Obsessed

      Закат расплескался по небосклону нежно-розовыми каплями, но неумолимое солнце всё-так же грело воздух, дышащий горько-сладкими пряностями даже сквозь закрытые наглухо окна. Амала давно заметила, что её друзья дурно переносили жару: Лондон был не столь щедр на тепло, и нередко весенние дни были омрачены тяжелыми дождевыми тучами или туманами. Ей же нравилось просыпаться с утра от прикосновения нежных лучей восходящего солнца, чувствовать как оно ласкает кожу и блестит в волосах. Сегодня вечер был воистину жарким, и Киллиан лениво обмахивался журналом вместо того, чтобы писать отчет. Амала сидела подле прикрытого окна, подперев острый подбородок ладонью, и наслаждаясь последними искорками догорающего дня. Вид мерно плывущих алых облаков успокаивал её растревоженное долгими переживаниями сердце, и она вспоминала сказку об Алых парусах, которую ещё сама, будучи ребенком, читала Кирану перед сном. Уголки губ невольно дрогнули во власти дорогого сердцу воспоминания, но взгляд девушки тут же помрачнел. Киран более не был ребенком, больше он не тот мальчик, которого она учила завязывать шнурки и делать себе сэндвичи на ужин, ведь она могла задержаться на работе допоздна. В заботах она упустила тот короткий миг, когда из тихого мальчишки её младший брат вырос в обаятельного юношу, слишком любознательного и упрямого в силу возраста.       — Вот, выпей, на тебе лица нет, — послышался мягкий голос Лимы, и перед Киллианом появилась кружка крепко заваренного кофе. Чуткого обоняния коснулся терпкий, густой запах напитка, и Амала прикрыла глаза, наслаждаясь сотканной из мелочей атмосферой. Перед ней лежал древний манускрипт, с пожелтевшими от времени страницами, к которым давно не прикасалась чья-либо рука. Тот, кто писал эту книгу на славу потрудился, но ничего нового из его трудов девушка почерпнуть не могла, лишь задумалась над словами некогда сказанными Амритом. Острые, как пики, слова с обезоруживающей наглостью слетали с по-змеиному тонких губ, и собеседник не сразу догадывался, что Амрит попросту измывался над ним с до тошноты вежливым видом. Впрочем… Амала мельком прикрыла глаза, позволяя воспоминаниям воскресить в голове пьянящие поцелуи и горячие ладони, столь жадно скользящие по её обнаженному телу. Но иная мысль доставляла ей куда большее удовольствие, нежели ощущение волнительного жара чужого тела на собственной коже.       — Спасибо, в это жестокой битве может быть только один победитель, — атташе с привычном скепсисом пробежался по строкам быстрым взглядом, — и это явно не я, — мужчина вздохнул и откинул бумажку, над которой корпел несколько часов, небрежным жестом в сторону. Амала улыбнулась, но тут же быстро виновато сникла, наткнувшись на колюче-недовольный взгляд друга. Мир, к которому принадлежали Киллиан и Лима, понимал лишь сухие термины и факты, подкрепленные доказательствами. Злые, кровожадные духи, суровые, но справедливые божества и порой слепые в своей безоговорочной вере культы едва ли были теми ответами, которые хотели увидеть те, кто их отправил сюда. Но иных ответов у них не было. Изредка Амала вспоминала о размеренном покое, что царил в той, другой жизни, покрытой темным саваном тайны и секретов. В жизни, полной лихорадочного шепота бабушки, казавшейся, медленно теряющей рассудок птицей, запертой в клетке. В жизни без липкого страха, без лунного света, падающего на исказившиеся от злобы лица мертвецов, что так и не обрели желанного покоя. В жизни без Индии.       — Я верю в тебя, Лайтвуд, — с коротким смешком бросила Амала, закинув ногу на ногу. В темно-сером костюме это было сделать куда проще, нежели в сари. Она поправила браслеты быстрым и легким движением, на секунду бросив взгляд в отражение окна. Шелковистые волосы струящиеся по плечам золотистым водопадом были подобраны серебристой в цвет глаз лентой, и призывно сверкали в лучах убывающего солнца. Европейский стиль казался здесь инородным и чужим, нередко вызывая враждебные взгляды местных жителей, что кровью от предков унаследовали затаенную ненависть на своих обидчиков. Но сегодня ей хотелось свободы и стремительности движений, поэтому и надела брючной костюм, в котором чувствовала себя непривычно удобно. Сари требовал от нее степенной грации, с которой индианки рождались и которую так ревностно взращивали в них матери. Облаченная в дорогие ткани, расшитые тонкими паутинками нитей, она чувствовала себя миниатюрной фигуркой из слоновой кости. Каждое её движение невольно становилось элементом таинственного танца или ритуала.       