Не по плану

Юнги в тот злополучный день спешил на пару. Да так спешил, что даже кабинеты перепутал, заскочил не в ту аудиторию, извинился, и помчался уже в нужную сторону. Проспать будильник нужно еще умудриться. Для него это впервые, он всегда вставал по первому же звонку, а тут выключил противный перезвон, обнял телефон и уснул. Но это все Пак виноват. Перешибуршил всю душу, как после такого спать? Всему университету известно, что он влюблен в своенравного Тэхена — гибрида-тигра, дальше своего носа не видящего. Тот постоянно отвергает жесты внимания нерадивого любовника, не хочет встречаться с человеком. Говорит, что оскорбит этим родственников, которые были в рабстве у людей столетиями. За такие взгляды на него бы, как на чудика глядели, если бы не красота. Юнги и сам ловит себя на частом сердцебиении, когда карие пронзительные глаза бросают на него, а тонкие губы растягиваются в приветственной улыбке. Но для него важна именно душа. А Тэхен, на его вкус, личность крайне мутная и способная причинить боль. Вот Пак, например, пал жертвой его рук. Хотя пытался доказать свои чувства упорно: заваливал комплиментами, писал стихи, дарил подарки, защищал от язвительных комментариев. Юнги бы не жалел его, если б тот в своих ухаживаниях пересекал черту. Но он ведь всегда так мягок и осторожен, настойчив редко, только когда чувствует игривое настроение Тэхена. Юнги бы продолжал ему сочувствовать, если бы не одно недоразумение. Он тогда просто шел по коридору и планировал ускориться, как только заметил вдали скопление народу. Громкие голоса подняли тревогу в груди и, если бы можно было как-то обойти компанию, он обязательно пошел бы другим путем, но чего не было того не было. Все пошло не по плану в тот момент, когда Юнги уже расслабился и почти прошел мимо. Его кто-то резко схватил за талию, осторожно развернул лицом к себе, прошептал сбито: — Прости, — и поцеловал. И этим «кто-то» оказался Пак. Он касался его нежно, словно боялся сломать тонкую талию в руках, прокусить губы. Юнги, стоило поцелую закончиться, вспыхнул, дал пощечину со всей силы, да с такой яростью, от какой когти неосознанно удлинились, из-за чего оставили неглубокие длинные царапины на щеке. Вокруг раздался смех, но ему внезапно стало плевать, когда он увидел усмехающегося Тэхена. Юнги виновато поджал уголки губ. Понимал, что жертва тут он, но все равно почувствовал себя невероятно жестоким, стоило Паку опустить взгляд и сжать кулаки. Он показался таким разбитым и одиноким, что в груди родилось желание схватить его и утащить, чтобы помочь укрыться от холодных смешков и надменных взглядов. — Прости, — прошептал Юнги, и достал антибактериальные салфетки из сумки, втиснул в сжатые кулаки их, после этого попытался уйти, но его остановил бархатный голос. — Вот поэтому людей и нужно изолировать от нас, они считают, что мы — гибриды — по прежнему их игрушки, с нами можно делать, что угодно. Хотя такие, как Юнги, еще и жалеют их. Противно. — Нет, просто такие, как мы, не считают, что им все должны, — фыркнул в ответ. И ушел, взмахнув пушистым серым хвостом. Только ночью уснуть все никак не мог, вспоминал красного, как помидор, Пака, наглую высокомерную усмешку Тэхена и вертелся с бока на бок. Он одновременно чувствовал себя использованным, гордым за то, что не испугался ответить. И немного смущенным легким покалыванием губ от ласкового поцелуя. После пары в тот злополучный день его осторожно позвал Пак и попросил поговорить с ним, Юнги не стал отказывать. Как говорится, любопытство кошку сгубило. Они направились на старую лестницу, перекрытую лишь на первом этаже. Там всегда мало народа, особенно если спуститься на пролет между первым и вторым этажом, где и было решено обустроиться. Юнги