И станет это нашим Реквиемом

Звон. Он повсюду: нет ни угла, где его не слышно. Он в голове, в сознании, кажется, в самом начале человека. Аки открывает глаза. Он дышит: абсолютно не нужное здесь действие, но вдохи и выдохи против воли вырываются из груди. Свет яркими вспышками на долю секунды ослепляет, но так же быстро пропадает. Измождённое тело пытается подняться, но земля под ногами пропадает, рассыпается на мириады звёзд, а он падает. Стремительно, без возможности обернуть всё вспять. Сзади пустота, но в разуме, объятом неслыханным спокойствием, нет и мысли о страхе. Словно всё и должно быть так. В этой лёгкости Аки находит спасение: сейчас ему хорошо как никогда. Он готов был полностью слиться с этой бездной, но в следующую секунду его ноги опять оказываются на земле. Делает шаг, проверяя, не обрушится ли всё в этот раз. На этот раз нет. Он стоит на белой поверхности, но чувства земли под ногами нет. Как во сне. Аки только сейчас понимает, что его рука, как и всё остальное, при нём. Он несколько раз сжимает некогда потерянную конечность, как бы проверяя не привиделось ли это ему, прежде чем сделать неуверенные шаги вперёд. Перед глазами точно кадры из фильма мелькают картинки его жизни. Размытые кляксы превращаются в силуэты, а те — в нечто большее. Он видит брата, свою семью. Они смеются, улыбаются ему. Рука почему-то тянется к сердцу, словно если бы оно было — то больно заныло. Аки делает шаг навстречу, вскоре срывается на бег в попытке догнать, не зная зачем — ведь в конце ждёт пустота. Он чувствует это, но всё равно бежит. Остаётся совсем немного — только протяни руки, но, как он и предполагал, — всё тщетно. Силуэты исчезают. Аки останавливается. Ему хочется упасть, заново провалиться сквозь землю только не видеть этого, не чувствовать. Это ли называют человеческим адом? Он же умер? Следующими силуэтами становятся Пауэр и Дэнджи — те, что за столь короткое время успели стать неотъемлемой частью его жизни. Те, ради которых он готов был оставить мечту и просто дожить свои годы вместе. Даже здесь они не прекращают браниться и дурачиться, спорить о чём-то. Аки отчетливо видит движения их губ, но не слышит абсолютно ничего. Лишь звон в голове, приобретший цикличный характер, стал несколько громче. Он подходит ближе, садится рядом с ними. Его не замечают, продолжая спорить на какую-то тему. Дэнджи показывает пальцем на страницу журнала, где изображены девушки в цветастых нарядах, а Пауэр обиженно пихает его рукой. Журнал отлетает в сторону, а демоны начинают мелкую драку, перекатываясь по полу и пытаясь попасть по друг другу. Длится это недолго, ведь сразу же после того, как Дэнджи удается попасть, а Пауэр больно скривилась, он начинает извиняться. Аки не слышит, что тот говорит, но, по видимости, что-то в своем духе, ведь после этого Дэнджи в лицо прилетает поднятый с пола журнал. Совсем скоро, словно это всё, что надо было увидеть из этого видения, его друзья начинают медленно исчезать. Рука проходит сквозь улыбающегося Дэнджи и ничего не чувствует. Даже капли тепла или холода. Просто ничего. Аки ложится на пол, если нечто окружающее его можно так назвать, широко расставляя руки. Ему будет не хватать этих круглосуточных перебранок. Возможно считать это место своеобразным «чистилищем»? Будет ли что-то после белых стен или вечно ему наблюдать призраков прошлого? Будь так, наверно, это даже хуже, чем вариться в котле у самого Сатаны. Аки закрывает глаза в надежде спрятаться от этого места, но взору предстает не обыденная темнота, а всё то же белое пространство. Он видит через веки. Разум вдруг затмевает мысль о безысходности — он бессилен, как тряпичная кукла в руках чего-то большего, недостижимого. Что ж, ему остаётся лишь ждать конца. Время сейчас для него ничего не значит. Снова звон. Только уже более определенный, напоминающий стук чего-то твердого. Химено. Следующим силуэтом становится Химено. Картинка возникает перед глазами так внезапно, что Аки невольно произносит