Амала невольно принялась крутить серебряный браслет, тонкой змейкой опоясывающий запястье. Медленно тлеющий день не умалял энергии Калькутты, теперь торговцы с прежней энергией собирали товар, негромко переговариваясь о наглости и глупости некоторых покупателей, матери пытались собрать в кучку разбегающихся, голосливых детишек, сохраняющих энергию после целого дня забав. Она наблюдала издалека, мысленно удивляясь сколь спокойна и размеренна толпа людей, в чьем городе проливалась кровь и свершались темные, как ночь перед страшной бурей, обряды. Но жизнь людей была полна иных, более мирных забот, и в ней не было места для оценки поступков людей высшей касты. Казалось, что сама мысль об осуждении каралась богиней, и потому люди с слепым благовением отзывались о своих покровителях, видя в их действиях заветное спасение. А ведь местный люд осознано и умело покрывал чужие поступки, ловко путая карты и презрительными взглядами отбивая всякое желание что-либо разведать у них. Благо, Амала в наследство получила материнское упрямство и несгибаемое стремление обрести правду, сколь не был бы сложен путь.       — Сколько бы деталей мы не узнали, меня не покидает мысль, что мы топчемся на том же месте, — Киллиан отбросил письменную ручку, вдохновение окончательно покинуло его. Всё же строило Амале взяться за столь непростое дело: Лайтвуд был слишком прямолинеен и строг, всякое утаивание он воспринимал, как личное оскорбление. Она собиралась предложить ему свою помощь, как оторвавшаяся от изучения фотографий последней жертвы, в разговор вступила Лима.       — Или нас по нему очень вежливо, но настойчиво водят, — криминолог фыркнула от жары, и откинула огненно-рыжие пряди со лба. Лайтвуд вторил ей мрачным взглядом, безмолвно подтверждая каждое слово девушки. Амала неопределенно пожала плечами, меньше всего она желала, чтобы её друзья вновь пострадали. Если Лайтвуд с той ночи не держит под подушкой оружие, значит, она слишком плохо его знает. Лима была похожа на нее в стремлении обличить чужое притворство и разоблачить заговор, о котором, по-хорошему, и думать не имела права, но едва ли поймет, что кровь — высшая плата за общее благо. Эти жертвы были необходимы, и теперь Амалу злила собственная слепота и беспощадность уличного котенка, жалобно взирающего на каждого прохожего в поиске помощи. Такого удара ее гордость стерпеть не могла, нет. Басу помнила страх за сохранность жизни и трезвости рассудка, и обратила его в гнев, столь же праведный, как гнев матери.       — Разгадка таится в прошлом, — пробормотала Амала, слегка охрипшим после долгого молчания голосом. — Оно столь же неприветливо, как и настоящее, но у нас нет выбора. Правда нужна мне, какой бы она не была.       Невольно Амала сжала тонкие пальцы в кулак, чувствуя как острые коготки впились в плоть. Боль не отрезвила разум, погрязнувший в мрачных мыслях, только обострила точившую иглу сомнения. Тишину разбил телефонный звонок. Амала вздрогнула, предчувствуя приближение неукротимой тревоги. Киллиан махнул рукой собравшейся подскочить Лиме.        — Я возьму, — он неторопливо потянулся, не обращая никакого внимания на разрывающийся аппарат. Амала почувствовала, как телефонный звонок неумолимо спугнул спокойствие, окутывающее всю комнату, и скрыла волнение от Лимы, выглянув в окно на проезжающие мимо машины. В отражении стекла она заметила тревожный взгляд Киллиана, который он бросал на нее, словно боялся спугнуть недоверчивую кошку. Внутренний порыв подорвал Амалу с тахты и она опередила Киллана, уже повесившего трубку:       — Что стряслось?       — Звонил Киран, — Киллиан говорил спокойно и сдержанно, тоном дрессировщика, пытающегося приручить испуганного зверька, вот-вот готового вцепиться ему острыми клыками в шею. Амала порывисто шагнула вперед, во власти бушующего в сердце страха. И неожиданно Лайтвуд отшагнул назад, темная тень смятения очертила острые черты лица мужчины. Амала нетерпеливо повела ладонью, призывая Киллиана продолжить. Тревога за брата всегда делала её нетерпеливой и скорой на гнев, и сейчас любое промедление со стороны друга лишь больше разогревало темный инстинкт в её сердце. Кто бы не посмел навредить Кирану, она спустится за ним в преисподнюю и докажет, что боль возможна даже после смерти. — Он просил, чтобы ты приехала.       Больше ей ничего не требовалось. Амала подхватила оставшиеся вещи и решительно устремилась вон из кабинета, лишь на секунду задержавшись, когда встревоженный её внезапным, словно весенний шторм, порывом Киллиан попытался задержать её на месте. Она испытывающе-медленно опустила взгляд вниз, там где покрывшаяся медным загаром ладонь, осторожно, но весьма настойчиво охватила её предплечье. Лайтвуд не отступил перед её неподъемным взглядом, лишь больше встревожился её порывистости решений, что нередко приводила юную Басу к неприятностям. Лима замерла позади них, нерешительно размышляя стоило ли ей вмешиваться. Она лучше других понимала, как дорог был Амале брат.       — Мы можем поехать вместе, — не вопрос, а скорее вежливое утверждение. Киллиан не умел иначе выражать свою заботу, а особенно, когда видел как сверкали гневом серые глаза наследницы Басу. Амала задумалась лишь на мгновение, игнорируя повисшее между двумя коллегами плотным туманом напряжение. Она чувствовала подвох, как птицы ощущали надвигающуюся тень недоброжелателя, и не могла взять в толк, что столь сильно обеспокоило её сердце. Ей вспомнилась последняя встреча с Амритом Дубеем. Его острый, не предвещающий ничего доброго взгляд и… Амала тряхнула головой и заставила себя улыбнуться лишь одними уголками губ, оставляя глаза нетронутыми и подобием приветливости.       — Я поеду одна, — с медленной грацией, нетерпящей всякого возражения, Амала убрала руки Лайтвуда, несмотря на его явное возражение. — Киран не привык ещё к Индии. Она чужда ему, как незнакомая женщина, что уверят его в том, что она его мать. Ему нужно… немного времени, чтобы позволить зову предков приоткрыть ему истинную суть вещей, — девушка говорила с осознанием собственной влекущей силы голоса, замечая, как напряженность во взгляде Лайтвуда медленно сходит на нет. — И когда это случится, я должна быть рядом.       Она кивнула обеспокоенной Лиме, с тревогой взирающей на их скрытое противостояние, и Амала с внезапной решимостью поняла, что никто не посмеет указывать ей на земле её предков. Впервые за долгие годы, она осознала, что убегала от неизбежного, сражаясь с собственным предназначением, что было лишь бесплодной борьбой с тенью прошлого. Более не задерживаясь, она в спешке покинула здание, ни на секунду не усомнившись в верности своего решения, будто бы сама Темная мать нашептала его ей на ухо. Молчаливый мужчина ловко управлялся с машиной, несмотря на вечерний переполох царивший на дороге. Калькутта и днем не отличаюшаяся особым спокойствием, под вечер превращалась в самый настоящий муравейник. Люди, поглощенные своими заботами лишь больше вызывали смятение в душе Амалы. Их спокойствие, осознанное в понимании того, что творящееся в городе происходили лишь по воле высших сил, не было способно утешить девушку, что с каждым днем походила на котенка, запутавшегося в нитях собственной игры.       Амала остановилась возле дома, что стал им временным убежищем, и подняла взгляд к окну. Теперь оказавшись в полной безмятежности тишины, отрицающей тревогу и заботы остального города, девушка отворила дверь и с вкрадчивой осторожностью замерла на пороге. В открытые окна беспрепятственно проникала жара раскаленного солнцем дня, но сквозь теплый аромат комнат она уловила ещё один, едва различимый запах, будто принесенный участливым ветром с горных вершин.       Внезапная догадка заставила Амалу гордо расправить плечи и с достоинтсвом хозяйки пройти в гостиную, где её уже явно заждались. Амрит восседал на низком диванчике, обитом красным бархатом с нетерпеливостью разгневанного царя. Его взгляд был устремлен в сторону, и вид его выражал крайнюю степень неудовольствия. Внешняя безмятежность Рэйтана не дала обмануть Амалу ложной невозмутимостью, ведь она столько раз играла с его спокойствием, вовсе не боялась обжечься об пламя его гнева, что казалось только и ждало своего часа явить себя миру. Но в отличие от поглощенного собственными мыслями Амрита, Рита-Шива почувствовал её присутствие стоило ей преступить порог. Он поднялся на встречу, когда она с обманчиво гневливой усмешкой покинула убежище в тени.       — Что за детский розыгрыш? — её голос не выражал истинного гнева, ведь в глубине души она догадалась, что внезапный звонок Кирана был лишь частью чьего-то грандиозного, но не особо разумного плана. — Полагаю, Киран сейчас в полной безопасности? — Амрит под властью её голоса очнулся от размышлений, и вознаградил её уже такой привычной взыскательной ухмылкой.       — Приянка развлекает его, и парень даже не догадывается в какой опасности его любимая сестренка, — он нетерпеливо наклонился вперед, и его напряженная поза открыла Амале больше правды, нежели ядовитые слова, которых Дубей скопил достаточно, чтобы утопить Басу в своем гневе. Правда была им известна, и они не теряли времени, чтобы спросить с девушки за её игры. В обоих взыграла ущемленная гордость и пламенная ревность, когда мужчины осознали, что они делили на двоих не только слова нежности, но и ласки, которыми Амала столь щедро их одаривала. Их гнев не мог не прийтись ей по вкусу, и за долгое время пребывания в Индии, за долгое время страха и кошмаров, Басу почувствовала себя… отомщенной.       — Боги, хуже кровавых угроз лишь те, что никогда не исполнятся, — Амала сбросила пиджак с плеч и небрежно бросила на спинку кресла. Они наблюдали за ней с опасной неподвижностью змеев, что готовились броситься на желанную добычу, но Амала безмятежно не чувствовала опасности, упиваясь своей победой над двумя гордыми мужчинами. — Не трать время на пустые слова, Амрит, я нужна вам.       Амрит нетерпеливо поддался вперед, но на плечо наследника Дубеев легла бледная, точно первый снег, ладонь Рэйтана, кажется, ещё способного сохранить власть спокойствия над рассудком. Его гнев не был столь явен, как ярость Амрита, схожая с безумием разъярённого зверя, но Амала знала на что был способен мужчина, и специально продолжала его дразнить, желая явить миру истинное обличие Рэйтана Вайша.       — Как и мы нужны тебе, Амала, — Рэйтан был очарователен в своих попытках укротить гнев и добиться от неё признания, что случившееся лишь досадливое недоразумение. Ему так хотелось верить, что поступками Амалы руководило запутавшееся в путах страсти сердце, а не коварный расчет жаждущего отмщения разума, что он осознанно ограждал Басу от гнева её нареченного. Едва ли ей будет жаль его разбившиеся надежды. — Кажется, ты забыла об этом.       Амала откинулась на спинку кресла, покачивая головой. Внезапно ей показалось, что они и только они остались во всем мире, а всё другое внезапно исчезло в чернильном мраке небытия. Но то была лишь минутная слабость, и Амала легким усилием воли воскресила в памяти унизительные минуты, когда она осознала, что была лишь жертвой в руках чужого заговора. Амрит продолжал скрывать уязвленную гордыню за сардонической усмешкой, а Амала завороженно следила за капелькой пота, очертившей неровную линию на оливковой коже щеки мужчины. Вероятно, что-то он вызывал в её душе помимо гнева и желания отыграться. И незаметно для неё стал чем-то большим, чем просто незнакомец, что говорил насмешками.       — Рэйтан, — Амала склонилась вперед и намеренно произнесла его имя с чувственной мягкостью, заставившую божество невольно погрязнуть в воспоминаниях, когда она столь же пылко стонала его имя, — я ничего не забываю. К вашему несчастью, — Амала наградила их надменным взглядом, явно показывая, что извинятся за случившееся не входило в её планы. Амрит демонстративно легкомысленно хлопнул в ладоши и, игнорируя молчаливое предостережение Рэйтана, подкрался к ней ближе.       — Чем же мы заслужили такой гнусный обман? — Амрит разыгрывал незнание столь же ловко, как осыпал окружающих насмешками. Он подкрадывался к ней бесшумно и вкрадчиво, невольно заставив Амалу похолодеть от волнения. Однако, последующие его слова отрезвели девушку пощечиной, и она вновь взяла себя в руки, не позволяя более вгонять душу в тиски беспокойства. — Берегли тебя, лелеяли, чтобы вот так после получить кинжал в спину?       — Ты сам вручил мне это кинжал, вот только ты думал, что я с благодарностью припаду к твоим коленам, но этого не случилось, — не скрывая яда в голосе, ответила Басу, с удовольствием замечая, как окаменело от ярости прекрасное в своей надменной и острой красоте лицо. Щеки Амалы раскраснелись то ли от гнева, то ли от возбуждения, а грудь тяжело вздымалась от обуревающих чувств. Она бросила на мужчин взгляд блестевших непонятным блеском глаз, прежде чем Амрит склонился над ней и прошептал на ухо едва различимым шепотом:       — Твое место как раз подле моих ног.       Амала по-кошачьи изящно извернулась и опалила тонкие, насмешливые губы влажной от жары усмешкой:       — И кто сейчас на коленях?       Амрит отшатнулся от неё, как если бы она обдала его кипятком. Глаза вспыхнули яростью, в которой не было места ни насмешкам, ни притворствам, и пальцы Дубея, нервно подрагивая от переполняющих его отрицательных чувств, сжались в кулак. Амала почувствовала как по телу коротко, словно разряд электричества, пробежала дрожь, от которой сердцу внезапно стало тесно в груди. Гнев мужчины, способного сдержать себя в руках, делал Амрита необъяснимо привлекательным.       — Довольно! — Рэйтан напомнил о себе внезапно, а ведь Амала уже успела позабыть о его присутствии в комнате. Она одарила Вайша задумчивой улыбкой, уверяющей, что всё её внимание принадлежит лишь ему. Глаза мужчины, что при первой встречи напомнили ей зимнее небо близь заката, сейчас потемнели, выдавая усилия, благодаря которым Рэйтан пытался быть беспристрастным. — Амала, ты понимаешь, в каком положении сейчас находишься?       — В доминирующем? — Амала не удержалась от очередной шпильки. Безумие предков взыграло в её крови подобно лаве, угрожающей прожечь вены и расплескаться по телу абсолютным исступлением. Амрит криво ухмыльнулся, рассекая маску прекрасного божества земной насмешкой. В нем читалась скрытая угроза, обещание, что её царствование будет не столь долгим, как она желала. Рэйтан покачал головой. Амалу всегда искренне восхищала его способность сохранять здравый рассудок в любой ситуации, но сейчас ей хотелось, чтобы он стал частью охватившего её безумства.       — Твои поступки огорчают меня, — Рэйтан покачал головой, разочарованно наблюдая, как провалилась его очередная попытка воззвать к совести Басу. В конце концов, первым не выдержал Амрит, которому благосклонные и безрезультатные попытки вразумить девушку порядком надоели. Амала чувствовала, тот же жар, разливающийся теплом в теле, так же сводил с ума и его.       — Огорчают? — не скрывая злой насмешки, переспросил Амрит. Он обернулся к божеству лишь с единственной целью: разжечь в нем тот же гнев, что медленно снедал его самого. — Вайш, перед тобой не провинившийся ребенок. Она целенаправленно манипулировала мной и тобой, и посмотри на нее: лучится превосходством, словно обвела вокруг пальца соседских мальчишек, — Амала невинно улыбнулась при этих словах, невольно подыгрывая Амриту.       — Пожалуй, это заняло больше времени и усилий. Я ожидала большего от наследника Дубеев, по правде говоря, — возможно, нежный смешок, сорвавшийся с губ, был лишним. Амрит угрожающе улыбнулся.       — Признаю, вначале твоя дерзость была очаровательна, но сейчас ты переходишь все мыслимые и немыслимые границы.       Рэйтан поднял ладонь, призывая обе стороны к молчанию. Во истину, божественное терпение.       — Ты злишься на нас, потому что мы многое скрыли от тебя, но на то были весомые причины, — Рэйтан развел руки в сторону, пытаясь призвать всех к примирению, и добавил, — но правда рано или поздно настигла тебя.       Амала нетерпеливо подорвалась с места, едва сдержав по-детски гневливое желание топнуть ногой. Они полагали себя самыми умными, а запоздалую правду — настоящим даром, в благодарность за которую она повинна целовать их руки и ублажать слух искренними благодарностями. Но им неизвестно, что она пережила в одиночестве, не смея поделиться пережитым ни с одной живой душой, в страхе, что её сочтут сумасшедшей. Каждую ночь, стоило солнцу скрыться за небосклоном, она с тревогой взирала на темнеющее небо с венчающей звезды луной. А после наступали бессвязные кошмары, претворяющие жизнь в ад наяву. Каждый из них знал правду, и они сами выбрали её скрыть.       — Да, вы рассказали обо всем, — голос Амалы дрожал от пробудившегося гнева, что она старалась облачить в насмешки, но он по-прежнему ядовитой стрелой пронзал сердце. — Но вы открыли мне правду когда вам это стало удобным, а не когда она была нужна мне, как глоток воздуха. Я сходила с ума, пока один говорил загадками, а другой — насмешками!       — Дорогая Амала, — с неизменной ухмылкой, что отравляла даже самые искренние его побуждения, произнес Амрит, — возможно, ты ещё не совсем осознала, что всему своё время. И правду ты узнала тогда, когда мы посчитали нужным, — с нескрываемым удовольствием, Дубей наблюдал за результатом сказанных слов. Амала попыталась сложить дрожащие от злости губы в усмешку, но это было равносильно попыткам воссоздать с обломков стекла безмятежную гладь зеркала. Амрит явно пытался довести её до той черты, перейдя которую Амала больше не отыщет тропы назад. И с во истину легкомысленным согласием Басу поддавалась на его уловки, тем самым развязывая руки избалованному наследнику.       — Дорогой Амрит, возможно, ты еще не совсем понял, но никто не смеет играть со мной, будь я Кхан или Басу, — Амала, полностью уверенная, что они не смеют причинить ей вреда, подошла к ним ближе, — Вы ведь не думали, что узнав правду, я просто так оставлю это? — Амала посмотрела на двух мужчин снисходительно, словно на детей, просивших о прощении. Однако, с каждым её словом лица Амрита и Рэйтана становились всё более похожими на каменные маски. Кажется, запас их безграничного терпения иссяк. — О боги, тогда мужчины не столь умны, как любят о том говорить.       Амала осеклась под тяжёлым взглядом Дубея и невольно вздрогнула, хоть и пыталась храбриться. Но перед двумя божествами даже бесстрашная наследница Басу казалась маленьким котёнком. Рэйтан терпеливо прикрыл глаза, но гнев нашел пристанище в нервно пульсирующей венке на виске. Амрит же упивался её гневом, что был для него слаще вина. Будто после этих слов, Амала-таки преступила черту, ограждающую её от истинного гнева мужчин. Его присутствие неожиданно навалилось тяжелым камнем на плечи, когда разделяющее их расстояние сократилось до миллиметров. Амала с родовым упрямством не опустила взгляда и не позволила себе вздрогнуть даже, когда обжигающе горячие пальцы Амрита нашли её руку. Ему не нужно было говорить слов, чтобы выдать своё желание. Оно было очевидно, как только Амала пересекла комнату.       