поежился от сквозняка и неловкости, неосознанно посматривал в сторону выхода, хотя умом понимал, что в безопасности. Да и юноша напротив опасность не источал никак. Пак красный стоял, смущенный до слез, дышал раз через раз, смотрел куда угодно только не на Юнги, сжимал, разжимал кулаки, наконец выдохнул резко и также резко посмотрел в глаза. — Я должен извиниться, я не имел права трогать тебя. Прости, мне жаль. — Мне кажется, мы в расчете, — улыбнулся уголком губ Юнги, намекая на царапины. — Но зачем ты вообще это сделал? — Я разозлился, — Чимин вздохнул и присел на ступеньки лестницы, — устал бегать за Тэ. Он сказал, что даже если бы я был гибридом, то не обратил на меня внимания. Слишком уж мягкий и бесхребетный. А я… Глупо, конечно, решил доказать обратное. Стоило, конечно, сделать все иначе, но я не думал тогда совсем. Ты просто под горячую руку попал, я увидел гибрида и решил показать, что он не незаменимый. Идиот, в общем. Юнги опустился рядом. — Пиздец, — выдохнул тихо. Пак рассмеялся. Его поникшие плечи мелко задрожали, а поджатые пухлые губы растянулись в улыбке, сузив глаза. — Я просто подумал, — он продолжал посмеиваться, стеснительно потирая обратную сторону шеи — как иронично было бы, если бы мы вдруг начали встречаться. Лучшее знакомство, не находишь? Юнги не стал поддерживать шутку смехом. В нем снова проснулось любопытство, подталкивающее узнать того, кто столь трепетно и осторожно касался, смело целуя. — А давай попробуем, пойдем на свидание, м? Чимин резко развернулся к нему лицом, его глаза забавно расширились. — Ты-ты серьезно сейчас? — он облизал губы и посмотрел с такой надеждой, что Юнги стало неловко. — А что, считаю, это хороший способ утереть Киму нос. Я не обещаю тебе любви прям вот сейчас, но мы ведь можем сходить на парочку свиданий и узнать друг друга получше, а там будет видно. — Юнги, ты просто сумасшедший. Я же буквально… Я же так отврат… Я же… — Поступил некрасиво, да, но это не говорит, что ты плохой человек. Ошибки у всех случаются. Даже если это симпатия к Ким Тэхену. Пак, слушающий до последних слов внимательно, вновь рассмеялся. А Юнги подумал, что его глаза-щелочки от смеха выглядят невероятно мило. И от нежного, напоминающего мед смеха сам заулыбался. *** Собственно, вот так он после двух злополучных дней и оказывается в студии по танцам, где в свободное от учебы время трудится Пак, который внезапно решил, что урок по танцам — хорошая идея для свидания. И Юнги, конечно, редко ходил на свидания, но то, что для него организовали, в это определение точно не входит. Ну, кто так делает? Это запрещенный прием! Смущению нет предела. Руки Пака горячие и мягкие, касаются бережно талии и ладони. Юнги пыхтит из-за не поддающегося дрессировке квадрата, часто наступает на ноги Паку, запинается, едва не падает и чувствует себя максимально неуютно. — Мы могли поесть, погулять или поесть, в конце концов! Но нет, мы, блин, танцуем! — ворчит тихо. Ответом служит мягкий смех. Пак прижимает его к себе ближе, шепчет на ухо: — Расслабься, я поведу, просто дай мне это сделать. Юнги смущенно опускает голову, неуверенно отдает контроль. И охает, когда Пак начинает кружить его по залу, двигается так, что Юнги остается лишь повторять за ним, от него не требуется ничего делать. За него все делается само, нужно только не зажиматься. Пак делает легкую поддержку, от чего Юнги испуганно и смущенно вскрикивает, но не отстраняется. Едва музыка выключается, он говорит нарочито недовольно: — Первое свидание, а ты меня уже облапал всего. Как так? — А поцеловал до первого свидания, — улыбается Пак и осторожно, стараясь не касаться кожи, поправляет прядь волос Юнги. — Голоден? Я хочу накормить тебя. — О, так бы сразу. А то вот эти