Определение ночи

Мягкий розоватый свет стал первым признаком того, что эта тихая тёплая ночь подходила к концу. В детстве Ветерок не любил ночь. У этого не было какой-то определённой причины. Возможно, она была слишком молчалива, мрачна и одинока для него, или же это было что-то другое, но каждый раз, когда в небе загорались первые звёзды, он со всех ног бежал в палатку и почти сразу же засыпал. Ветерок никогда не бодрствовал настолько долго, чтобы лагерь смог опустеть и затихнуть, оставляя только звуки мерного покачивания вереска на пустошах да приглушённого храпа старших воителей. Даже в ученичестве он не ложился сразу лишь тогда, когда кому-то из оруженосцев хотелось поболтать, и они все не спали до полуночи, сгрудившись стайкой и хихикая. И всё равно, он засыпал первым. Однажды Белогрудка взяла его на вечернюю тренировку, и они сильно задержались, вернувшись в лагерь только тогда, когда луна уже была высоко над их головами, а лагерь замолчал. До того момента он никогда по-настоящему не видел, что такое ночь. До того момента он никогда не представлял, как сильно ему может хотеться вернуться домой как можно скорее. Ему казалось, что весь мир умер, и он остался один, в компании сонной Белогрудки. Ветерок всю дорогу не сводил с неё глаз, борясь с иррациональным страхом, что и она тоже исчезнет, а потом сразу же рухнул в постель. Именно тогда он решил, что ненавидит ночь. Он презирает ночь! Ветерок не знает, когда его отношение поменялось, точно так же, как не помнит, когда ему впервые захотелось, чтобы мир умер по-настоящему. Со временем он стал предпочитать ночь дню. Именно в темноте ночи из теней выходили обитатели Сумрачного леса, те люди, которые, как он думал, искренне ценили его. Ночью он мог выпустить на волю весь свой гнев и всю свою ярость, даже если наутро приходилось красть травы Пустельги. Наверное, только тогда он осознал, что иногда стоит не бежать от мрака, но позволить ему окутать тебя и на мгновение забыть обо всём, что нельзя спрятать при свете. Но он так и не смог самостоятельно понять, когда прятаться уже нельзя, и где находится та линия невозврата, после которой ты больше не сможешь увидеть свет дня и в итоге сгниёшь в одиночестве. На самом деле, он не понимал этого даже сейчас. — Прекрати. Ветерок вздрогнул. На секунду он забыл, почему вообще задумался об определении ночи. Такое происходило очень редко. Ветерок никогда не погружался в свои мысли настолько, чтобы потерять связь с реальностью, даже ненадолго. — Ты опять копаешься в моей голове? — спросил он, легко хватая прядь серебристых волос и перебирая её пальцами. Воробей завозился и повернул голову, покоящуюся на плече Ветерка, чтобы установить зрительный контакт, даже если для него это было абсолютно бесполезно. Он поднял руку, безжалостно щёлкнул Ветерка по носу и проговорил: — Мне не нужно читать твои мысли, чтобы понять, что ты занимаешься чушью. Ветерок перехватил его ладонь у своего лица и прижался к ней щекой. На секунду он закрыл глаза, вдыхая резкий аромат трав, от которого свербило в носу, и упрямо фыркнул: — Вот и нет, мышеголовый. Почаще общайся с людьми, а не с ягодками. Я просто задумался. — Ещё хуже. Ты не умеешь думать, — заявил Воробей, вытаскивая свою руку из захвата Ветерка. Воробей ненадолго замолчал, сощурив глаза, и Ветерок заметил лишь короткий отблеск чего-то в глубине его зрачков, прежде чем он нахмурился сильнее. — Ветерок, — сказал он недовольным тоном. Ветерок не сказал ни слова, утыкаясь носом в его висок. Если и было что-то, что Воробей искренне ненавидел, то, помимо многих других вещей, это были упоминания о Сумрачном лесе или его учениках. Ветерок догадывался, что он до сих пор был обижен на Львиносвета за то, что тот учился сражаться у самого известного злодея за всю историю племён и даже не подумал ничего сказать своему брату. Ветерок хотя бы понимал, что его наставники совсем не изменились с момента своей смерти. Воробей злобно дёрнул его за волосы, и Ветерок пробормотал, касаясь губами пульса: — Ну всё, теперь точно прекращай. — Сначала ты. — Ну уж нет. — Тогда я тоже не буду. И Ветерок начал специально думать о том, как Коршун однажды развязно задел рукой его подбородок, чтобы привлечь внимание. Воробей ударил его по ноге и отвернулся. Ветерок вздохнул, скрывая своё лицо в пышной копне чужих волос. Ночь ещё не совсем прошла, решил он, вслепую находя пальцы Воробья и слегка переплетая из со своими собственными. Ночь больше не была им презираема; он больше не ждал её, чтобы что-то спрятать; это было что-то, чего он никогда не переживал раньше. Ветерок до сих пор не понимал, как так вышло, что он страстно ждёт четверть луны ради встречи с кем-то, кого он пытался убить. Воробей молчал, и потому Ветерок не знал, подслушивал ли он его мысли или нет. Деревья с грозовой территории отбрасывали на них густые чёрные тени, но солнце уже полностью взошло над горизонтом и теперь медленно поднималось выше. Наступило утро. Воробей, видимо, почувствовал это и начал высвобождаться из объятий Ветерка. Ветерок с неохотой отпустил руки, позволяя ему встать, и поднялся сам. Воробей посмотрел в его сторону, словно решая, что ему теперь сделать. Он подался вперёд, чтобы неловко уткнуться носом в подбородок Ветерка, и слегка обхватил его плечи руками. Ветерок, даже если он ещё не научился различать все его эмоции, знал эту: Воробей не хотел уходить. — До встречи, — прошептал Воробей приглушённым и мягким голосом, который использовал лишь при Ветерке. Ветерок прижался лбом к его лбу лишь на мгновение, прежде чем отозваться эхом: — До встречи. Ветерок перешагнул через ручей и остался стоять, наблюдая, как Воробей растворяется в туманной лесной чаще. Кажется, все эти мысли сегодня позволили ему кое-что осознать. Сейчас ночь стала для него временем настоящего покоя.