Пламя ложных надежд.

Рабочий день для учеников Невермора уже закончился. Все разбежались по своим комнатам, а может и уехали в город, чтобы развеется от школьной суматохи, а для директрисы работа только набирала свои обороты. Днем Лариса Уимс бдела за дисциплиной в учебном заведении и за процессом обучения учеников. Ее можно было не раз увидеть в школьном коридоре, ведь она старалась найти общий язык с каждым из ребят, на сколько это было возможно, женщина хотела быть с ними на одной волне, поэтому она прислушивалась к каждому. Ей действительно было интересно, чем сейчас живет молодежь. Начиная от новомодных трендов в социальных сетях, заканчивая их психологическим состоянием. В кабинете Уимс дети присутствовали чаще от того, что она действительно была первоклассным психологом, который был готов помочь ученику с любым вопросом, а не от того, что они могли что-то учудить. Это поражало до глубины души ведь держа строгий порядок, она была ученикам и педагогам верным другом. Благодаря такому подходу и сохранялся покой в этом заведении. Но в эту идиллию ворвалось далеко не легкое прошлое Уимс, которое оставило огромный шрам на ее сердце. Ему не суждено затянуться до конца ее дней. Столько лет прошло, а она вновь вернулась в ее жизнь. Для чего? Чтобы вновь ее разрушить? Какой бы сильной не казалась Лариса, но она повелась на провокации мучительного прошлого. Ведь она даже работает в том месте, где когда-то была так же молода, как и эти ребята, которым она отдает всю себя. Приемный час еще не окончен. Назначена встреча с той, которая разбила сердце, а ее дочь пытается разрушить репутацию Невермора. Интересно, что еще сотворит эта семейка? «Фрамп придет лишь через 10 минут. За это время я успею перечитать то, что не заставит меня вновь все сказать ей в лицо и я сдержусь» Нижний ящик стола раскрыла рука Ларисы, доставая от туда тетрадь, которую по сей день она бережно хранит. Черная закладка вновь поманила ее. Неожиданно распахнулась дверь. Молодая Мортиша влетает в комнату, хлопая дверью о стену с такой силой, что казалось, будто вся академия слышала это вплоть до фундамента. С ее черных глаз текут такие же черные слезы, которые она вытирает ладонями, все больше размазывая по лицу, а ее губы нервно дрожат и что-то шепчут. В начале бала она выглядела изумительно: невероятнейшее сногсшибательное черное платье в пол, бордово-фиолетовая помада на губах, аккуратно уложенные волосы и подчеркивающий все красивейшие черты лица макияж. Сейчас же лишь запутанные волосы, стертая косметика и мятая ткань. — Чертов Гомес Аддамс! — она практически рычит, словно зверь, впервые дает таким сильным эмоциям вырваться наружу, и в этот же момент скидывает учебники со своего стола, — Мерзавец! Ее нога наступает на лежащую на полу предметную тетрадь, топчет ее и резким движением каблука она мнет ее, рвя. Руки девушки сжаты в кулаки, которыми она иногда машет в воздухе, распуская пальцы, а с губ слетает очередное ругательство в сторону парня. Она разворачивается лицом к своей кровати и начинает потихоньку отступать назад, пряча лицо за ладонями и прерывисто дышит. Когда ее ноги упираются в кровать соседки, она падает на покрывало и со всей силы бьет кулаком в лежащую рядом подушку. Она резко отдернула руку, почувствовав легкую жгучую боль. Ее взгляд был нечеткий и размытый, но она заметила, что прямо на этой же подушке лежит дневник. Еще, помимо того, в нем было много закладок: все были тоненькими серебристыми, кроме той, которая лежала на открытой странице — она была толстая, черного цвета, и материал был бархатный. «Невозможно притворяться больше, как и врать, даже себе врать, просто никак. Я ненавижу это чувство, просто невыносимо, но почему меня так тянет? Все это — глупый бред, все, что было до. Тянет. Тянет не к нему, тянет к...» — Эй, Тиш? — у двери раздается ужасно знакомый голос ее соседки по комнате и по совместительству подруги, голос Лариссы Уимс. От испуга Фрамп уронила тетрадь на пол. Резким движением рук она стала вытирать слезы, мол ничего и не было. Да кто вообще, черт подери, будет видеть слезы самой Мортиши Фрамп? Никто и никогда. Это не ее стезя, как думалось ей, ведь она никогда не позволяла давать волю своим искренним эмоциям при посторонних. Они видели ее высокомерную улыбку, гордо выпрямленную спину, высоко поднятую голову, лидерство и умение постоять за себя. Все, что были удостоены увидеть те, которые ей были безразличны. Только Гомес и Ларисса знали ее настоящей. В парня она была влюблена по уши, а девушка была ее соседкой по комнате, с которой, на удивление, ладила Фрамп, но не без сложностей. — Не стоит скрывать то, что тебя он окончательно извел. Давай обсудим это? Я вижу, что ты на грани. Как бы мы с тобой не ладили, но такой я вижу тебя впервые. При том условии, что я знаю тебя от и до. Что вытворил он на сей раз, что довел мою красавицу до слез? — Ларисса произнесла это неосознанно, но как только увидела удивленный и презрительный взгляд Тиши, ее щечки стали наливаться багрянцем, а тело отодвинулось чуть дальше от соседки, глаза были направлены в пол. — Это глупо, но... — истерически усмехнувшись, она медленно и осторожно повернулась, тихо шмыгнула носом и, не торопясь, начала, — Я была уверена, что он пригласит меня. Почему он пригласил её? Неужели я правда ему так безразлична? К чему были эти намеки, все эти наши вечера вместе, его подарки, письма, любые другие знаки внимания? — голос понемногу стал срываться, — Мы не встречаемся, все еще не вместе, но формально любим друг друга, и если сегодняшний бал и танцы были прекрасной возможностью предложить мне стать парой — почему же он, мать его, не сделал этого, просто игнорировав меня весь чертов вечер? — Тиша склонила голову, руками уперевшись в лоб, и из глаз снова полились слезы, сопровождающиеся всхлипами и тихим хныканьем. Лариса медленно подсела к Фрамп, положив свою руку на ее спину. Она гладила ее, чтобы та почувствовала то тепло, которого она достойна. Уимс знала, что ничего ей не светит, да и не хотела она проявлять свой эгоизм, а лишь хотела, чтобы Тиша была счастлива. — Дорогая, но ведь это было не просто так, понимаешь? Он просто выводит тебя на ревность. Слышишь меня? Он хочет, чтобы ты поддалась на его провокации, а ты не смей этого делать. Хватит лить слезы, а