Дорога домой

Глэм открывает глаза. Начало сентября, ночи подкрадываются неожиданно, но они еще пока не такие холодные, и небо чистое, поэтому звезды светят ярко своим холодно-синеватым сечением. Из окна спальни видно кусок неба, подсвеченный уличным фонарём с больничным светом. Глэм перекатывается с бока на спину и приподнимается на локтях, тут же повернув голову в сторону Вики, проверить, что он не потревожил её сон. Девушка широко раскинулась на кровати, огромная футболка, которая раньше принадлежала Глэму, задралась, оголив бедра и живот Вики. Та безмятежно посапывала, её рыжие локоны спутались и разметались по подушке. Сегодня у них был секс "женатиков", как язвительно называла это Вики. Медленные движения, Глэм ведёт, и все непривычно нежно. Даже когда мужчина набирал темп, он мягко и целомудренно расцеловывал лицо жены, заставляя её краснеть. В первое время их отношений секс был безумным, опасным, на грани. Оба отрывались друг от друга искусанные, поцарапанные, с синяками и красными следами рук. Все тело ныло и трепетало. Две сигареты спустя, и процесс начинался заново, ещё интенсивнее. Глэм усмехнулся. Их секс со стороны больше был похож на жертвоприношение, на ведьминский обряд, чем на занятие любовью. Со временем они открывались друг другу все больше и выяснили, что им необходимо и та "романтическая поебота", особенно Вики, как ни странно. Будучи по определению сильной, ей иногда нужно было разгружаться, дать себе почувствовать усталость и слабость, доверившись знакомым рукам. Глэму иногда казалось, что теперь они даже пахнут одинаково, и дело не в кондиционере для белья или смешение духов, а в запахе самих тел. Будто став настолько близкими, они стали одним целом, как подвески-неразлучники, что Вики сделала на их годовщину. В виде сердца. Анатомически правильного сердца, естественно. Глэм тихо встал с кровати, натягивая на себя футболку. Напульсники он практически никогда не снимал, только во время принятия душа. Секунду подумав, он освободил запястья от плотной ткани, поспешно отводя взгляд. Естественно, Вики видела его шрамы, но это произошло не по его инициативе. Выпив по рекомендациям Чеса бокал вина и быстро захмелев, он погрузился в воспоминания и снял браслеты, ведя кончиками пальцев по шрамам. Он не заметил, как Вики подошла со спины к нему, наверное, алкоголь и дымка ностальгии оглушили его. Он понял, что она здесь, услышав тихое "ебать". Он обернулся. Привычная широкая улыбка сменилась оскалом, его глаза горели яростью. Вики тогда впервые увидела его таким. - Что за... что за хуйня, Глэм? "В чем дело, Себастьян? " Он встал из-за стола, резко подходя к своей тогда пока ещё девушке. -Глэм?- её голос задрожал, она сделала шаг назад, уперевшись в косяк двери. На её лице был испуг. Глэм тогда впервые увидел её такой. Он встряхнул головой, будто пытаясь прогнать наваждение. Его глаза потухли, а на губах появилась слабая, нежно - усталая улыбка. - Извини, я напугал тебя, - он протянул руку к Вики, но та отпрянула. Он понял, что это была именно та, истерзанная, рука. Уголки его губ опустились. - Черт, я не хотела, - Вики взяла его за пальцы покалеченной руки и притянула к себе, - Просто я думала, что твои браслеты это типа стиль, а не... вот это. Глэм хмыкнул. Вики аккуратно развернула его руку ладонью вверх, рассматривая шрамы. Они захватывали довольно большой участок кожи, некоторые линии были плоскими и еле заметными, другие выпуклые, белоснежные, рванные, как швы. -Они уродливые, - низким, чужим голосом со стальными нотками сказал глэм. Голосом прошлого. Вики удивленно уставилась на него. - Это типа твой настоящий голос? - Мог бы быть моим, - ответил он в той же тональности. Вики рассматривала его лицо, все ещё переплетая пальцы парня со своими. - Ты дурак,- сказала она спокойно, как если бы сообщала, что земля круглая, а Деда мороза не существует. - Что? - Глэм