Like the stripes on the tiger.

Уилсон проснулся от холода, который пробрался под его покрывало, пока он спал, и сразу понял, что что-то не так. Его интуиция постоянно развивалась под давлением постоянной смертельной опасности, поэтому ему более или менее пришлось научиться быстро реагировать, чтобы не захотеть умереть. Воздух внутри палатки казался пустым и сдавленым. Он пошевелил рукой, не найдя ничего, кроме пустого места рядом с собой, когда коснулся мехового одеяла, и сел, чтобы поискать глазами более высокого мужчину, но его нигде не было видно. Уилсон нахмурил брови. Куда Максвеллу нужно было идти посреди ночи? Это было необычно, даже если у него были проблемы со сном. Ученый убедился, что он был порядочным - даже если он знал, что здесь больше никого нет, кроме него и его партнера, он все равно был джентльменом, он ничего не мог с собой поделать. Максвелла тоже нигде не было видно за пределами палатки, но Уилсон знал, что он не мог быть далеко. Он на секунду задумался о том, чтобы позвать его по имени, но передумал; Он не хотел, чтобы все возможные монстры, скрывающиеся в темноте, услышали его, и если Максвелл ушел, не предупредив его, он, вероятно, сделал это нарочно, так что маловероятно, что он все равно ответит на зов. Уилсон схватил фонарик и направился в темноту. Это правда, что Максвелл не всегда делился с ним своими секретами - как настоящий волшебник, которым он был, - но была тонкая грань между обычными секретами, которые просто не касались Уилсона, и темными, страшными секретами, которые Уилсон не мог не заметить, беспокоили его старшего друга время от времени. И Максвелл был его другом, после всего того времени, что они прожили вместе в Константе, а Уилсон был не из тех, кто бросает своих друзей в беде, когда явно что-то не так. Даже если бы они этого заслуживали. Не то чтобы Максвелл был подозрительным сам по себе (ну, он всегда был немного подозрительным, это, вероятно, было заложено в самой его натуре), но он был сам не свой в последние несколько недель. Это началось с мелочей, таких как слишком долгое вглядывание в даль, а затем перешло в более серьезные, более тревожные вещи, такие как: внезапное сильное раздражение из-за незначительных прикосновений, даже когда они были случайными, отказ позволить Уилсону прикоснуться к нему пальцем и даже прятаться от него. Они были здесь вместе уже довольно давно, и было ясно, как божий день, что они оба очень одиноки. Иногда Максвелл позволял Уилсону обнимать его, когда они спали, и хотя пожилой мужчина сохранил некоторую скромность, которую Уилсон выбросил в окно много лет назад, он на самом деле не был слишком строг в отношении своей личной жизни, потому что, ради всего хорошего в этом слове, не было здесь нет никакого реального уединения. Так что внезапное изменение не осталось незамеченным ученым, и это его обеспокоило. Уилсон остановился, когда что-то услышал. Тяжелое дыхание где-то рядом. Он вертел головой, пока не заметил тусклый свет под кустами и деревьями. Он открыл рот, чтобы позвать Максвелла по имени, но передумал, вместо этого тихими шагами направляясь к свету, почти на цыпочках, чтобы его не заметили. Уилсон выглянул из-за деревьев и был удивлен, увидев другого человека, сидящего на земле, держащего на запястье толстый кусок ткани, с плотно закрытыми глазами и тяжело, глубоко дышащего сквозь зубы. Уилсон бросил факел рядом с шахтерской шляпой, которая лежала на земле, создавая круг света вокруг них, когда он опустился на колени перед волшебником. "Максвелл? Что случилось, ты ранен?" - осторожно спросил он, и другой мужчина вскинул голову, уставившись на Уилсона испуганными, растерянными глазами. Уилсон сглотнул. У Максвелла был тот странный взгляд, взгляд, который говорил ему, что этот