иди и покажи ему, кого он теряет, — эта фраза далась с трудом для Уимс, внутри нее все сжималось, колотилось, кричало, а она с абсолютным спокойствием говорила это той, которую до безумия любила, но она пошла ва-банк. Да, она не хотела быть эгоисткой, а просто дать своей любимой то, что она действительно может дать — обрести счастье с Гомесом, которого Тиша любит до потери пульса, но и свои чувства Ларисса хотела показать в полной мере. Показать их так, чтобы это сочли за глупость, а потом и вовсе забыли, — Тиш, поднимись сейчас и посмотри мне в глаза, — удивительно, но брюнетка покорно сделала это. Ладони Лариссы обхватили щеки Фрамп. Мортиша смотрела в невероятнейшей красоты глаза и, кажется, утонула в них: голубые, наичистейшие, как фьордовая вода, но посреди которых были черные, затягивающие зрачки, которые так медленно, но заметно увеличивались, пока расслабляющийся взгляд Фрамп был направлен прямо на них. Что-то неясное, что-то незнакомое, но горячее вспыхнуло в груди у девушки. Пальцы с черным лаком на ногтях аккуратно убрали прядку светлых волос за ухо, она не отводила взгляд от подруги, лишь прикусила нижнюю губу. Фрамп придвинулась чуть ближе, от чего другая неохотно поддалась назад. Темные глаза резко перевели свой взгляд на ярко-красные губы. Почему сейчас они манили с такой силой? Придвинувшись еще сильнее, их лица стали находиться в опасной близости, и Мортиша тянулась к ним все сильнее, но обошла потянувшись к подбородку, а после носом к шее. Она медленно выдохнула, опалив кожу горячим дыханием; внутри Уимс все сжалось, но и одновременно разжегся ужаснейший пожар, заставивший сердце биться с ненормальной скоростью. Она, тяжело дыша, боясь сделать лишний выдох, отступала, хотя хотела, ужасно хотела, ужасно тянулась в ответ, но почему-то не шла. Она опустилась на локти и начала медленно уползать к стене, что соседка, видимо, приняла, как вызов — она поставила ногу между ног Лариссы и стала медленно, не отводя взгляда от голубых глаз, наползать на нее сверху. Никто не произносил ни слова, но обе были напряжены, лишь по-разному: одна подавлено, другая — заинтересованно. Когда же Ларисса уперлась лопатками в стену, она, будто жертва перед зверем, сдалась и легла вниз, опустив голову на подушку, боясь посмотреть в глаза своей смерти, смотрела на губы, что так хотела поцеловать сейчас, но так отдалялась. Теплые руки Тиши обхватили щеки, и горящие глаза устремились к губам, вновь к ним. Она придвинулась ближе, наклонилась над блондинкой, не касаясь губ вновь. — Почему ты меня боишься? — Мортиша проговорила это тихо, но теплое дыхание ощущалось на губах. Губах, что она могла коснуться, могла, но боялась. Знала, что не позволит, просто отодвинется. — Нет, Тиша, прости, но нет. Прошу, сядь обратно и послушай меня, я очень прошу тебя об этом, — слезы горечи подступали к глазам, но ничего нельзя было сделать, Уимс боролась с самой собой, но понимала, что не будет счастья у Фрамп, если они будут вместе. Мортиша будто бы не слышала ее, словно знала, понимала, что это неправда, просто ложь — правды она не хотела признавать. Она наклонилась еще сильнее, и вот-вот бы губы хотя бы слегка соприкоснулись, но нет, Фрамп держала дистанцию, такую короткую, сводящую с ума, вскружившую голову, но дистанцию. Карие глаза бегали от глаз к приоткрытым губам, и не боле. Она словно потеряла контроль, словно забыла, что происходит, где она, с кем и как. В прочем, ей было плевать. Когда по красным горящим щекам подступили слезы, сердце было готово разорваться из-за низкого, глупого положения. Лара ощущала это давление, словно издевательство над ней, но почему-то оно ее манило, как и до этого. Ее руки, будто сами по себе, не подвластные контролю никого, кроме ее Тиши, аккуратно, нерешительно коснулись волос и она запустила их в темную копну. Глаза блеснули, загорелись, мгновенно вспыхнули, и Мортиша слегка облизнула губы, но не дала никакого прикосновения к девушке. Собрав все силы в кулак, Ларисса дёрнулась и придвинулась, в надежде все-таки коснуться, поцеловать ее, наконец-то сделать это спустя столько лет, просто почувствовать эти губы на своих, наконец убить это чувство внутри нее, что так беспокойно каждый раз, когда брюнетка появляется в поле зрения; Тиша отодвинулась. Резко. Ровно в тот же момент, обезнадёжив Уимс вновь, оставив лишь хнычущее, больное сердце с очередной пульсирующей царапиной, которая не проходит и не пройдет, как миллионы других, что ощутило сердце за все годы невзаимной любви к бестии. — Зачем ты ранишь меня? Тиша, зачем? Ведь я просила тебя сразу не делать этого, но ты ведь неугомонная и целеустремленная Мортиша Фрамп, которую не остановит никакая преграда, которая пойдет по головам, но своего добьется. А так нагло и резко убивать все, что есть во мне, втирать в грязь мои надежды и чувства, пользоваться моей податливостью и мягкостью — просто насилие. Ты разве не видела, как я на тебя смотрю? А как мы собирались на этот бал, чёрт бы его побрал? А как я тебе застегивала это платье? Да я бы вечность смотрела на тебя без него, да и вообще без любой одежды. В моих мечтах я каждое утро просыпаюсь с желанием того, что ты будешь в моих крепких объятиях, Тиша. Понимаешь, что ты делаешь со мной? А для чего ты поступила так со мной сейчас? Чтобы поиграться мной, а потом выкинуть? Ну уж нет, какой бы я мягкотелой не казалась, но этого я не потерплю. Я перееду завтра к Эмили. — Глупышка, — Фрамп проговорила это медленно и четко, не сводя взгляда с уст. Пару мгновений, и Ларисса хотела было что-то сказать и встать, отодвинув девушку, но Тиша резко перехватила тонкие запястья и прижала их к кровати. Ее губы впились в красные губы другой так чувственно, властно, но одновременно ужасно медленно и нежно. Уимс дернулась, широко раскрыв глаза от удивления; она было точно уверена, что этого не произойдет, но и не могла понять, рада она была тому или нет: с одной стороны это очередное издевательство, но разве не то, чего так хотела Лара? Брюнетка поцеловала серединку, слегка прикусила нижнюю губу, и полностью переместилась к ней, продолжая целовать, смазывая яркую помаду с этим невероятным вкусом, таким сладким, но с кислинкой, что от него не хотелось отрываться вечность. Девушка убрала левую руку с запястья, взяв блондинку за подбородок, и