Незначительные мелочи

Аль-Хайтам всегда предпочитал сначала смотреть на ситуацию в целом, а затем уже разбираться в мелочах. Так картина не рушилась, всегда оставаясь связной, но и детали при этом не ускользали от внимания. Этот метод помогал ему как при учёбе, где кроме домашней работы надо было как-то избежать подковёрных игр сокурсников, так и в экспедициях, где нередко подсказки в решении очередной головоломки можно было получить только стоя под определённым углом и определённом углу. Однако, сейчас он впервые ловил себя на мысли, что мелочей становится слишком много. Им с Сайно приходилось всё чаще работать бок о бок, и, хотя аль-Хайтам не собирался задерживаться на временной должности хотя бы до конца года, но прямо сейчас ему нужно было менять свои повадки. Чаще оставаться в кабинете, чтобы Сайно мог легко его найти, а не выслеживать по всей Академии, а затем прожигать гневным взглядом из-за потерянного времени. Писать подробные отчёты после совещаний, чтобы следующие поколения учёных не заподозрили в их работе государственного переворота. Отказаться от полуденной дремоты, потому что именно после обеда у Сайно был перерыв, который он использовал не по назначению и всё равно обсуждал работу. — Неужели ты никогда не испытываешь потребности отдыхать? — процедил аль-Хайтам, когда ему в очередной раз не дали с удобством растянуться на огромном кресле Великого мудреца и прикрыть глаза. Сайно, фамильярно сидевший на краю не менее монструозного стола за неимением стульев, хмуро глянул на него из-под чёлки. — Чем скорее мы закончим проверку текущих исследований, тем меньше студенты будут подозревать тебя в фаворитизме и захвате власти. Аль-Хайтам подавил желание резко обернуться, чтобы как следует рассмотреть лицо Сайно — не шутит ли?! Неужели он и вправду заботится о нём? Вместо того, чтобы дёргаться и выдавать своё удивление, аль-Хайтам вальяжно пересел на другой край кресла и забросил ноги на подлокотник, показательно игнорируя, как поморщился на это Сайно, и исподволь изучая его. Когда Сайно снимал шапку, у него, оказывается, топорщилась пушистая чёлка, и он постоянно зачёсывал её со лба, а иногда и вовсе придерживал рукой, оставляя лицо открытым. Это создало простор для открытий, о которых аль-Хайтам не просил. Без отвлекающих теней от волос становилась заметна небольшая горбинка на носу Сайно, точно такая же, как у Дехьи, Рахмана и Кандакии. Бровь, обычно скрытую чёлкой, пересекал тонкий шрам, который, если присмотреться, уходил через висок за ухо, словно бы Сайно пытались снять с лица кожу. Его зрачки расширялись в темноте, как у кошки. Его клыки были острее, чем у людей, и аль-Хайтам сам не понял, в какой момент ему стало тяжело глотать, когда Сайно зевал и звонко клацал зубами, словно настоящий хищник. Это были маленькие, абсолютно незначительные вещи, от которых легко можно было отмахнуться, но он решил не отмахиваться. Зачем? Должность Великого мудреца и так невероятно скучна, нужно же ему как-то развлекаться? Когда Сайно уходил в погоню за очередным учёным, этих мелочей начинало не хватать. — Кто бы мог подумать, что должность Великого мудреца наконец заставит тебя работать! — сварливо произнёс Кавех, буравя взглядом его спину, пока аль-Хайтам готовил ужин на них обоих. Конечно, мог бы и на одного, но у Кавеха была совершенно необъяснимая способность испачкать в три раза больше посуды, чем надо, а затем допоздна обиженно греметь ею в мойке, словно бы убираться после себя — это не его прямая обязанность. Сегодня аль-Хайтам собирался спать, а не считать кристальных бабочек, надеясь, что медитационная музыка в наушниках перекроет этот грохот. — Спустя столько лет, когда ты бесцельно просиживал кресло секретаря, ты хотя бы ненадолго почувствуешь то, что испытывают обычные люди! — Хочешь сказать, что ты сам успеваешь это почувствовать между своими запоями? — хмыкнул аль-Хайтам, и ему в спину едва не завопили. — Мне необходимо как-то расслабляться после напряжённой работы! Ты пытался хоть раз поговорить с моими заказчиками?! После такого только вино и поможет. Аль-Хайтам сам не понял, как втянулся в очередной глупый спор, где невозможно было найти истину, только безмозглый трёп. Сайно никогда себя так не вёл. Он хмыкал, если чужие аргументы его раздражали, отвечал коротко и по существу, заставляя с азартом перебирать знания, чтобы заставить его заткнуться, рычал, если выходил из себя, и иногда, очень-очень редко, улыбался самым краешком губ, если очередной выпад аль-Хайтама был слишком хорош. Эта улыбка оказалась чем-то вроде приятного сувенира. Что-то, о чём ты вспоминаешь с неизменно приятным чувством в груди. Когда Сайно стал улыбаться чаще, аль-Хайтам уже не мог сопротивляться. Он чувствовал себя коллекционером, разбирающемся в предмете своего интереса до последних мелочей: вот Сайно чуть приподнимает уголок губ — получает удовольствие от их спора, вот прикрывает рот кулаком, но глаза всё равно щурятся — борется со смехом, значит, оценил шутку, а вот улыбается