моргнул, не понимая о чем она. Вики хихикнула. - Реально дурак. - она притянула его руку к своим губам и невесомо поцеловала шрамы,- Ничего они не уродливые, они же часть тебя, а ты красивый. Очень. Не знаю по каким причинам они у тебя появились, зачем ты это сделал, но это уже произошло, и видно уже давно. Так что это просто ты. Твоё прошлое. Но на то оно и прошлое, что его сейчас нет, да? Только настоящее и будущ- Глэм прижал Вики к себе, уткнувшись носом в её макушку. Он задрожал всем телом, сдерживая слезы. Вики неловко приобняла его в ответ, переместив руку на его спину, поглаживая. - Ты можешь плакать, если хочешь. И он разрыдался. Из его груди вырвался вой раненого животного, тело содрогалось, и он медленно сполз на пол, а вместе с ним и Вики. Она держала его в своих руках, гладя голову, шею, грудь. Глэму было так плохо и так хорошо одновременно. Он показывал Чесу и даже рассказывал, но это было другое, хотя тоже интимно, откровенно. Но смесь сложных чувств вышибла из него воздух, он пытался восстановить дыхание, но горячие любимые руки гладили, и он продолжал плакать, но уже не от боли, ненависти и страха, а от этой любви. От осознания, что он любим. Он хотел, чтобы это прекратилось, и одновременно прижимался к Вики сильнее, моля о большем. Она исцеляла его, жгла губами и пальцами, унося боль, оставляя лишь приятную пустоту. Глэм рационально понимал, что это на время, что кошмары будут продолжать сниться, воспоминания никуда не денутся, паранойя тоже, но это все будет потом. А сейчас у него есть настоящее, где ему хорошо. Где он и его любят. Глэм тихо открыл шкаф. Полки в идеальном порядке, отделения с носками и трусами, собранными по цвету. Он аккуратно вытянул старые джинсы и надел их, предусмотрительно проверив карманы на наличие мелочи, которая могла выпасть. Прошмыгнув как кошка, тихо и незаметно, он спустился вниз, улыбаясь в темноту. Он знал все тайники Вики, но этот Глэм, должен признаться, нашёл не сразу. Только через два часа после нычки. В ванне на первом этаже, за стиральной машиной, под гофрой, на которой висела тряпка. Пачка вишнёвого чапмана, четыре выкуренные сигареты, погнутый край крышки. Глэм вытащил её и положил в карман джинс. Сегодня она понадобится ему. Медленно проходя по пустому коридору, он вспоминал, как выбирался из окна своей комнаты, сбегая навстречу приключениям. Тогда он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Интересно, Ди тоже так себя чувствует? Иногда Глэм смотрел на своих детей и ловил себя на мысли, как это удивительно, что у него они есть. Такие неповторимые, непохожие ни на кого, уникальные, его. Само слово "мои" будоражило, давало ощущение крепкой связи. Когда мальчики были маленькие, они напрямую зависели от него с Вики, казалось, что они буквально его часть, неотделимое и родное, что всегда будет с ним. Он, естественно, понимал, что рано или поздно они пройдут сепарацию, превратятся в подростков, начнут устанавливать личные границы и требовать право на секреты. Но это казалось тогда таким далёким, будто никогда и не произойдёт. Глэму иногда становилось грустно от мысли, что они так быстро растут. Иногда хотелось вернуться назад, когда сыновья были маленькими, охотно принимали и дарили ласку, были постоянно рядом и тянулись к нему. Глэм тихо открыл шкаф в прихожей и снял с вешалки косуху с протертыми локтями и дыркой во внешнем кармане. Это была "рабочая" куртка Вики. Она пропахла маслом, смогом и улицей, поэтому будет совсем незаметно, если он выкурит пару сигарет в ней. Короткая, но широкая, он в ней смотрелся как то ранимо, будто ему не сорок,а все ещё девятнадцать. Глэм засмотрелся на себя в зеркале. Удивительно, как он похож на Густава, и как не похож одновременно. Сейчас он был будто взрослой версией Ди. Он собрал волосы в хвост, расслабил лицо и придал ему скучающий вид. Ужасно похоже, что даже дыхание