её имя. В отличие от Дэнджи и Пауэр, что не видели его, девушка смотрит прямо на него, в глаза. Она не говорит, точно зная, что её не услышат, но всем видом показывает идти за ней. И Аки идёт. Не обращая внимания на то, что секунду назад он лежал на полу, а сейчас делает шаги вперёд — это место не поддается разумному объяснению. Он идёт, уверенно, не сомневаясь. И всё равно куда заведет его девушка, всё равно, что звон с каждым шагом становится громче — он верит Химено. Ему хочется смотреть на её спину, волосы, что стали родными, хочется оставить её образ в голове более точным. Хочется, почувствовать то тепло рук, ту небывалую радость при виде улыбки. Химено, словно зная о чем тот думает, оборачивается. И улыбается, как раньше. А Аки замирает, охваченный мнимым ощущением нехватки воздуха. Он скомкано улыбается в ответ. Ему хочется плакать. Но он не может, здесь не может — слёзы просто не льются. Это место и правда страшное. Поистине пугающее. Химено, видя это, подносит палец к глазам и махает головой. Губами говорит «не грусти» и показывает класс. От этих действий на душе стало только тяжелее, но Аки кивает. Девушка больше не ведёт его, только стоит и смотрит. Далее всё вокруг застилает серая дымка, а в глазах мутнеет. Они оказываются на цветочном поле. Прекрасном поле, усыпанном бессчётным количеством лилий. Девушка наклоняется, проводит рукой по лепесткам, как бы в желании почувствовать их мягкость, и срывает один. Закладывает его в волосы, за ухо, и глазами показывает Аки сделать тоже самое. Тот слушается, срывает один, сначала крутя цветок в руках, оценивая свои ощущения при прикосновении к чему-то, казалось бы, бестелесному, и повторяет за Химено. Если ранее звон можно было игнорировать — то сейчас он просто взрывается в голове яркими вспышками, врезаясь в границы сознания. Громче он не стал — существеннее. Аки ощущает гнетущее предзнаменование чего-то большего, всё его существо кричит о сопротивлении. «Отсчёт к концу», — думает он. Звон, так напоминающий колокола, созывающие в церковь, топчет остатки самообладания, и Аки, не в силах терпеть эту моральную пытку, присаживается, закрывая уши руками. Бесполезно. Ему не убежать, не спрятаться, не вернуться. Цветы исчезают, а перед глазами возникают ноги Химено. Он поднимает лицо, ища помощи в давней подруге. Та понимающе смотрит и вскоре, не торопясь протягивает руки, давая собраться с мыслями. Ждёт ответной реакции: Аки вовсе не прочь прильнуть в её объятья. Парень привстает, чтобы сделать задуманное, но останавливается на половине пути. Если он это сделает — что-то случиться. Что-то, что кардинально всё изменит. Аки немигающе смотрит на Химено, в поисках ответов в её умиротворённом лице. А имеет ли сейчас это какое-то значение? Пусть это будет последним его объятием, хоть и не при жизни. — Стой. Всего одно слово, и Аки поражено оборачивается — он может слышать. Чужой голос. До этого момента пребывание здесь казалось глупой игрой в пантомиму. Глаза натыкаются на знакомые розовые волосы, крылья за спиной и янтарные глаза. Ангел выглядит как раньше: тот же невыразительный взгляд, привычная рабочая форма и необыкновенная, присущая, казалось бы, только ему отрешённость. У парня, также как и у него, присутствуют обе руки, что в разы отличается от воспоминаний с их последней встречи. В следующую секунду Химено, стоявшая перед ним, обращается в нечто однородное: лицо её начало плыть, точно плавиться от неземной температуры. В глазах её читается неестественная обида. Девушка постепенно растворялась, оставив за собой чёрное пятно и лилию, что ранее покоилась в её волосах. Преодолевая порыв дотронуться до тёмной субстанции, Аки оборачивается, изумлённо уставившись на небольшую фигуру. — Это не Химено и даже не воспоминание. Ты же понимаешь, что людям, заключившим контракт с демоном, не суждено покоиться с миром? Голос звучит необыкновенно знакомо и одновременно так далеко. Словно эхо приобрело материальную форму и отпрыгивает