вот твои танцы-шманцы. Лучше попить вина, поговорить, поесть мяса. Сделать все, как полагается. — Тебе не понравилось? Юнги краснеет, опускает длинные ресницы, прикусывая нижнюю губу. — Почему же не понравилось-то сразу, — бубнит, вспоминая мягкие касания и вынужденные, но приятные объятья. — Просто… просто… — Ты прекрасно двигаешься, я бы почаще танцевал с тобой, — перебивает Пак лепет. Юнги давит улыбку, но та все равно нагло лезет на лицо. Он знает, что танцует ужасно, но комплимент льстит и отказываться от него в планах нет. Зачем? Ну, скажет, что не верит, а дальше? Будет слушать доказательства обратного? Глупость. Пак осторожно поднимает его голову за подбородок, ловит взгляд, и только сейчас становится ощутима разница в росте. Юнги ему едва до ключиц достает, это внезапно смущает. И он краснеет. — Разрешишь, станцевать с тобой еще раз? — спрашивает Пак нежно, приподнимая уголки губ. — А в первый раз не спрашивал, — язвит Юнги в ответ. Он все еще пребывает в шоке от происходящего. Пак привел его в студию, аргументируя тем, что первое свидание должно познакомить их, а с этим лучше всего справляется любимое дело. Едва они вошли в танцевальный зал, как он сразу же включил музыку, уложил на талию руку, взяв в другую хрупкую ладонь. Он не приближался близко, не прижимал к себе, сохранял комфорт, Юнги от шока даже сказать ничего не успел, лишь слушал, объяснения того, как нужно двигаться, покусывал нижнюю губу острыми клычками. Пак ждет от него согласия или отказа повторить танец совершенно спокойно. Юнги уверен: если даст разрешение, что-то точно изменится. Но все равно неуверенно кивает, тут же оказавшись плотно прижатым к груди. И если танец до этого был максимально нейтральным, с выстраиванием личных границ, то теперь все ограничения оказались стертыми. Дыхание сбивается, даже небольшая паника начинается. Как танцевать, когда они настолько тесно прижаты друг к друг? Но Пак успокаивает, вновь берет инициативу в свои руки, делает шаг назад. Он сливает одно движение с другим, превращает их в плавную реку. Все крутится так быстро, что Юнги едва успевает за ним. Дышит загнанно, вдыхает и выдыхает через рот. В голове щелкает шальная мысль: нужно срочно проверить поймают ли его при падении. Юнги намеренно оступается, и они теряют равновесие. Пак моментально обхватывает его спину руками, подается всем собой назад, машинально выставляя ногу. Его дыхание тоже сбито. Он расслабляет руки, но не отпускает из объятий. Юнги дышит его одеколоном, отдающим чем-то похожим на зеленый чай, слушает ускорившееся сердце, немного поводя ушами. Контакта для первого свидания настолько много, что это даже поражает, но не вызывает отторжение. Если бы к нему так же липли в ресторане или на прогулке, то ему было бы некомфортно, но изначально свидание строилось на тактильном контакте, поэтому все кажется вполне логичным. Впрочем, Пак не распускает руки, обнимает, прижимает к себе, но ниже талии не лезет, даже поцеловать не пытается, хотя периодически взглядом цепляется за губы. Юнги мягко отстраняется, улыбается, глядя в глаза, хихикает, заметив румянец. — Ты такой красивый. В ответ на его слова звучит тихий стон. Пак закрывает руками лицо, но их тут же отнимают. — Не смей скрываться от меня. И вообще, есть пойдем мы сегодня или нет? — Так не надо никуда идти, здесь поедим. — Слушай, я, если вдруг это не заметно, гибрид, а не энергетический вампир. Пак посмеивается. — Подожди немного. Юнги фыркает, но повинуется, садится на пол к стене, чем вызывает еще один смешок. Пак выходит из зала, но возвращается совсем скоро и с контейнерами. Он протягивает один из них Юнги, отдает палочки, и усаживается рядом, но чуть подальше, чтобы не вторгаться в личное пространство. — Я