захватывает. Только веснушек и курносого носа не хватает. Смаргивая, он отвернулся от зеркала и открыл входную дверь. Прохладный ветер раздул его косуху, растрепал хвост. Он сделал шаг вперёд, обошёл дом и сел на лавочку на заднем дворе. Она находилась под окнами детских комнат. Но ничего, у Глэма был ещё час до прихода Ди. Глэм вытянул сигарету из пачки и поджёг её зажигалкой, которую он стащил опять таки у Вики. Фильтр был очень сладким, даже удивительно, что такое может курить его жена. Глэм хмыкнул. Удивительно, что он в принципе курит. Первая затяжка была жадной и глубокой, будто поцелуй после долгой разлуки. Дым приятно - неприятно согрел и поцарапал горло. А следующая и последующие затяжки были с чувством толка и расстановки, с перерывами на подышать и запрокинуть голову вверх, к звездам. Временами Глэм не ощущал себя здесь. Ему казалось, что все вокруг ненастоящее и выдуманное, чересчур стабильное, как будто контролируемое кем то из вне. Это было странное чувство, что раздражало его, вводило в бессонницу, заставляло действовать и говорить на автомате. Глэм злился на себя, что он может как все нормальные люди наслаждаться счастьем, но он не мог не ощущать в чем то подвох. Его детство прошло в достатке, но в ужасно нездоровой атмосфере. Постоянство и уверенность в завтрашнем дне. Уверенность, что он получит новую порцию унижения и боли. Ежедневные крики отца, его пощёчины и удары линейки, Ровд, который портил жизнь Себастьяна одним своим существованием, Лидия, с которой они постоянно спорили и соревновались, мать, что боялась дать детям тепла, поэтому закрылась от них глуще отца. Боль, боль, кругом одна боль и недоверие. Временами отец, выпив лишнего, мог поднять руку и на жену, или принудить её к исполнению супружеского долга. Крики матери все ещё снятся ему в кошмарах. Сколько раз он бросался её защищать, стучал в дверь и орал, рыдая, прося перестать отца мучить маму. И каждый раз он делал только хуже, и себе, и матери. Поэтому в какой-то момент он перестал. Закрывал голову подушкой, сбегал по ночам из дома. Все его попытки помочь, разобраться приводили к одному печальному результату. Глэм устало прикрывает глаза, делает очередную затяжку и выдыхает в небо. Он докурил сигарету до фильтра. Он тушит сигарету об дно лавочки, как это делает Вики, и убирает окурок в карман куртки. Глэм вытягивает следующую сигарету, обхватывает сладкий фильтр губами, и поджигает её. Он смотрит как ветер уносит пепел, и тот серым песком скользит по листве двора, пропадая в почве. Его жизнь с Чесом была уютной и тёплой, как его настоящее, но она была далека от постоянства. Приходилось буквально выживать, деньги, добытые игрой на улице, быстро кончались и долго зарабатывались. В барах и пабах они выступали бесплатно, на что спасибо, учитывая, что их никто не знал, а заведениям нужно отбивать прибыль. Знакомства, которые не знаешь, куда тебя приведут, сомнительные вещи, что курили и пили "коллеги" Глэма. Пробежки от полиции ночью, от охранников магазинов днем и вечером. Большую часть времени они с Чесом жили в мире, но когда ссорились, то доходило до драк и ухода из дома на сутки или больше. В порывах юношеского любопытства и бурлении гормонов они сходились как пара несколько раз, но ничего не получалось. К счастью, как думается теперь Глэму. Они давно друг к другу остыли в романтическом плане, Чес стал как дядя для его детей, Вики и его друг часто могут засидеться на кухне, распивая пиво и громко смеясь. У Глэма бы язык не повернулся назвать Чеса своим братом, не после того, что между ними было, но они все ещё лучшие друзья, это факт. Спустя время, обиды, ссоры, драки, поцелуи и близость, расставания и принятия друг друга обратно, они все равно рядом. "Надо бы купить пепельницу, подумал про себя Глэм, если курить, то не как подросток, а по взрослому". Вот только взрослые не воруют чужие пачки. Глэм