искренне и тепло, и совершенно невовремя, потому что они просто обсуждают то, как раскрыли заговор мудрецов, и, кажется, Сайно действительно гордится аль-Хайтамом?.. Этот вопрос требовал более пристального изучения. К тому же аль-Хайтам не был идиотом, чтобы поверить, что спустя столько лет шапочного знакомства и взаимного игнорирования они действительно подружились. Сайно ведь дружит с совсем другими людьми — с болтливыми, шумными и постоянно в центре внимания, такими как Тигнари и Кавех. Аль-Хайтам в эту парадигму никак не укладывался. Он молча смотрел на Сайно, дожидаясь, пока тот закончит читать очередной отчёт, и дёрнулся, когда тот вдруг поставил ногу на край кресла. Раньше Сайно сидел дальше, но неделя за неделей придвинулся почти вплотную, и теперь не надо было повышать голос, чтобы что-то обсудить. Разумеется, это было логично и удобно. Разумеется, это очень сильно отвлекало. Аль-Хайтам опустил взгляд на колено Сайно, подмечая несколько мелких шрамов. Интересно, заработал во время работы махаматрой или просто слишком часто падал в детстве? Было легко представить Сайно непоседливым, учитывая, насколько пламенным у него сохранился темперамент даже сейчас… — Извини, — оборвал его мысли Сайно, неловко сдвигая ногу на самый край кресла и упираясь ступнёй в подлокотник. — Я не достаю до пола с этой части стола. Аль-Хайтам мотнул головой, быстро отводя взгляд от чужих коленей. Почему он раньше никогда не замечал, какие короткие у Сайно шорты?! Да ещё и настолько плотно обтягивающие бёдра, что тени бархатисто очерчивали каждую мышцу. И кто придумал делать эти разрезы, едва скреплённые золотой застёжкой? — Ты не думал, что однажды начнёшь доставать? — вместо этого спросил он. Сайно сморщил нос. — Нет. Мой отец был сумерцем, а у вас мужчины часто низкорослые, а в мать я, к сожалению, пошёл только внешне. Аль-Хайтам припомнил эремитов, которых видел: любая женщина там почти на голову превосходила тех, кого он видел в столице. Несложно было представить среди них ещё одну воительницу, красноглазую и беловолосую, но что ей могло понравиться в бледнокожем чудаке? Та же Дехья часто фыркала в сторону сумерцев, что «не им приручать Пламенную Львицу». — Значит, смешанные браки в пустыне всё-таки допустимы? — задумчиво пробормотал он, вспоминая Шани. Сайно вдруг резко хмыкнул, прожигая его взглядом. — Он был пустынником, — процедил он, явно уязвлённый. — Просто не эремитом. — Вы звучите очень расистки, генерал, — подкатил глаза аль-Хайтам, скрывая, как на самом деле его зацепил тон Сайно. — Может, пока вас зовут «пустынной шавкой», вы про себя зовёте нас «городскими крысами»? — Что? Нет! — Сайно возмущённо уставился на него, без шапки выглядя слишком взъерошенным и почти смешным. Да, он не зря носил свою шакалью морду почти не снимая, она хоть как-то скрывала, насколько на самом деле у него нежные черты. — Я бы никогда не назвал так никого из вас, иначе я бы не стал матрой! Он не сказал «иначе я бы не рисковал ради вас своей жизнью», но аль-Хайтаму и без этого хватило мозгов, чтобы додумать за него. Мысль «Сайно никогда не станет козырять своими шрамами» мелькнула и была горько-сладкой, как конец интересного исследования или счастливый сон. Аль-Хайтам поймал её за хвост и отложил в памяти к остальным мелочам, которых набиралось всё больше. — Ты знаешь, что Азар звал так тебя за глаза? — спросил он, удобнее устраиваясь поперёк кресла и вытягивая ноги так, чтобы не мешать Сайно. — Шавкой. — Нет, — проворчали в ответ под шелест бумаг. — Но я подозревал. — Представь его лицо, если бы однажды ты сдавал ему отчёт вот так, — аль-Хайтам кивнул в сторону Сайно, который проследил за его взглядом, понял, о чём он, и насмешливо ухмыльнулся. — Это могло бы быть эффективно. Азар — честолюбец, помешанный на власти и своей значимости. Он бы повёлся на любое кокетство, которое увидел, — аль-Хайтам сложил руки на груди, слабо толкнул Сайно в лодыжку. — Ну же, ты ведь умеешь быть кокетливым? — На моей должности это было бы неприемлемо, — сухо ответил тот, перелистывая очередную страницу, но аль-Хайтам не сводил с него глаз, и Сайно наконец раздражённо встретился с ним взглядом. — Ты собираешься потом использовать эту информацию в очередном своём плане? — Если твои техники соблазнения достаточно хороши, то почему нет? — пожал плечами аль-Хайтам, и Сайно с утомлённым вздохом отложил отчёт в сторону, затем откинулся назад, упираясь руками в стол так, чтобы на плоский живот с мягкими линиями мускул легла соблазнительная тень, склонил голову на бок, призывно глядя из-под ресниц, и провокационным движением медленно заложил ногу на ногу. Длинные ленты пояса лениво сползли с его бёдер, заставляя следить за ними как загипнотизированный, белоснежные волосы кольцами рассыпались по покатым плечам, и эта картина навсегда впечаталась в память. — Ну? — буркнул Сайно, не меняя позы. Аль-Хайтам заставил себя не откашливаться и не сглатывать. — Откуда такие женственные повадки? — ухмыльнулся он, запрещая даже