от белых граней, врезаясь в его помутнённое сознание. Ему непривычно. Можно ли назвать хоть что-то привычным здесь? Аки не считает нужным отвечать: он прекрасно знает, что ставил на кон во имя мести. Больше его сейчас заботит чужая компания, какая кажется самым нереальным во всем этом хаосе. Выражение лица застыло в немом вопросе, и Ангел понимает без слов. — Мы умерли. Там на пляже. План Макимы пожинает свои плоды, — спокойно говорит парень, словно за этими словами не стоит нечто большее. Не стоит разрушенное прошлое и бессчётное количество загубленных жизней. — Тебе даже удалось умереть во второй раз. Сначала Аки не понимает конец фразы, но внезапное осознание заставляет беспорядочно прокручивать всплывающие в голове картинки. Он сражался с Дэнджи. Это была не простая игра в снежки. Он… Так… Так не должно было быть. Это не должно было случиться. Тревожные мысли стремительным потоком обволакивают рассудок — невидимые тиски, не дающие сделать вдох. Слова застряли в горле. Аки смотрит на свои руки. Они трясутся. До смешного непонятно, что оболочка, наверняка не имеющая ни сердца, ни нервных окончаний, способна на такие… живые вещи. Фигура, стремительно сократившая расстояние между ними, отвлекает внимание и протягивает свои руки, пряча его собственные в своеобразном «коконе», и на фоне их разницы в размерах выглядит это забавно. — Всегда мечтал так сделать. Теперь можно не бояться, что я высосу твои последние годы жизни. Прикосновение ощущается реальнее, чем всё, что здесь происходило. Руки Ангела… теплые? Аки не уверен в этом определении, ведь это явно отличается от того, когда он был жив, но и в сравнение не идёт с пустотой при попытке взаимодействия с силуэтом Дэнджи и «чувством ничего» при контакте с цветком. — Ты теплый, — решает сообщить Аки. — Я тёплый, — соглашается тот. Чувство паники отходит на второй план, затмлённое новыми ощущениями, и они стоят так некоторое время, прежде чем Ангел решает продолжить: — Здесь время идёт по-другому. Там Макима мертва, а Демона Огнестрела больше нет, — говоря это, Ангел проводит пальцами по линиям жизни успокоившийся рук. — За нас отомстили. Переваривая сказанное, Аки собирается с мыслями и задаёт вытекающий из этого вопрос: — Ты пришёл сюда, чтобы сказать это? Ангел на мгновение поднимает голову, заглядывая в его лицо, прежде чем опять заняться слегка мозолистой рукой. — Не только. Всё как и раньше: привычная краткость в ответах. Аки не пытается узнать больше. Не то, чтобы не хотел: он верит, что тот расскажет, когда посчитает нужным. Его прикосновений и слов, подразумевающих, что это ещё не конец, пока достаточно. — Не находишь странным являться ко мне в мире мертвых? При том, что ты тоже был со мной пляже. Парень отрывается от его рук, а Аки слегка огорченно вздыхает. Ему понравилось. — Я хоть и умер, но, как тебе сказать… у демонов это довольно долгий процесс. Помнишь, я говорил тебе о своих снах и людях, проклинающих меня в них. Так вот, я могу не только видеть сны, но и являться к убитым мною. Ангел выразительно смотрит в чужое лицо, и тот понимает его — следующим местом ощупывания становится шея. Аки позволяет ему дотрагиваться к коже, несильно наклонившись. — Ты вроде не убивал меня. — Это работает со всеми, кого я касался. Я могу проникать в сознание, не как Макима, а в материальном проявлении, как сейчас. Раньше у меня не было необходимости дотрагиваться к кому-то без цели забрать его жизнь. Ты же сам ко мне дотронулся. Закончив говорить, Ангел концентрирует внимание на чужом ухе, точно учёный проводит исследования ценного ископаемого. Аки же конфузится, когда пальцы медленно, но уверенно переключаются на затылок. — Не знал, что ты такой тактильный. Ангел с укором смотрит на него. — Я всю жизнь не имел возможности нормально прикасаться к кому-либо. Думаешь, я упущу этот шанс? Да, это его последний шанс чувствовать. Аки вдруг осознал, что действительно умер. Ранее всё казалось таким нереальным, как глупый сюрреалистический