много времени тут провожу, почти живу здесь, иногда ночую. Танцы стали частью меня. Самой важной частью. После репетиций, мы с командой часто сидим вот так, на полу, едим кто, что принес, обсуждаем последние новости… Я хотел погрузить тебя в эту атмосферу: когда от танцев мышцы разогретые и уставшие, двигаться нет желания совсем, и любая еда кажется очень вкусной. Разговоры самые искренние в такие моменты. Юнги слушает молча. Он бы ответил что-то, но слишком занят поеданием холодной лапши. Ему искренне не понятно, как можно говорить, когда в руках какой-то шедевр из лучших ресторанов. И единственное, что волнует в этот момент, — где Пак его достал. — Ладно, это охерительно, кажется, я объелся, — хихикает, прикрывая глаза, и отставляет контейнер в сторону. — А где ты заказывал? — Сам готовил. — Господи, просто выходи за меня, — не думая, выдает Юнги. — Итак, что у нас получается: поцеловал я тебе до знакомства, облапал на первом свидании, и ты решил выйти за меня. Может хоть что-то сделаем по правилам? — смеется Пак. — Секс после третьего свидания, — с умным видом отвечает Юнги. *** Он возвращается домой поздно, довольным до невозможности, его накормили, наобнимали, нарассказывали очень много историй. Одеколон Пака фантомно преследует его, вызывает желание поурчать от полного комфорта, счастливо зажмуриться от тепла к груди. Ему было невероятно трудно сдержать мурчание, когда Пак обнимал его на прощание. Все-таки объятья с ним до невозможности уютные. И он, кажется, совсем не против простоять, уткнувшись в грудь лицом, несколько часов, пока ноги не затекут. Они не стали обмениваться контактами, договорились не искать друг друга в социальных сетях, чтобы потом был предлог подойти друг к другу в коридорах университета. И Юнги немного жаль, что он не может сейчас написать короткое «спокойной ночи» перед сном, потому что это внезапно становится важным. Он ложится спать, чтобы следующий день наступил быстрее, засыпает быстро с ласковой улыбкой. *** Пак подходит к нему со спины, обнимает осторожно, от чего Юнги вздрагивает, но не отстраняется, поворачивается в руках, чтобы тоже обнять за талию. Он улыбается, коротко трется носом о футболку, не сдержав ласковый порыв. — Соскучился, что ли? — посмеивается Пак. — Ты сегодня идешь со мной на свидание, — ставит Юнги перед фактом, игнорируя вопрос. Его кошачья натура требует нежности и тактильного контакта, но он заставляет себя оторваться от тепла. Порою в нем просыпается ненависть к своим кошачьим повадкам. Ведь чтобы привязаться и довериться, Юнги нужно всего лишь немного ласки и внимания, а дальше контролировать потребность в касаниях уже просто невозможно. Одна теплая встреча равняется пяти, две теплые встречи — уже пятнадцати. Его очень просто приручить, поэтому ему необходимо быть осторожным. Но он снова бездумно шагает в объятья. Хотя уже и обжигался. — Вот как, — вырывает из внезапной тревоги голос, — и куда я иду? — Я не так оригинален, как ты, поэтому мы отправимся в кино. — Бессмертная классика, — хмыкает Пак, — мне нравится. Юнги дарит ему яркую улыбку, опуская глаза в пол. И даже не догадывается о том, какую бурю устраивает в душе. Они расходятся каждый к своей группе, предвкушая вечер. И лишь, когда Пак уже скрывается за поворотом, Юнги спохватывается, догоняет его, хватает за руку, чтобы удержать. — Что такое? — Нам нужно обменяться контактами. И все последующие пары они переписываются, обмениваются мемами и шутками. Юнги не слушает лекторов, игнорирует любопытные взгляды однокурсников. И усмехается, глядя в глаза Тэхену, помрачневшему от его улыбки, подаренной сообщению, тот хмыкает понимающе, опуская уголок губ, и обращается к своему соседу по парте. Что он говорит — неизвестно, да