человек сейчас не совсем рядом с ним. Сам Уилсон, вероятно, выглядел так гораздо чаще, чем Максвелл, но это только делало ситуацию еще более тревожной. Максвелл опустил глаза, нахмурив брови. Он не дал Уилсону ответа. Уилсон опустил глаза на ткань, которая была легко обернута вокруг предплечья другого мужчины. Максвелл прижимал к нему свободную руку, почти защищая. "... Максвелл? Тебя что-то укусило?" Максвелл отвернулся, и Уилсон нервно почесал шею. Ему не нравилось, как это выглядит, и он тоже не был глупым. Он знал, что что-то не так, и это... Это только заставило тревожные звоночки громче зазвенеть в его голове. Он осторожно положил свою руку на руку Максвелла и мягко дернул ее, но Максвелл только усилил хватку, не желая отпускать ткань. "Макс? Хочешь вернуться со мной в лагерь? Здесь холодновато, разве тебе нет? Этот костюм ужасно тонкий. Было бы лучше провести ночь в безопасности и комфорте в палатке, ты не согласен? он попытался мягко уговорить своего друга дать ему какой-то ответ, все время осторожно пытаясь убрать руку с ткани. Уилсон давным-давно пришел к выводу, что, когда рассудок Максвелла ослабевает, лучше всего обращаться с ним как с переросшим ребенком; осторожно и мягко, но максимально прямолинейно. Внезапно Максвелл издал звук, похожий на сухое рыдание. Уилсон вздрогнул от внезапного нарушения тишины. Максвелл опустил голову, начиная опираться на Уилсона, который не был уверен, как реагировать - Максвелл вообще не был очень обидчивым человеком. Было редкостью получить от него какой-либо физический контакт, не говоря уже о чем-то таком добром и мягком, как это. Но Уилсон не отодвинулся, когда голова другого мужчины склонилась к его плечу, лишь слегка напрягшись от прикосновения. Максвелл что-то тихо бормотал, но Уилсон не мог разобрать, что он пытался сказать. С другой стороны, если его здравомыслие было достаточно низким, возможно, он даже не сказал ничего понятного, в любом случае. "Да, да... Давай вставать и возвращаться в лагерь, хорошо?" Уилсон отказался от попыток заставить Максвелла отпустить ткань и вместо этого поднял другого человека с земли вместе с ним. Максвелл издал жалобный звук, но не сопротивлялся, когда Уилсон схватил шахтерскую шляпу и повел их к лагерю. Там он усадил Максвелла на кровать, пытаясь уложить его на спину, но Максвелл упрямо пытался сесть, все еще бормоча что-то себе под нос и перекидывая одежду через руку. Уилсон перестал тужиться, а вместо этого взял миску с водой и немного медовой примочки из сундука и схватил Максвелла за запястье, отрывая его. Максвелл недовольно хмыкнул и попытался снова прижать руку к куску ткани, внезапно почти запаниковав, но Уилсон был быстрее и быстрым движением откатил его от своей руки. У него мгновенно похолодело внутри. У Максвелла был глубокий багровый порез на запястье, все еще немного кровоточащий. "Что случилось?" ученый ахнул, оттягивая манжету рукава в сторону, чтобы осмотреть повреждения, но остановился как вкопанный. Их было больше. Старые, более слабые шрамы. Максвелл издал какой-то звук, одернул манжет и покачал головой. "Не надо, я..." Уилсон не слушал, а вместо этого схватил Максвелла за куртку и начал торопливо его раздевать. Пожилой мужчина пытался оказать ему некоторое сопротивление, но Уилсон не слышал его, слишком потрясенный, слишком напуганный, чтобы увидеть, что скрывается под ним, только чувствуя, как холод бежит по его венам. "Уилсон, не надо ..." слабо возразил Максвелл, но безрезультатно. За пиджаком последовали его рубашка и перчатки, пока верхняя часть его тела не оказалась полностью обнаженной и на виду у Уилсона. И Уилсон не знал, что и думать о том, что он видел. Там были шрамы. Их много, они тянулись неровными линиями по всей руке Максвелла, как полосы на тигре, от запястья до плеча. Уилсон уставился на него. Некоторые из них были старыми, почти выцветшими, частично прикрытыми более свежими порезами, некоторые зажили лучше, чем другие. Некоторые толще, некоторые длиннее. "...