сон, словно это ещё не конец и ему есть, что изменить. Но это конец. Полностью, безвозвратно. Он больше не увидит знакомых лиц и не услышит их голоса. Он умер, как и большинство от рук Макимы. Смерть настигла его так глупо и внезапно. Он даже не понял этого — апогей комедии. — Знаешь, наверно ты был прав, — тихо начинает Аки, — надо было сбежать на другой конец мира. Поселиться в какой-нибудь глуши в домике у озера, проживая свои года. Может быть, тогда и жить мне повезло бы дольше. Ангел застывает, а лицо его приобретает странное выражение. Он осторожно спрашивает: — Так ты проживёшь свою жизнь, если у тебя был бы второй шанс? Аки недолго думает над этим и отвечает: — Думаю, да. Обычная, спокойная жизнь. Возможно, мне стало бы скучно и я пошёл бы искать Дэнджи и Пауэр. Они же живы? — Кивок служит ему ответом. Об этом можно долго и долго рассуждать вслух, но он обходится несколькими предложениями — просто не считает необходимым предаваться обсуждению несбыточных мечтаний. Ангел услышал то, что хотел, а потому теперь может продолжить блуждать руками по чужому телу. Сейчас его внимание завлекла яремная ямка. — Находиться здесь можно долго, но не бесконечно, — говорит он и углубляет нажатие пальцем достаточно, чтобы хорошо прочувствовать, но слишком слабо, чтобы доставить хоть каплю неудобства. — Когда ты открыл глаза и очутился здесь, происходило что-нибудь странное? Например, навязчивое и сопровождающее? Как только он договорил в голове Аки всплыл звенящий, местами даже приглушённый, преследующий его с самого начала звук. Да, это более, чем навязчиво. Но к его удивлению, звон пропал с того момента, как он увидел Ангела. И до сих пор он не слышит его. — Да, у меня всё время звенело в голове. Звук такой… Как эхо, напоминающий звон колоколов в церкви. Очень раздражало, кстати. Ангел кивает и некоторое время раздумывает. — Какое у тебя любимое животное? Вопрос застигает Аки врасплох, он с непонимаем смотрит в безмятежные янтарные глаза. Несколько секунд парень находится в ступоре, прежде чем спросить: — Ты серьёзно? — Это действительно последнее, что он ожидал услышать. Ангел вздыхает. — Ещё есть время. Давай потратим его на что-нибудь более… Спокойное? Простые разговоры ни о чём, какие в прошлой жизни были нечастым явлением. Аки неуверенно кивает. Он не понимает, как относится к предложению Ангела. Это звучит максимально неподходяще в данный момент, но им же нечего терять. Верно? Тем более, если момента поговорить больше никогда не представится. Внимание отвлекает рука, дернувшая за воротник рубашки. — Можешь ослабить галстук? Я хочу посмотреть на ключицы. Будь мысли Аки менее заполнены другими вещами, он смутился бы. Сейчас же он очень легко расслабляет галстук, расстёгивая две первые пуговицы на рубашке, давая полную свободу действий чужим пальцам. И Ангел пользуется этим. Изучает, осторожно проводит вдоль резких впадин ключиц, скользя пальцами чуть ниже. Внимательно наблюдает за вздымающейся грудью под слоями одежды, чувствуя кончиками пальцев движение при каждом вдохе-выдохе. Наблюдает за реакцией, и, кажется, за ним тоже наблюдают пытливые синие глаза. — Я люблю кошек. Мне нравится их спокойствие и отрешённость. Возможно, это действие Мяукалки. У меня не было других домашних животных. — А мне нравятся черепахи. — Ангел ловит взгляд, ждущий объяснения, и продолжает: — Они забавно двигают лапками, когда их отрываешь от земли. И Аки становится действительно смешно. Так просто и беззаботно, словно они не умерли и это не последние их разговоры. Но почему-то это кажется самым правильным из всех возможных вариантов. Он не прочь провести оставшееся время подобным образом. Они так и поступили. Говорили о разных глупостях, пытались компенсировать этим всё то, что потеряли в прошлой жизни. Смеялись и выдавали друг другу тайны, самые неловкие моменты, о которых поклялись молчать до конца жизни. А когда речь заходила о более существенных вещах, говорили плавно и без утаек. — Самое