наклонила ее голову под удобным для более глубокого поцелуя; своей же теперь свободной рукой Ларисса провела по плечу и коснулась шеи, слегка укрепив хват, на что в ответ темноглазая прикусила губу подруги чуть сильнее. Неожиданно блондинка резко прервала поцелуй и испуганно посмотрела на брюнетку. Ларисса была поражена тому, что всё-таки это произошло, была этому безумно рада, но она понимала, они не будут вместе и для Фрамп это была очередная забава, а для нее это будет чудесно-ранящим воспоминанием. Оно засядет у нее в голове на долгие годы, и все это время она не будет понимать, приносит ли ей этот чудесный поцелуй счастье, или же убивает ее изнутри. — Мортиша, я зря дала волю своим чувствам. Прости меня. Теперь я ещё больше уверена, что мне стоит переехать. Я проведу себя в порядок и вновь пойду на бал. Прости меня, если сможешь. Я люблю тебя, Фрамп, — девушка нежно чмокнула свою любимую в щёчку и выбежала из комнаты. Ее сердце разрывалось на части. Ураган эмоции все больше и больше поглощал юное сердце, которое не успело насладиться любовью, туда, где оно стало испытывать лишь страх и боль. Никуда Ларисса не пошла в тот вечер. Она все оставшееся время просидела в ванной комнате, которая была у них на этаже, глотая горькие слезы. После этого случая она чётко решила, что никогда и никому не позволит так поступать с собой. Судьба Мортиши ее больше не волновала. Уимс переехала к Эмили через несколько дней, после этого инцидента. Они старались не пересекаться с Тишей, но эта чертовка везде намеривалась засветиться, да и не одна. Они официально стали парой с Гомесом и теперь были везде вместе, а их сюсюканья были знакомых каждому из учеников Невермора. Как же хорошо, что это был их выпускной год и Ларисса никогда больше не хотела видеть и вспоминать эту парочку, но даже в ее настоящем они смогли настигнуть ее. Чтение пришлось прервать из-за раздавшегося стука в дверь, такого знакомого до боли в сердце. Так стучалась в дверь, когда они жили вместе, ее прошлое - Мортиша Аддамс, которая не любила изменять своим традициям. — Здравствуй, Лар, — раздался монотонный голос, который прервал тишину, как и беспорядочные мысли женщины; стояла она у двери, только закрыла ее, но голос прозвучал так близко, и кажется, Уимс почувствовала дыхание бывшей подруги прямо у своего уха. — Здравствуйте, Мортиша. Проходите и присаживайтесь в кресло, — Не вставая из-за стола, Уимс указала рукой на кресло, которое было напротив ее стола, — Какова цель вашего визита? — захлопнув тетрадь и сложив руки у груди, строго спросила директриса. — Все настолько официально? — она усмехнулась, но не улыбнулась, и проскользнув в кабинет, уселась на предназначенное место, — Может, как в старые-добрые: без этих церемоний? — Не забывайте, что я прежде всего — директор этого заведения, который ведёт диалог в официальной форме, если ко мне приходят, а родители заглядывают ко мне только по такому поводу. Поэтому, будьте добры, на Вы, пожалуйста и скажите всё-таки свою цель визита ко мне. Аддамс была строга на вид, но ее удивление скрыть было невозможно: она вскинула брови и свела их, многозначаще взглянув на бывшую соседку по комнате. Такой до боли знакомый взгляд — он ни капли не изменился, в ином случае Ларисса просто не могла его забыть, никогда. Блондинка еле заметно прикусила нижнюю губу, скрыв свое недовольство. Мать новой ученицы же, сидящая до этого в кресле ровно, словно по струнке, коленями в бок и с аккуратно уложенными на них изящными руками, вдруг сменила положение: она слегка откинулась назад, руки разложив по обе стороны на подлокотники и шумно выдохнула. — Уимс, не веди себя, как ребёнок, — голос был тверд, но не менее нежен и сладостен одновременно. — Считаете мое поведение — ребячество? Не стоит брать на себя так много, я лишь хочу прояснить границы, которые обязаны быть между нами, — женщина с лёгкостью научилась за эти годы скрывать свои эмоции, что и делала сейчас, — Вы заглянули, чтобы узнать об успеваемости Уэнсдей? Я могу похвалить ее за оценки, но вот не за поведение. Мы можем вместе на нее как-то повлиять? Как вы думаете? Мортиша поджала губы, сделав довольную ухмылку, а глаза ее блеснули. — Хотите играть так, директор Уимс? — брюнетка не дала ей ответить, оставив вопрос риторическим, — Пускай, — она слегка наклонила голову, — Переходный возраст, понимаете ли: порой и я на нее не могу повлиять, уж сможете ли вы? Не думаю. — Интересно, почему Вы в этом так уверены? Считаете, что моей практики работы с трудными подростками недостаточно? Или же просто сомневаетесь во мне, сохраняя какую-то личную неприязнь? — Вы все еще такая глупышка, мисс Уимс... — женщина усмехнулась, — Однако, у вас это все еще не вышло, ровным счетом, как и у меня. Стоит ли в таком случае говорить о моей личной неприязни к вам? — Не обращайтесь ко мне так, — громкий стук кулака раздался о стол — для вас я никакая не глупышка, а исключительно мисс Уимс, и никак иначе! — громко, но строго воскликнула Ларисса, при этом она упиралась ладонями в стол, глядя в глаза этой наглой Аддамс. Радости ее, а быть точнее, ощущения первой победы, первых выигранных соревнований с Лариссой, которые Мортиша до азартного безумия любила, было не описать: женщина расплылась в улыбке, стрельнув глазами прямо в голубые глаза напротив и аккуратно закинула одну ногу на другую. — Один-ноль в мою пользу, директор. — Не думайте, что минутная слабость зачтется вам, как выигрыш, — Ларисса стала в полный рост, одернув платье и присела на место. Спокойствие вновь стало обладать ею, ведь так она и проучит Аддамс, — Что ж, я поняла цель вашего визита, но вот понимаете, что сейчас не самое лучшее время для него? — Уимс поправила ручкой свои волосы, а зубки быстро прикусили нижнюю губу и так же быстро отпустили ее. По взгляду Тиши было ясно, что счёт сравнялся. Мортиша провела оценивающим взглядом от пояса по самую макушку светлых волос, немного приподняв брови. Сейчас она казалась до ужаса наглой, но и стыдно ей не было ни капли. — Почему же не время? Точно ли вы поняли, зачем я тут? — она откинулась на кресло сильнее, обхватив руками колени; выражение ее лица все еще не менялось и оставалось нахально-уверенным. — Вы пришли ворошить наше совместное прошлое. И видимо, что-то из него вам хотелось бы повторить, ведь