думать о том, как легко бы Сайно мог сейчас поставить ступню ему на бедро, и что его ноги сами бы разъехались перед ним. Есть просто некоторые базовые человеческие желания. Тут нет вины аль-Хайтама. — Я просто копирую чужие паттерны, — огрызнулся Сайно, садясь нормально и почёсывая кончик носа. — Мужчины пытаются соблазнить меня реже, чем женщины. — Реже? — аль-Хайтам не удержался от глупой кривой улыбки. — То есть, всё же были прецеденты? — Разумеется, — Сайно посмотрел на него как на дурака, и аль-Хайтам понял, что если задаст ещё хоть один уточняющий вопрос, то им уже никогда не быть просто коллегами. Все их беззаботные разговоры по работе начнут обрастать неловкостью, случайные шутки — двойными смыслами, и о спокойных деньках можно будет забыть. Пускай это останется очередной мелочью. Дерево лучше прятать в лесу, а неловкий момент — в череде неловких моментов, хотя на втором десятке своих случайных наблюдений и не вовремя брошенных фраз аль-Хайтам начал сомневаться в рациональности такого подхода. Разумеется, у этого была своя логика: Сайно, не привыкший с ним общаться, не увидит в его поведении ничего странного, а от Кавеха можно было не ждать ножа в спину — они всё равно поругаются спустя минуту, как увидятся, — но воспоминания всё копились и копились, и из крохотных черт, которые были незаметны все предыдущие годы, складывался очень опасный образ. Если Сайно стоял с ним рядом, то мог незаметно мазнуть коленом по икре — привлекал внимание. У него были маленькие руки, занимающие половину ладоней аль-Хайтама, но пугающе цепкие, с по-мужски крепкой хваткой и крупными костяшками. От его волос пахло дешёвым сладким шампунем, если он ночевал в общежитии матр, и холодным горьким запахом лимона, если он ускользал к себе в квартиру. Ему нравилось сидеть, подогнув под себя одну ногу, а второй болтая в воздухе, и аль-Хайтам понял, что это способ сказать «я тебе доверяю», потому что нигде, кроме края стола в кабинете Великого мудреца, Сайно так не сидел. Аль-Хайтам больше не мог разобраться, где здесь мелочи, а где что-то по-настоящему важное. Ему следовало немедленно отдалиться, чтобы увидеть картину целиком, но каждый день он вспоминал об этом только когда уже видел Сайно, уже подначивал его или слушал очередную несмешную шутку. Наверное, так люди и начинают дружить? Аль-Хайтам не помнил, как начал с Кавехом. Может быть, тоже запомнил первым делом, как тот пахнет после душа. В конце концов, это же не конфиденциальная информация. — Мне нужен будет отпуск после всего этого, — пробормотал аль-Хайтам, не имея в виду ничего конкретного и раздражённо глядя на документы перед собой. Сколько бы бумаг он не разбирал, новых всегда было больше. Сайно, положивший ему просьбу об очередной командировке в пустыню для выслеживания учёного, тихо хмыкнул. — Может, как и всем нам. — Я знаю по твоим зарплатным табелям, что ты ни разу не брал отпуск за время службы, — недовольно покосился на него аль-Хайтам. — Кстати, разве подобное поведение не ослабляет струну в сердце, о который ты так любишь говорить? — Нет, — Сайно резко сунул документ ему чуть ли не в лицо, словно хотел запихнуть в рот и заставить замолкнуть. — Мне не к кому идти, чтобы проводить там больше времени чем пару дней, а для этого достаточно отгула. Аль-Хайтам любопытно склонил голову набок: Сайно никогда не рассказывал, откуда он родом. Понятно, что из пустыни, но не из личинки унута же он вылупился. — Не смотри так, — осадил его Сайно, скрещивая руки на груди и мрачно глядя из-под шапки. — О Храме Безмолвия не принято говорить. — А твои родители? — аль-Хайтам приподнял брови, с лёгкой насмешкой глядя на насупившегося Сайно. — Или о них тоже не принято говорить? — Они погибли в одной из песчаных бурь великой Хадрамавед, — принял его вызов Сайно, и они сцепились взглядами. — Но жалеть меня не надо — я всё равно рос в любви. Это было очевидно. Человек, выращенный в равнодушии, не убивался бы так на посту, пытаясь вернуть какой-то долг своей архонтке, не заглядывал бы в лес Авидья по дороге в столицу, даже если после погони пол тела было в бинтах, и не принимал бы оскорбления от учёных просто как часть службы. Крошка за крошкой образ Сайно собирался во что-то поистине ужасное, место которому было только в идеалистических романах. — А что насчёт тебя? — Сайно определённо не собирался спускать ему с рук недавнюю подколку. — Запрёшься дома и будешь досыпать всё то, что не доспал во время обеденных перерывов? — Разумеется, — в тон ему снисходительно бросил аль-Хайтам, подмахивая заявление о командировке и вручая его Сайно. — И постараюсь сделать всё, чтобы людей вокруг было поменьше. Он врал. Он был бы не против, если бы одного конкретного человека вокруг него было побольше. Сайно отбыл в пустыню, и аль-Хайтам впервые вспомнил услышанную много лет назад поговорку «его будто пески поглотили», потому что именно так это и выглядело — ни вестей, ни слухов. Остальные матры часто запрашивали дополнительное финансирование или помощь, более