первое печальное воспоминание, говоришь? — задумчиво проговаривает Ангел, сидя на белой поверхности и опираясь спиной о спину Аки. — Хм, когда я только узнал, что одним прикосновением могу забирать жизнь. Это был не человек — животное. Чайка со сломанным крылом. Я хотел ей помочь, она лежала, трепыхаясь в песке. Протянул к ней руки, чтобы взять, и увидел как её жизнь стремительно потухла, а движения прекратились. Как спичка от дуновения ветра. Возможно, у нее ещё был шанс выжить, а, может, я избавил её от страданий, кто знает. Аки лишь внимательно слушает, не решаясь что-либо ответить на это. Звон, появившийся вновь приличное время назад, становится только громче, а предчувствие неизбежного — сильнее. — Кажется, уже скоро, — уведомляет он. Их время на исходе. Что ж, было приятно. Ангел смотрит в пустоту с непередаваемым выражение лица: веки его прикрыты, а зрачки расширены. Он встаёт, и Аки делает тоже самое. Их лица встречаются и они некоторое время молча смотрят друг на друга. Умиротворённая атмосфера, если бы не раздражающий звон на подкорке сознания. Он всё громче. Дышать становится труднее, а держать самообладание и подавно. Ему страшно. Неестественный животный страх грозит полностью растворить себя в нем. — Спасибо, — говорит Ангел. Его приятный голос вновь отвлекает. — Я не прогадал, что пришел именно к тебе, — говорит с напускной веселостью: ему тоже не по себе, он тоже чувствует это. Аки ничего не отвечает, сосредоточившись на своих ощущениях. Интересно, какие муки его будут ждать, когда он по-настоящему умрет? И телом, и душой. Его резко притягивают за галстук, заставляя склониться возле чужого лица. Так близко, что он может почувствовать дыхание напротив. И снова молчанка, длившаяся буквально несколько секунд, но в душе каждого это мгновенье показалось куда дольше. Аки внимательно смотрит в янтарные глаза, понимая, что они очень красивые. — Так ты всё-таки расскажешь мне причину, почему ты здесь? — Ты поймёшь, — неоднозначно отвечает Ангел и продолжает: — Когда я спрашивал про возможную вторую жизнь, ты сказал, что проведешь её спокойно. Возможно, найдёшь старых друзей. — Лицо Аки озарила секундная догадка, и он явно хочет что-то сказать, но его перебивают: — Надеюсь, это была правда. — Стой. Ты говоришь о… Его снова перебивают, повторно дёргая за галстук. Ангел сокращает расстояние между их лицами, останавливаясь возле уха. — Я Ангел-Демон. Я в мгновение ока забираю чужие жизни одним прикосновением. Эта часть беспрекословно принадлежит демону. И знаешь… Пора бы сделать хоть что-то хорошее, пока моё имя ещё помнят. Следующие действия отражаются в голове Аки слишком ярко. Его целуют. Обхватывают лицо руками, что до этого так жадно изучали каждый позволенный миллиметр кожи, и притягивают ещё ближе, соприкасаясь губами. Нет, это был не целомудренный и возвышенный поцелуй. Яркий, настойчивый, как их желание отсрочить момент неизбежного. Сначала они соприкоснулись губами, пробуя их мягкость на вкус, а после углубили поцелуй, теперь касаясь языками. Никто не напирал, никто не давил — ни шанса почувствовать неудобство. Поцелуй длился вовсе не так долго, как показалось обоим. Но оба знали, что он значит: прощание, благодарность, всё то, что они не успели рассказать, но хотели бы. И, наконец, обещание. В последний момент Аки открывает глаза, встречаясь с другими, напротив. Ангел-Демон выглядит как настоящий Ангел, как тех, кого воспевают в молитвах. Затем следует яркая вспышка света, как та, что встретила его в начале. Только теперь он открывает глаза, обнаружив себя не в ловушке белого пространства, а сидящим на лавочке возле церкви. Колокола звенят, призывая на службу, а люди беспорядочно снуют рядом. Аки вытягивает руки, пару раз сжимает их и вскоре прислушивается к себе, понимая, что его сердце бьётся, а он живой. Он жив. В голове всплывает не озвученный вопрос: «Почему я?» и такой же не озвученный ответ: «Мне надоело смотреть, как люди умирают у меня на глазах».