вы пришли даже без супруга, миссис Аддамс, а не время из-за того, что я не особо уверена в том, что хочу вновь это вспоминать. Женщина рассмеялась, поддавшись вперед, слегка, но демонстративно выпятив вперед декольте черного облегающего платья. — Ужасно извращенные мысли, директор Уимс. — Почему же? О чем вы стали думать, миссис Аддамс? Неужели, вы не хотели бы вспомнить то, как наша команда победила в гонках на лодках, или же собрания нашего тайного общества? Чтобы мы были вновь подругами, которые в узком кругу решили вспомнить былое? Поделитесь, чем же одурманены ваши мысли? Интересно, как сейчас ведёте себя ваш счётчик? — С вами интересно играть, дорогая, — женщина многозначно улыбнулась; ее взгляд резко двинулся к рукам сидящий напротив, но остановился на лежащем на столе дневнике; том самом, — Знакомая обложка... — Ох, это мой журнал успеваемости ребят. Я прошу, чтобы туда фиксировали их результаты наш завуч, хочу быть в курсе их достижений и проколов, — она всеми сила скрывала обложку и действительность, — Чтобы не отвлекать нас, я верну его на место, вот в этот ящик. «И зачем такие подробности, она же все поймет в миг...» — пряча тетрадь, произнесла про себя Уимс. — Журнал успеваемости той самой Эмили Смит? Вы ведете его уже более двадцати пяти лет? Удивительно, мисс Уимс, — брюнетка помотала головой и откинула волосы назад, — Кажется, у нас два-два. Ну, или новый ваш прокол. Щеки блондинки порозовели от стыда, но желание сказать правду превзошло гордость и обиды. — Да, миссис Аддамс, два-два. Но это не ее тетрадь вовсе. Она ей никогда не принадлежала, — спокойно, глядя в глаза Тише, Ларисса созналась в своей лжи. — Какая вы честная. Я ценю это, — та придвинулась чуть ближе, — Но мне это известно. — Что же вам известно ещё? — Помнится, там было что-то в духе признания в любви, — она вздохнула, театрально подперла кулаком подбородок и хлопнула глазами, — К несчастью, дочитать мне его не удалось. А знаете, как может поглощать любопытство? — Тиш, прекрати быть со мной той, какой ты являешься для всех, ладно? — строгий тон сменился на печальный, а глаза упали в пол. — Говори уже на чистоту: зачем пришла? — Сдалась все-таки... — она выдохнула, слегка расслабившись, — Ты правильно догадалась. Подойди сюда, — Аддамс поманила ее пальцем, встав с кресла. — Боже, Фрамп, ты не меняешь. Но пойми, что тут командовать будешь не ты. Тебе не следует расслабляться. Да, я вновь проявила свою податливость, но и все же. Это ты подойди ко мне, я хочу увидеть эти черные глаза ещё ближе. — Слишком люблю это. Несмотря на первоначальное отрицание, она все-таки решилась подойти: медленно, осторожно, даже растягивая или наоборот оттягивая момент. Встав напротив сидящей в кресле Лариссы, она коснулась завитка волос, выпадающего из шикарной причёски, и слегка прокрутила его вокруг пальца. — Ты же помнишь в чем мое преимущество, Фрамп? — Уимс медленно встала из кресла. В полный рост она была значительно выше, чем Мортиша, — Я вижу, как эти глазки следят за каждым моим движением, но почему-то мы держим сильную дистанцию, тебе так не кажется? — Ларисса обхватила талию Тиши ладонями и резко притянула ее к себе в объятия, — Родная, я скучала по тебе. Тиша приоткрыла глаза шире, сначала немного привыкнув, вспомнив эти руки, что так долго не обнимали ее, и обвила своими плечи в ответ. Лицом уткнувшись вместо в области ключиц, она тихо прошептала: — Все еще называешь меня Фрамп, глупышка... — на своей коже, даже через ткань одежды, Ларисса почувствовала улыбку на губах бывшей подруги, — Я тоже скучала. — Ты знаешь, почему в моей голове ты навсегда Фрамп. И знаешь, что я хотела написать в совсем дневнике, который ты прочла тогда и увидела сейчас у меня на столе. Я храню его по сей день. Мне он слишком дорог. Я пропитала закладку твоими духами тогда, и знаешь что? Этот запах распространился по всей тетради, а потом я и вовсе купила такие же, и когда запах выветривается, я вновь его использую для этой закладки, —Уимс подняла голову. Тиша сделала ответный жест, — Раз уж ты тут за тем, чтобы всё-таки вновь окунуться в прошлое, то сделаем это прямо сейчас, — блондинка указательным пальцем подняла подбородок сове подруги, закрыла глаза, приблизилась совими губами к губам любимой. Мягкие красные губы накрыли черно-бордовые: время прошло, но помады остались теми же. Мортиша жадно ответила на поцелуй. Они обе слишком долго не ощущали этого вкуса настолько теплых и родных губ, и обе невероятно скучали по нему, будто бы того не было вечность. Аддамс обхватила ладонями лицо Уимс, перехватив инициативу на себя, наклонила голову женщины и начала расцеловывать поочередно верхнюю и нижнюю губы, смазывая алый оттенок, а вместе с ним и свой, блестящий, черный. — Что мы творим? — оторвавшись от поцелуя, но не отодвинувшись ни на миллиметр, в приоткрытый рот, прошептала темноволосая. Глаза были сладостно прикрыты, и легкая улыбка украшала лицо. — Не капризничай и не задавай глупых вопросов, Фрамп, ты уже взрослая девочка, все прекрасно понимаешь. Игру начала ты, я лишь ловко ее подхватила. А теперь замолчи и дай мне сделать кое-что еще, - Уимс разорвала поцелуй и отошла от Аддамс, нагло глядя на нее сверху, она покрутила указательным пальчиком, делая им круг. Мортиша сходу поняла этот жест и повернулась спиной к Лариссе, затем убрала длинные волосы со спины на плече, давай доступ к молнии. Блондинка аккуратно потянула вниз бегунок. Она поцеловала участок тела, который был открыт перед ней, — духи все те же, ты не изменяешь себе, Фрамп, — шепнула на ушко Ларисса своей возлюбленной. Затем она прикусила ее мочку, что заставило Тишу немного простонать. — Так вот, что тебе нравится, Фрамп? Я сделаю все, чтобы услышать эти сладкие стоны, моя дорогая, - после этих слов Тиша ощутила остренькие зубки на своей шее, которые слегка прикусили ее, а затем оставили горячий след, а из уст послышался еще один стон, — Но не буду же я делать больно моей даме, хотя, как я погляжу, ей нравится это, но все же, чтобы след не был таким большим, — не договорив, она поцеловала место засоса, а потом легонько провела по нему пальчиками. — Ты бы хоть заперла дверь, — в ответ усмехнулась женщина, прикрыв глаза от удовольствия, — Я не думаю, что кому-то, кто захочет прийти к тебе, понравиться такая