опытные — присылали короткие записки с маршрутом, очевидно боясь оставаться с пустыней один на один, но это был не его случай. Набил сказал, что для генерала это поведение в порядке вещей, и аль-Хайтам с этим не спорил. Единственное, что было не в порядке вещей — то, насколько пустым стал ощущаться кабинет великого мудреца. Бумаг не становилось меньше, мудрецов, желающих занять вакантные посты — тоже. Академия гудела словно гигантский улей, и пчёлы жалили друг друга насмерть в попытках стать королевами. Даже жаль, что не удалось втянуть в их рутину Дехью: она хотя бы обладала какими-то талантами кроме карьерных устремлений. Аль-Хайтам ждал того одного — когда же всё это уже закончится и ему дадут вернуться в архив, и наверняка именно из-за этих упаднических настроений его мысли всё чаще уходили от работы к разным глупым мелочам. Сайно вернулся как раз вовремя, как аль-Хайтам лицом к лицу столкнулся с серьёзной опасностью работать сверхурочно. — Впервые за всё время моего назначения ты так долго выслеживал учёного, — радушно поприветствовал его аль-Хайтам, разваливаясь в кресле и закидывая ногу на ногу. Сайно привычно рывком уселся на край стола и бросил острый взгляд из-под шапки. — Полагаю, он был связан с мудрецами напрямую, и поэтому сумел так долго скрываться и так далеко уйти? Ран на тебе нет, значит, он не смог нанять серьёзную охрану. — Видимо, отчёт я могу не писать? — мрачно пробормотал Сайно, но прежде чем аль-Хайтам успел поддеть его, как увидел весёлую искру в красных глазах и стушевался, поджимая губы. — Я готов выслушать твои замечания, — холодно откликнулся он, борясь с внезапным смущением и раздражением сразу. Его редко обрывали так вовремя и беззлобно, обычно сразу скатываясь к оскорблениям. Сайно пожал плечами. — Раз отчёт писать всё же нужно, я изложу их там. Это обычное дело, просто долгое. Вдобавок мы попали в песчаную бурю, а через них я могу идти только в одиночестве. Аль-Хайтам исподтишка глянул на Сайно, увлекшегося рассыпанными по столу бумагами, и не увидел даже тени бахвальства. Видимо, с ним просто поделились фактом, который можно было использовать при расчёте очередного плана. Мог ли он предсказать, что однажды будет знать о Сайно так много? Что у того после пустыни всегда немного иначе пахнет тело, пока он не проведёт пару недель в Сумеру. Что его волосы ерошатся сильнее, что глаза становятся светлее, окончательно теряя сходство с человеческими, что губы трескаются и вызывают нездоровое желание утешающе провести по ним языком. Возможно, стоило признать, что у аль-Хайтама в Сайно крохотная влюблённость. Совершенно незначительная и не требующая ничего, кроме коротких разговоров и их обоюдного присутствия в столице. Спустя пару дней кабинет великого мудреца вновь стал казаться тесноватым. В нём было слишком много отчётов матр, подписанных рукой Сайно в таких количествах, будто тот забыл не только про обеденный перерыв, но и сон. Кроме того, выборы мудрецов начинали наступать на пятки, и как бы аль-Хайтам не хотел скорее избавиться от мешающей должности, но дополнительная порция работы жизнь не облегчала, поэтому внезапную рекомендацию по продвижению проекта какой-то девчонки из Амурты он встретил пренебрежительным хмыканьем. Рекомендация была от Сайно. Это становилось интересно. Аль-Хайтам ещё с минуту изучал тоненькую стопку бумаги, будто давая ей шанс исчезнуть с глаз его долой, а затем приказал секретарю позвать к нему Сайно. Пожалуй, эта возможность добыть себе генерала махаматру практически в любое время суток была тем весомым плюсом наравне с жалованьем, ради чего вообще стоило маяться на должности Великого мудреца. — Не знал, что дождусь от тебя поддержки аграрных проектов, — сходу произнёс он, стоило Сайно появиться на лифте. — Причём весьма не амбициозных, должен сказать. Минерализация и разрыхление почвы с помощью усовершенствованной ботвы бросовых хозяйственных культур — это звучит даже скучнее, чем докторская Кавеха. Сайно молча смотрел на него, скрестив руки на груди, а аль-Хайтам неожиданно для себя умолк. Всего мгновение в голове ещё крутились аргументы «против», но чем дольше он чувствовал на себе чужой взгляд, тем сильнее убеждался, что перед тем, как посылать секретаря, ему следовало немного подумать. Рядом с Сайно подростковые привычки слишком резво и резко шевелить языком оживали против его воли. — Впрочем, если я правильно понимаю твою задумку, то этот проект не содержит никакой связи с бывшими мудрецами и достаточно прост в реализации, чтобы не усилить нагрузку на экономический блок, — проворчал аль-Хайтам, подпирая голову рукой. Сайно довольно хмыкнул, обходя стол по дуге и садясь совсем рядом с его локтем. — А ещё эти культуры будут хорошо расти в пустыне, — чужой хрипловатый голос стал уже настолько привычным, что аль-Хайтам не мог поверить, что не так давно мог неделями его не слышать. — И это укладывается… — …в политическую программу Властительницы Кусанали, — закончил за него аль-Хайтам, встречаясь делано равнодушным