облизнул до жути сладкие губы и затянулся. Smell like cherry, воистину. Он любил свою семью, он обожал её. Дети были лучшим, что случилось с ним за всю его жизнь. Когда Глэм узнал, что Вики беременна, он улыбался ещё шире, накупил книг про психологию детей и методы здорового воспитания. Вики отказывалась лежать и отдыхать, наоборот, она была очень активной. Часто гуляла под присмотром Анны ("ты будущая мать, тебе надо теплее одеваться!", "глоток пива?! нахуй иди!", "СЛЕЗАЙ С МОТОЦИКЛА, МАМКА НЕДОДЕЛАННАЯ"), возилась в мастерской, повергая в шок клиентов (мало того, что механик - женщина, так ещё и беременная), вместе с Глэмом ходила в магазин за" шмотками и прочей детской херней". Пыталась даже почитать те книги, что купил Глэм, но сдалась после 20 страниц, встретив слова "малыш" и "мамочка" десятки раз. После словосочетания "комочек счастья" она смеялась несколько минут и кинула книгу в Глэма, правда случайно, но все равно ощутимо. А когда Ди родился, Глэм пялился на него и вился вокруг все время, вызывая ревность у Вики. Когда первое слово, произнесенное сыном, было папа, Вики не разговаривала с мужем целый день. Хэви они встретили уже подготовленные, но странная смесь теплоты, тревоги и оглушающей любви была такой же. Как оказалось, опыт ухода за первенцем нельзя было применить к младшему - они были слишком разными уже тогда. Ди быстро учился, был любознательным, но пугливым, редко кричал и плакал, внимательно и как-то даже серьёзно следил своими почти прозрачными голубыми глазенками за папой и мамой, сидя на своём стульчике. Хэви же вопил, громко хохотал, лез во все закутки и углы, ел пыль с пола, дёргал Глэма за волосы (он покушался и на Викины локоны, но та дернула за отросшие волоски малыша в ответ, вызвав у того удивление настолько сильное, что он даже забыл, что должен вообще-то заплакать) и был гиперактивным настолько, что Вики с Глэмом единогласно решили - этот - последний. Глэм мягко улыбнулся, нежась во воспоминаниях и вишнёвом дыме. Ветер качал ветви деревьев, шелестя ими, убаюкивая. Глэм вспомнил, как они с Чесом лежали ночью на траве в лесопарке у пруда и смотрели на звезды. Друг курил сигарету, вытягивая руку вверх и рисуя узоры красным огоньком на черно-синем небе, завораживая Глэма и погружая в какой-то транс. Он вытянул зажатую между пальцев сигарету, выводя фигуры. От ностальгии его отвлек шум удара тела об землю и тихий писк. Он повернул голову по направлению звука и натолкнулся на голубые глаза сына, что недоуменно впились в него. Ди замер в нелепой позе, обдумывая, что делать дальше, Глэм видел это по его лицу. Он подозвал подростка к себе все ещё вытянутой рукой. Ди, словно дикий олененок, двинулся к нему. Глэм затянулся, не сводя глаз с сына. Его собственный возраст не ощущался, он чувствовал себя также, как и в двадцать пять, ежедневный уход способствовал тому, чтобы к сорока у него было не больше морщин, чем у типичного тридцатилетнего мужчины. Но смотря на своих детей, он понимал - черт, прошло довольно много лет. Раньше Ди цеплялся маленькими пухлыми ручками за его ногу и был чуть выше его колена. А теперь он ему по плечо, его серьёзный взгляд стал глубже, и детская припухлость уже ушла, оставив острые скулы и субтильное тело. Ди встал перед ним, цепляясь за лямку рюкзака до белых костяшек. Лицо хранило нейтрально выражение, а в глазах читалось удивление, тревога и усталость. Глэм кивнул на место рядом с собой, сын, поколебавшись, сел рядом. - Привет, - прохрипел непривычно низким голосом Глэм. Сон, задумчивость и сигареты сделали свое дело, и он снова дал этому звуку прошлого просочиться. Психолог говорила, что надо к этому относиться проще. Ди недоуменно вздернул брови. - Привет, - неуверенно пробормотал он. Смотреть на такого отца было странно - расслабленная поза, мамина огромная и слишком грубая для телосложения Глэма кожанка, сигарета