картина, — ее голос был ниже и более хриплым, чем обычно. В ответ на это Ларисса стянула один рукав облегающего платья Фрамп и поцеловала его. — А ты не думай об этом, ты последняя, кто должен был зайти ко мне сегодня. Школа уже пуста. — Видимо, с учетом этой информации, мы можем не переживать насчет собственной громкости. Мортиша быстро завела руки назад и, уместив их на бёдрах Лариссы, вцепилась в них островатыми ноготками. — Черт бы тебя побрал, Фрамп... что ты творишь со мной? Вцепись в них сильнее... Аддамс послушно чуть увеличила нажатие, от чего блондинка глубоко и шумно вздохнула, опрокинув голову назад. В таком чуть ослабленном положении было легче воспользоваться моментом и перехватить на себя инициативу: она резко повернулась лицом к Уимс и схватила ее за кисти рук, опустив их на свою талию. Мортиша горячо дышала, что ощущалось на бархатной коже блондинки. Черные глаза загорелись сильнее, устремив свой взгляд прямо в кристальные очи, а из уст раздался тихий, но такой намеренный приказ: — Вниз. На колени. Ларисса громко сглотнула от неожиданности, но на такой сладострастный и строгий приказ она не могла не подчиниться. Уимс медленно спустилась на колени, смторя на Аддамс умоляюще-просящим взглядом, она жаждала, чтобы та вновь взяла над ней вверх. — Любимая, я жду ваших указаний. Мортиша посмотрела на нее из под опущенных темных век и глубоко вздохнула: ее взгляд резко сменился на более томный и усталый. Одна рука легла на макушку, скользнула в копну светлых волос и распустила аккуратную прическу, опустив волосы по плечам. Другая же рука коснулась подбородка и острым черным ноготком она провела от него по линии челюсти, немного царапая белую кожу. — Глупышка Уимс... — Эй, что случилось, дорогая? Я что-то не так делаю, говорю? Любимая, только не отторгай меня вновь, прошу... Женщина махнула головой в сторону, пряча за волосами лицо. Она больно прикусила нижнюю губу, чтоб подавить подступающие слезы: невыносимо смотреть на нее вновь. Пускай Тиша и любила подобные игры с легкими унижениями, но сейчас она вела и не к этому вовсе. Сердце сжалось, будто бы она услышала вовсе не слова, а жалобный писк маленького бездомного кота на улицу, брошенного, до ужаса расстроенного. Аддамс повернулась обратно, и пальцы с подбородка коснулись губ, острой частью проведя по ним, а после подушечкой та смазала остатки помады по щеке. — Нет. Ты все делаешь верно. Или нет. Я не знаю, Лар... Молю, не смотри так на меня, — ее лицо сохраняло относительное спокойствие и уверенность, но это была лишь маска; выдавал голос, который подрагивал слишком заметно и губы, дрожащие не меньше. — Я не могу на тебя сейчас смотреть иначе, я не могу, пойми. Ты видишь, что я делаю ради тебя? Видишь? Я готова быть всем для тебя, готова делать все, что прикажешь, понимаешь? - Ларисса схватила кисть Тиши, а та ладонью прикоснулась к ее щеке, — Любимая, у тебя такие нежные, чудесный ручки... Позволь мне вечность тереться о них, прошу... — задвигала щекой Уимс, когда из глазок потекли слезки, — Я не смогу без тебя, пойми меня, прошу. Неужели мы даже сейчас не можем быть вместе? Ты бы не пришла сюда просто так. У вас с Гомесом что-то случилось, а тебе нужно чье-то внимание, так ведь? Или как мне это расценивать? Расскажи мне, я прошу тебя, — Уимс на коленях придвинулась вплотную к ногам Аддамс, обхватив руками ее ноги. Голова блондинки легла на животик брюнетки, — Прошу, Тиша.... Мортиша ахнула и рукой слегка прикрыла рот, прикусив палец с силой, от чего остался заметный красноватый след. Ноги подкашивались, вовсе не держа ее, и, казалось, что она вот-вот упадет, так что руки машинально вцепились в широкие плечи, и тело слегка склонилось над другим. — О чем я думала только, мать твою... — она прошептала это еле слышно, но Уимс, услышала неразборчивый шепот, подняла мокрые глаза на женщину. Та смотрела на нее и молчала: все слова будто бы испарились, голос пропал, а мысли смешались в огромную кучу. Сердце Лариссы разъедает неясное чувство: то ли, то чувство, которое обычно сопровождается поступлением очередных горьких слез к глазам и комом в горле, чувством зависти, боли и терзанием души, осознанием того, что и в правду Мортиша принадлежит вовсе не ей, и что сейчас — лишь мгновенье средь вечных мук и страданий, попыток, без нее; пониманием того, что Лариса больше не сможет обнять ее так крепко, как сейчас, назвать ее так ласково и нежно «Фрамп», и это определенный повод вцепиться в нее сильнее; то ли чувство того, что брюнетка просто издевается над ней, ее чувствами и ее горем, играет с ними, как могла делать то же самое, без единой взаимности, тогда, в молодости в день бала. И что из этого хуже — Уимс просто не могла понять. Женщина еще сильнее вцепилась в ноги возлюбленной, чтобы она не упала. Ларисса всем телом ощущала ту дрожь, что испытывала Мортиша. — Прошу, прошу, молю, скажи мне, что это не игра, ты искренне хотела этого. Или скажи, чтобы я встала и выпроводила тебя, хоть что-то уже скажи, умоляю. Не будь той Фрамп, которой была для всех, а будь той Фрамп, которая была моей соседкой и подругой. Прошу, будь со мной без единой маски, которую ты так умело носишь, будь честна со мной, просто будь сейчас со мной, я молю тебя, Тиша... — голос срывался, а слезы пропитывали бархатистое платье Аддамс. Брюнетка смотрела на нее, как на брошенного пса, который вновь вернулся к хозяину и всеми силами просит не выталкивать его обратно. Она, будто хочет забыть все прошлое, забыть все, лишь бы быть вместе с ней, — Тиша, твое молчание меня убивает, поговори со мной, ну, пожалуйста... —тушь, подводка, все расплылось по глазам Уимс, но ее это совершенно не волновало. Ей нужен был ответ. — Тише, Лар, пожалуйста, — вспышке она начала вытирать размазанную по лицу косметику, пытаясь оттянуть время; слов искренне не хватало, или же она просто не знала, что творится у нее в голове, — Я не знаю, что я творю, зачем и для чего, просто не понимаю... Слезы подступали к глазам, и когда первая капелька покатилась по щеке, Мортиша схватила Лару за подбородок, подняла его, устремив взгляд в ее глаза, и выкрикнула: — Я тебя люблю, черт побери, люблю, Уимс, и я вновь дала надежду тебе, дала надежду себе, но на кой черт? Я опять прихожу, даю лишь поцелуй и ухожу, опять. Я изменяю Гомесу, но я, мать