взглядом с глазами мгновенно вскипевшего Сайно. — Что? Зачем зря сотрясать воздух, если мы оба знаем концовку? — Надеюсь, в кофейне ты будешь вести себя иначе, — процедил Сайно, спрыгивая со стола, и аль-Хайтам схватил его за руку прежде, чем понял, что делает. В голове пронеслась вереница предположений, одно другого бредовее, и либо его действительно приглашали на дружеские посиделки, либо у него какие-то лингвистические проблемы. — Я ещё не давал своего согласия, — пробормотал аль-Хайтам, с опозданием понимая, что Сайно не спешил выдёргивать руку. Длины пальцев хватало, чтобы заключить смуглое запястье в кольцо, но крупнокостное и жилистое, оно совсем не выглядело хрупким, напротив, заставляло шевелиться в животе смутное предвкушение, которое посещало каждый раз, стоило увидеть сильные руки воинов и представить их на себе. Руки Сайно в воображении ложились как влитые. — А я ещё не приглашал, — в очередной раз ухмыльнулся Сайно, заставляя сердце провалиться куда-то ниже положенного, предположительно — в Гюрабад. Почему аль-Хайтам раньше не замечал этой маленькой ухмылки, которая отражалась не столько на губах, сколько в задиристом прищуре глаз? Или Сайно просто так не делал? Или ему надо пойти проверить зрение? — И сколько мне ждать приглашения? — холодно откликнулся аль-Хайтам, отцепляясь наконец от чужой руки и развалившись в кресле как на софе. — До конца обеденного перерыва? — Нет, я так долго не задержусь, — Сайно с фырканьем соскочил со стола, лишь благодаря отсутствию глаз на затылке не увидев, какую битву с собой пережил аль-Хайтам, позорно пытаясь придумать предлог, чтобы тот мог остаться. Надо было покритиковать проект из Амурты подольше! С другой стороны, его пока критиковать будешь — уснёшь от скуки. — Сегодня в семь у Ламбды. Можешь опаздывать, если хочешь, мы с Тигнари сделаем ставки, кто из вас с Кавехом придёт последним. Аль-Хайтам едва удержался от лекции на тему, как же грубо Сайно играет, пытаясь развести его на слабо, но ограничился пренебрежительным хмыканьем. Всё равно эффект одинаков. И нет, он не опоздал! В кафе было шумно, но поразительным образом спокойно, словно бы все посетители были на своих местах. Кавеха ещё не было, зато Сайно и Тигнари сидели бок о бок за дальним столиком и о чём-то жарко болтали. Когда аль-Хайтам подошёл ближе, то услышал, что это что-то о ходячих грибах и методах нетрадиционной медицины. Не его сфера интереса, если можно так сказать, но Сайно улыбнулся ему, и кивнул в ответ на его кивок, и даже радушно пнул по ножке стул, заставляя тот отодвинуться от стола. Позже явился Кавех, как всегда в аромате духов и чернил, им принесли вино и закуски, Сайно достал свои вездесущие карты Священного Призыва… Уже где-то в середине спора с Тигнари о том, что является основой слухов о ходячих грибах — словесный фольклор или обычное отравление галлюциногенами, аль-Хайтам понял, что не чувствует раздражения. Голова не болела, как частенько бывало, если он слишком долго разговаривал, в мыслях не крутилось тоскливое «я бы мог сейчас спокойно почитать», и даже периодическое ябедничество от Кавеха не портило атмосферы. Кажется… впервые за всю жизнь, аль-Хайтам понял, что такое — проводить время с друзьями. Он поймал сосредоточенный взгляд Сайно, пытавшегося обыграть Кавеха в три хода, тот кивнул ему поверх карт, безмолвно спрашивая, всё ли в порядке, получил такой же сдержанный кивок и вновь погрузился в игру. А у аль-Хайтама всё внутри зазвенело от желания вскочить, опираясь одним коленом о столешницу, притянуть Сайно к себе, смахивая вместе с шапкой весь самоконтроль, и поцеловать. Возможно, однажды он так и поступит, используя идиотски огромный стол Великого мудреца по назначению. Конечно, придётся учитывать распорядок командировок Сайно. Если аль-Хайтаму вздумается его поцеловать, это нужно сделать до ближайших походов в пустыню, чтобы Сайно с привычной для него упёртостью не надумал себе чего-нибудь лишнего вроде серьёзных отношений. Да, нужно будет сразу объяснить ему, что у аль-Хайтама к нему просто небольшая влюблённость, на которую, в принципе, можно даже не отвечать взаимностью. Учитывая характер и опыт Сайно, можно не ожидать насмешек или пренебрежения, но лучше бы как-то всё это провернуть с глазу на глаз и в тихом месте, давая им обоим время на размышление… И именно на эти мысли аль-Хайтам тратил все свои обеденные перерывы, которые раньше обязательно отвёл бы на дремоту, но Сайно, видимо, даже отсутствуя в Академии, не собирался давать ему спать. Что за морока! Командировка в пустыню начинала затягиваться, матры привычно бормотали, что это в порядке вещей, а потом в один день на первом этаже кто-то пронзительно закричал «Врача!» Аль-Хайтам одним прыжком перемахнул опостылевший стол и влетел на отвратительно медленный лифт, и когда в каменной стене наконец появился проём — метнул туда зеркало, телепортируясь сразу в зал. Он примчался к главным дверям одним из первых, пихнув по дороге пару перепуганных учёных, и успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как смуглокожий матра — Аарав? — подхватывает на руки Сайно. Сайно… всегда был таким маленьким?! Аль-Хайтам замер у фонтана, не слыша ничего вокруг, пока всюду суетились остальные матры, уводя в сторону изрыгающего ругательства мужчину — видимо, объект преследования, — а вместо них появился дежурный лекарь в сопровождении двух медбратьев с носилками. — Что с генералом? — деловито поинтересовался мужчина, хватая безвольную руку Сайно и отсчитывая пульс. — Какой редкий! — Генерал сказал, что он отравлен, прежде чем потерять сознание, — отрапортовал Аарав. — У него практически полная устойчивость к ядам, — вспоминая чужое досье, подсмотренное ещё со времён Акаши, произнёс аль-Хайтам и лишь потом спохватился, как же холодно и высокомерно звучит его голос от тревоги. Аарав смерил его нечитаемым взглядом, от которого всё равно хотелось отвернуться. — Не такая абсолютная, какой её считаете вы, мудрецы, — практически выплюнул он ему в лицо, отступая с Сайно на руках назад, словно бы аль-Хайтам мог отобрать того и приказать немедленно вернуть в строй. Слово «мудрецы» кислило на языке, и аль-Хайтам поморщился: отлично, теперь ему придётся долго отмываться от его дурного запашка. Хорошо, что хотя бы не на его плечи ляжет необходимость как-то заново помирить учёных и матр, окончательно рассоренных правлением Азара. — Быстрее, кладите генерала на носилки! Временно исполняющий обязанности Великого мудреца, вы мешаете! — властно отодвинул его в сторону врач, и Аарав, переставив буравить аль-Хайтама взглядом, сделал, как ему было велено. На светло-зелёной ткани носилок Сайно казался ещё безжизненнее, и только сейчас стали видны жуткие синяки под его глазами и неприятный белёсый налёт на губах. Аль-Хайтам остался в одиночестве, глядя, как его уносят прочь, а сердце билось с такой ужасной болью, что становилось понятно — никакая это не крохотная влюблённость. Из-за неё не бывает так страшно. Неужели Сайно умрёт? Нет, это исключено, у него наверняка были проблемы и посерьёзнее! К тому же он ведь пришёл в Академию, значит, не всё так плохо, если, конечно, он не сделал это на одном ослином упрямстве и вере, что доставить преступника на суд важнее, чем не умереть в процессе. Учитывая, как жаловался на него Тигнари, для Сайно это и вправду было бы характе… Тигнари! Аль-Хайтам опомнился, едва не сгорая от злости на самого себя, и схватил ближайшего учёного за локоть. — Отправьте сообщение в лес Авидья главному лесному дозорному Тигнари, — процедил аль-Хайтам, всецело занятый формулировкой текста, а потому игнорируя, как бледнеет пойманный мужчина. — Он должен немедленно прибыть в Бимарстан по причине тяжёлого отравления генерала махаматры. Приветствуется его любой совет по токсикологии, особенно в области ядов, которые могут быть применены в пустыне. А затем он вернулся в свой кабинет и разбирал отчёты до тех пор, пока не понял, что горло сводит от напряжения, а в глаза словно впиваются иголки при каждой попытке моргнуть. Любить оказалось слишком больно. Зачем он вообще стал этим заниматься? На кой ему были нужны все эти мелочи вроде того, как Сайно смеётся, или какая на ощупь его кожа, или как он умеет прятать усталость за невозмутимостью, если всего лишь знания медиков Бимарстана отделяют аль-Хайтама от того, чтобы никогда больше не быть причастным ни к чему из этого?! Интересно, так ли себя ощущают звери в клетке? Ворвавшись домой и без приветствия скрывшись в своей комнате, аль-Хайтам мог поклясться, что слышал, как лязгает невидимый засов. Он ничком рухнул на кровать, сжимаясь в комок совсем как в детстве, когда потеря родителей ощущалось как бездонная дыра, в которую проваливалось его сердце, и попытался считать до ста, как учила бабушка, но бабушки тоже больше не было, и никого вокруг не было, и Сайно, возможно, тоже скоро не будет. Мысли, всегда казавшиеся самым безопасным местом, теперь превратились в колючие заросли, и аль-Хайтам едва не застонал, чувствуя, как они раздирают голову изнутри. Неожиданно на лоб легла тёплая ладонь, и запахло пергаментом и клячкой. — Что стряслось, что ты сносишь двери с петель? — Кавех наклонился над ним, заставляя сжиматься ещё сильнее и раздражённо отпихивать его плечом. — Ну, эй, Хайтам. — Не зови меня так! — Оформи для этого запретительное решение суда, — чужие пальцы нежно коснулись наушников, осторожно снимая их с головы, и остались перебирать волосы, приятно массируя ноющий затылок. — На тебя написали донос? А я говорил, что тебе надо следить за своим языком, если ты хочешь, чтобы люди не считали тебя бессердечным ублюдком! Но я уверен, что Сайно разберётся… — Сайно отравлен, — процедил аль-Хайтам, и, если бы голосом можно было убивать, он бы только что прикончил им сам себя. — Он в Бимарстане. Мне до сих пор не прислали никаких положительных новостей. Пальцы на затылке замерли, а затем вдруг Кавех навалился на аль-Хайтама всем телом и прижался щекой к виску. — Почему ты сразу мне ничего не