и это не интересует Юнги ровным счетом никак. Ему не терпится встретиться с Паком, утащить его на последний ряд в кинотеатре. И целовать, пропуская весь фильм мимо. Но план срывается и половину фильма они лишь хихикают над героями, а половину Юнги не может отвести взгляд от профиля Пака. Рассматривал блестящие любопытством глаза, широкие скулы и пухлые сочные губы. И, когда тот поворачивается к нему, не понимая такого внимания к себе, подается ближе в погоне за поцелуем, касается мягко раз и еще раз, пока не охватывает нижнюю губу своими, сминая и прикусывая ее. Пак гладит его по спине, а, стоит поцелую прекратиться, прижимает к своему плечу, улыбается довольно. А Юнги вновь давит в себе урчание, сглатывает судорожно, мысленно удивляется тому, что свидание вновь вышло тактильным. И ему нравится это до мурашек. Касаться Пака приятно. Он вкусно пахнет, у него мягкая одежда и бархатная кожа, в его объятьях легко спрятаться. Тэхен потерял многое. Юнги не позволит ему исправить свою ошибку. *** С утра мелко моросит дождь. И все вокруг окрашивается в серые цвета, лишь яркие вывески разбавляют мрак, хотя они добавляют нотку драматизма и грусти. Ветер дует сильными порывами, приходится идти спиной к нему, чтобы не отморозить себе лицо. Юнги отфыркивается, когда входит в университет, снимая шапку с ушек, ежится от мурашек и холода, пока стоит в очереди в гардероб, неосознанно вслушивается в чужой разговор. — Нет, это, конечно, его дело, но некрасиво это как-то. — Не знаю, а что ему делать? До конца жизни бегать за Кимом? — Ну просто, заменять его Юнги… как-то это… ну не знаю. Юнги поджимает губы, впервые задумываясь, как это выглядит со стороны. Могли ли им воспользоваться, чтобы вызвать ревность или закрыть дыру в сердце? С легкостью. От чувств так быстро не избавляются. Становится тревожно и больно. Может это с ним что-то не так, раз его вновь выбирают не для любви? Он вспоминает легкость рядом с Паком и невольно начинает моргать чаще, сгонять мокрую пелену с глаз Дождь методично стучит по окнам, и Юнги ощущает с ним странную близость. *** Как бы он ни пытался выключить сомнения в Паке, у него ничего не выходит. И проблем, вроде, нет никаких, все только в голове Юнги, единожды попавшемуся не в те руки. А ведь он наивно полагал, что со всем справился, пережил, а теперь понимает: ему до сих пор страшно. И стоит мягким рукам скользнуть с талии на бедра, как тут же в груди рождается неясное ему самому же шипение. Тело инстинктивно отклоняется назад от ласковых ладоней. Рано. Еще слишком рано. Нет уверенности в том, что рядом удерживает искренность. — Юнги? — Пак обеспокоенно смотрит в зеленые с вертикальным зрачком глаза. — Все хорошо? Тот тихо выдыхает. Отходит чуть-чуть назад, а потом еще чуть-чуть и врезается в кого-то спиной. Пак реагирует быстро, тянет на себя за тонкую ладонь, чем спасает от возможного падения. Юнги зажмуривается, вновь оказавшись в теплых объятьях, старается дышать глубже и не дрожать. Он в безопасности. Его никто не тронет. В нем уже нет той податливости и слабости. Ласка не затмит разум. Им никто не сможет воспользоваться. Он не позволит себе утонуть к нежности к тому, кому она не нужна. Пак осторожно гладит его по голове и спине, оставляет руки в невинных местах. И это почти успокаивает, но их маленькую идиллию прерывает Тэхен. — О, а я думал, это все слухи… — бормочет пораженно. — Интересно. — Иди, Тэ, не до тебя сейчас, — спокойно отвечает Пак. — Я просто не думал, что ты способен воспользоваться кем-то, Пак Чимин. — Да, да, да, иди отсюда уже. Юнги дергается в его объятьях. Сердце бьется слишком быстро. Кончики пальцев начинают неметь, а голову, будто стискивает железными кольцами. Он зажмуривается, пытается дышать