его, изменяю тебе, твоим чувствам и своим, — голос срывался, слезы продолжали капать на пол, но лицо было невозмутимо: лишь выгибались брови и уголки губ, — Своим! Вновь топчу все, что было, что могла выстроить. Я скучаю, Уимс, так сильно, но почему, черт возьми, почему? — Фрамп, я провела без тебя столько лет, столько мучительных, чертовых дней. Мать твою, каждый день мыли о тебе, каждый день. Боже, я не строила ни с кем отношений, могла позволить лишь переспать, а потом сама же уходила, не оставляя никаких надежд, но на месте каждой я представляла исключительно тебя. Твои пухлые губы, твои нежные руки, твой запах, твой язык, твои прикосновение. Для меня не существовало ни единой души, которую я полюбила бы так, как я люблю тебя. Моя душа - ты. Мысли о том, что рано или поздно мы встретились, на самом деле, грели мне душу, хотя в те года я показывала всю неприязнь к тебе. Нет, я просто завидовала ему. Но я смогла смириться с тем, что ты не моя, тая надежду внутри себя, что рано или поздно мы воссоединимся. Как же больно понимать, что нам не суждено быть вместе, — вновь уткнувшись в живот Аддамс, Уимс продолжала говорить, — Пойми, я не эгоистка, я все прекрасно понимаю. Тогда бы я никогда не позволила себе прикоснуться к тебе, я знала, что все из-за меня у тебя рухнет. А мне хотелось, чтобы ты была счастлива, понимаешь? Мне хотелось осознавать, что ты не со мной, но тебе хорошо с Гомесом, что вы будете вместе навсегда, а через года мы увидимся с тобой и будем вновь друзьями, во что бы то ни стало. Но не получается у нас дружить, даже спустя столько лет. Никак не выходить, чтоб его. Почему? Почему мы ни разу не сказали друг другу честно о том, что чувствуем? Почему? Мы, ведь просто молчали. Вдруг бы разговор все исправил? Вдруг нам было бы легче сейчас? Но что уже судить? Все это прошлое, но вот ирония, оно настигло меня вновь. Как же я хотела жить настоящим, а не окунаться вновь в пучину этих чувств, но так должно было быть. Фрамп, я люблю тебя и любила всегда. Прошу, скажи, что мне лучше сейчас сделать? Прошу... Из уст Тиши вылетел истерический смешок, а после него покатились слезы, очередные слезы, в глотке застрял ком, грудь сдавливало так, будто ее затянули миллионами тугих веревок, а сердце сжималось от каждого всхлипа и вздоха Лары. Женщина тыльной стороной руки прикрыла рот. — Вставай. Давай, ну же, подымайся, — другой рукой она начала подбадривать ее, жестом показывая, что нужно встать. — Нет, Тиша, я не хочу. Я хочу быть у твоих ног, хочу быть с тобой, пожалуйста... — захлебываясь в собственных слезах, Уимс стала умолять Аддамс остаться вот так, в таком положении. Руки сильнее прилипли к ногам женщины, а платье ощутимо намокло от слез блондинки, — Фрамп, я люблю тебя, пожалуйста... — Ларисса, встань, — она проговорила это быстро, но внятно и четко, чуть повышая интонацию. Уимс резко отстранилась от женщины, попутно вытирая слезы с глаз. Они резко, куда-то ушли, и плакать, собственно говоря, не хотелось. Опираясь о пол, Уимс встала перед Аддамс, отряхнув свои колени. — Хоть бы подняться помогла, — спокойно произнесла Ларисса, — Ну, чего ты плачешь? Хватит. Успокойся и не кричи больше на меня, хотя сейчас ты привела меня в чувства. Пойдем к камину, там сядем и все обсудим, — Ларисса пошла вперед, но вспомнила кое-что, — спиной повернись, — Тиша сделала это, а Ларисса заботливо замкнула молнию на ее платье, — Так-то лучше, а теперь пойдем, — она протянула ладонь Аддамс, чтобы та могла опереться на нее, ведь ноги Тиши ее знатно подводили. — Почему ты делаешь это все? — положив руку на ладонь, спросила та, когда они прошли в другую часть кабинета. Мортиша села в кресло, сбросив каблуки, а Ларисса встала за спинкой и облокотилась руками о нее. — Я не хочу, чтобы мы расстались на столь отвратительной ноте. Тебе сделать чай и принести плед? — У тебя есть что-то крепче? — Виски? Со льдом? Или открыть вино, прямиком из Италии? — Вино, будь так добра, — выдавила Мортиша, подобрав ноги под себя и вытирая оставшиеся слезы с лица, — Я не хочу уходить, но так мучительно больно находится рядом с тобой после всего, — интонация сровнялась, но в душе все еще откликалось непонятное жгучее чувство. — Фрамп, забудь это, ладно? — подходя к холодильнику, произнесла Уимс, —Этому суждено было случиться, а мучить себя тем, что произошло — отвратительно. Просто верь мне, — из шкафчика был взят красивый бокал и наполнен темно-бардовым вином. Ларисса подошла к Тише и отдала бокал ее, — Плед принести? — Да, спасибо. А в голове пронеслось «лучше бы грела меня ты». — Боже, если порыться в этих шкафах, столько всего можно найти. Вот тот, как ты уже поняла — для столовых приборов, а этот, что ближе ко мне — для всяких теплых и мягких вещей, по типу пеледов. Вот один для мня связала ученица, храню и люблю его по сей день. А знаешь, после чего она мне его подарила? — пока она рассматривала полки и без единого намека на что-то болтала с Тишей, Аддамс внимательно прислушивалась к ее словам, жаждая узнать теперь про свою любимую все, что происходило в ее жизни. — После чего же? — После того, как мы проболтали с ней несколько часов о том, что ей разбил сердце очередной... Ой, Тиша, я... Я не специально... — неловкая пауза прервала диалог, но потом все также спокойно Уимс продолжила, — но вот специально для тебя я отыскала этот черный, — женщина подошла со спины к любимой, нежно накрывая ее ножки теплой тканью, — Пей и грейся, мне нужно тебе еще кое-что показать. Мортиша, на секунду забывшись от всей обстановки, положения и случившегося пару минут, хихикнула. — У тебя здорово получается находить общий язык с учениками, я вижу... — она отвела взгляд к камину, — Так что же ты хотела мне показать? — Исключения, все же находятся, но ты не переживай, я смогу понять твою дочь и выйти с ней на контакт. И кстати, на счет Уэнсдэй. Девочка она, действительно непростая, но пусть она с Вещью будет аккуратней, ладно? Ее шутки уже всем поднадоели, а я знаю, что ты можешь его контролировать. Прошу, измени хотя бы тут ситуацию, ладно? — Уимс была уже у того самого ящика, куда и спрятала «журнал успеваемости», — Вот то, что я хочу тебе показать, то-есть, какую-то часть этого, — она открыла ту самую страницу, где лежала черная закладка, а потом и вовсе выдернула их и вместе с