного теплее.       Странно. Линкс только десять минут назад сидел на холодной скамейке в безнадёжном одиночестве и убивал себя мерзкими мыслями и тоской по тому, что уже никогда в жизни не наверстаешь. Но стоило оказаться рядом какому-то простому японскому мальчику с по-детски наивными глазами и распахнутой доброй душой, как детство, давно упущенное, утёкшее сквозь пальцы с жуткой скоростью, снова кажется таким близким, будто он снова может радоваться снегу и наступающим новогодним праздникам.       Американец удивляется. Он прежде не чувствовал этого, не понимал, как можно радоваться зиме, ведь холода наступают долгие, Аслан зяб, стоя под тёмными тучами и ждал, когда растает снег, когда вернётся солнце и вновь оживёт природа.       Но Эйджи рядом в эту мерзкую пору года. Он улыбается, он показывает Эшу, что зима — это не только темнота и мороз, а ещё улыбки, снежные ангелы и уют.       Линкс вдруг понимает, почему Окумура после душевного разговора делает всё это и так тепло улыбается. Эш тоже улыбается, глядя в глаза парня напротив. Вновь смотрит на «снежного ангела», почти насмешливо ухмыляется, а потом произносит короткое:       — Дурацкий снежный ангел.       Он хмыкает носом, глядя, как японец наигранно дует щёки, обижаясь, как ребёнок.       Эйджи такой тёплый, такой родной и такой близкий. Его немного наивные взгляды на жизнь, его иногда детские поступки и эмоции, порой это так глупо, но Эш безумно любит это. Он привык считать, что они с Окумурой из разных миров, но внезапно он понимает, что его мир, пускай и отличается от мира Линкса, такой привлекательный, такой прекрасный, и он хочет быть рядом, ловить каждый тёплый взгляд карих глаз и делить вместе с ним всякие детские и зачастую бестолковые мечты.       И только Окумура учит парня хотя бы на минуточку пробуждать, впавшего в бесконечную спячку, внутреннего ребёнка Эша.       Глаза Эйджи так блестят… Американец не может стереть глупую улыбку со своего лица, когда до него вдруг доходит.       К горлу подходит немного неприятный комок, глаза почему-то вдруг защипало. Сердце колотится. Никогда, никогда ещё Линксу не доводилось играть в снежки с другом, он никогда так не смеялся зимой, не был так счастлив, глядя на пушистый снег. Но когда с ним рядом Эйджи, всё по-другому, всё не так. Он показывает ему новый мир, свой замечательный мир, полный мечтаний и уютных дней.       Слеза катится по щеке, но он всё еще этого не осознаёт, пока не замечает вдруг переменившийся взгляд Окумуры. Глаза парня загораются совсем по-другому, блестят обеспокоенно, с такой заботой, какой Эш никогда ещё не ощущал, и от этого слёзы катятся одна за другой, от этого внутри него что-то трепещет.       Тёплые руки утирают холодные капельки с покрасневших щёк, пока сухие губы настойчиво шепчут, повторяя:       — Эш, что случилось? Что стряслось?!       Но Линкс не слышит. Он утопает в своей бесконечной радости, в своих безмерно глупых и от этого не менее глубоких чувствах. Он так благодарен, так благодарен своему родному японскому мальчику, так любит его, так счастлив делить с ним всё на свете: от мечтаний до боли. Эйджи хочет подарить юноше счастье, хочет вернуть его детство…       — Аслан!       Американец вздрагивает. Пугается своей открытости, хочет спрятать свои покрасневшие глаза и мокрое лицо. Слишком рано обнажать душу, слишком рано открываться, он может сделать больно, он…       — Аслан, всё хорошо. Я рядом с тобой.       Эйджи прижимает холодного Линкса к себе и размеренными движениями гладит по спине, шепча бред, такой нужный в эту минуту.       — Аслан, я хочу показать тебе детство. Хочу сделать тебя счастливым и хочу быть рядом с тобой. Позволь мне это, пожалуйста.       Парень больше не может держать себя в руках и плачет, роняя солёные капли на плечо друга.       — Ты очень хороший, Эш, я вижу, что у тебя добрая душа, доброе сердце, но тебе пришлось, просто пришлось стать таким. И я знаю, знаю, как тебе больно от всего, что тебе довелось пережить в Америке, но ты не виноват, не виноват ни в чём. Ты был вынужден.       Линкс долго мечтал это услышать. Вжимаясь в юношу всем телом, вцепляясь пальцами, судорожно дрожа, он ловил каждое прикосновение, он ощущал запах терпкого кофе от Окумуры и был счастлив.       Американец немного успокоился и дышать стало проще, сердце больше не сжималось так болезненно, а в голове больше не гудели навязчивые мысли.       Он отодвигается от Эйджи и смотрит ему в глаза.       — Всё хорошо. Впредь давай будем рядом, давай делить вместе самые прекрасные моменты, давай снова вернём тебя в детство, Эш.       Снег сыплет, падает на головы парней, и Эш видит, что у Эйджи на ресницах висят мелкие белые снежинки. Линкс вновь влюбляется в Окумуру, а ещё бесповоротно влюбляется в зиму.