сказал! — заныл он, баюкая его в объятиях как маленького. — Он же мой друг! Ты вообще подумал хоть на минутку, что не одному тебе будет паршиво?! Ты хоть Тигнари предупредил? — Да, я сказал ему немедленно явиться в Бимарстан. — Представляю, каким канцелярским слогом было написано это сообщение, — поморщился Кавех, не давая ему выбраться из своих рук, и аль-Хайтам сдался. Не ставить же ему в самом деле синяки? Да и голове становилось легче, пока Кавех прижимался к ней щекой и нудел на ухо. Они лежали, сцепившись в тишине, пока медленно и неохотно все шипы из мыслей не исчезли, и аль-Хайтам понял, что снова может спокойно дышать. — Ты ел что-нибудь? — от него дождались отрицательного мычания и заставили сесть на кровати, а затем — потянул в гостиную. — Всё, сиди здесь. И чтоб когда я пришёл, ты не пытался забиться обратно в комнату! Аль-Хайтам терпеть не мог слушаться Кавеха, но сейчас у него не осталось сил возражать. С кухни стали доноситься звуки готовки, становившиеся всё интенсивнее, и когда шипение и шкворчание стало сопровождаться приятным ароматом, в дверь вдруг оглушительно постучали. — Кого это принесло? — нахмурился Кавех, выходя в коридор, пока аль-Хайтам отпирал замок, и Дехья, продолжавшая тарабанить всё это время, едва не впечатала кулак ему в лицо. — А?! Чем обязаны?! — В сторону, — рявкнула девушка, добираясь до аль-Хайтам, и сжала его плечо в железной хватке. — Сайно правда отравлен? Что с ним? Какие прогнозы? Какое-то редкое лекарство надо? У меня связи по всей пустыне, достану всё, что скажешь. — Да, он правда в тяжёлом состоянии, — вздохнул аль-Хайтам, из дружеских чувств, которых у него в последнее время становилось всё больше, не пытаясь стряхнуть её руку. — Я не знаю, что с ним. Там должен быть Тигнари. Его вербальные способности становились всё хуже вместе с когнитивными! Разумеется, всему виной стресс, но он представить не мог, что так отупеет от ужаса, что Сайно правда умрёт. Дехья деловито кивнула, будто прямо сейчас получила всеобъемлющую информацию и не нуждалась ни в каких подробностях. — Я могу остаться у тебя? — её пламенный взгляд словно зажёг в аль-Хайтаме какой-то скрытый огонь, придавая сил. — Так будет проще сразу узнать, если что-то понадобится. — Разумеется, — он отступил назад, приглашая её сесть на диван, но Дехья недовольно поморщилась и уселась по-сумерски на ковёр, опираясь о диван спиной и закидывая на него локти. — Откуда ты узнала? — Сайно не последняя птица в пустыне, особенно после того, как популярно объяснил всем недовольным новым проектом Властительницы Кусанали, что будет, если кто-то попытается нападать на учёных, приехавших преподавать, и на тех эремитов, кто согласился учиться, — довольно оскалилась Дехья, будто не было ничего приятнее, чем рассказывать о чьих-то угрозах. — Кандакия просила меня передать, что она тоже беспокоится и ждёт новостей в любой час. — Всё это невероятно мило, — раздался над их головами подрагивающий голос Кавеха, — но либо вы прямо сейчас представите меня и эту женщину друг другу, либо сюда сбежится вся Бригада Тридцати. По счастью, после знакомства Дехье и Кавеху уже не понадобилось ничьё участие, и аль-Хайтам мог разглядывать потолок, медленно выбираясь из когтистых лап паники. Они ужинали под приятные разговоры о новом учебном проекте, словно бы не существовало смерти, дышащей им в затылок, и постепенно Дехья и Кавех задремали там, где сидели, а ближе к полуночи в дверь снова постучали. Аль-Хайтам и представить не мог, что его дом станет место паломничества! За дверью был Тигнари. Сразу стало намного хуже и намного лучше, чем раньше. — Скажи сразу — он жив? — прошипел аль-Хайтам, не давая ему войти. Он помнил этот ужас, когда пришла бабушка и сказала, что мамы и папы больше нет, и мозг, разом оглупевший до уровня дофейского животного, решил, что человек будет жив, пока ты не пустишь смерть на порог. Тигнари резко стал на цыпочки и крепко обнял его, обвивая за бедро подрагивающим хвостом. — Да, — устало прошептал он. — Мы его вытащили. Аль-Хайтам терпеть не мог, когда кто-то нарушал его личное пространство, а за сегодня его уже и в кровати обнимали, и на плечо руку клали, и сейчас вот ещё, но всё, чего ему сейчас хотелось — чтобы Тигнари не отстранялся. Шум, вновь проросший в голове как сорняк, снова утих, дыхание вернулось, дрожь из тела — ушла. Аль-Хайтам медленно распрямился, и только тогда его понимающе отпустили. — И она здесь? — Тигнари выглянул из-за его плеча на Дехью, которая проснулась от шума и теперь сонно хмурилась, что при её макияже и мимике выглядело очень агрессивно. Когда Тигнари на удачу помахал ей рукой, она, видимо, опомнилась и помахала ему в ответ. — Сегодня мой дом — это место встреч, — пробормотал аль-Хайтам, скрещивая руки на груди. — Что поделать, что ты единственный друг Сайно с личной жилплощадью в Сумеру, — клыкасто улыбнулся Тигнари, проходя к Дехье и садясь на диван рядом с ней. — А почему ты на полу? — Слишком мягко. — Понимаю, — вздохнул Тигари, придерживая