между пальцами, растрепанные волосы и лишь слабая полуулыбка вместо широкого оскала. Ещё и ситуация такая, черт возьми, как знал, надо было идти в обход. - Забавно, - вдруг проронил Глэм после затяжки. Голос также хрипел, вызывая спорные чувства у Ди - еле знакомые интонации в добавок с образом делали отца как будто каким-то далёким, будто он не здесь. - В твоём возрасте я тоже сбегал по ночам из дома. Ди встрепенулся. Про прошлое отец рассказывал примерно никогда, хотя по полунамекам Чеса было понятно, что там есть, что рассказать. - Почему? - тихо спросил Ди, боясь спугнуть. Отец как-то грустно хмыкнул. - Надеюсь, что наши причины различаются. - он недолго помолчал, окинув быстрым взглядом сына. - Как тебе ночной город? Ди улыбается краешком губы. Отец смотрит с мягким узнаванием в глазах и понимает, что дело не только в городе. Ди усмехается и плотнее закутывается в куртку. - Классно, - выдыхает он. Отец кивает. Вишнёвый тяжёлый запах давил на его веки, а шипение сигареты убаюкивало. Глэм под шелест упаковки достал следующую - последнюю, иначе Вики заметит (ровно пропажа четырех сигарет проходила мимо жены, но он ограничится тремя,чтобы наверняка). Звук целлофана привлекает Ди. Он смотрит, как мягкий свет огня сглаживает лицо отца, делая его ещё моложе. Ди понял, откуда у него такое странное чувство - отец будто наполовину был в прошлом, и на секунду парень представил, что он сидит рядом с двадцатилетней версией отца. Дальше фантазия не шла - каким был отец тогда сложно представить, фотографии передают только известную улыбку и слегка потертый вид. Опять эти туманные формулировки и семейные тайны, вот бы копнуть глубже и... - Но зачем ты сбегал? - Ди даже не заметил, как с его языка сорвался вопрос, что крутился на кончике. Он мысленно дал себе подзатыльник за неосторожность. Глэм, сбитый с толку вопросом, завис с зажатой между губами сигаретой. Медленно взяв её в пальцы, он выдохнул дым в ночное небо. - Чтобы сбежать, - наконец выдаёт он все тем же незнакомым голосом, - полагаю, что порой эта причина преследует и тебя, и дело не только в "городе". Ди молчит, и в этом молчании Глэм слышит ответ. Ему становится больно, и он хочет притянуть к себе мальчика, закрывая от всех бед и опасностей, в том числе и от себя. И его накрывает редкое желание, которое постигло его только два раза за всю жизнь - ему захотелось открыться, рассказать, объяснить. Он облизывает вдруг ставшие сухими губы и, не до конца уверенный, протягивает: - Хочешь я расскажу о себе? Ди медленно поворачивается к нему всем корпусом, вглядываясь в лицо своими голубыми глазами, с каким - то отчасти детским восторгом, а отчасти с тревогой. - Хочу. Глэм зачем - то кивает. Он затягивается и касается правой руки. Он не знает с чего начать, поэтому начинает с того, с чего случайно и не случайно начинал в прошлые разы. Глэм резким движением задирает рукав куртки, обнажая голое запястье. Со стороны Ди слышится слабое восклицание. Глэм молчит и смотрит прямо на сына. Ди тянется к его руке, и он давит в себе желание отодвинуться. Холодные пальцы вызывают дрожь, а осознание того, что он только что сделал, добивают. Сын хмурит брови и поднимает на него свои ясные глаза. - Зачем? - его голос непривычно строгий, и Глэму становится некомфортно. Горло сдавливает, и он шумно втягивает воздух через нос. - Это сделал не я, - его голос приобретает стальные нотки, и от этого хочется прикрыть глаза. Вот этот голос Ди, к сожалению, знает. И обычно после него ничего хорошего не происходит. - А кто? - тихо шепчет Ди, внутренне догадываясь. Глэм смотрит ему прямо в глаза, и они горят яростью, болью и чем-то ещё. - Отец. Ди бьёт обухом, и все доселе конфликты, ссоры и странное поведение отца становятся понятны. Горящими глазами Глэм следят за ним, ловя понимание и осознание на родном лице. Тонкие пальцы Ди все ещё сжимают его запястье. Взгляд