закладкой понесла листы Тише. Аддамс хотела было сказать что-то насчет Уэн, но ее внимание, как и все мысли, полностью ушло к листам. Слезы опять словно стали подступать к глазам, но вида она и не собиралась подавать, даже несмотря на участившееся дыхание. Лара села на соседнее кресло, между которыми находился небольшой круглый столик. Взглянув на женщину и то, что та держала в руках, брюнетка почувствовала легкую дрожь в ногах. Она хотела посмотреть ей в глаза, отвести взгляд на губы, шею — куда угодно. Но не могла. Слишком больно, но ведь она и пришла сюда. — Фрамп, ты не дашь мне сегодня посидеть, да? — женщина встала из кресла, вновь подошла к ногам Тиши, и села прям перед ней на полу, — Дай мне свою руку, а мою писанину положи на колени. — Не писанина это, перестань, — отмахнулась та, но послушно сделала то, о чем было сказано. — Вот так, Фрамп, умница. Я попрошу тебя лишь об одном — прочти это вслух, хорошо? Женщина все-таки решилась, и посмотрела на нее неуверенно, но с какой-то надеждой, и прямо в глаза, полные этой теплоты и искренности. Теплоты и искренности, которые она не заслужила. Ей было все равно, пожалеет ли она об этом, вновь ли расплачется: за этот вечер она во многом проявила себя не с лучшей стороны, и пускай уж даст хоть что-то искренне хорошее любимой, нежели вновь оставит ее одну с ее страданиями. — Невозможно притворяться больше, как и врать, даже себе врать, просто никак, — пауза, — Я ненавижу это чувство, просто невыносимо, но почему меня так тянет? Все это — глупый бред, все, что было до. Тянет, — вспоминая сейчас все это, будто бы погружаясь в тот вечер, рана на душе разъедается будто под действием кислоты все сильнее, — Тянет не к нему, тянет к… Ларисса приложила палец к своим губам, заставляя таким жестом замолчать Тишу, забрала у нее листок, и завела руку с ним за спину, вторую она так и не отпускала от руки Тиши. — Тянет к ней - к Мортише Фрамп. Наверное, это странный вопрос? А может и нет, я не знаю. Я не отвечу на него ещё несколько десятков лет, но на данный момент я знаю только, то, что я люблю ее. Нет, я без ума от нее. Нет... Дьявол побери меня... Я даже писать нормально не могу, мать твою. Я просто теряю контроль над собой, когда я вижу её. Она просто сидит на кровати, а я уже готова расплыться, она переодевается, а я борюсь с желанием подойти к ней сзади и расцеловать ее плечи, она спит, а я представляю то, как мы делаем это вместе, она живёт, а я умираю. Я погибаю от ее красоты, характера, силы воли, умения быть первоклассным лидером, в учёбе, понятное дело, она мне уступает, но плевала я на эту учебу и вообще на весь этот ее успех. Ох, нет, это звучит ужасно... Прости меня за эти слова, хотя ты это не прочитаешь никогда. Нет, все равно прости, Тиша, я сглупила. Ее чёрные, буквально угольные волосы, которые так красиво переливаются на свету и так чудо пахнут... В тайне от нее я беру ее шампунь, который стоит в ванной, чтобы быть хоть так ближе к ней. А ее духи... Господь... Она выглядит, как нечто наземное, она вовсе не из этого мира. Я хочу смотреть в эти глаза вечно. Они настолько глубоко черного цвета, что так и манят к себе. Хочется заглянуть в эту, как кому-то кажется, пустоту, но нет, ее глаза — целый мир для меня. Эта помада... Она ей так идёт, но лучше бы ей подошли мои губы. Тиша, я знаю, что ты это не прочтёшь никогда, а если и прочтёшь, то просто высмеешь это и прикажешь забыть это, то я тебе скажу... — Я люблю тебя. — Я люблю тебя. Их голоса прозвучали в унисон, а взгляды, что были наполнены слезами, пересеклись. — Я выучила это наизусть, моя милая. Женщина наклонила голову, пытаясь словно разглядеть что-то в глазах цвета неба, уловить что-то, а что - сама толком и не понимала. Взгляд Лариссы был такой грустный, но смотрела она с надеждой, невероятной верой. Тиша же с разочарованием. Разочарованием к самой себе. — Моя… — произнеся это, Аддамс словно ударило током; «моя, но я не ее», — Лар... — Ты навеки моя Мортиша Фрамп. Моя любимая и неповторимая Фрамп, — Ларисса нежно поцеловала руку Аддамс и встала с пола, — Но настало время прощаться, дорогая. Уже поздно, дома будут переживать. Тебя подвести, или ты с водителем? От слов «настало время прощаться» будто что-то внутри переломалось еще сильнее, ударило с ужасной силой: как бы все больно не было сейчас, и как бы не хотелось плакать — лучше так, чем без нее. — Тебе, верно, рано вставать завтра? — Ненормированный рабочий график даёт знать о себе. Дома мне ещё нужно отсортировать некоторые бумажки к завтрашнему дню и прогнать сценарий. Я провожусь с этим не один час, но с тобой бы провела вечность, — Ларисса отходя от Тиши, вернулась в свое кресло, — Я переживаю за тебя. Дай мне знать, если нужно будет помочь. — Я не могу больше мучить тебя. Но и не хочу уходить, — женщина встала с кресла, и сделав небольшой глоток вина, встала напротив Лариссы, — Сейчас, так или иначе, мне придется уйти, хотя бы на время, — она аккуратно и еле заметно развела руки перед собой и опустила взгляд вниз, боясь посмотреть на нее вновь. — Ты думаешь, я тебя просто так отпущу? Иди ко мне, Фрамп, — Ларисса пошла на встречу с раскрытыми руками, но ладонями обхватила щеки Тиши и аккуратно поцеловала ее в губы, — Наш последний, прощальный поцелуй. Приходи ко мне ещё, ладно? Мы поболтаем, я дам тебе рекомендации насчёт Уэнсдей, покажу что-то из школьной жизни, расскажу что-то, — прервав поцелуй, Ларисса крепко схватила ее шею и обняла, проговаривая эти слова. — Спасибо тебе, — прошептала та, уткнувшись в плечо, — Ты увидишь меня завтра, такую, какая я всегда и для всех, но знай — я никогда не буду такой, какая я на самом деле, для кого-то, кроме тебя. — Спасибо, родная. Я люблю тебя, Фрамп. — И я тебя люблю. Любила, люблю и буду любить. До конца своих дней я буду. С этими словами, нехотя отрываясь от любимого, такого родного и близкого тела, Мортиша встала, вновь обувшись, вышла из кабинета. Стоило только захлопнуть дверь, как в душе все ровно потускнело. После слез она всегда чувствовала грызущее опустошение. Всегда, за исключением слез рядом с ней. И сейчас, уйдя, она вновь почувствовала эту чёрную дыру, которая до утра поглотит все ее чувства, эмоции и переживания. А завтра все будет, как ни в чем не бывало: утром она встанет, не делая уставшего вида, и