И всё же, когда он накрыл её губы своими, она нетерпеливо отпрянула от него, вновь нисколько не опасаясь играть с его гневом. Амрит с остатками снисходительности, подцепил подбородок тонкими пальцами, вынуждая Амалу встретить пылающий взгляд зеленых, колдовских глаз. В этот раз он прильнул к ней с большей настойчивостью, безмолвно вынуждая её принять всё его желание и гнев. Звонкий хлопок разнесся эхом по комнате, а на смуглой коже щеки алел отпечаток ладони. Рэйтан, безмолвно наблюдающий эту сцену, словно безучастный зритель, мечущийся между желаниям исчезнуть и присоединиться, едва заметно качнул головой. Амала подавила нервную дрожь, ладонь адски горела от боли.       — Прекрасно, — Амрит нетерпеливо схватил девушку за тонкое запястье, отчего серебряное украшение впилось в нежную кожу, заставив Амалу на мгновение поморщиться от боли, — рычи, шипи, как дикая кошка, царапайся, но сегодня мы поставим тебя на место, — Басу не успела даже возразить, как в следующее мгновение была оглушена треском рвущейся ткани. Белоснежная рубашка свисала неровными обрывками, оголяя светлую кожу груди, нетронутую злыми лучами солнца. Амрит довольствовался лишь созерцанием, не сразу дав волю рукам. Его пальцы скользили по коже с осознанием собственной власти над ней, возможности не торопиться и растянуть удовольствие. Амала горела то ли от ярости, то ли от порыва поддаться на встречу умелым прикосновениям мужчины, только и ждавшего, когда строптивый нрав девушки уступит место страсти. Басу не искала его одобрения, демонстративно гордо отворачивая голову в сторону, когда Амрит едва ощутимо проводил кончиками пальцев по тонкой кожей ключиц и нагло скользнул в ложбинку между нежных грудей.       Осознание происходящего накатывало на неё горячими волнами какого-то темного чувства, определения которому она не решалась дать. Запертая в одной клетке с двумя львами, она впервые ощутила свою беззащитность, некоторую слабость пред влажным жаром, всё сильнее разгорающимся внизу живота поддразнивающими ласками мужчины. Он исследовал юное тело девушки, словно с неохотой, делая той одолжение своими прикосновениями, но лишь жадно очерченная ухмылка тонких губ выдавала его истинные чувства. Амрит вначале желал вдоволь наиграться со строптивой наследницей Басу, насладиться её приглушенными стонами, вырваться которым из влажно поблескивающих губ не могла позволить ей гордость. Неторопливость происходящего отравляла разум и тревожила воображение предвкушением, граничащим с безумием. Амала вновь дернулась, желая встряхнуть наглые ладони с тела, но Амрит знал правила игры, ведь был лучшим игроком, которого она встречала когда-либо. Безучастность же Рэйтана раздражала так же, как медлительность Дубея. Тот, подобно заклинателю пламени, знал с какой стороны стоило подступиться, чтобы лишь больше разжечь его в своенравной девушке, а где отступить, чтобы не обжечься самому.       — Это твоё наказание, Амала Басу, — Амрит дернул её с такой силой, что она встретилась грудью с его телом, и с внезапной робостью не посмела поднять на него глаз. — Ты хотела нас двоих, и ты получишь это, — он не дал ей времени ответить, лишь секунды хватило на то, чтобы поймать потемневший взгляд карих глаз Рэйтана, прежде, чем она почувствовала властное прикосновение чужих губ, тут же с жадностью набросившихся на её рот. Её тщетные попытки вернуть себе контроль, только больше раззадорили чужую гордыню. На встречу её полузадушенному стону он издал короткий смешок.       В пылу борьбы она не заметила, как оказалась на диване, в капкане двух сильных тел. Рэйтан подносил к ней руки, будто боялся прикоснуться к тому греху, свидетелем которого стал. Но Амрит был настроен сполна отомстить за обман, и настойчивые пальцы грубо потянули то, что осталось от рубашки вниз, открывая лучший вид на точенные плечики девушки и острые ключицы. Грудь девушки тяжело вздымалась, голова, наполненная сладким туманом поцелуя, что ещё горел на устах, покоилась на крепкой груди Амрита. Воздух в комнате, наполненный солнечным теплом, плыл перед глазами, и реальность отдалялась от девушки, словно сон пред рассветом. Лишь пальцы Амрита удерживали её сознание и одновременно повергали его в ядовитый туман желания.       — Вайш, она это заслужила, — увещевал он Рэйтана, которому остатки совести не позволяли уступить требованиям плоти, но Амрит был искусен в своих уловках, и с замершим сердцем Амала почувствовала, как едва ощутимо скользнули по плечам шлейки бюстгальтера. Она зашипела, как разъяренная кошка, чем вызвала лишь мужской снисходительный смех, предвестник чего-то грязного и порочного. Но воздух огнем прокатился по горлу, когда мужчина со знанием взвесил груди в ладонях, словно оглаживал лепесток прекрасного цветка. Неторопливо он оглаживал очертания бледно-розовых ареол, намеренно не прикасаясь затвердевших от возбуждения сосков. Амала невольно заелозила бедрами, со скрытым злорадством ощутив, как затвердела чужая похоть, и что наигранное легкомыслие прикосновений лишь маска, за которой скрывалось глубокое, как темная пропасть, в которую они вот-вот провалятся, желание. Возможно, Рэйтан услышал тайный шепот её души, в глубине которой она ни капли не сожалела о случившемся. Рита-Шива плавным движением приблизился к ней, наполняя легкие лишь одному ему свойственным ароматом, который она бы узнала с закрытыми глазами. Его поцелуй не был столь требователен, но от него губы налились кровью и хотелось ещё. Амрит прикасался к ней, исходя из собственных желаний, Вайш же знал её темные секреты лучше неё самой, потому когда тонкие длинные пальцы невзначай прошлись вначале по упругой коже груди, а после ощутимо, на грани грубости вдавили напряженный сосок, с её уст сорвался предательский вздох.       Это было безумием чистой воды. Ей казалось, что руки мужчин были везде, в самых запретных уголках, до которых только могли дотянуться. Она закрыла глаза, желая погрузиться в чувства до крайней глубины, безошибочно отгадывая чьи же пальцы в это мгновение столь бессовестно её ласкали. Амрит был порывистым, как ветер, и нетерпелив, после его прикосновений на светлой коже, наверняка, останутся алеющие следы, узор пламени их страсти. Он скользил по плечам, дразнил её поцелуями в шею, в том чувствительном местечке, от прикосновения к которому кровь бурлила в венах. И каков был яркий контраст с неторопливой вкрадчивостью Рэйтана, даже в пылу гнева не способного причинить ей боль. Она скорее расплачивалась за его гнев неторопливостью, с которой он прикасался к ней, с единственным желанием лишь больше заставить её изнывать от похоти. Она поддавалась навстречу, ловила жаркое дыхание поцелуев, но не на секунду они не позволяли ей забывать, что она стала пленницей их мести. Пальцы Амрита скользнули по шее, и она замерла в страхе, что сейчас те сомкнуться плотным ожерельем вокруг трепещущей венки, но он замер лишь для того, чтобы вдоволь насладиться её бешенным пульсом, словно у загнанного в ловушку зверька.       На мгновение ею овладел страх, что они бросят её здесь, с едва прикрытой грудью, с влажным жаром между напряженными, подобно тетиве лука, бедрами и со злой насмешкой будут наблюдать, как остывает её разгоряченное страстью тело. Но подобные мысли не приходили им даже в голову. Рэйтан увлек её в поцелуй и только почувствовав ответ, жадно втянул язык в рот, овил своим и принялся посасывать его с жадностью, несвойственной столь сдержанному божеству. Но Амала не ведала себя, не помнила собственного имени от исступления, полностью поработившего её рассудок. Ждала ли она подобный исход? Едва ли, но теперь не могла желать иного. Их умелые ласки заставляли отречься от собственной злости, лишь бы наслаждение дарованное ей не прекращалась ни на минуту. Амрит, словно подслушав её мысли, принялся неторопливо справляться с ремнем на брюках. Рэйтан же избавил её от остатков рубашки и с небрежностью бросил вещь к ногам. Её нагота казалось беззастенчиво вызывающей на фоне полностью облаченных в одежду мужчин. Те не торопились избавляться от неё, будто таким незатейливым способом ещё раз демонстрируя истинного хозяина положения.       Она потянулась на встречу их рукам, наслаждаясь столь явственным контрастом своих любовников. Внезапный шлепок вернул её с небес на землю, и Амала поморщилась от саднящей боли, пронзившей ягодицу. Амрит удовлетворительно хмыкнул, огладил алый отпечаток ладони на молочно-белой коже и с нескрываемым удовольствием вновь наградил легким шлепком. Амала вцепилась в плечи Рэйтана с надеждой оградиться от нового удара, и тяжело выдохнула, когда губы божества опустились на беззащитную кожу шеи. Поцелуи казались одной непрекращающейся лаской, испытывая её контрастом чутких прикосновений и собственнических укусов. Каждый оставлял на ней своё клеймо, она призрачно ощущала как проступали синяки в особо чувствительных местах, не оставшихся без внимания Амрита.       Смуглая ладонь Дубея скользнула между бедер, заставив Амалу окаменеть от сковавшего её напряжения. Казалось, что они с Рэйтаном разделили её тело в равной степени, чтобы наслаждение получили все. Рита-Шива играл с грудью, изредка прокручивая напряженные и затвердевшие соски между костяшками пальцев. Изредка, он наказывал её легкими укусами в шею или же в изгиб плеча, но они не вызывали в ней боли, только больше подстегивали желание отдаться им обоим. Амрит, хоть и прежде они были близки, касался её, словно впервые, с жадным стремлением присвоить себе каждый сантиметр её тела. Он безжалостно скользил ладонью по промежности, уже влажной от полученных ласк и от предвкушения будущих. Если бы сильные руки Дубея не придерживали её тонкий стан, она бы распростерлась на груди Рэйтана от исступления, медленного подтачивающего рассудок. Амалу не покидала мысль, что они и только они знали как прикасаться к её телу, как играть с ним, чтобы она билась в их объятиях, желая, чтобы эта сладкая пытка никогда не прекращалась.       