Максвелл?" Уилсон сглотнул. "Что это?" Максвелл прижал руки к груди, пытаясь бесполезно спрятать их, обхватив друг друга, но он не мог оторваться от пристального взгляда Уилсона. Он посмотрел вниз, говоря что-то тихим голосом, который был едва слышен. "Что? Макс, ты должен сказать громче, я тебя не слышу ", - сказал ему Уилсон, с тревогой протягивая руки, чтобы почти коснуться другого мужчины, но не совсем. Он боялся прикоснуться к этому порезанному, покрытому ранами телу, боясь причинить боль своему другу. "613-й", - пробормотал Максвелл, безрадостный звук сопровождал его слова, когда он поднял палец, чтобы указать на самую новую рану, из которой сочилась красная жидкость, - "это случилось вчера". "Ч-что? Макс, я не понимаю. Что произошло вчера? Ты должен сказать мне, - теперь в голосе Уилсона появилась резкость, он крепко схватил Максвелла за плечи и пристально посмотрел ему в глаза, хотя мужчина и не смотрел в ответ. Он не мог понять почему. Он не хотел понимать почему, но он должен был, он должен был знать, что произошло, почему это произошло - почему это происходило. "Ты умер". Максвелл выдохнул последнее слово чуть громче шепота. Уилсон моргнул. Он все еще не понимал. Да, он умер вчера, когда стал слишком храбрым для своего же блага и попытался напасть на бифало, который был не так далеко от стада, как он первоначально думал. Это была ошибка с его стороны, плохое планирование, но это не имело никакого отношения к Максвеллу. "Да, я действительно умер. Но я снова вернулся, не так ли? цел и невредим, цел и невредим и здоров, как лошадь. Я в порядке, я не понимаю, что ..." "612-й. Два месяца назад." Палец Максвелла переместился к другому порезу, более старому, но все еще покрытому струпьями, все еще не полностью зажившему. "Когда ты был недостаточно быстр, чтобы убежать от Паучьей Королевы". Палец Максвелла поднялся выше, над другим шрамом "611-й. Прошлой зимой. Переохлаждение. 610-й. Древесный страж. 609-й..." Уилсон спокойно наблюдал, его глаза следили за тонким пальцем, который двигался по коже, от одной линии к другой, каждая из которых вызывала жгучее чувство вины и беспокойства в его сердце. Он больше не мог этого слышать, он не хотел. Он взял Максвелла за запястья и положил их себе на колени. "Ты делал это каждый раз, когда я умирал?" он не хотел слышать ответ, не совсем. Он знал, что Максвелл кивнет ему, подтвердит его опасения, что он каким-то образом стал причиной этого. Затем, после долгого, неловкого, удушающего молчания, Максвелл слегка кивнул ему. Бля. Уилсон почувствовал, как у него сдавило горло. Внезапно стало трудно глотать. "Почему?" Максвелл поднял глаза, на его лице блуждала слабейшая, самая тоскливая улыбка. "Это меньшее, что я могу сделать. Я не могу... Я..... Я боюсь умереть. Я пытался, но не смог. Я был напуган. Я боялся умереть, но не мог... Но это, - Максвелл поднял одну руку вверх, рука Уилсона все еще обнимала его запястье, как будто показывая это ему снова, - Это то, что я могу сделать для тебя. Чтобы компенсировать то, что я сделал. В голосе Максвелла звучала пугающая гордость за себя. Как будто он искренне думал, что делает Уилсону одолжение, делая его таким образом счастливым. Как будто Уилсон хотел, чтобы он так страдал. Нет, Уилсон не хотел, он никогда бы не захотел этого ни для кого. Было больно видеть темные глаза Максвелла, все еще расфокусированные и безумные, блестящие в тусклом свете фонаря, который был установлен у входа в палатку. У Максвелла было неподобающе торжествующее выражение лица, мужчина