сына все ещё строгий, но брови ломаются домиком. - За что? - шепчет он. - За что он так? Глэм тушит сигарету и отправляет её в карман. Он пододвигается ближе к сыну, вдыхая слабый запах дома вперемешку с уличным. - За многое. Дерзкий взгляд, пятно от соуса на манжете, неосторожный хлопок дверью, опоздание на занятие, грязная обувь, смех, не та интонация, ошибка в нотах, - на последнем Ди напрягается и сильнее вжимается в него, как Глэм и хотел - закрывается отцом от него же - и многое другое. Ди отодвигается и опять смотрит ему прямо в глаза. Глэм поддаётся и принимает привычное ему тогдашнему выражение лица - плотно со крутые губы, надменный, но сломанный вид. Сейчас эти эмоции кажутся ему не больше, чем маской. - Где во всем этом настоящий ты? - вопрос Ди вторит его собственным сомнениям. Но наконец-то Глэм находится с ответом: - Там, где есть вы, - у Ди ком в горле, а глаза неприятно щиплет. "От дыма" , думает он. - И там, - он проводит пальцами сына по своим шрамам, - вас нет, и меня теперь тоже. И я этому рад. Ди отрывает свою руку и хмурится. Глэм хочет расправить рукав, но он ему не даёт это сделать, удерживая ткань на месте. Отец вопросительно смотрит на сына. - Но ведь это всегда будет с тобой, и это оставило на тебе отпечаток, который сформировал тебя как личность. Глэм глухо смеётся и ведёт рукой по чужим волосам, заправляя выбившуюся прядь. - Знаешь, чем больше я говорю об этом, тем меньше это на меня влияет. Это не то, что сделало меня таким. Но оно подтолкнуло меня к переменам, которые и привели меня сюда. Поверь, если бы это, - он сам касается своих шрамов, - было определяющим фактором, то я был бы совершенно другим человеком. - Но твой опыт повлиял на то, какой ты сейчас, глупо это отрицать, - не унимался Ди, раздражаясь. Глэм вздохнул и перевёл взгляд на небо. - Я не отрицаю. Я всего лишь говорю тебе, что это не то, что определяет меня сейчас. - он молчит и хочет потянуться за четвёртой сигаретой, но останавливает себя на уровне мыслей. - Иногда это проскальзывает, и мне бывает сложно это контролировать, но это не то, на что я опираясь, совершая свой выбор, - он невесело ухмыляется- иначе бы вы с Хэви проходили бы через то же, что и я когда-то. Ди поежился. Он прижал к себе полупустой рюкзак, укрываясь им от свежего ветра. Скоро рассвет. - Мой отец не умел любить, и я думаю, что это у него пошло с детства, - продолжал свой поток мыслей Глэм, - и ему не у кого было научиться. Он родился, жил и умер в этой среде, потому что на самом деле был трусом. Перед тем, как я ушёл из дома, - шок в ярких глазах Ди режет, но чужая, уже тёплая рука, на его запястье смягчает чувства, - он начал меня бояться. Потому что я смог увидеть другую жизнь, настоящую и живую, и теперь у меня была цель, к которой я стремился несмотря ни на что. И даже побои отца, оскорбления и угрозы не имели на меня влияние, и это его испугало. - Ди неловко разжимает чужое запястье, но прижимается ближе под бок, сохраняя близкий контакт - Такие люди, как мой отец, не могут жить без контроля, теряя его, они сами теряются. Наверное, во мне есть и эта часть от него, но только я контролирую себя, а не людей вокруг. Ди неуверенно хмыкает. Глэм вздыхает. - Ты же сам понимаешь, что границы, которые я устанавливаю для вас с Хеви допустимы для вашего возраста. И с каждым годом у вас все больше свободы выбора и действий, что плавно подготавливает вас к взрослой жизни, - Ди в общем и целом нечего возразить, поэтому он молчит, но чтобы не падать лицом в грязь, сохраняет чуть высокомерное выражение. - Я знаю это по себе - резко выйдя из-под тотального контроля и окунувшись во все прелести и тяготы, я попадал в довольно опасные истории, даже несмотря на свой интеллект и опытного Чеса рядом. Учусь на собственных ошибках, можно это так назвать. Ди задумчиво ковырял носком ботинок влажную землю. Небо на востоке пошло