Они желали унизить её мольбами? Иначе бы не истязали тело прикосновениями, не смотря на противоречивость, всё отдаляющими её от главного пика удовольствия.       Амрит очертил плавную линию от шеи до бедер руками, подтягивая девушку к себе ближе. Горячая ладонь надавила на напряженную поясницу, и Амала с готовностью прогнулась, подрагивая от предвкушения долгожданного проникновения. Её губами вновь овладел Рэйтан, перекрывая дыхание и протяжный стон, когда твердый и горячий член Амрита прижался ко входу в её тело. Он не долго терзал себя ожиданием, не желая позволить времени украсть ни один потрясающих миг единения их тел. Ему потребовалось мгновение, чтобы отбросить весь контроль, отдаться хищной тяге терзать свою жертву, быстро и резко вколачиваясь в нее, выбивая стоны, ласкающие слух.       Ладонь Рэйтанаь невзначай подтянула её пальцы к паху, и Амала без слов поняла, что от неё хотели. Цепкие пальчики девушки обхватили возбужденный член, медленно опускаясь вниз до основания и снова вверх. Она старалась, чтобы её движения попадали в безумный ритм движений Амрита, но только больше терялась в ощущениях, жалея, что не может раздвоить сознание, чтобы сполна насладиться каждой минутой происходящего. Давление пальцев на бедрах казалось почти болезненным, если бы не глубокие толчки, которыми Амрит погружался в тело, словно они могли оказаться последними мужчиной и женщиной на земле. Её хрупкая ладошка то и дело сбивалась с ритма, и Амала честно пыталась исправиться, с трепетом оглаживая набухшие венки, обвивающие горячий ствол, и чувствительную головку, но Рэйтан был недоволен её стараниями.       Надавив ей на плечи, он заставил Амрита прерваться. Дубей, раскусив задумку своего соучастника, отодвинулся назад, цепко подтягивая Амалу за бедра к себе, но так и не покинув её тела. Секунду она была охвачена растерянностью, пульсирующий жар внизу живота затих к её собственному разочарованию. Но мужчины не позволили желанию смениться холодом, и Амрит с новым усердием обрушился на неё, покрывая хрупкие лопатки горячими поцелуями. Она же уперлась ладонями о ткань одежды Рэйтана, нервно облизывая пересохшие от волнения губы. Амала легко коснулась головки теплым дыханием, и, встретившись взглядом с Рэйтаном, обхватила её припухшими от поцелуев губами. Дразнясь, она проводила кончиком языке по набухшим вена, наслаждаясь ответом его плоти, пока он, не потеряв всякое терпение, не намотал её волосы на кулак и в полной мере не погрузился в её рот.       Амала ощущала себя наполненной до конца, не веря, что это разгоряченное тело, беззастенчиво насаживающееся и принимающее, принадлежало ей. Амрит и Рэйтан, до последнего мгновения находящиеся в заговоре, уловили темп друг друга, грубыми и жесткими толчками продолжая вбиваться в неё, будто покинув её тело, они замертво сваляться на пол. Их лихорадочно прерывистое дыхание звучало для неё самой заветной мелодией, а собственное возбуждение медленно пульсировало внизу живота.       Они пришли к высшей точки наслаждения одновременно. Горячее семя полилось на её грудь, молочно-белыми потеками стекая вниз. Амала не почувствовала, когда Амрит выскользнул из неё, ошеломленная вспышкой оргазма, накатившей на неё прибрежной волной. Но она почувствовала как на поясницу пролилось что-то вязкое и медленно стекло к болезненно-раскрасневшимся ягодицам. Никто не решился прервать тишину, вместо этого Амала почувствовала к коже мягкое прикосновение пледа, скрывавшего её наготу. Рэйтан заправил выбившиеся пряди волос за ухо жестом, исполненным любви и нежности. А ещё несколько мгновений назад эти пальцы наматывали темное золото волос на кулак, крепче насаживая голову девушки на член...       "Как изменчива благосклонность богов", - мысленно фыркнула Амала, позволяя себе понежиться в сильных руках Рэйтана. Но идиллию прервал Амрит. Он требовательно подцепил пальцами подбородок и вынудил взглянуть себя. Медленно стихающее возбуждение, сменяющееся удовлетворенным спокойствием, прояснило взгляд и Амала заметила горящий огонь собственничества в глазах Амрита.       - Надеюсь, после сегодняшнего ты уяснила, что не стоит играть с огнем, - он сильнее надавил пальцем на подбородок, словно предрекая неминуемый выбор, который ей предстоит совершить.       Амала подавила счастливую улыбку. Кто сказал, что она должна выбирать?