спокойнее, но тревогу уже не остановить. Она заполнила собой каждый уголок души, вытянула наружу все, то, что пытались скрыть: жадные, властные касания, рычание на ухо и грубые движения, от которых потом остались синяки — все это смешивается, сливается в колючую фразу: «Он мне изменил, я ему отомстил. Ты же все равно против не был». И сейчас, сейчас его тоже, как затычку, использует, заклеивают им дыру в сердце. Даже Тэхен видит это. Это видят все, все кроме него. Он так легко повелся на ласку и нежность, плюнул на осторожность. Винить некого. Только себя. Сам же проявил инициативу, сам дал собой воспользоваться. Юнги будто возвращается в прошлое, когда рыдал на кухне, уложив голову на руки, и помочь себе не может, лишь наблюдает за собой же со стороны, фантомно слышит свои всхлипы. Убрать ненавистные картинки не получается, они вонзаются стеклом в глаза, мешают даже моргать. Пак тянет его за руку куда-то, но Юнги вырывает дрожащую ладонь из захвата теплых пальцев. Он отходит подальше, опуская глаза в пол, рассматривает молочную плитку. От ветерка из приоткрытого окна кожу покрывают мурашки. Холодно. Тянет домой. В спокойствие и тепло. — Что случилось? — мягко спрашивает Пак. — Я напугал тебя? — Нет, — тихо шепчет Юнги, прижимая уши к макушке. — Все хорошо. — Мы же оба знаем, что это не так, верно? — отвечает тот и ласково ведет по щеке вниз, чтобы, дойдя до линии челюсти, приподнять голову. — Расскажи мне. — Он нравится тебе? — Тэхен? Нет. Я забыл его едва ли не сразу, как поцеловал тебя. В конце концов, я его и не знал, так, лишь внешность, забывать нечего было. Юнги молчит некоторое время, рассматривает капли воды на окне. Он мысленно радуется тому, что их небольшую сцену никто не видит, видимо, началась пара, и студенты разбрелись по аудиториям. — Чимин, я… — голос срывается. И Пак обнимает крепко, но так, чтобы Юнги при желании мог отойти, что тот и делает, заглядывает в глаза своими слезящимися, чем крошит в пыль сердце, отходит на шаг дальше, не замечая того, насколько расстояние между ними маленькое, следит за руками, боясь дать себе вновь повестись на ласку. — Я боюсь. Глупо, знаю, но мне кажется, будто ты мне лжешь. Что я лишь… лишь зам-замена Т-Тэ. — Малыш, — тянет Пак, вновь порываясь прижать к себе, но от него и в этот раз отстраняются. — П-пойми меня правильно только, ладно? Мной уже раз воспользовались, чтобы избавиться от боли, я… Я не хочу снова. Не хочу. Пожалуйста, не нужно так, неужели я не достоин любви? Пожалуйста… Пак ломается от желания прижать к себе, поцеловать дрожащие губы, забрать все страдания себе, но он держится, выбирает другую технику. — Сначала я думал, что не смогу забыть Тэ. Он казался мне идеальным. Красивый, гордый, умный. Но чем дольше я убивался по нему, тем больше меня от него отталкивало. Его высокомерная усмешка, надменность и холод. Мне хотелось доказать ему, что я лучший, но это была лишь злость. Он выкидывал при мне же мои письма и стихи, не читая их. Кривился так, словно от меня воняет. А потом сказал, что я никогда никому не буду нужным, слишком уж… сладкий. Меня такая злость взяла. А тут ты… Маленький, хрупкий, нежный и ласковый. Я так рад, что тогда поцеловал тебя, хотя понимаю, насколько это было некрасиво. Тэ тогда сказал, что во мне решительности нет совсем, и я малодушно решил доказать ему обратное. Но целовать его не хотел, противно было, поэтому тебя и притянул. Думал, ты меня возненавидишь… винил себя, а ты… ты просто в качестве мести за мою наглость забрал меня себе. Не нужен мне никакой Ким Тэхен, плевать мне на него. Мне ты нужен. Юнги слушает внимательно, глядит в глаза завороженно и успокаивается постепенно. Паника развеивается по углам. Как только Пак замолкает, он тут же