розово-оранжевой трещиной. - А кто научил любить тебя? Мама? Глэм откидывается на стену дома и чуть запрокидывает голову, следя за метаморфозами предрассветного неба. Его губ касается лёгкая улыбка. - Чес. Ди давится морозным воздухом. - В том самом смысле? Глэм переводит насмешливый взгляд на сына. Искорки в таких же ярких глазах, как у Ди, говорят за себя. - Да ладно, - тянет подросток. --Ты шутишь? - Ди, я когда-нибудь шутил? Ди хлопает глазами, забывая про необходимость держать лицо. У Глэма это вызывает тепло в груди - настоящие эмоции от старшего сына были на вес золота. - Чёс меня научил, но мне стало окончательно ясно, в чем дело, когда я встретил Вики. Ди кривится, вызывая тихий смешок у отца. - А мама знает? - Конечно, - пожимает Глэм плечами и через несколько мгновений также кривится, - ты бы знал, как часто наши бывшие отношения с Чесом становятся объектом для её шуток. Ди, все ещё в недоумении, коротко хмыкает. Он трёт усталое лицо ладонями, разгоняя кровь. - Сегодня прямо ночь безумных открытий. Глэм с толикой тревоги заглядывает мальчику в глаза, чувствуя отголосок вины. - Я слишком многое на тебя взвалил за один раз, да? Ди часто мотает головой, вытягивает руку, хватаясь за плечо папы, как бы останавливая его, словно тот собирается уйти или закрыться в себе. - Нет, нет, все окей. То есть, это все, - он неопределённо машет свободной рукой в воздухе, - конечно просто вау, и я уверен, что это лишь малая часть того, что ты бы мог мне сказать. - Да, - быстро отвечает Глэм, - малая, но слишком много для того, что я хотел бы рассказать. - Жизнь штука непредсказуема, - философски изрекает Ди. Руку с плеча он убирает. Вдруг он как-то зажимается и неуверенно хмурится. - Просто, - голос Ди звучит ровно, но тихо, - мне уже шестнадцать, я собираюсь поступать в столице, и знаешь, сокращать между нами дистанцию может оказаться не самым лучшим выбором. То есть, - поспешно поправляется Ди, - я правда ценю, что ты доверил мне часть себя, но я просто переживаю, что если мы сблизимся сейчас, потом будет сложнее уходить, понимаешь? Глэм с нейтральным выражением лица смотрит прямо на него. Голубые глаза бегают по лицу Ди. Вдруг папа притягивает его к себе, пытаясь скрыть слезы. Ди, сам на грани, утыкается лбом в родное плечо. Папа мягко проводит по кожаной куртке сына, гладя спину и успокаивая. - Поверь мне, уходить, когда ты знаешь, что у тебя за спиной всегда есть дом и семья, где тебя любят любым, намного проще. Ди чувствует влагу на щеках, но это не горькие слезы и даже чем-то приятные. Он коротко вытирает дорожки рукавом выбившейся толстовки и поднимает глаза на папу. Тот тоже успокоился, его лицо приняло безмятежное выражение, и в глазах - теплота. Такая, что она плавит нагромождения льдов Ди. И он чувствует себя живым. Мальчик также облокачивается спиной об стену дома, и кладёт голову на плечо Глэма. - Расскажи что-нибудь ещё. И он начинает с самого начала. Дома тихо. Солнечный осенний день затопил дом уютным светом, из открытой двери тянет утренней свежестью, листьями и сушеными яблоками. Половицы тихо скрипят под их тяжёлыми ботинками, они смотрят друг на друга, как два заговорщика, что хранят один общий секрет. Куртки на крючок, ботинки в шкафчик, ключ на ключницу - и они крадутся к лестнице. Обменявшись короткими улыбками, Глэм собирается уйти на кухню готовить завтрак - засыпать смысла уже нет, а Ди может отдохнуть - как вдруг сын касается его локтя. Он оборачивается. На лице сына все ещё остатки неуверенности, но теперь оно кажется таким открытым и светлым, и Глэм сначала не понимает, в чем дело, а потом замечает - Ди искренне улыбается, как не делал уже довольно давно. По крайней мере, при Глэме. - Знаешь, - голос у Ди тоже стал каким-то смягченным, но все ещё оставаясь самим собой, - иногда так приятно вернуться домой. Да, думает Глэм, это была долгая дорога домой.