рукой хвост и перекладывая его так, чтобы не задевал девушку по макушке. — Сайно после командировок в пустыне тоже на кровать не загонишь. — Так что с ним? — Дехья требовательно пихнула его в бедро. — Не тяни. И растолкайте Кавеха: я как поняла, он нервная птичка, долго будет возмущаться, если всё пропустит. Аль-Хайтам счёл её просьбу благоразумной. — Сайно отравил учёный, за которым он охотился, — Тигнари переждал шквал возмущений от Дехьи и Кавеха и продолжил. — Тот травил Сайно всю дорогу в пустыне, добавляя яд в пищу. Это «Шёпот Ширин», как я определил из анализа крови. Без вкуса и запаха, можно опознать только если он попадает в чистом виде на кожу. — Дорогая дрянь, — буркнула Дехья. — Ну хоть лечится хорошо. Если успеешь, конечно. — Верно, — Тигнари устало откинулся на спинку дивана, позволяя Кавеху снять с себя белую тогу вместе с перчатками и заняться запылённым хвостом. — Мы успели, и теперь его жизнь в полной безопасности, он сейчас просто спит. Хотя… нам всем очень повезло, что Сайно за столько лет привил себе устойчивость к ядам, иначе он бы не дотянул. Аль-Хайтам поймал слово «не дотянул» и выкинул из головы прежде, чем оно успело там поселиться. Нервное напряжение, то и дело захлёстывавшее его, стало слабым и зудящим, как заживающая рана, но он всё равно едва мог держать глаза открытыми. Все силы ушли из тела, словно это его отравили, и всё, что у него ещё получалось — это сидеть на диване, заняв большую его половину, и молча слушать чужие разговоры. Вот такая, значит, у него будет любовь? Всегда на грани? За мыслями он уже не замечал ничего, привычно плывя по течению социальных взаимодействий. Троица под боком пила чай и поила им его. Тигнари накормили и отмыли, и теперь он делал вид, что читает, а на деле засыпал прямо над справочником ядовитых грибов. Кавех не делал никакого вида, а просто спал, улёгшись к Тигнари на колени и обнимая его хвост обеими руками. Дехья забрала все диванные подушечки к себе и подпиливала ногти, пока не задремала, прислонившись виском к бедру аль-Хайтама. Аль-Хайтам сидел и думал, как же так вышло, что, предотвращая государственный переворот, чтобы тот не перевернул всю его жизнь, он всё равно умудрился поставить свою жизнь с ног на голову. Вокруг него были друзья. У него была влюблённость. — Что, если я не влюблён в Сайно, а люблю его? — обстоятельно спросил он у потолка. Тигнари в полусне похлопал его по колену, удобнее устраиваясь на спинке дивана, и ответил со своим привычным заботливым ехидством. — Это не смертельно. Оставалось только надеяться, что он не вспомнит этого утром! Сон то приходил, то уходил. Открывая глаза, аль-Хайтам видел, как небо сначала темнеет, потом сереет, затем наливается розовым. Дехья, Кавех и Тигнари словно три беспокойные собаки постоянно меняли позы вокруг него, и он стоически терпел все их поползновения, выбираясь из всех объятий, пока не устал от этого и не выбрался окончательно, отсев на соседний диван и оставив их троих лежать сопящим клубком. Когда небо стало покрываться золотом, а все звёзды исчезли, в окошко тихо постучали. Это был едва слышный звук, так разительно отличающийся от стука в дверь, и аль-Хайтам настороженно положил пальцы на висок, готовый в любой момент вызвать зеркала. Крадучись приблизившись к окну, он медленно его толкнул и уставился на Сайно. Сайно перебрался через подоконник и приложил палец к губам, словно бы у аль-Хайтама была хоть одна возможность справиться с нахлынувшим онемением. — Мне передали, что видели Тигнари, уходящим к тебе, — шепнул Сайно, прислоняясь к стене. Его лицо вернуло себе привычный цвет, а губы вновь стали провокационно тёмными, слишком яркими для мужчины, но судя по прерывистому дыханию — побег из Бимарстана всё-таки был преждевременным. — А ещё, что ты выглядел как чудовище из Бездны, когда тебе сообщили, что я отравлен. Аль-Хайтам медленно сжал и разжал кулаки, собираясь с мыслями, но только устало вздохнул и скрестил руки на груди, чтобы случайно не обнять Сайно, что шло вразрез со всеми планами по адекватному поведению и уместному признанию. — Тебе хотя бы можно двигаться, или ты прямо сейчас героически умрёшь на моём ковре? — прошептал он, жадно разглядывая лицо, каждая черта на котором уже была выучена и отнесена в графу крайне важных мелочей. — Разумеется можно, — буркнул Сайно, глубже опуская шапку на лицо. Где он её только успел взять? — Я даже взял лекарства, которые мне прописаны. Я просто хотел увидеть всех вас. Особенно тебя. Можно, к слову, стакан воды? — Что ты сказал? — поражённо пробормотал аль-Хайтам, с запозданием понимая, что прямо сейчас попадётся в древнюю как мир ловушку, когда повторяют именно последнюю фразу для достижения комического эффекта, после которого комика милосерднее всего убить. — Особенно тебя, — Сайно взял его руки, безвольно повисшие по бокам, поднёс их к губам и благоговейно поцеловал. Да, теперь, глядя на всю картину целиком, аль-Хайтам понял — это была большая любовь на всю ближайшую обозримую жизнь.