его неловко целует в губы. — Давай уйдем? Хочу домой. — К тебе или ко мне? — К тебе. Пак мягко касается поцелуем его лба, давая тем самым согласие. *** Чайник работает шумно, тарахтит так, что, кажется, соседи снизу его слышат. Юнги прижимает ушки к голове, словно пытается спастись от противных звуков. На нем футболка и штаны Пака, смущающие до ужаса тем, как они висят, их буквально пришлось перетянуть веревкой, чтобы хоть как-то удержать на талии, их низ длиннее ног Юнги, поэтому их пришлось подвернуть. Футболка упрямо обнажает ключицы, рукавами свисает почти до локтя. Юнги постоянно ее поправляет. Чимин мельтешит от холодильника к шкафчикам и обратно. Они решили выпить чая, пока ждут доставку пиццы, и ему все никак не сидится на месте: то конфеты нужны, то печенье, то сахар, то еще что-нибудь абсолютно лишнее. Юнги тихо встает со стула, подходит со спины, обнимает за талию, парализуя мягким движением. Целует в шею, приподнимаясь на носочки, потирается носом о бархат кожи. — Не суетись, просто посиди со мной, — просит нежно. Пак расслабляется под его прикосновениями, осторожно поворачивается лицом к Юнги, умом понимает, что его сейчас не оттолкнут, но все равно неуверенно касается руки. Ему страшно вновь напугать. Воспоминания о их свиданиях сдавливают горло виной. Как часто его действия были чересчур наглыми? Ему хочется зарыться в волосы руками и сжать их у корней, сесть на колени, не выдерживая осознания своего эгоистично-жадного поведения. Чем только думал? С первых встреч распускал руки… — Ми, — зовет Юнги, не смотря на то, что в его глаза смотрят внимательно и завороженно, — все хорошо. — Ми? — переспрашивает Пак с улыбкой. Юнги кивает и тянется за поцелуем, наваливаясь всем собой, чем придавливает к столешнице. Он смело и ловко лезет руками под футболку, оглаживает живот, щекочет ребра, чуть царапая коготками. Пак стонет тихо, разрывает поцелуй, чтобы прижаться губами к шее. Юнги тянет его футболку вверх, но ему не удается это сделать. — У нас было только два свидания, — шепчет на ухо Пак и слегка прикусывает его кончик. — Плевать. У нас все всегда идет не по плану. Юнги отзывчивый на каждое прикосновение и податливый. Он прижимается ближе к крепкому телу, желая слиться с ним, впитать в себя тепло. Ему жизненно необходимо получить ласку, поэтому требовательно льнет к рукам, желая закутаться в них, коснуться каждым участком тела бархатной, пахнувшей чем-то напоминающим зеленый чай кожи. Пак не дает снять с себя одежду, но нежность дарит щедро: гладит между серых ушек одной рукой и тонкую спину другой, несмело опуская ладонь к основанию хвоста. У него голову сносит от столь ненасытных прикосновений, но к нему внезапно приходит мысль: от него сейчас требуется только ласка и объятья. Даже если Юнги думает иначе. Если бы ему хотелось секса, то касания были бы куда более жадные и откровенные, сейчас же он просто трется всем собой, как кошка, требующая почесать за ушком, поэтому пока гладит его, нежит в объятьях, но не переступает черту. На что на него капризно хнычат и все-таки снимают футболку, через мгновение прижимаясь оголенным торсом (когда только успел?) к оголенной груди. Наконец затихает, замирая, и начинает мурчать. Пак укрывает его руками и думает о том, что простоял бы так целую вечность. Но все планы нарушаются снова из-за доставщика. Юнги с большим нежеланием отстраняется от бархатной кожи, одевает на Пака футболку, и тихо посмеиваясь отправляет его за пиццей. А пока он забирает ее, рассматривает капли дождя на окне, согревается теплом нежности в груди и ловит себя на мыслях о том, что домой возвращаться нет ни малейшего желания. И если Пак планировал вечером или утром отправить его домой, то все снова пойдет не по плану.