выглядел так, как будто он что-то выиграл. Эта обезумевшая улыбка на его губах, тяжелое дыхание от стресса и неуверенности, пристальный взгляд Уилсона в глубине его глаз, ожидание похвалы за то, что он сделал. Уилсон проглотил давящее чувство, которое начало нарастать в его груди, и отпустил запястье Максвелла, вместо этого положив руки ему на щеки. Максвелл вздрогнул, его глаза на секунду метнулись в сторону, прежде чем снова встретиться со взглядом Уилсона. Уилсон покачал головой, испуганный, разочарованный и обеспокоенный, но больше всего опечаленный. "Я не хочу этого", - прошептал он, и лицо Максвелла вытянулось, маленькая доля неуместного ликования исчезла. Пожилой мужчина опустил глаза, но Уилсон держал голову высоко, нежно потирая большим пальцем впалую щеку, в уголках его глаз начали зудеть слезы. "Не надо, Макс. Не делай этого... Пожалуйста". Максвелл снова перевел взгляд на Уилсона, чувствуя себя потерянным и неуверенным, стыдясь самого себя, того, каким слабым и никчемным он был. Он ненавидел видеть Уилсона таким, ненавидел видеть его глаза цвета виски, полные страха и боли. Максвелл открыл рот, но не произнес ни слова. Он просто смотрел, не в силах понять, чего от него теперь ждут. Разве Уилсон не понимал, что Максвелл делает это для него? Максвелл заслужил это, он заслужил страдания. Он заслуживал боли за каждый раз, когда причинял боль Уилсону. Потому что Уилсон был слишком хорош, слишком добр. Уилсон был чем-то слишком драгоценным и редким, чтобы к нему прикасалось что-то столь мерзкое и отвратительное, как он, Уилсон был слишком удивительным, чтобы пропадать здесь, и все же он был, из-за Максвелла. Потому что он был эгоистичным и ужасным, ужасным человеком. Он сделал это, чтобы уравнять их. И все же он знал, что не сможет, никогда не сможет отплатить Уилсону за доброту, проявленную к нему. Так почему? Почему Уилсон не понял? Почему он не мог видеть, что Максвелл делал это только потому, что это было единственное, что он мог сделать? Он ничего не стоил, ему нечего было дать, нечего предложить. Он просто хотел понести наказание, он хотел, чтобы ему наконец подали холодную тарелку мести, которую он заслужил. "Мне жаль... Я, я не хотел - я пытался сохранить это в секрете, чтобы вы не беспокоились ни о чем ... " Уилсон закусил губу, яростно качая головой. "Это не "ничего", Максвелл! Посмотри на себя, как долго это продолжается? Я даже не умирал столько раз! " Голос Уилсона был хриплым, жестким. Он не мог понять, через какую боль, должно быть, прошел Максвелл, он не мог понять, как, черт возьми, он позволил этому случиться с Максвеллом, как он не видел, что это происходит? "Умирал... Прежде чем ты освободил меня. До этого. " прошептал Максвелл, звуча в основном просто смущенно. Уилсон пристально посмотрел ему в глаза. Он должен был знать, что Максвелл чувствовал себя виноватым, что глубоко внутри его прошлое съедало его заживо, мало-помалу. Но чтобы сделать это? Нет, не его. Никогда такого. Уилсон шмыгнул носом, сморгнул слезы с глаз и заставил себя взять себя в руки, решительно взял чистую тряпку и окунул ее в миску с водой, прежде чем спокойно начал промывать запястье Максвелла, где кровотечение наконец остановилось. Максвелл так же спокойно наблюдал за своей работой. Какое-то время не было произнесено ни слова, не брошено ни одного взгляда, ни единого взаимодействия, кроме рук, которые нежно заботились о раненом. Уилсон начал бинтовать порез, стягивая края и позволяя припарке склеить их вместе под заживающей повязкой. Он глубоко вздохнул. "Максвелл. Пообещай мне, что больше так не будешь делать". Его тихая просьба была встречена молчанием. Тишина, которая говорила ему громче слов, чем любой реальный ответ. "Я бесполезен. Тебя это не должно волновать ". Уилсон начинал злиться, но он мог связать это с чувством беспомощности перед этой ситуацией, неспособностью заставить Максвелла чувствовать себя лучше. Он на мгновение закрыл глаза. Вдох, выдох. Будь сильным, ради вас обоих. "Меня это действительно волнует. Я действительно забочусь о тебе ". Он слегка улыбнулся Максвеллу, в отчаянии нахмурив брови. О, как сильно он начал заботиться об этом старом упрямом идиоте. Как сильно он начал жаждать его прикосновений. Сколько тепла внезапно вспыхнуло в его груди, когда он увидел, как тот улыбнулся на короткое мгновение. Это не то, чего он хотел для Максвелла, это было не то, чего он хотел бы для кого-либо. Максвелл слегка покачал головой. "Что будет, когда портал будет завершен?" Это был не совсем вопрос, не совсем. Больше похоже на утверждение, вторая половина осталась невысказанной. Уилсон в замешательстве наклонил голову. "Что насчет портала? Если это сработает, мы выберемся отсюда. Разве не для этого мы его создаем? " Легкая улыбка снова растягивает губы Максвелла, еще менее радостно, чем раньше. "Ты уйдешь. Ты отправишься домой и уничтожишь портал. Максвелл начинал звучать безумно, испуганно: "Ты не захочешь, чтобы я был там с тобой, ты бросишь меня. И я заплатил вам свой долг. На Земле вы можете умереть только один раз. Это будет последнее, что я сделаю ". Максвелл снова поднял руки, и Уилсон опустил их, испытывая отвращение при виде темных линий и боль от того, что Максвелл думал о нем. Он напомнил себе, что Максвелл сейчас не в порядке, что Максвелл болен. Что он танцевал на грани психической нестабильности, и Уилсон не должен обижаться, потому что Максвелл, вероятно, на самом деле не имел в виду то, что сказал. Но страх в его голосе был настоящим. О, такой настоящий, и его голос был таким уверенным. Так уверен, что Уилсон бросил бы его в мгновение ока, если бы ему дали шанс, как будто это было очевидно, как будто не было никаких сомнений в том, что это произойдет. "Я не для того пробился сквозь твою игру и освободил тебя от этого ужасного трона, чтобы оставить тебя здесь одного, не так ли?" он осторожно начал гладить волосы Максвелла, боясь, что мужчина превратится в пыль от его прикосновения, таким слабым и хрупким он выглядел прямо сейчас. "Я тебе больше не понадоблюсь. Ты меня выбросишь. - заявил Максвелл, отводя глаза. "Ты прав, на самом деле ты мне не нужен. Я никогда не нуждался в тебе, чтобы выжить". Он мог видеть, как плечи Максвелла напряглись в попытке скрыть свою боль, возможно, чтобы сдержать слезы, которые он явно сдерживал: "Но это не значит, что я не хочу тебя. Я забочусь о тебе, очень забочусь. Уилсон утешал его, натягивая меховое одеяло на своего друга и обнимая его тощую фигуру. "Все будет хорошо. Ты увидишь, я буду с тобой". Максвелл сделал резкий вдох, дрожащий и наполненный подавляемым горем. "Как я могу загладить свою вину? Просто скажи мне, я сделаю это, я сделаю все, что угодно, если... "Нет, Макс. Я просто хочу, чтобы ты успокоился и был рядом со мной. Для меня этого будет достаточно. Это все, о чем я тебя прошу ". Уилсон почувствовал, как Максвелл расслабляется и опускается, чтобы опереться на него. Мужчина закрыл глаза, прижимаясь ближе к меньшему телу своего товарища. Уилсон продолжал медленно гладить его по волосам, успокаивающе напевая ему на ухо. В конце концов дыхание Максвелла начало успокаиваться и замедляться, пока он не начал тихо похрапывать в объятиях Уилсона. Ученый тоже закрыл глаза и прислушался к этому низкому мурлыкающему звуку. Отныне он будет охранять этого раненого, заключенного в тюрьму тигра. Он не мог смыть свои раны, но он заботился о них. Он будет здесь столько, сколько потребуется, чтобы убедиться, что никогда не наступит день, когда Максвелл сделает 614-ю полосу.