приготовит Гомесу с Пагсли завтрак, днем, в академии при детях, при муже она будет улыбаться, радоваться, будет весь день на ногах, изображая веселье, но будет стоить ей хоть краем глаза взглянуть на директрису, даже хотя бы раз услышать ее имя, услышать ее голос — сердце снова окатит безудержное чувство. — Эй, Тиша, — вдогонку ей послышался голос Уимс, которая распахнула дверь кабинета и воскликнула в след уходящей Аддамс, — Я знаю, что ты не будешь в восторге от того, что услышишь меня, а тем более уж, что увидишь. Запомни, я объявлю о начале родительского дня в самом начале мероприятия, такова уж традиция, но весь последующий день я буду тут, у себя в кабинете. Не переживай, мы не пересечемся, Фрамп, я проконтролирую это, — не успев и сказать что-то в ответ, как Мортиша услышала стук закрывшейся двери. Ей ничего не оставалось, как уйти. Она ушла с чувством того, что предала самого важного человека в ее жизни — себя. Она не смогла вовремя разобраться в себе, а лишь дала ложную надежду той, которую до жгучей боли в сердце обожала. Лирасса так и не отдала ей тот самый листок, который бы Тиша бережно хранила. — Черт бы меня побрал, зачем я отпустила ее? Почему мы не выяснили, что чувствуем друг к дургу еще со времен того самого бала? Почему? Почему ты была Такой плаксой, Уимс? — громкий стук кулаком об дверь раздался эхом по всей комнате, — Слабачка, глупая слабачка. Вот кто ты, Уимс. Но что ж? Время перестать быть ею и наконец отпустить все, что по сей день меня убивало, — она подняла с пола тот самый листок, на котором было написано письмо Тише, разорвала его на мелкие кусочки и сожгла в камине, — Пусть это пламя олицетворяет то пламя чувств и ложных надежд, горести и глупостей, ссор и обид, слез и боли, что причинило нам с тобой наша прошлая недосказанность Фрам, пусть в нем сгорит этот лист, как мы сгорали в своей необратимой недосказанности. Я отпускаю тебя, моя любовь. Прости меня за все, Фрамп, — мелкие кусочки бумаги резко испарились в огне, будто их и вовсе там и не было. Уимс лишь оставалось наблюдать за тем, как горит в огне боли ее прошлое.

***

Она зашла без стука, бесцеремонно, тихо; никто и внимания не обратил. Абсолютная гробовая тишина и холод, пробирающий до мурашек. Зашла впервые за последние пол года: до этого ни разу не появлялась рядом с ней. Зашла с одной лишь розой в руках, ничем более. Знала, Уимс любит красные, невероятно обожает их запах, но шла Тиша с черной, искусственно выращенной самолично, и от настоящей розы не осталось ни то что ровности и изящности — даже настоящей пахучести — только едкий запах краски. Мёртвая роза. Мертвая, но еще не успевшая распуститься. Аддамс села на колени напротив, даже не боясь запачкать подол платья, и сложила руки на коленях. Молчала. И ничего не говорила: ни слова не проронила. Одновременно было таким глупым сейчас разговаривать, разговаривать незачем и не для чего, но сердце рвалось, не могло найти себе места. Нет, и слезинки не упало, но в душе было беспокойно, страшно. Страшное чувство не было приятным, как обычно. Хотя женщина была уверена, что смирилась. Что сгорела, что ей не будет больно. Что эти пол года могли помочь ей. Нет, никого не пощадили. Рука коснулась холодной плитки, и холодный, как камень, взгляд прошелся аккуратно по каждой пробитой на табличке буковке. — Здравствуй, Лара. Насколько странно говорить с по факту являющейся пустотой? Сейчас — нет. — Я не хотела являться больше к тебе. Но, видимо, даже после смерти я достану тебя, — ее монолог прервал резкий вороний крик, разорвавший тишину на мгновение. Вороны, вороний бал, — Отвратительные птицы, — истерический смешок, она отвела взгляд, — Я не смогла прийти в отведенный день, прости меня, дорогая, — ладони вспотели, — Просто не смогла. Мне нет оправдания, никогда, ни на один мой поступок, — молчит, — Хочу побыть визави, без кого-либо другого. В ответ так непривычно слышать тишину. Ларисса никогда не оставляла ее вопросы, ее слова без ответа. Никогда, но не сегодня. — Академия без тебя не та. Но ученики держаться хорошо: насколько мне известно, все успешно написали проходные экзамены, — она резко добавила, — Говорила с учителями. В Неверморе особых проблем нет, ты научила их быть сильными, помогала, и теперь легко справляются с тем, чему ты их обучила, к чему ты подготовила. Ты большая молодец, Уимс, — она погладила плитку, криво приулыбнувшись. Улыбаться было не к месту, и даже тело отторгало это. Как и ни к месту было гладить камень. Просто камень: холодный и грубый. — Я принесла розу. Одну. Она похожа на меня. И на тебя похожа, — в голову будто что-то ударило, а в сердце кольнуло так, что хотелось согнуться пополам и тихо умирать, — Это бутон, пока ещё не распустившийся цветок, — она провела пальцем вокруг сжатых лепестков и усмехнулась, — Знаешь, в чем ирония? Сейчас апрель, самое время расцвета. Но роза без воды, а без нее цветы не способны жить, так что она завянет, — Тиша облизнула сухие губы и бесшумно сглотнула, — Уже начала, — отвела взгляд, пройдясь по таким же плитам, которых, казалось, просто бессчетное количество, — Она черная. Знаешь, как я это сделала? Подкрасила воду, в которой выращивала ее до бутонизации. Краска вредна цветам, поэтому с розы, за все годы ее жизни, еще до расцвета, опадали лепестки. Однако, ей не помешало это вырасти. Но распуститься она уже никогда не сможет. Мортиша встала с колен, отряхнув ткань, и выпрямилась, как по струнке, наклонив голову в бок. Взгляд был безразличным, спокойным и сухим, а в груди все сжалось и к горлу поступали то истерические смешки, то слезы, то крики. Но все это она смогла подавить, не показав ничего. — Лепестки же — самая прекрасная часть, чистая и красивая. Но не у этой розы. Впрочем, она в том и не виновна: виноват тот, кто отравил воду, которой она питалась, — Мортиша хватает цветок и лёгким движением руки, как палач срубает голову казненному, отрывает от стебля; лепестки, сухие и обезвоженные, крошатся в руках и падают на плиту, — Ты — роза. Роза — мое сердце. Я убила розу. Я — палач, я и гробовщик, и я оставляю ее с тобой. Она мне больше не нужна. Как и мое сердце. Тиша разворачивается, и уходит, не говоря больше ничего. Лишь крик ворон, оставляя глубокие порезы на сердце, позволяет пустить первую слезу. Первую и последнюю.